Il gambetto (Гамбит)

      Как и о смерти Джованни Мочениго, о смерти Марко горожанам сообщили не скоро, а только спустя месяц. Они были в ещё большем ужасе, что столь прекрасный и добродушный дож покинул их, и только воззвания глашатаев о его старости успокаивали. Куда ни зайти, повсюду были слышны добрые поминания, как дож помог какому-то горожанину с налогами, либо разобрался с нечестными торговцами на Риальто. В церквях всегда находился хотя бы один, молившийся об упокоении Марко.       Пока народ горевал, в палаццо готовились к новым выборам. Как и прошлые, они вновь затянулись на несколько месяцев.       От Беатриче к ассасинам быстро дошло, что среди членов Совета сорока одного оказался Агостино Барбариго. Хоть Антонио помнил об обещании Агостино, но не мог не надеяться, что высший пост в республике займёт союзник. Он-то точно не допустит тамплиеров в правительстве.       Однако глава гильдии так и не рассказал юному Аудиторе, что он сам ассасин, и, хотя оба знали, что каждый подозревал о знании другого, виду они не подавали.       Для Эцио же победа Агостино означала прекращение дел в Венеции и возможность возвращения в Тоскану. Он больше не думал отыскать охотника. Раз Марко мёртв, то ему больше ничего не угрожало.       Среди его будущих планов мелькали идеи поехать за Леонардо в Милан. Ещё в конце мая художник вместе с семейством д’Арценто отбыл из города. Хоть мессеру Пексаро понравились его работы, изобретения для венецианского флота оказались ненужными. Несмотря на очередное прощание с лучшим другом, Эцио договорился, что оба будут сообщать о своих перемещениях, и попросил передать расшифрованные пергаменты «обожающему древности» дяде в Монтериджони. Ради надёжности Леонардо вызвался некоторое время побыть курьером. Для лучшего друга ему ничего не было жалко.       Всё то время Эцио был отрешён, а прощальные объятия длились дольше обычного.       После этого единственное, что его беспокоило: как записка с почерком Лоренцо попала к Беатриче. Аудиторе не верил в предательство мессера Медичи и, боясь недопониманий при переписке, собирался с ним обсудить это лично. Но прежде Агостино должен победить на выборах.       Поэтому в Ка’Сета все ждали новостей из палаццо с таким же энтузиазмом, как горожане — на Сан-Марко. К несчастью, средний Барбариго на пару голосов отставал от другого кандидата, чьё имя оставалось неизвестным для публики.       Благодаря постоянному присутствию гильдии и Розы рядом Эцио постепенно начал забывать о своих горестных мыслях. Они проводили много времени вместе, тренируясь, гуляя по городу, либо устраивая ему весёлые пробежки с воровкой. А гонки проходили едва не каждый второй день, и одна была бесшабашнее другой. После них Эцио думалось, что встреть он Ла Вольпе, то смог бы его наконец обогнать.       Одним солнечным августовским утром Роза решила устроить для Эцио третью за неделю пробежку по Сан-Поло, а он и сам был не против. В этот раз главным правилом было не лезть на крыши.       Конечно, воровка, как и всегда, не смогла удержаться и вскоре исчезла из виду за вторым поворотом. Эцио почувствовал, что она опять нарушила правило, и искривил край рта, понимая, что та не устоит перед возможностью забраться на крышу и насладиться свободой движения по городу.       Он проносился по улицам, скача с одной перекладины на другую, проносясь мимо вывесок, которые служили ему временными опорами. Однако Роза была шустрее. Её фигура то и дело тёмным пятном мелькала сверху.       В конце концов, Роза добежала первой до Фрари, оставив Эцио далеко позади. Вот только он этого ещё не знал и, как гончая за зайцем, мчался со всех ног, из-за чего пару торговцев выронили из рук ящики.       Наконец, цель — двери Фрари — уже была видна вдали. Эцио ускорился на последних кавеццо, стремглав пронёсся по кампо и на входе рухнул на колени. Его вид был не лучше, чем у загнанной собаки. Вот только Роза спокойно сиживала рядом на лавке, да ещё и посмеивалась.       — Сын мой, ваши рвения в нашу обитель похвальны, но сегодня мы не принимаем. Passa doman de matina.       — Ты смухлевала, — он тяжело дышал.       — А чем докажешь? Я бежала по соседней улице.       — Скорее летела. Ничего-ничего, в следующий раз моя победит.       Эцио давно привык к её повадкам и знал, что она, как Цезарь, всегда стремится быть впереди и лучше всех.       На обратной дороге Эцио всё-таки отыгрался и установил такие правила, что если бы Роза и захотела, то всё равно бы не нарушила. Обкрадывать стражников на Сан-Марко было себе дороже даже для умелого вора. Проиграв, она пыхтела, надувала губы, но утешительный приз в виде поцелуя получила. Было предложено ещё одно соревнование, но ассасин отказался.       На Риальто стало шумнее — мессы понемногу завершались, а значит, вскоре появится Беатриче. Ему не терпелось узнать, выбрали ли кого.       Во дворе, между тренировками, воры вовсю обсуждали путан, красноречиво дополняя описания жестами. Для Эцио это показалось странным, ведь обычной темой для них было, кто у кого украл и где подрался.       Бодрой походкой он поднялся наверх.       К его удивлению, Эцио на входе в кабинет встретил как рак покрасневшую и растерянную сподручную Марию. Однако саму Беатриче видно не было, хоть её присутствие благодаря дару ощущалось, как и ещё четырёх девиц. Что-то тут было неладно.       Антонио стоял за столом — всё же сидеть ему непривычно — и заливисто смеялся, будто недавно с кем-то беседовал. Напротив лежала шахматная доска, принесённая из старого штаба. Часть фигур успели убрать с поля.       — Рад видеть тебя в хорошем духе! — он пригласил к себе. — Rosa no la xe stufa?       — No, no xe vero. Какие новости? Нашли уже Сильвио?       — Нет, этот stronzzo словно сквозь землю провалился, — Антонио ударил о стол. — Его нет в городе. Все враги Венеции стихли и не подают знаков.       — Похоже, смерть Марко хорошо их напугала.       Аудиторе сделал пару шагов вперёд. За высокой спинкой кресла показалась женщина, как те, что процессиями нередко гуляли по кампо. Вот только от остальных её отличала полностью чёрная, без завязок, маска на лице.       — Синьора, — он кивнул. Женщина повела головой. Почему-то ему показался знакомым её взгляд. — Не думал, что ты решишь расщедриться. Что ребята скажут?       — О, нет-нет. Ты всё неправильно понял…       — Да ладно!       — Нет-нет, — глава гильдии зажмурился и провёл ладонью по лицу. — Считай, как тебе угодно. Ты что-то хотел узнать?       — Да, ты не видел Беатриче?       — Зачем она тебе? — он хитро посмотрел, покручивая на пальце ус.       — Хотел спросить насчёт Агостино. Встретил Марию, но её пока не видно.       — Зачем искать? Спроси прямо сейчас, может, ответит.       — И где ты её тут заметил? Здесь нет никого, кроме нас двоих и…       Эцио ещё раз взглянул на путану и к его ужасу осознал, что это Беатриче. Та самая Беатриче, что носила глухие платья, прятала волосы и чуралась прелюбодеяния покойному мужу, в этот момент сидела пред ним с высокой венецианской причёской на темени и в самом развратном одеянии огненного цвета. Её округлые груди, подобные персикам, едва не вываливались из-за узкого корсажа, а меж ними зазывающе красовалась алая роза. На секунду ему померещилось, что из-под коверчере видны соски.       Глаза Эцио на лоб повылазили. Он готов был поверить, что Антонио шутил и это вовсе не Беатриче, а какая-то знакомая проститутка — вроде Паолы — принесла важные сведения. Однако дар давал ясно понять: это Беатриче.       Голова опустела. Эцио подумал, как бы поступил, если бы его собственная сестра оказалась среди проституток. Скорее всего, он был бы взбешён и пытался Клаудию отговорить, но несомненно одно: его больше злило, что станет невозможно отвечать за её безопасность. Эцио не мог допустить потери последних родных.       В кабинете стояла гробовая тишина, и только жужжание влетевшей через открытое окно мухи его перебивало.       — Эцио, не стой истуканом, — вернул его в действительность Антонио, походивший на до нельзя сдержанного Джованни Аудиторе. Его словно не смущало её непотребство. — Будто ты ничего подобного не видел.       Совершенно растерянный Эцио протянул ладонь, желая убедиться, что под маской скрывалась не Беатриче, а кто-то другой, однако получил от неё хлёсткий удар по руке. Вторая попытка увенчалась таким же результатом. Беатриче близко к себе не подпускала.       Глава гильдии захлебнулся смехом:       — Она мне говорила, что это удивит, но не думал, что настолько!       — Chi xe? Beatrice?       Тот махнул рукой.       Во всей ситуации Эцио чувствовал себя школяром, которого дурили местные хулиганы. Зачем благородной синьоре наряжаться проституткой?       — Так у тебя есть новости? — спросил он, стараясь не смотреть в сторону «путаны».       — Нет, выборы продолжаются. Лидирует пока Бернардо Джустиниани. Ещё один… — Антонио вернул голосу серьёзность и соединил пальцы руки, пытаясь подобрать слово.       — Тамплиер?       — Враг Венеции. Но нам остаётся только ждать.       — А почему ты отвечаешь? — удивился Эцио.       — Спроси у неё сам.       Однако синьорина молчала словно воды в рот набравши.       С разных мест послышался колокольный звон — это закончились субботние мессы.       — Ну что, готова? — уточнил глава гильдии.       — К чему готова?       Она нервно дёрнула головой, а в глазах промелькнул испуг. Грудь стала чаще вздыматься.       — Увидишь! Позволите?       Он вышел из-за стола и подал ей руку, но перед этим Беатриче провела пальцами по челюсти и вниз по груди Аудиторе, как делали одни проститутки.       Что ж, если женщина просит, то почему бы не подыграть, подумал он. Азарт от игры, которую она затеяла, уже бурлил в крови и не давал забыть привлекательный вид. Тренировки могут сегодня подождать.       Так оба, держась сродни отцу и дочери, спустились в кортилью, где возле высоких пьянелле в менее вычурных платьях стояли четверо тех неизвестных девиц — служанок-проституток.       В голове Эцио промелькнула, что при первом знакомстве Антонио также назвался профессиональным сводником. Любви играть с противозаконным у него было не отнять. Однако, зная Беатриче, он вряд ли мог так поступить без её согласия.       Служанки помогли Беатриче подняться на пьянелле — одна взяла её за руку — и вместе направились через сад в тёмный переулок.       Аудиторе последовал за ними, но поднялся на крышу соседнего дома.       Из узкой улочки женская процессия быстро вышла на кампо Сан-Кассиано, где одноимённый приход уже который десяток лет не мог переехать из нечестивого места. А всё потому, что кампо славилось началом длинного квартала Карампане с расположившимися вдоль десятками борделей.       Синьорина сглотнула и попыталась смотреть только прямо. Однако от странных возгласов она невольно поглядывала по сторонам.       Любая богадельня Флоренции, поборись она за первенство, проиграла бы тому, что творилось на узкой улочке Венеции.       Недавний утренний колокольный звон ознаменовал начало времени, когда проститутки могли весёлыми шагами покинуть Карампане и отправиться к сводам Риальто на поиски зажиточных клиентов. Те, что оставались, делали всё возможное для поимки завернувшего не туда клиента.       Они — грациозно стоящие у окон и около дверей непритязательных и совершенно обшарпанных домиков, либо сгруппировавшиеся у переулков и мостов — напевали самую простую песенку и использовали своё обаяние и привлекательность, чтобы привлечь жадные взгляды прохожих.       — У нас сладкое вино, а поцелуи ещё слаще!       — Мы берём мало, но столько даём!       Одна проститутка с пухлыми губами широко улыбалась каждому, кто проходил мимо. Другая немолодая проститутка с яркими карими глазами манила пальцем, приглашая любопытных клиентов к себе. Её глаза сверкали возбуждением и готовностью ублажить любого, кто осмелится пройти через дверь. Третья проститутка игриво поглаживала свои формы, словно приглашая касаться и исследовать их. Самые смелые, чью красоту не успел изуродовать шрам от ревнивого любовника, внаглую выпячивали из-под корсажа груди и делились воздушными поцелуями. Едва ли не каждая из них пиявкой липла к первому встречному и до последнего не выпускала из худющих, цепких рук. И мужчины рады были поддаться их игре.       — Какие мускулы! Ты долго тренировался?       — Хочешь увидеть другие достопримечательности города, путник?       — Зайдите на часок, оставьте все заботы!       Некоторые из прохожих сразу тянули ручонки под юбку, кидали пошлые взгляды, демонстрировали непристойное поведение, в надежде получить услуги без оплаты. Однако проститутки отбивались и стояли на своём, пока не получат заслуженную плату.       Попадались готовые подраться с другим ради ласк заинтересовавшей женщины. Проститутки же только посмеивались и заигрывали с обоими, набивая себе цену. Им льстило такое внимание.       Но когда мимо проходила процессия Беатриче, то они презрительно поглядывали и мысленно проклинали соперницу, одаривавшую знаком внимания мужчин. Мало того, что их пёстрые, но дешёвые в тканях наряды потёрлись и даже выцвели, так и последние клиенты с неплохими кошельками отвлекались на высокую даму в маске и вслед кричали:       — Ты осчастливишь меня, крошка!       — Прекрасное несчастье, что я могу для тебя сделать?       — Красавица, подари мне поцелуй!       — Я оседлаю дьявола ради ночи с тобой!       Беатриче чувствовала завистливые и полные злости взгляды и хотела уйти из этого пропитанного грязью места как можно скорее, вот только проститутки-служанки, будто нарочно, замедляли ход.       — Посмотрите, синьора. Так ото дня в день мы и живём. Если не поднимем юбку, то изголодаемся, — словно ничего не произошло, помощница состроила невинную мордашку и подмигнула белокурому юноше возле моста: — Что делать, когда вокруг столько красивых синьоров?       Те, кто не желал потерять в заработке и еде, отчаянно ловили моменты, чтобы привлечь хоть кого-то, и подставляли едва ли не под нос свой бюст и ноги.       — Добрый господин, спасите несчастную девушку. Какой-то болван порвал мне платье, видите?       — О боже, я что-то уронила за корсаж!       Однако их чары на Эцио не действовали. Главной его целью оставалась разодетая проституткой синьорина. Ему было достаточно наблюдения с крыш — он и не думал спускаться. Но с каждым часом ему становилось тяжелее. Солнце поднималось ввысь и слепило глаза. К полудню, устав от постоянного прищура и слезливости, Эцио спустился на землю и затесался среди новоявленных поклонников высокой дамы в маске.       От них можно было услышать тихие переговоры — кто та скрывающаяся дама? — и громкие пожелания снять маску. Для этого увлечённые мужчины выпрыгивали из собственных штанов: подносили цветы, читали стихи и предлагали богатства, — но Беатриче оставалась непреклонной и крепко держала в зубах бусину. Никому было невдомёк, что, сними она маску, вся её репутация сиюминутно падёт. «Ни один посторонний не должен видеть тебя без маски», — звучали слова Теодоры.       Впрочем, такое чрезмерное внимание к её личности льстило Беатриче, и все наставления кормилицы о скромности и сдержанности благородной донны улетучились после первого букета. Она не переставала расточать знаки симпатии, ласково кивая, кидая страстные взгляды, подавая руку для поцелуя и мимовольно проводя по челюсти и груди приглянувшихся прохожих, как тому учила Теодора. Но будь та рядом, то всё равно бы отметила, что Беатриче скована в движениях и не так грациозна, как ветряная мельница.       Даже «прислужницы» не оставались без внимания, загадочно посмеиваясь и подмигивая в ответ.       Изредка мимо проходили другие женские процессии, и высокие дамы посмеивались над той, что решила скрыть своё лицо и голос.       Не сводя с главной виновницы взгляда, Аудиторе держался на расстоянии. Его так и подмывало узнать, чем кончится её дерзкая выходка.       В какой-то момент он совсем не уследил за дорогой — настолько его охватил интерес — и свалился с края прямо в канал. Кто-то из рядом стоящих сразу подбежал и со сморщенным лицом от запаха воды помог вылезти. Процессия уже успела скрыться на соседней улочке, ведущей в сторону Фрари, однако Эцио больше не горел жаждой преследования и догадывался, что ей все равно придётся вернуться в Ка’Сета, чтобы переодеться. Да и ему самому это бы не помешало.       Тем временем, несмотря на лёгкую усталость в ногах, Беатриче продолжала свою тернистую прогулку, всё сильнее распаляясь. Внезапно кто-то кинул в неё камень с криком: «Да чтоб ты сгнила, шлюха!» Время от времени с разных сторон сыпались женские проклятия и резкие хлопки ставней.       Мужчины же продолжали ей вслед присвистывать, хоть толпа воспитанных патрициев поредела и сменилась на ничем не примечательных горожан и стражников, так же цепких за юбку.       — Какая мышка!       — Ты не знаешь, что я бы с тобой сделал!       — Поглядите, какие тыковки! — кто-то растопырил пальцы перед своей грудью.       — Из какой вонючей дыры ты вылезла?       — А вы делаете скидки военным?       — Нагнись пониже, позволь рассмотреть всё!       — Позволь увидеть, что ты скрываешь, — один почти ухватил подол.       От таких выражений смущённой и покрасневшей Беатриче хотелось натянуть край корсажа повыше, однако одна рука держала подол, другую — держала проститутка.       Всё чаще в толпе мелькали потёртые шапки, не раз заштопанные одежды, засаленные волосы и совсем опухшие лица. В голову лезли представления, как какой-то простолюдин с потными волосатыми руками лобызал её тело, забирался под юбку и тянул рот с прогнившими зубами для поцелуя. Беатриче передёрнуло, и она спешно вспоминала молитвы.       От омерзительных словно скользкий моллюск мыслей её отвлекла очередная проститутка. Впереди развязной походочкой, виляя бёдрами, она шла с гордо поднятой головой и спиной, изодранной двумя дюжинами шрамов.       Лопатки синьорины сжались, будто её саму высекли, а руки дрогнули. Поддержавшая проститутка нахмурила брови, оглянулась и как бы невзначай обронила:       — А, это… Похоже, она не вернулась домой после третьего звонка. Палач немного перестарался. Вон как спина исполосована.       — А ей ещё штраф платить, — буднично добавила вторая. — Не волнуйтесь, синьора, мы вернёмся до первого звонка.       В глазах Беатриче плескался ужас, а это только полпути. В глубине души она побаивалась обратной дороги и проклинала себя за то, что подписалась на авантюру. Но отыграть назад всё теперь было невозможно.       На кампо Санта-Маргерита прогулка ухудшилась. Как бы Беатриче ни старалась выдавливать из себя грацию и не замечать совсем уставшие от тяжести ноги, количество нелестных высказываний в её сторону только росло.       — Да как тебе не стыдно, потаскуха!       — А не желаешь ко мне? Я не кусаюсь.       — Ты позор нашего города! Твоё место в канаве, среди мусора!       — А без маски ты не такая смелая! Поскорее бы тебе нос отрезали!       — Покайся, нечестивая! Ты навлекаешь гнев Господа на наш город!       В Беатриче и прислужниц полетело несколько прогнивших овощей, которые размазались по дорогому платью и больно ударили в бока. Ещё один камень чуть не сбил маску с лица. Хоть поклонники оставались, большинство смотрело на неё, словно на склизких букашек и червей под камнями. Беатриче была ошеломлена и чувствовала себя уязвлённой. Ей хотелось спросить, за что, но она не могла и молча вспоминала, как сама презрительно смотрела на путан. Неужели в её глазах было столько же презрения, ненависти и враждебности?       Прислужницы шли, будто не замечая этого, и всё так же вертели хвостом перед прохожими.       — За наше простое желание жить мы получаем это, — пропела вторая.       Дорога назад оказалась труднее. Чем ближе они подходили к церквям, тем больше становилось оскорблений и поношений со стороны окружающих. Патрицианки, решившие в ту несчастную минуту проведать церковь, прятали лицо и наскоро забегали внутрь. Жены отводили головы мужей в свою сторону и закрывали детям глаза. Одна из горожанок, когда муж подмигнул прислужнице, фурией налетела и потянула ту по земле за волосы. Лишь грубый, как полено, муж кулаками утихомирил её.       Совсем потерянная Беатриче перестала помышлять заигрывать со встречными поклонниками и бессознательно водила рукой по воздуху. Сейчас ей хотелось только поскорее скрыться из виду, вернуться в каса и с головой зарыться под одеяло. Какая она глупая, глупая клуша, кляла себя Беатриче. Теодора оказалась права: такая жизнь не для неё. А ведь это только часть жизни проститутки.       В Карампане проститутки посмеивались над чумазым видом Беатриче, правда ей уже было всё равно.       Полдень давно прошёл, и солнце переползло на другую сторону города, однако в переулке было темно.       Когда двери сада за ней закрылись и подбежала Мария с накидкой, чтобы наконец прикрыть срам, Беатриче немного пришла в себя. После неудобных пьянелле стопы гудели и опухли настолько, что с трудом можно было передвигаться. Сейчас бы ей не помешал таз с прохладной водой. Служанка помогла ей подняться к временно выделенным покоям и побежала выполнять просьбу госпожи. Прислужницы-проститутки же забрали обувь и тихонько ушли.       Беатриче закрыла за собой двери и хотела уже снять маску… Нет, только не он! Любой незнакомец, но только не Эцио, развалившийся на кресле в выжидательной позе. Она не могла снять маску. Уж лучше ей дальше играть молчаливую путану, чем пасть в его глазах!       Скинув с плеч накидку, синьорина сквозь боль проплыла к соседнему креслу и уселась в заинтересованную позу, водя пальчиком по подбородку маски, а в мыслях молилась, чтобы Эцио поскорее ушёл и Мария с тазом не прибежала раньше.       Однако её надежды не оправдались. Аудиторе пристально следил за ней и лукаво улыбался.       — Com'è andata la passeggiata, signora? Видел немало ваших последователей.       В ответ она опустила глаза и грустно повела головой. Ей было стыдно на него смотреть.       — Понимаю. А что это за необычная маска? Позволите рассмотреть, — он протянул руку и, как и утром, получил удар. — Ауч! Мне опять не повезло. Что мне сделать, чтобы вы открыли свою тайну? — рука провела по обнажённому плечику, и вновь удар. Эцио продолжил с лёгким намёком на игру. — Ваши прикосновения, хоть и немного болезненные, всё же не дают мне покоя. Дайте подумаю.       Беатриче подняла пытливый взгляд.       — Спеть? Нет, не пойдёт. Вы никому не ответили. Хотя знаю, — он уселся поудобней.       Чтобы Эцио не сделал, маска останется на ней, считала Беатриче.       — Mi dica, come lo spiegherà a Lorenzo, signora Filato?       Он знал. Обречённо вздохнув, синьорина как по команде натянула повыше край корсажа, вынула розу, накинула со столешницы фаццуоло и наконец сняла маску. Смысла в ней было не больше, чем в пустом флаконе парфюма.       — Buonasera anche a lei, signor Auditore, — безжизненно ответила она.       — Мадонна, вы не выгоните меня, закидав тряпками?       — Хотелось бы… Но не те обстоятельства.       — А как же ваш обет? — он не сдерживал ликования от наглядного подтверждения его старых слов.       — В чём его смысл, если у других клятвы равны товару на прилавке?       Пока Эцио посмеивался над ней, Беатриче обдумывала, как не потерять толику оставшегося достоинства. Хоть она сидела ровно и гордо запрокинула голову, будто держала ответ перед судьёй, закушенная губа и пощипывание края рукава выдавали её напряжение.       — Вы это пошутили, что расскажете Лоренцо?       — Ну, не знаю.       — Синьор… Эцио, прошу не говорите Его Великолепию, иначе я погибла! — взмолилась она.       — Долг платежом красен.       — И что я вам должна?       — Для начала сказать, что вас на такое побудило? Вы вряд ли так готовились к приёму.       — Это уже не важно. Урок усвоен — этого достаточно.       — Ладно, тогда второе, — он повёл плечами. — Знаете, ваше представление было поистине впечатляющим, что даже меня заставило помечать. Но вы дворянка, и я не могу так с вами поступить.       — Благодарю…       — Поэтому прошу ваш поцелуй и только.       Вмиг синьорина зарделась и насупилась, подобно чинной матроне, но быстро признала, что после её распутного шествия строить недотрогу было смехотворно. Это не такая уж щепетильная плата за его молчание. Она клюнула Эцио в щёку.       — Не сюда, — он взглянул на неё с всё тем же виноватым взглядом ребёнка.       — Как пожелаете, синьор… Эцио.       Беатриче обошла вокруг и встала у двери. Эцио поднялся за ней, приблизил лицо и…       — Signor Auditore, è la sua ora! Arrivederci! — она в секунду вытолкала его за порог и хлопнула дверью.       Эцио рассмеялся. Ну уж нет, как любитель хорошеньких дам, он просто так не сдастся!       Немного прождав, Аудиторе взялся за дверную ручку, ожидая увидеть растерянную синьорину. Однако лишь открылась дверь, как его глаза распахнулись в ещё большем неверии, чем утром. Он стоял словно в одночасье окаменевший.       Под золотыми лучами вечернего солнца, что заливали комнату через открытое окно, Беатриче светилась, а ткань платья переливалась и искрилась, словно калёное железо, нагретое на огне. Казалось, её лик был воспламенён. Однако сам взгляд был полон возмущения.       Почему-то вспомнилась Кристина, и его сердце больно заныло.       — Эцио, прекрати глазеть как юнец на статую Венеры и выйди! — послышалось где-то вдали.       Столь знакомый звук её голоса был так нов — точно говорила не Кристина, а Беатриче.       Поглубже вздохнув, Эцио резво шагнул, и немилость в глазах синьорины мгновенно сменилась испугом. Он сразу крепко обнял, останавливая от дальнейшего побега, и с такой же страстью прижался к её губам. Она не успела даже пискнуть.       Если бы у Эцио спросили, на что был похож этот поцелуй, он бы, не задумываясь, ответил — на ту яркую розу, весь день мелькавшую между её грудей. Такой же недостижимый и развратный. Эцио целовал со всем напором, словно хотел поглотить всё сияние Беатриче, оставив лишь плотскую оболочку.       Тщетно вырывавшаяся поначалу, она притихла. Никто и никогда прежде её не целовал с таким упоением. Даже тот несчастный римский посол. С каждой секундой в сердце Беатриче распалялся жар, и ей нестерпимо захотелось большего — как никогда прежде. Внезапно для себя она ответила и положила руку на плечо ассасина.       Внутренне ликуя, Эцио с ещё большим жаром продолжил. Он прижал Беатриче к столешнице — так, что ей пришлось опереться на другую руку, чтобы не упасть. Она не отвечала с такой же пылкостью и была очень неумела, но ему было достаточно и этого. Поглощённый страстью Эцио не заметил, как его рука поднялась к затылку Беатриче, прижимая её голову к себе.       Необузданный вихрь диких эмоций окутал их обоих. Всякое прикосновение и покусывание губы были сродни шаровой молнии, вызывающей дрожь по всему телу. Ещё бы немного…       Он отпрянул.       Не глядя более, Аудиторе со скоростью ветра вышел из покоев, хлопнув дверью и оставив растерявшуюся в своих чувствах Беатриче.