Il gambetto (Гамбит)

      Рубец на животе Эцио с каждым днём бледнел и терял объём, пока в конце апреля не превратился в белесую полоску. Это дарило ассасину небывалый подъём духа и желание хоть как-то двигаться. За несколько месяцев бездействия он больше не мог сидеть сложа руки, как и пользоваться гостеприимством посла. Ему необходимы были тренировки, дабы вернуться в прежнюю форму, а дом посла — неподходящее для этого места, как и гостевой дом.       Однако что-то удерживало Эцио на месте. Дом словно жил вне времени и пространства, отрезанный от жестокого мира Венеции. Везде журчала флорентийская речь, а с кухни доносились ароматы тосканских блюд. Тут он не чувствовал себя одиноким скитальцем в чужом городе; тут он — обычный человек, а не ассасин.       Временами казалось, что ещё немного и в комнату ворвётся Петруччо, а за ним — матушка, которая позовёт в сад, или Федерико — помогать отцу. Родные… Родриго!       «Антонио рассчитывает на меня!» — вспомнил ассасин. Кредо превыше всего.       Когда на улице потеплело, Эцио собирал вещи и обдумывал будущее место проживания. Воровское логово было не самым приятным вариантом, но для тёплой поры — сносным. Если Леонардо вернулся, можно будет попроситься в его мастерскую.       Вот только, что надеть, Эцио не знал. Из одежды у него осталась последняя рубаха и потёртые кальце, а табар ещё в сражении потерялся. Выход пришёл неожиданно, но от самого ожидаемого человека. Беатриче с Марией стояли в проёме с одеждой в руках.       — Синьор Аудиторе, в честь вашего выздоровления я бы хотела вручить вам это, — она протянула стопку.       Её подарок был воистину щедрым. Пару простеньких камич, кальце и две соттовесте: одна блеклого цвета венецианской лазури, другая — тосканской охры. Сделанные из недорогих тканей, они были самое то для сражений. Да ещё с рукавами! Теперь-то руки точно не замёрзнут. Среди нового была и заштопанная отцовская роба. Ох, Беатриче будто знала, что Эцио никогда не расстанется с остатками наследства! Такой простой подарок многого стоил для него. Даже если она ничего не просила взамен, то он обязательно вернёт ей часть денег. Для знати лечение — тоже дорогое удовольствие. Сколько синьорине пришлось потратить, Эцио мог только гадать.       — Портной настойчиво предлагал английское сукно, однако я взяла флорентийское и парусин. Оно крепче и рвётся меньше. Мне-то известно. Ах да, и ещё, — из поясной сумки она достала голубиное пёрышко, — вот!       — Cos'è questo?       — Разве вы не собираете перья?       — Собираю, но орлиные. Это какое-то маленькое.       — Простите, я не знала.       — Ничего. А где мои наручи? — пока Беатриче отошла, он накинул одну из новых соттовесте. Подарок сидел как влитой. — Мне пора.       — Куда? — она передала наручи.       — По делам.       — Стойте, но стража ещё рыщет в поисках вас! — защебетала Беатриче и перегородила выход. — Вам опасно выходить.       — Даже если так, то в ваших подарках меня вряд ли узнают.       — А вдруг вас по лицу узнают?       — Вы сами сказали, что плакаты убрали.       — А вдруг помнят лицо? А вдруг…       — Маловероятно. А даже если так, то пускай. Мне надо поквитаться с одним охотником.       — Угу.       Она не могла признаться, что пеклась больше за свою шкуру, нежели за его. Так и стояла, переминаясь с ноги на ногу.       — Не волнуйтесь, синьора Филато, если мне понадобится ваша помощь, то я свяжусь.       — Постойте, — синьорина оглянулась в общую залу и быстро поцеловала его в щеку. В её светлой головушке уже не роились мысли, было ли это неприлично. — Не примите лично. Я так и не поблагодарила за избавление от преследователя.       Почему-то это напомнило Эцио первый благодарственный поцелуй Кристины. «Похоже, Эцио, у тебя появился второй шанс», — сказала она тогда. Он грустно улыбнулся.       Но сейчас перед ним не прекрасная Кристина, а просто Беатриче. Он усмехнулся её простоте и, поблагодарив за всё, спустился в портего. На выходе его встретил Асканио, освежённый новым приёмом в Сенате.       — Уже уходите?       — Le cose non aspettano.       — Не смею задерживать, — он встал возле стеночки. — Надеюсь, мы встретимся друзьями.       — Я тоже.       Уходя в сторону квартала Санта-Кроче, Эцио чувствовал, как Беатриче продолжала следить за ним из окна. Неужели её так волновала его безопасность? На улицах стражи поубавилось. Никто больше не вылавливал прохожих и не тащил неизвестно куда.       Успевая обокрасть парочку рассеянных горожан, по улицам от Ка’Боттачин он быстро добрался до моста четвертованных,, а оттуда — до монастыря Санта-Кроче.       Знакомый замызганный переулок был пуст. Эцио постучал особой чередой ударов, который знал каждый в гильдии. Дверь со скрипом открылась. Видно, Антонио ещё не нашли.       В опустевшем внутреннем дворике на соломенной куче развалилась туша Франко с сизым носом и кувшином в руке. Не шевелясь, он краем глаза заметил лазурное соттовесте и продолжил греть бока.       — Сансоне, вижу, обновка от Эмилио пришлась тебе. Но не думал, что ты так скоро вернёшься. Как там дела, а то эта чертовка — кусок дерьма, чтоб её! — скоро всю душу выест. Сколько стражников вокруг Антонио? — его язык заплетался.       — Avete trovà Antonio? — удивился Аудиторе.       — Что за тупой вопрос! Ты же сам сказал, что случайно пересёкся с ним в Кастелло.       — И где же он?       — Это я должен у тебя спрашивать.       Франко перевернулся и с вытаращенными жабьими глазами замер как околдованный. Его лицо вытянулось в морду коня, а нижняя губа искривилась. Он явно протрезвел. Выругавшись, Франко заплющил глаза, надеясь, что это сон. Но мираж стоял, скрестив руки в локтях, и посмеивался. Ещё раз выругавшись, он попробовал вино на вкус и запах, а напоследок нюхнул сено и завыл:       — Беппе, откуда ты пойло достал? Оно же палёное.       — Ничего оно не палёное, дурья твоя башка! — закричали с другого двора. — Выпало с гондолы купца. С чего ты это вообще взял?       — Мне покойник мерещится!       — Che tipo xe morto? — выглянул второй вор. Его лицо приняло не менее красноречивую гримасу. — Да чтоб мне провалиться на месте! Я ж ни капли в рот сегодня.       Он легко коснулся плеча Эцио, потом слегка похлопал, а когда захотел со всей силы, то получил по лицу.       — Эцио, дружище! Какой дьявол тебя из-под земли вытянул?       — Я на своих двоих.       Беппе потянул его вглубь. Возле каждого встречного вора становилось вдвое тише, словно они призрака увидели. У кого из рук выпадали предметы, у кого-то — челюсть. Одному кувшин упал на ногу, но тот даже ухом не повёл. И только, когда до них доходило увиденное, они радостно похлопывали по плечу и не без ругательств острили. Уже спустя минуту в логове поднялся гам.       Эцио постучал в кабинет, но не успел и шагу ступить, как на него фурией налетела Роза с ударом под дых и скрутила его. Когда до неё долетели возгласы, она не знала, как поступить: пуститься обнимать или ударить. Хоть обнять и поцеловать хотелось больше, терять лицо перед разнузданной сворой не стоило. Ей только недавно удалось взять всё под контроль.       — Тише ты, не по животу. Я только оправился.       — Вижу, придурок цветастый. Как и обновку из преисподней. Итак, stronzo, что свернуть тебе первым: руку, ногу или шею?       — Ай, помилуй, — шутливо взмолился он и заметил Уго с совершенно спокойной миной. Пусть хоть животные сальтареллу станцуют, в его лице ничего не изменится. — Чего встал? Помоги.       — Не помилую! — она заломила вторую руку. — Какого чёрта ты на четыре месяца пропал, оставив меня с этими тюфяками и ослами, из которых только вино и течёт, а вместо яиц — фарш? Ни слова, ни духу, а теперь заявляешься?!       — Роза, прекрати. Я еле живой остался, а ты…       — Я даже разговаривать с тобой не хочу. Но ладно уж. Позже расскажешь о приключениях на свою задницу.       Воровка помогла Эцио подняться и поманила пальцем внутрь, где воздух пропитался ароматом восточного напитка. Теперь-то он узнает шалопайку. В её голосе зазвенели игривые нотки. Гонка по двору ему обеспечена.       В кабинете Роза сразу поделилась, что Антонио с согильдийцами нашёлся. Марко отправил их на стройку приютов в Кастелло недалеко от скуолы Сан-Марко. Если поговорить с ним удавалось, то сбежать нет. Стройку охраняло множество переодетых стражников — угадать, где они, трудно было. Любой, кто сбегал, к вечеру возвращался в казармы.       Аудиторе не терпелось увидеться с Антонио, хоть он и боялся представить состояние друга. Скорее всего, его совсем заморили голодом, что еле ноги тянет. На стройках только так и погибали.       Спрашивать, как у Розы дела, Эцио не стал. Уже по искоркам в её взгляде и наполовину заполненной шкатулке с сундуками можно было сказать, что в гильдии дела налаживаются. Несомненно, за время карнавала ворам удалось награбить достаточно.       Спустя час беседы Роза совершенно беззастенчиво стреляла взглядом, но всё мимо.       Не откладывая больше, ассасин приступил к тренировкам. Во дворе немногие согласились. Начиналось всё с малого: простых разминок и отражений. Ох, как ему было весело, но и поблажек он себе не давал! Даже ноющий от резких движений живот не мог его остановить. Эцио не чувствовал усталости.       И всё же ему пришлось остановиться. Тупой удар по животу, как в ту ночь, заставил согнуться пополам. Эцио не без труда дотащили до постели.       Поздним вечером Роза сидела возле его сенника и до полуночи расспрашивала о тех четырёх месяцах. Она даже принесла кувшин венето, чтобы ему крепче спалось.       Следующим утром Эцио помчался в Кастелло.       Возле скуолы было несколько строек. Казалось, её грохот мог перебить шум из Арсенала. Работа кипела. Везде что-то крутилось, поднималось, распиливалось, вбивалось и высыпалось.       Угадать, где Антонио, — задача не из лёгких. Ассасин вздохнул и сосредоточился на даре. Переодетые стражники обнаружились сразу: лавочники, пьяницы или задумчивые прохожие. У каждого за спиной чинкуэда.       Пробраться на стройку тоже было непросто, но воры рассказали, что есть одна уязвимость. Со стороны церкви доска держалась на добром слове, и ничто не мешало пролезть через неё.       Стоя за грудой кирпичей, Эцио высматривал Антонио. Между тем всё было не как он предполагал. Работников не подгоняли, а сами они, неизмождённые, не тянули ноги. Вместе с простолюдинами, отбывающими срок, работали и знатоки строительного дела.             В сторону Эцио сворачивал стражник, и он припустил в другой конец площадки, где стояла телега с сеном. Однако его копошение заметил другой стражник. Но спустя минуту он сам пропал в стоге, а Эцио выглядывал из-за дощатых штабелей.       Новое обращение к дару, и удача! Антонио на соседней площадке забивал сваи. Причём совсем рядом.       В заборе доска кое-как отодралась — да ещё и в таком удачном месте, что можно было без опаски рассмотреть ближайшие углы.       Если бы не дар, Эцио не сразу бы узнал старого друга. На него страшно было взглянуть. Совсем истощавший, едва не скелет, с обкорнанными волосами и почерневшим от грязи лицом. Только мягкий голос напоминал былого Антонио.       Сколько дней он провёл на стройке, сам Антонио не знал. Только фортуна не давала ему погибнуть от свалившегося груза. В первые дни он, не привыкший к тяжёлой работе, надломил и надорвал всё, что только можно. А отлежаться не давали. Но со временем ему удалось наловчиться, хоть часть работы для него всё ещё была тяжела.       Даже тут глава гильдии умудрился кем-то руководить. Это умение у него не отнять. Напарники подтягивали сваи, в то время как он и провинившийся раб с юга, стоя на двух протянутых над ямой досках, орудовали кувалдами.       Из-за шума зов Эцио не был слышен. Тогда он решил поступить по-другому.       Небольшой камешек попал точно по уху Антонио. Однако тот лишь почесал его. Второй — в волосы, третий — в плечо. На четвёртый раз Антонио обернулся и ухмыльнулся; он всё-таки заметил. Эта ухмылка значила многое: «Рад тебя видеть!» — «Как дела?» — «Смелости тебе не занимать».       Ассасин бросил ещё один, как бы подзывая, но тот и шагу не ступил. Только отмахнулся. Потом. Антонио окружало немало замаскированных стражников.       Эцио не знал, как уличить момент для разговора с ним.       Остановившись где-то на двадцатой сваи, Антонио потянулся.       — Эй, караульный! — крикнул он. — Когда там обед?       — Когда твоя мамочка под меня ляжет. А такому, как ты, и жрать не надо. Ma cossa te ga fato el Doge a tenerte vivo?       Антонио что-то пошутил и вернулся к работе.       Знать, обеда ждать, подумал Эцио и вернул доску на место. За время ожидания к штабелям изредка подходили стражники, выискивая отлынивающих рабочих. Тогда ассасину приходилось отбегать к другому укрытию.       В обед, в том самом месте, где он сидел, постучали с другой стороны.       — Эцио, ты ещё тут?       — Тут.       — Так и знал, что тебя нельзя просто так убить, — усмехнулся Антонио.       Эцио хотел отодвинуть доску, но его остановили.       — Не открывай. Сейчас за мной больше следят. Увидят тебя — проблем не оберёшься.       Тогда Эцио придвинулся спиной к забору, чтобы лучше слышать и издали отслеживать приближающихся стражников. Рядом валялась небольшая веточка, и он взял её и стал водить линии по земле.       — Как там Роза?       — Управляется с гильдией. Уж у неё всё идёт на лад. Но без воспитательных драк не обходится, — Эцио помассировал руку, вспоминая вчерашний приём.       — Che bravo che xe! — он провёл по вновь растущим усам. — Передай, чтобы временами давала поблажки. А то в будущем подвесят её вверх тормашками.       — Воры начинают слушаться. Правда тебя всё же не хватает. Часть сбежала.       — И обокрала. Знаю, не впервые.       — Твои вещи не тронули. Роза их стерегла.       — Моя молодчина! Что с Сета?       — Знаю лишь, что Барбариго её продают. А продали, чёрт их знает. Хороший товар на прилавке не застаивается.       — Конечно, им бы брюхо набить.       — А что с тобой случилось после взятия? Мы тебя обыскались. Думали, что давно втайне казнили.       — Нас сразу повезли в тюрьму Палаццо Дукале. О, ты бы видел, сколько знати в камерах отсиживалось! Донашивали последние шелка. Ребят распихали по соседним камерам, а меня — в отдельную, да ещё караульных приставили. А там сыро, холодно, крысы на каждом шагу. Тьфу! Ещё хуже, чем в старом штабе. Из-за земляного пола нас частенько подтапливало. Вот и сиди задницей в воде. Или стой. Но одно другого не лучше. Пару ребят ещё на второй день ногами вперёд вынесли.       — От болезни? — уточнил ассасин.       — От пыток. Упокой Господь их душу, — глава гильдии откусил хлеба. — Там каждую ночь кто-то надрывался. А меня не трогали. Вроде на сорок пятый день пришёл Марко. Весь распомаженный, будто в церковь.       — Чего он хотел?       — Просил тебя выдать. Да ещё как! Говорил, что выпустит, даст золота, одежды, предлагал тёпленькое место в своём каса.       — А в ноги тебе не кланялся? — съязвил Эцио.       — Спину бы надорвал. Но всё это пустое. Так, пыль. Потом угрожал: отловит всю мою шайку и пустит под нож. Но я-то не дурак. Если бы знал, где они, то остальные давно бы со мной сидели.       — Тебя пытали?       — Нет, — Антонио ещё откусил и чертыхнулся. — Тьфу, какая гадость! Что за опилки они туда намешали? Ай, ладно. Бывало и хуже.       — Так пытали? — переспросил ассасин.       — Нет. Похоже, я ему был нужен. Стражники всё время запугивали, что вот-вот и меня поведут на плаху, а ноги с руками вывесят среди колонн пьяццы. Дразнили, унижали, что я червь. Я-то чуть не поверил, что и вправду четвертуют скоро. Но, как видишь, я жив, хоть и не здоров. Отправили на стройку. А ребят, похоже, по другим местам. Работать трудно, но уже потеплело. Кормят сносно, но плесень — частая пряность. Да, в отличие от остальных, мне не платят.       Антонио помнил день освобождения до секунды. Когда его вывели, спросили об умениях. Отправлять вора — грамотного, но вора — работать с документами и книгами — ненадёжно. Про помощь отцу-сапожнику он сам умолчал. Слишком скучным для него казалось это ремесло. Когда-то Антонио пришлось подрабатывать подмастерьем плотника, однако спустя неделю его выгнали. Вот и отправили на стройку плотником.       — С чего тебя вдруг освободили? — Эцио удивился.       — El diavolo lo sa. Когда вода совсем стала затапливать, Марко пришёл уже в роге дожа, довольный как собака. Приказал стражникам открыть мою и ребят камеры. Говорит, сейчас Адвент, а Бог велит быть благосклонным к заключённым. А что с тобой приключилось? — глава гильдии постучал локтём по доске. — Едва не каждая шавка из подворотни кричала, что убили ассасина.       — У Лоренцо завёлся предатель. Меня заманили в ловушку, — от злости Эцио сломал ветку. — Семеро против одного.       — Это в их духе. Как же ты жив остался?       — Чудом. Если бы не синьора Филато, то я бы и до утра не дожил.       — Эта кроха словно козырь в рукаве. В особую минуту она оказывает помощь.       — Ты говорил, что каждая шавка в подворотне обсуждала мою смерть.       — Так и было. В какой-то из дней только ленивый не упомянул, что страже самого дожа удалось разобраться с убийцей. Все хвалили Марко, его ум. Но важно не это. Пока я сидел, караульные часто обсуждали внезапные убийства. Люди на ходу падали с метательными ножами в спине. Все верили, что это ты натворил.       — А ты?       — Нет, конечно. Эцио, ты не тот человек, который убьёт невиновного. Это не в твоих правилах. Так вот, после дня, когда огласили твою смерть, убийства резко прекратились.       — Похоже, кто-то захотел получить поддержку на страхе ко мне. И я даже догадываюсь, кто именно.       — Марко. Не сомневаюсь, что он следующий в твоём списке убийств.       — А затем Сильвио. Он виноват не меньше Марко, — ассасин задумался. — Беатриче говорит, что новый дож устраивает аудиенции с народом.       — Так чего не пробрался и не убил?       — Беатриче не выпускала. Боялась за меня, — он улыбнулся, вспоминая, как она провожала. — Да и не удалось бы. С оружием не пускают и разворачивают на месте.       — Этот дож всё ещё боится за свою шкуру, хоть и «по его указу разобрались с ассасином, терроризировавшим прекрасную республику».       — Так и говорили?       — А-то! Теперь же он окружён стражниками и стенами палаццо. Храбрец, ничего не скажешь.       Антонио посмотрел на рассевшихся кучками невольных рабочих, которые только и могли перетягивать материалы. Кто-то продолжал возиться и переносил бревна с телег. В отличие от Эцио, его до потемнения в глазах злил вид рабов и подневольных. Прочую же голытьбу и все, кто власти не мил, отправили по монастырским темницам и стройкам.       — Марко едва ли не весь город собрал на стройке, — процедил Антонио. — Строит приюты, устраивает аудиенции. Хочет купить любовь народа. Знает, что его положение шатко. Этот дож-тамплиер — ещё большая заноза в заднице.       — Aspetta, cossa te disi? — Эцио повернулся и двинул доску. — Дож-тамплиер?       — Эцио, лучше придумай, как раздобыть купчую на Ка’Сета. Думаю, мне удастся сбежать. Как скоро, сказать не могу. А теперь иди. Время обеда кончилось.       Глава гильдии поднялся и вернулся к сваям. На стройке прошло много недель, однако спину ему ломило как в первый. Это не по крышам бегать.       Точно так же, как пришёл, Эцио незамеченным вернулся к скуоле. Времени у него ещё было предостаточно. Возле моста Риальто он свернул в сторону кампо Святого Агостини, где находилась небольшая кирпичная мастерская. Эцио не был уверен, но надеялся, что Леонардо вернулся.       После стука послышался грохот и торопливый топот.       — Сейчас-сейчас, граф, — выкрикивал Леонардо, ещё не зная, кто за дверью. — Эцио?       — Может, впустишь?       Художник не растерялся. Уже не в первый раз к нему заявлялся друг, которого город считал погибшим.       Внутри Леонардо дал волю чувствам. Он обнимал друга, спрашивал, что с ним приключилось. В его глазах едва не проступили слезы. Конечно, по возвращении друга достигли ужасные сплетни. Вот только, как и прежде, он не верил.       Эцио тоже интересовался делами Леонардо. В Милане его как-то обнаружил Лоренцо и велел выступать с лирой перед регентом Сфорца. И, будучи одним из лучших музыкантов у Верроккьо, Леонардо не оплошал. Регент заинтересовался не только маэстро, но и его идеями. По огню в глазах Леонардо можно было сказать, что Милан — следующий город, куда он поедет после Венеции.       Эцио радовался за друга, как за самого себя, хоть в замыслах и изобретениях ничего не смыслил. Однако на мгновение он загрустил. Мечта о возвращении во Флоренцию, в палаццо, и мирной жизни с другом всё отдалялась. Найдя такого покровителя, Леонардо вряд ли покинет Милан. Для самого Эцио было дороже его объятие. Они успокаивали и давали понять, что всё становилось на свои места.       Когда все расспросы кончились, не теряя ни секунды, Леонардо повёл ассасина за стол и налил вина, которым угостили в Милане. Вино оказалось чудным, намного приятнее венецианского «смолотого с корой винограда», как когда-то он сам выразился. Выпив ещё раз за здоровье, Леонардо погрустнел. Ему словно хотелось что-то рассказать, но он не смел. Тогда Эцио решил его развеселить.       — Как дела с пергаментом? Что-то новое нашёл.       — О, ты даже не представляешь! — воспрял Леонардо и растопырил ладони.       Из своей комнаты он принёс какой-то тряпичный свёрток.       — Сначала я думал, что это какой-то инструмент или крепёж. Но нет. Это разновидность аркебуз. Работа ювелирная, и доверить чужому — боязно, однако я справился.       Под тканью скрывалось оружие, чем-то похожее на жест с двумя вытянутыми, двумя согнутыми пальцами и оттопыренным большим пальцем. Снизу находился небольшой крючок, который необходимо было дёрнуть, чтобы аркебуза выстрелила.       Починенный скрытый клинок, второй наруч, ядовитый клинок, а теперь и мини-аркебуза — эти страницы, да и сам друг, не переставали удивлять! Ещё бы разгадать о каком Пророке в них шла речь.       — Ещё раз, сколько лет этим рукописям? — Леонардо изогнул бровь и передал уже расшифрованную страницу.       — Больше ста.       — Невероятно, откуда человек мог получить такие знания? И как они смогли столько лет оставаться в тайне? Эта вещичка точно изменит наш мир. Нынешние аркебузы тяжёлые, а эта — меньше руки. Пронеси её, и никто не заметит.       — Как прикрепить это? Ты не помог бы? — Эцио снял наручи.       Друг всего минуту смотрел на наручи, пока его не посетила идея крепежа. Спустя ещё одну минуту был готов чертёж, которые передали одному из помощников.       — Ci vorrà del tempo, — вскользь бросил Леонардо.       Время не сильно волновало ассасина. В голове уже созрел план, как расправиться с Марко. Как же вовремя появилась эта мини-аркебуза.       — Ты не знаешь, когда у дожа следующий приём? — холодно спросил он.       — Эцио, ты что, собираешься убить дожа? Я бы не советовал этого делать.       — Отчего? Никто ведь не обнаружит оружие под рукавом. Меня не заметят.       — Ещё как заметят! Услышат и разбегутся. Тогда мы вряд ли вновь увидимся. А я бы не хотел терять друга.       — Почему услышат?       — Эта штучка очень шумная.       — Bene. Придётся повременить, — Эцио сел на место. — И всё же твоя помощь незаменима! Большое спасибо, друг мой!       — Пожалуйста. Если я ещё чем-то могу быть полезен, ты знаешь…       — Да, я хотел тебе попросить об ещё одной услуге. Можно ли немного пожить в твоей мастерской? Шастать по трущобам не хочется, как и по гостевым домам. К тому же у меня есть небольшая плата.       Ассасин кинул один из мешочков с серебром.       — Конечно. Ты принёс такой удивительный чертёж. А это многого стоит! Только прошу, не попадайся на глаза графу. Он уверен, что ты был убийцей. А… — Леонардо развёл руками. — Лучше притворись моим помощником и, когда надо, стой где-то в углу.       — Кстати, ты его ждал?       — Точно! — воскликнул он и залетал по мастерской, пряча некоторые чертежи. — Надо всё это убрать. Если увидят, решат, что я еретик или того хуже. И Эцио, взгляни на тот набросок. Какая из поз тебе нравится?       На стене возле камина висел набросок с четырьмя Мадоннами. Одна стоит на коленях возле младенца; две прижимают его к груди; четвёртая держит руки над двумя младенцами.       Эцио не мог решить, какая лучше. Все они напоминали ему о матушке. Однажды она заговорит; однажды Родриго будет мёртв от его клинка. Однажды он вернётся во Флоренцию, однажды…       — Та, что с двумя младенцами, — выкрикнул Эцио.       Потягивающийся за последним анатомическим рисунком Леонардо ответил что-то невнятное. Помощь друга ему не помешала бы. Эцио так и поступил, приняв из рук ещё несколько рисунков и помогая их донести до чулана.       По дороге его взгляд зацепился за очередной набросок, больше напоминавший птицу или крылья демона. Похоже, Леонардо решил восстановить чертёж. Эцио сразу вспомнил свои сводящие с ума полёты. Будь у него такая возможность, Эцио точно бы повторил. Роза с Беатриче только рты бы раскрыли.       Точно, Беатриче! Он так и не поблагодарил за одежду, но уже знал, как. С её интересом к безделушкам, такое несомненно должно понравиться. Вечером, когда всё было спрятано и остались лишь незаконченные картины, за кубком вина и весёлыми разговорами, Эцио попросил друга сделать миниатюрную модель летательной машины. Как он рассчитывал, Леонардо не отказал и был только рад. Но его встревоженный и словно извиняющийся взгляд давал понять, что друг всё же что-то хочет сказать, но не может или не знает, как.       Вопреки уборке в мастерской, граф Пексаро объявился только следующим утром.       О его скором приходе предупредил подмастерье, дежуривший на крыше мастерской. Заспавший Эцио только успел одеться, взять какую-то миску с пестиком и синим порошком и скрыться за мольбертом. Он ничего не видел, но по голосам понял, что граф пришёл не один, а с гостями.       Художник рассказывал, как идёт работа с портретами и показывал другие творения. В отличие от графа, гости восторгались больше, хоть жена синьора — более вяло.       Но в звонком голосе гостьи было что-то мягкое и тягучее — такое до боли знакомое, будто из прошлого, такого далёкого, милого сердцу прошлого. Ладони Эцио запотели от волнения. Нет, такого просто быть не может. И всё же такой полный нежности голос он слышал не раз, и награждал им только один человек — Кристина.       Эцио всё-таки выглянул и не поверил своим глазам. Кристина вместе с мужем — как там его зовут? Манфредо? — тут в Венеции, в мастерской Леонардо. И всё так же прекрасна и грациозна, словно и не было тех мучительных восьми лет. Вот только он больше не мог лицезреть те чёрные кудри, щекотавшие его по ночам. С первого взгляда было ясно о замужестве Кристины: волосы укрыты, выцветшее платье без украшений и узоров. Но её глаза были опущены и полны грусти. Она почти не смотрела на мужа.       От этого слова Эцио скривился.       В ту единственную и последнюю встречу перед заговором Пацци он не только навестил её, но и познакомился с женихом. Неудачливый любитель карточных игр — к тому же по уши в долгах. Эцио спас его от расправы, хотя и сам готов был скинуть с треклятого моста. Это был последний шанс на счастье с Кристиной, и он не воспользовался им. Просто не мог. Так или иначе у них не могло быть счастья, пока враги Борджиа живы. А Манфредо любил её столь же сильно, как и Эцио — что готов был умереть. Лишь взяв слово, что тот завяжет с играми, он отпустил жениха, считая, что любимая будет счастлива. «Я позаботился об этом», — последняя брошенная ей фраза.       После этого обратной дороги не было. А, может, всё-таки есть…       Эцио отвернулся, хоть ему этого не хотелось. Кристина могла узнать его, и в этом не было ничего плохого, если бы не граф. Душа Эцио пела и приказывала наедине встретиться с ней, и он следовал этому. Простого разговора для него было мало. Ему хотелось, как раньше, обнять и поцеловать Кристину. Даже факт её замужества не смущал.       Возможно, её чувства не изменились, и Кристина всё ещё любила его как прежде. Она всё время витала в другом мире и изредка поглядывала на мужа, будто сравнивала с кем-то. Несомненно, этот кто-то был сам Эцио. Но будет ли любимая ему рада? Впервые Эцио не хотел думать об этом, хоть и понимал, что радости не будет. И всё же он боялся быть узнанным.       Только как встретиться? Ответ пришёл сам.       Прогуливаясь среди мольбертов, Кристина скучающе рассматривала эскизы. Она никогда не интересовалась картинами, и Эцио знал это, как и способ развеселить её: иронично спародировать какого-нибудь дворянина с брюхом.       Возле мольберта, где он прятался, Кристина остановилась с мужем и тихо пожаловалась, что с приезда в Венецию долго не мылась с ним. Вот только у Манфредо были с графом дела, и он не мог ничего устроить ни сегодня, ни в ближайшие недели. Похоже картины интересовали Манфредо больше жены, раз на второй вопрос он что-то невнятно промычал.       Упущение мужа для Эцио стало шансом. На границе Дорсодуро и Сан-Поло находилась баня с парой отдельных комнат, где он временами проводил время. Как-то ему посчастливилось спасти хозяйку бани от нападения, и с тех пор он платил на пару сольдо меньше. Но за помощь хозяйка может попросить больше. Правда и такая цена — ничто перед угодой Кристине.       Между тем Эцио волновал и другой вопрос: если Леонардо знал, что Кристина — гость графа, то почему не рассказал? Неожиданная обида на друга затаилась в его сердце. Расспросить он смог, только когда гости ушли.       Как оказалось, Леонардо понимал, что будет хуже, если Эцио случайно всё узнает, и хотел рассказать. Но граф его опередил.       Всё же долго держать обиду на друга — не в привычке Аудиторе. Но тот уже по лукавым искоркам в глазах догадался о затее. Это ничем хорошим не закончится ни для Эцио, ни для Кристины. Вот только его слушать не желали вовсе. Ассасин втихую отыскал приличный клочок бумаги и нацарапал послание.              «Моя дорогая Кристина!       Я не столь бесчувственен, как кажется. Сегодня вечером мы можем провести время вместе в одной из бань. Я заказал комнату в «Падающей звезде» на Рио Бриати. Буду ждать тебя там.

      Манфредо»

             Уже днём, отыскав слуг Кристины, он передал записку и стал готовиться к встрече.       В доме с банями была единственная комната, куда не выходило ни одного окна и где без хоть какого-то освещения легко было ногу подвернуть, из-за чего она стоила очень дёшево. Туда по указу притащили банный таз и чистые полотенца, а на большее денег не хватило. Предстояло хозяйке за помощь и молчание заплатить. О постели Эцио даже не думал, хоть и был ещё тем ходоком. Побыть наедине с любимой — уже за счастье.       Сидя неподалёку на лавке, он чувствовал себя героем новеллы Боккаччо, где безответно влюблённый также пошёл на хитрость с баней. Ему не верилось, что всё было взаправду.       Вечером, как и было сказано, Кристина явилась. Неожиданная записка любящего, но всё время занятого мужа была подарком для неё. Причём в голове и тень сомнения не проскользнула, что ещё утром муж говорил о невозможности сегодняшней встречи. Мысли и предвкушения о вкусном ужине и приятном вечере поглотили её разум. Не изменяя себе, Кристина со служанкой отправилась в указанные бани. Уже натасканная Аудиторе хозяйка встретила её, спросила, как величают, и отвела, где, как считала Кристина, дожидался Манфредо д’Арценто.       Как только двери заперли, Эцио встал рядом, обнял её, как делал при каждой ночной встрече, и поцеловал так сладко, как только мог любящий человек.       — Душа моя, ты пришла! — сказал он тихо, чтобы даже голос не выдал его.       В тёмной комнате, пользуясь даром, что позволял ориентироваться в темноте, Эцио взял её за руку и провёл к ванне. Понемногу на лавку клались чоппа, гамурра, чулки и камича. Будь на то его воля, Эцио снял бы и чепец, но боялся, что Кристина может заболеть. Однако на ней не было медальона, который он подарил при первом расставании. Сомнение закралось в его разум, хоть Эцио старался этого не замечать.       Сидя в тёплой ванне, Кристина расспрашивала «мужа», как прошёл его день. Эцио отвечал, как мог, лишь бы не подавать ни намёка на обман. При этом от каждого её обращения и имени человека, за которого он себя выдавал, боль и ревность терзали его сердце точно так же, как в тот день на мосту.       О, будь проклята судьба-злодейка!       — Манфредо, муж мой милый, мне было так боязно, что вы перестали уделять мне и кроху своего внимания. Уж стёрлись из памяти те деньки, когда вы, как тот чомпи, вычёсывали мою шерсть, — она ухватила руку с тряпкой, которой Эцио протирал её плечи. Ласковые протирания «мужа» успокаивали её и вместе с тем распаляли когда-то позабытую страсть. — Однако вы редки были в делах Амура.       Он так сжал челюсти, что проступили жилки.       Эцио и сейчас бы пошёл на попятную, ответил на завуалированную просьбу, приласкал и занялся любовью, как в годы юности. Да так, чтобы она вспоминала это как лучшую ночь в её жизни, хоть и с «мужем». Но Эцио не решался. Нет ничего лучше, чем просто побыть рядом с ней. А лишнее движение или случайно вырвавшийся голос мог бы только его раскрыть.       Сейчас Эцио всего лишь «муж», и он не желал портить эту иллюзию.       «Муж» продолжал омывать и целовать Кристину — её спину, опущенные плечи и нежные груди; расточал ласки пуще прежнего. Ответом ему были лёгкие мычания.       Каждое прикосновение возвращало к ночам, когда они втайне от её строгого отца едва не скакали друг на друге. Даже угрозы мессера Веспуччи не пугали Эцио. Он с первого дня был уверен и ждал, что, несмотря на недовольство его и её родителей, в будущем они породнятся.       — Mia cara, нам незачем спешить. Давай оставим забавы на другой вечер. А сейчас насладимся тёплой водой.       — Ты прав.       Она сама встала и поцеловала его, а «муж» в ответ страстно обнял. От его пылких поцелуев Кристине казалось, что ещё немного и она лишится чувств. Ей не хотелось останавливаться. Впервые Манфредо целовал её так сильно, будто прошёл не месяц, а долгие несколько лет; будто он сам Эцио. На секунду промелькнувшая мысль заставила Кристину опамятоваться. У Манфредо руки были худощавыми, но никак не накачанными.       Вот только Эцио не желал прекращать. Он настолько был поглощён, что не заметил, как она провела по шрамам на теле и прикоснулась к тому, что на губе.       — Эцио! — в её тихом голосе слышалось возмущение и нежность.       В первую секунду его охватил шок, затем он попытался исправиться, высказав недоумение. Но Кристину уже было не переубедить. Она узнала его. Обман раскрылся.       — Эцио! Да как ты посмел?!       Аудиторе мгновенно обнял её, чтобы она не могла уйти, и прикрыл ей рот, чтобы не вскричала. Шепча нежности и признаваясь в любви, он объяснял, почему решился на такой шаг.       — Эцио, — голос Кристины стал жёстким и грубым, словно перед ней щенок Вьери Пацци, — Тебя не было восемь лет. Это долгий срок. После твоего внезапного поцелуя в переулке я перестала ждать.       — Он любил тебя. Так было правильно.       — А сейчас правильно? Я любила тебя, готова была… А впрочем, неважно. Теперь у меня есть муж и обязанности. Перенесу ли я твой обман, даст ли Бог, не знаю.       — Я желал лишь встречи, Кристи…       — Ты добился, чего хотел. А теперь отпусти меня. Дай мне уйти с миром, чтобы моя голова не была опозорена, а честь не посрамлена. Per favore, Ezio!       Эцио не мог больше сдерживать её. Разгневанная Кристина наощупь отыскала свои вещи и стала спешно натягивать. Его предложение помощи с завязками было проигнорировано. Спустя минуту Кристины и след простыл. Будто её и не было вовсе.       Всё же Леонардо был прав. Встреча не принесла радости никому. Эцио запустил пальцы в волосы и готов был волком завыть.       Таким расстроенным его нашла некая проститутка по имени Феличия — частая гостья сего заведения. Но и она надолго не задержалась. У него совсем не было настроения, и ближе к утру, навестив все попутные таверны, он вернулся в мастерскую.       Помощники Леонардо за ночь смастерили миниатюрную модель летательной машины. Недолго думая, Эцио отправился в каса посла, где прямо в портего встретил собиравшуюся уходить Беатриче.       От подарка она пришла в полное изумление и запищала, словно щенок. В её глазах вновь загорелся тот огонь, когда она просила показать клинок, а лицо озарила самая широкая улыбка, какую Эцио мог видеть. После неприятной ночи эта искренняя улыбка Беатриче стало счастливым лучиком для его сердца. Неожиданно для себя Эцио почувствовал, что впервые рад за неё в такой же мере, как за Леонардо со страницами.