Il gambetto (Гамбит)

      С розово-сиреневыми облаками над Венецией наступал рассвет. Потихоньку, как пчёлы, горожане, торговцы, монахи и патриции собирались на площади Сан-Марко. Однако, несмотря на всё большее количество людей, пьяцетта казалась пустынной.       Тянущаяся ввысь Кампанила, широкий балкон дворца и окна залов — вот где столпились те, кто не смог удостоиться чести участия в шествии. Все они с нетерпением ждали, чтобы увидеть процессию.       Когда колокола всех церквей города торжественно огласили окончание мессы на Сан-Марко, двери базилики распахнулись, и из неё вышли патриции, а из ворот дворца двинулись величественные правительственные фигуры в красных, чёрных и фиолетовых мантиях. В сопровождении арсеналотти дож со всей Синьорией, апостольским нунцием, мудрецами, сенаторами, послами и прочими чиновниками направлялся на Славянскую набережную, где накануне выставили на обозрение украшенный бучинторо. И всё это действо сопровождалось непрекращающимся звоном и криками толпы.       Этим майским днём среди зрителей был и Эцио в лазурном наряде. Как все, он с Кампанилы наблюдал за происходящим и видел, как флорентийская делегация садилась в гондолу. Вот только это торжество ему пока было не в радость, ведь Марко был всё ещё жив.       Однако сам вид с колокольни завораживал. Весь рыжий город, как и торговые ряды, был будто на ладони. С такой высоты очень легко было найти стражников, дежуривших на площади. Ассасин запомнил местоположение каждого.       Когда Синьория села на бучинторо, нунций и мудрецы — в позолоченные гондолы, а солдаты с послами и чиновниками — по бесчисленному множеству других лодок, пёстрая процессия отправилась на Лидо.       Горожане на берегу и мостах махали руками и улыбались, восхищаясь красотой и величием. Дети бросали цветы в воду.       Как только процессия отдалилась от набережной, ярмарка оживилась. По площади гуляли французы, миланцы, турки, паломники и монахи. И все как один были в масках.       Эцио не хотел больше задерживаться, ведь внизу его ждало нечто большее — Кристина, также в маске дожидавшаяся его около входа Кампанилы. В конце концов она не смогла смириться с тишиной каса: ни книг, которые можно прочитать, ни подруг, с которыми можно обсудить последние новости. Супруга же настолько поглотил плавучий город, что он заявлялся запоздно, когда Кристина уже спала. Служанки также не могли скрасить скверные деньки.       Впрочем, какая-то птичка на хвосте принесла, что в доме графа есть тайный проход на улицу, а в городе настала ярмарка и некоторое время можно носить маски. И Кристина была не прочь прогуляться, вот только город был ей плохо знаком. Ещё несколько дней подряд верной женой она уповала на мужа, который позволит и согласится с ней прогуляться. Но, несмотря на его безмерную любовь, ничего не изменилось. Молва не врала: Венеция быстро покоряла чужие сердца.       Однако и Кристина давно изменила мужу, продолжая втайне любить Эцио. Очень часто она предавалась мечтаниям о жизни мадонной Аудиторе. Ах, как ей хотелось покинуть с ним Флоренцию в ту злополучную ночь! Лишь это позволило ей вскоре простить его бесчестный поступок и дать второй и последний шанс.       Смирившись, она с дрожью в руке написала пару слов и велела служанке, которая ещё помнила юного Аудиторе, отыскать ассасина. Спустя день оба договорились пару раз встретиться на Сан-Марко.       Сегодня был первый день.       Из-за толпы показалась статная фигура Эцио, которую Кристина узнала бы даже в одежде бедняка. Она улыбнулась, хоть из-за маски этого не было видно, и подошла к нему, решив оставить все сомнения позади.       — Tu sei ancora bello, — только и смог вымолвить Эцио.       После неудачного вечера в бане он будто заново ожил, как цветок в саду после дождя. Её записка и встреча со служанкой была столь же неожиданна, сколь и приятна.       Кристина, едва сдерживая эмоции, прощёлкала своей служанке указание невидимой оставаться рядом.       Вместе они гуляли по площади Сан-Марко, останавливаясь перед каждой интересной лавкой. Если на глаза попадались безделушки, то Эцио предлагал ей купить одну, но ответом всегда был отказ. Даже сейчас Кристина помнила про мужа: любая лишняя вещица могла привлечь внимание. Впрочем, её взгляд не притягивали блестящие ювелирные украшения и роскошные ткани, а мысли были полностью сосредоточены на Эцио, как и его — на ней.       — И всё же… Как тебе в голову пришло притвориться моим мужем? — в её голосе уже не было того недовольства.       — Не знаю, — если бы маска могла передавать его эмоции, то она бы покраснела. — Я просто хотел повидаться, а о большем и мечтать не смел. Прости… Я боялся, что ты не придёшь, и мне показалось, что это единственный способ после случившегося во Флоренции…       Кристина тихо вздохнула и склонила голову немного в сторону, прежде чем ответить:       — È stata una lezione per entrambi…       Эцио взглянул ей в глаза и понял: она простила его.       — Я могу рассчитывать на второй шанс?       — Ну, посмотрим… Я же решила увидеться с тобой.       Словно подростки на смотринах, оба неловко поглядывали в разные стороны, не решаясь продолжить разговор. Никто не хотел возвращаться к делам тех печальных дней. Эцио же мысленно извинялся перед Кристиной за нередкие времяпрепровождения с Розой.       — Как долго ты тут? — с прежней лаской спросила она первой. — После моего… кхм… замужества о тебе ничего не было слышно.       — Уже как пять лет.       — Немало… Видно, ты многое тут знаешь.       — Увы, не всё. Каждый год как новое открытие.       — Может, что-нибудь расскажешь?       Изголодавшаяся по веселью Кристина с любопытством смотрела на него, ожидая интересных историй. И Эцио делился своими приключениями, опуская неприглядные либо страшные моменты, и пересказывал легенды, которыми когда-то поделились горожане.       Во время прогулки они обменивались нежными взглядами, мимолётными касаниями рук и весёлыми воспоминаниями прошедшей юности. Однако временами казалось, что голос девушки грустнел.       Сейчас, когда рядом с ним была Кристина, Эцио не хотел думать ни о Марко, ни о тамплиерах. Ему вновь хотелось побыть беззаботным юнцом.       За непринуждённой прогулкой часы быстро утекли, колокола пробили полдень, а значит, настало время Кристине уходить. Эцио провёл её до пьяцетты и с преданностью влюблённого дождался, когда гондола скроется за поворотом. Его мысли уже были в следующем дне их встречи, и он выбирал, куда поведёт Кристину.       Тем не менее главное дело не требовало отлагательств. Эцио вернулся к торговым рядам. Он ловко перемещался между лавками, внимательно наблюдая за толпами, которые собирались вокруг наиболее популярных мест, и выискивая удобные места, откуда можно было незаметно подойти и впустить яд. Смешаться с толпой было легче лёгкого для него. За это он не раз благодарил Паолу, давшую приют в самые первые дни и обучившую умению выживать.       Людская река непрерывно перетекала из одного конца площади в другой. Вдоль этого ряда шли мелкие смежные проходы и один такой же широкий — посередине.       Узкие проходы между лавками, столбы или стены, предоставлявшие укрытие, были идеальными местами для Эцио. Он мог незаметно пристроиться к ним, избегая прямого контакта с другими посетителями ярмарки, и в то же время иметь поле зрения на дожа.       А людей на площади всё прибывало. Когда на горизонте золотом засиял бучинторо, вся набережная превратилась в человеческое море.       Торжественная процессия в том же составе скрылась за воротами палаццо, где давали очередной приём дожа, пока сам Марко в сопровождении арсеналотти и пары советников отправился на ярмарку. Эцио последовал за ним. Увы, отравленный клинок остался в комнате в сумке, зато можно было проследить, как именно Марко осматривает лавки, и найти слабое место в охране. Выжидать ассасин не любил, а лезть на крыши прилавков не смел. Так можно было привлечь ненужное внимание, а этого допустить нельзя.       Дож вёл свою свиту через переполненную ярмарку, останавливаясь у лавок и обмениваясь словами с торговцами. В такие моменты Эцио стоял к нему спиной и делал вид, что рассматривает товары. Человек в маске, следующий по пятам за дожем, мог вызвать подозрения. Однако ему не требовалось смотреть на дожа, чтобы знать, что тот делал — особый дар сам подсказывал.       Высокие арсеналотти ближе чем на полкавеццо никого не подпускали, да и сами покупатели расходились. Их взгляды были постоянно направлены по сторонам. Среди толпы они были единственными, кто имел оружие в ножнах.       — Buon pomeriggio, signor Auditore! — отвлёк чей-то голос.       Только одна женщина в Венеции его так называла.       — Синьора Филато, добрый день! — он обернулся. Напротив вместе со служанками стояла Беатриче. — Как вы меня узнали?       — Трудно не узнать платье, сшитое по собственному заказу.       — Ed è vero. Но что вы тут забыли?       — Мне дозволили немного прогуляться по ярмарке, и то не больше получаса.       — А почему вы не с послом?       — Увы, в отличие от Асканио, мне не позволено идти на приём дожа. Не в этот раз.       Эцио оглянулся в поисках Марко и, чтобы не потерять его из виду, предложил немного пройтись. Не желая услышать очередные сплетни, Беатриче спустила фаццуоло на лицо и зашептала:       — Тогда притворитесь помощником посла и идите на шаг впереди.       Он послушался её.       Марко с интересом осматривал разнообразные предметы — от ремесленных изделий до свежих продуктов. Больше всего его внимание привлекла гордость Венеции — муранское стекло. Тут-то он и задержался. Поблизости от него двое советников обсуждали качество производства стекла и росписи и делились своими мнениями.       — Видел вас, садящуюся в гондолу. Что дальше происходило? — продолжил Эцио.       — О, вы бы видели! — синьорина сжала ладони вместе и замотала головой. — Там было бесчисленное множество гондол, и мы ехали вдоль всего побережья. Совсем рядом с этим золотым кораблём! Мы плыли долго, но где-то посреди остановились. Дож вылил что-то из фляги, поднёс к небу руки и сказал: «Мы женимся на тебе, море», либо что-то похожее. Потом, как мне уже сказали, он бросил кольцо в воду. Но, синьор Эцио, это было так красиво!       — Сложно представить, — он задумался. Дож всё ещё стоял возле прилавка со стеклом. — Поговаривают, что ветер либо волна, и бучинторо поплывёт дном кверху. Как бы было отлично, если бы бучинторо дожа перевернулось и Марко в действительности осуществил свой брак.       — Возможно, кому-то это облегчило бы жизнь.       — Возможно… — Марко пошёл к прилавкам со специями, ассасин — за ним. — Как-то долго длилось это обручение, раз вы только сейчас вернулись.       — Нет, это было посреди пути на Лидо. Но после пришлось долго ждать, пока окончится месса.       — Вам же мессы в радость.       — Только когда я в церкви, а не в гондоле. Хоть прислужницы рядом были. Как дела у Антонио?       — Он приглашает вас сыграть партию в шахматах в его новом штабе.       — Признательна, но неужели…       — Да, он выкупил Сета. Есть и купчая.       — Поздравляю! Теперь этот дом по закону вам принадлежит. Это чудесное достижение! Хотя деньги получены не менее греховным путём.       Пока дож стоял возле прилавка, между разговорами по привычке, как у любого крупного купца, ощупывая специи и изредка поднося руку к носу, к нему подбежал горожанин. Арсеналотти попытались его остановить, но Марко дал добро и спросил, чего тот хочет. В прошлый раз, когда подошёл неизвестный в маске, такого не случилось.       Значит, подумал Эцио, подступиться к нему как-то можно. Но даже так Марко мог его узнать.       Тем временем вдалеке, возле самого входа, что не каждый мог заметить, на глаза синьорине попалась женская процессия на пьяцетте. Как всегда, с приспущенными краями корсажа и цветком в груди высокая дама обхаживала будущих клиентов.       — Господи, Эцио, как женщины ходят на этих высоких штуках?! С них же легко упасть! — отвлекла она.       — Без понятия, но прохожим это нравится.       Эцио вернулся к наблюдению. Дож со свитой отправились в другую сторону — к торговцам тканями. Путь же лежал мимо него с Беатриче. Ассасин зашёл за угол, дабы лишний раз не мелькать перед арсеналотти. Ему предстояло ещё один день гулять по пятам Марко.       Естественно, взор дожа привлекла синьорина, вынужденная с натянутой улыбкой поклониться. В ответ он кивнул и продолжил путь. Беатриче хотела пойти в противоположную сторону, но, к её недовольству, спустя минуту за ним последовал и Эцио.       Людей на ярмарке не убывало, и передвигаться, не отставая, становилось всё труднее. Все пинались и заслоняли проходы длинными очередями, но расступались перед дожем.       В какой-то момент арсеналотти не уследили, и Марко обступило несколько горожан, о чем-то прося. С последней аудиенции прошло больше недели, а, как сообщили глашатаи, во время ярмарки её не предвидится. Советники яро стали настаивать уйти с прохода, но сердобольный дож вышел вперёд и с христовой мудростью уделил внимание каждому. Ассасин мёртв, Антонио — на стройке, а значит, ему нечего бояться, думал Марко.       «Вот оно!» — обрадовался Эцио. Хоть он и не любил манипулировать людьми, боясь подставить их под удар, но тут им ничего не грозило. Ещё раз устроить незапланированную аудиенцию не составит труда: надо только пустить рядом небольшой слух. Тогда ему будет достаточно всего секунды невнимательности Марко, чтобы «поцарапать» его. Как сказал Антонио, дож должен умереть тихо и мирно, будто бы от старости.       Наконец, Эцио смог отвлечься и обратить внимание на спутницу. Ей что-то шепнула Мария.       — К сожалению, мне пора уходить.       — Ещё один вопрос. Вы же бываете в палаццо. Может, вам известен распорядок дожа?       — Утром, с часов десяти и до полудня, он на заседании Сената, а большего не знаю. A presto, signore.       Беатриче исчезла за толпой.       Ассасин ещё час ходил за Марко, проворно ища другие способы подступиться, но ничего неожиданного не происходило. Уже под конец прогулки, когда вся свита скрылась за воротами, он вернулся в Ка’Сета и поведал об увиденном. Антонио хотел предложить ему помощь, но он отказался, считая, что справится сам.       К несчастью, Марко не появлялся несколько дней. В первый день Эцио пришёл слишком поздно, и дож со свитой уже как час вернулись в палаццо, а торговцы обсуждали, как он выкупил небольшой кувшин для супруги. На второй день, как и на третий, Марко просто не появился, хотя ассасин прождал его до самого вечера, когда торговцы уже закрывали лавки. На четвёртый Антонио позвал его помогать с разбором складов Ка’Сеты, где, как выяснилось, под сундуком оказался люк в погреб с отменным вином.       Лишь на пятый день ему повезло. Тогда он в маске и без капюшона с самого утра гулял по пьяцце, прихватив несколько золотых.       Посетители наслаждались пестротой ярмарки. Венецианцы расставили лучшие свои товары, а палатки с фруктами, пряностями и маслами разносили букет дразнящих ароматов. Многие не стояли за ценой, но всё же были и те, кто доходил до самых жарких споров на два сольдо. Торговля набирала обороты.       В полдень, с советником, кузеном и тремя охранниками, Марко вновь посетил ярмарку. С лучезарной улыбкой и вежливыми словами он удивительно живо для своих лет подходил к каждому прилавку и умело беседовал с торговцами, пока сам незаметно проверял товар на качество. Нельзя было допустить, чтобы во время праздника продавали контрафакт. С Советом десяти это не раз обсуждалось. Но за две недели уже четверо попались на Риальто, благо на ярмарке — ни одного.       Иногда дож задерживался дольше, обсуждая детали сделки или делая замечания о товаре. Если же ему что-то не нравилось, то он шептал одному из советников.       — Как идёт торг?       — Чудесно, дож. Специи расходятся быстро.       — E i fruti?       — Не так хорошо, но товар не застаивается.       — Вот как. Тогда я бы пожелал купить пару яблок, — Марко подозвал слугу взять товар и протянул деньги. — Они такие аппетитные на вид.       — Благодарю, дож! — торговец поклонился.       Свита продолжила путь, а в лавку зачастили покупатели.       Эцио поступью следовал за свитой, иногда обгоняя её и поджидая у прилавков. Если свита останавливалась, он прятался за соседним прилавком, притворяясь заинтересованным посетителем и вместе с тем стараясь улавливать краткие разговоры и сплетни между горожанами. Однако они либо восторгались городом и обсуждали дела насущные, либо молчали вовсе. Странная венецианская сущность: внимают каждому слову глашатая, а спроси их — так ничего не знают, либо не интересуются.       Сейчас Марко остановился в самом конце ряда, возле лавки с муранским стеклом, и Эцио это показалось идеальным моментом для начала плана.       Впрочем, его привлекла ещё одна личность — Сильвио, без алой накидки и в осточертевшем ему тёмном догалине сенатора.       После долгой подготовки к празднику и многих других проволочек от советников дожа почти обозлённый на брата младший Барбариго вновь уловил редкий момент для разговора.       — О да, это прекрасно! А покажите другую, — Марко указал на разноцветную чашу.       — Марко, что ты творишь? — зашипел кузен.       — Это мои обязанности.       — Я не об этом. Почему экспедиция на Кипр задерживается?       Что ещё за экспедиция, задумался Эцио и решил отложить возмездие на потом. Он встал поближе, оставаясь незаметным для арсеналотти и так неудачно появившегося Данте. Этот больной охранник с чутьём собаки-ищейки чувствовал преследователя за десятки кавеццо. При всем том он шёл рядом с Сильвио.       — Ты же знаешь, сейчас слишком много дел. Я не могу пойти против Синьории.       — Ты всегда занят.       — Так не терпится в море?       — No solo a me. Магистр ждёт, между прочим. Чем быстрее всё начнём, тем быстрее разберёмся с…       — У Его Преосвященства хватает проблем и в Ватикане. Сильвио, давай хоть на час забудем о политике. Посмотри, идёт ярмарка! Я беру.       Слуга расплатился с торговцем и забрал вазу. Марко продолжил прогулку. Однако уязвлённый Сильвио не собирался мириться с халатностью кузена. Его шаг стал тяжелее, а голос — грубее.       — Это не политика!       — И что, мне прыгать при каждом его мычании?       — Да! Одно его слово, и ты…       — Как и ты, кузен. Я по рукам и ногам связан Синьорией, — голос Марко ничуть не изменился, оставаясь ровным. — Я дож. Моё мягкосердечие — не порок или знак сговорчивости, как всем кажется.       — Так я ему и передам.       — Тогда передай, что melior est mala pax quam bonum bellum. Если же он желает пойти против Медичи, то за его счёт. Наша казна и так разорена. В любом случае я и слышать об экспедиции не желаю. До конца ярмарки это может подождать. Нам больше ничего не угрожает. Ассасин мёртв, а этот пьяница и дня не продержится.       — Не будь самоуверенным. Ты правда веришь, что разобрался с ассасином?       Эцио напрягся, обдумывая, мог ли его где-то заметить Сильвио. Но ещё больше его мучило, что тамплиеры опять замыслили что-то против Флоренции. Однако сейчас он вряд ли узнает — Данте всё же заметил его. Эцио скрылся за первым углом и обогнул несколько лавок, остановившись возле фруктового павильона.       — Несомненно! — старший Барбариго ударил себя по груди. — Иначе меня бы тут не было.       — Как знаешь. А когда ты делал последний обход складов?       — Ты опять за своё?       — Нет. Просто мой знакомый заметил, что рабочие чаще стали отлынивать. Покровители внимательно следят за происходящим в Арсенале, но, по-моему, недостаточно хорошо. Если бы я был среди них, то всё вскоре было бы готово. Я мог бы сделать Арсенал доходным…       — Не смеши. У тебя недостаточно умений для этого. Армия, кстати, тоже не твой конёк. Твоё место в Большом совете, — Марко нахмурил брови и со сталью в голосе добавил, — Так считаю не только я, но и братья.       На секунду в глазах младшего Барбариго промелькнуло разочарование, а сам он почувствовал себя никчёмным ребёнком, чьи учителя не только не оценили старания, но и выпороли. В следующее мгновение его лицо побагровело, а руки сжались в кулаки — казалось, будто Сильвио готов был быком напасть на кузена. Это он помог уговорить Мочениго! Он придумал план по возвышению тамплиеров в Венеции. Он раздобыл яд. Он отдал всё! В гневе ему хотелось ударить больнее, и гордый как баран Сильвио знал, куда именно.       — Марко, ты забываешься! Стал растрачиваться на праздники.       — Мои траты не больше прежних.       — Как и у твоего братца? — с ехидцей спросил он. — Ах да! Моё общество теперь приятнее его.       — Не напоминай о нём! — с горечью огрызнулся старший Барбариго.       Его взгляд мгновенно стал мрачнее тучи во время шторма, а выражение лица выдало неприкрытое недовольство, будто перед ним поставили тухлую рыбёшку. В попытках успокоиться, он участил дыхание.       Хоть сам Марко до сих пор не мог терпеть Сильвио, других родственников, с которыми можно было обсудить планы, у него не осталось. Не желая, чтобы собственных детей постигла судьба Аудиторе, он не посвящал их в Орден.       — А как же «ne oderis fratrem tuum in corde tuo sed publice, спорите, eum ne habeas super illo peccatum»?       — Скажи это ему. Меня он больше не слышит.       — Вот незадача, меня тоже!       — Он ничему не учится и растрачивает казну на бахвальство! Будь я прокуратором… — сердце кольнуло, что старший Барбариго ухватился за грудь и замер. С трудом он продолжил: — Не понимаю, чему он у отца научился?       — Но ты теперь дож. Это не в твоих обязанностях.       — Тем не менее я бы нашёл, как разумно потратить деньги. Не украшения делают праздник, а дух людей! Что бы я ни предложил, Агостино всё отвергает. В отличие от нашего дела, это не идёт на благо Республики!       — Наконец ты прозрел! Агостино — предатель семьи.       — Будь он предателем, его бы с нами не было. Однако амбиции бегут впереди него самого. Жалко, что Сенат меня слышать не хочет. Боюсь, мой брат может пойти по иному пути и разрушить всё, что мы создали.       Марко замедлил шаг, едва не падая. Сильвио подхватил его за руку.       — Да, каждая встреча с ним даётся тебе всё тяжелее.       Марко из-под прищура взглянул на него.       — Магистр точно уверен, что оно там? Это турецкое отродье могло соврать.       — Магистр умеет убеждать. А ты представь, если б оно было у тебя! — Сильвио предпринял последнюю попытку. — Твой брат перестанет быть помехой…       — Не собираюсь идти по пути Каина. Уж лучше сварки.       — Твой народ…       — Побойся Господа, Сильвио. Совет десяти не оценит твои слова, а родство со мной их не остановит, — он выпрямил спину и несколько раз разжал кулак. — Марино Фальеро… Нас избрали не за гордыню — мудрость. А теперь вымоли прощение у Господа за поганые мысли и надейся, что к утру ты не проснёшься в пыточной.       Сильвио фыркнул и, кидая проклятия, удалился вместе с Данте.       Расстроенный Марко отвернулся, не желая больше слушать кузена. Его вниманием завладел прилавок с тончайшими венецианскими тканями. Но его мысли возвращались к Агостино, вечно насмехающемуся над ним в Сенате. Долго Марко стоять не смог, вновь почувствовав приступ боли.       — Мне нужен покой. Пойдём в палаццо.       — Ваши братья — изверги. Один хуже другого, — теперь советник подхватил его под руку и повёл.       Решив, что больше ничего нужного он не узнает, Эцио завёл непринуждённую беседу с горожанином и упомянул, что на одном из кампо глашатай сообщил о намерении дожа поговорить сегодня со всеми посетителями ярмарки. Горожанин, конечно, не поверил, иначе такое давно было известно всем. С трудом оправдываясь, ассасин всё же сумел убедить его, как и мимо проходивших, чьи уши давно висели.       Спустя недолгое время на пути дожа возникла толпа страждущих поговорить с ним, среди которых за первым рядом прятался ассасин. Не растерявшийся Марко подходил к каждому и расспрашивал о проблемах, однако, словно назло Эцио, руки прятал за спиной, будто предчувствовал засаду. Он уже подумывал использовать мини-аркебузу, хоть из-за толкучки можно промахнуться, что вызовет панику.       Как бы то ни было, в какой-то момент дож выпустил руки, дабы оттолкнуть нескончаемую толпу Моисея, и этого хватило, чтобы ассасин случайно с ним столкнулся, незаметно, через царапину, впустил яд и так же быстро скрылся. Выбранный яд действовал не быстро, но, как заверил аптекарь, ближе к ночи он даст о себе знать.       Внезапная аудиенция вытянула из Марко последние силы, и он возвращался в палаццо хмурым немощным стариком с перекошенным ссохшимся лицом и гадким вороньим клювом вместо носа. Свита медленно обогнула последний ряд возле палаццо, и за ней закрылись ворота.       Больше оставаться на площади для Эцио не имело смысла, однако он не спешил уходить. У него предстояла ещё одна долгожданная встреча, причём с Кристиной. Вновь возле Кампанилы, и вновь всего-то на пару часов.       Чтобы не навредить ей, ядовитый клинок был снят и спрятан в поясной сумке.       В ожидании возлюбленной Эцио витал между прилавками, присматривая какую-нибудь небольшую вещичку в подарок, на память о себе. Но, прежде чем он успел найти что-то подходящее, его нашла Кристина с двумя служанками. Сегодня было решено прогуляться по набережной.       Как и в первый раз, разговор начинался неловко. Эцио продолжал рассказывать о своих приключениях, изредка спрашивая Кристину о произошедшем в её жизни. Она же с флорентийской сдержанностью в разговорах внимательно его слушала, посмеиваясь, и вместе с тем наблюдала за происходящим на набережной. Такого разнообразия лиц ей никогда не приходилось видеть. Непривычная к венецианской многолюдности, Кристина поражалась высоким как бочонок тюрбанам у мужчин, женским цветущим процессиям, странным — временами, смешным — говорам и сотням раскинутых кораблей в лагуне. Ей казалось, что она попала в восточную сказку, ведь такого просто быть не могло. Но любая сказка имела место заканчиваться.       Это понимал и Эцио.       — Ti sono molto grato.       Она взглянула. В его глазах был всё тот же щенячий блеск, а в походке — лёгкая самоуверенность.       — За что?       — За всё: что согласилась ещё раз увидеться, что простила за случай в переулке и… — он замялся, — бане. Что была рядом в трудную минуту. Я не знал, что делать, если бы ты не впустила меня переночевать у тебя. Они поджидали меня…       Кристина закусила губу. Тот день выдался ужасным не только для Эцио. Чуть ли не весь квартал судачил, что молодой Аудиторе как-то не угодил мессеру Веспуччи. А отец… Она вовсе не хотела вспоминать тот разговор. Если бы не события с захватом Аудиторе, отвлёкшие его, то неизвестно, как всё закончилось. Но даже так Кристина не могла подвести Эцио и под страхом пустила переночевать, ведь иначе его бы схватили.       — По-иному я не могла поступить, — тихо ответила она и продолжила наслаждаться последними вольными часами перед тем, как томиться голубкой в клетке. — Я тоже тебе благодарна… за всё счастливое.       Эта прогулка стала ещё одним красивым воспоминанием, которое они смогут разделить и вечно хранить в своих сердцах.       Впереди показался узкий пустой проход, и Кристина попросила туда завернуть. Служанки остались ждать на набережной. На секунду она почувствовала укол вины из-за своих намерений, но так было правильно. Так было необходимо. Теперь у неё было что сказать.       Их шаги стихли, а сердца замерли в ожидании последних слов. В переулке, как в пещере, было свежо и безлюдно. Кристина сняла маску с Эцио, потом — с себя и поцеловала. Она будто проверяла себя. Но поцелуй был полон грусти, отчаяния и невысказанных слов.       Аудиторе чувствовал, что их история стремилась к концу — вот-вот покажется её могила — но отказывался в это верить и тешился слепыми надеждами. Он покрепче обнял стан Кристины. Казалось, отпрянь он от неё, и всё волшебство момента уйдёт. Эцио не хотел этого. А её губы были всё так же сладки…       Она прервала поцелуй, положила голову ему на грудь, словно Мадонна на тело убиенного сына, и, пока Эцио поглаживал её по плечу, зашептала:       — Одна часть меня всё ещё любит тебя, другая — верна мужу. Думаю, ради общего блага, мне стоит дать волю второй. У тебя своя жизнь, у меня — своя. У нас бы всё равно ничего не вышло.       Только после замужества ей стало известно, что в детстве она была помолвлена с д’Арценто.       — После всего, что ты сделал, после того, как отец нас… — её голос надорвался. Кристина захныкала и, будто осина на ветру, задрожала. — Господи, сколько я натерпелась… На сколько хитростей мне пришлось пойти… Но Господь дал мне второй шанс, и я не намерена его терять. Забудь меня, Эцио.       Её слова сотрясли последние крохи надежды. Время словно остановилось. Всё было в другой реальности — не с ним, не сейчас. Эцио ещё раз взглянул и убедился: их миры совершенно разные.       Кристина ухватила его руку, протянула что-то зажатое в кулаке и вложила ему в ладонь, затем в последний раз поцеловала и прошептала напоследок:       — Arrivederci!       С маской на лице она ангелом растворилась в свете.       Эцио разжал ладонь. На ней лежал овальный кулон с золотым крестом и рубинами в углах. Это был тот самый кулон, который он подарил ей на прощание в тот злополучный день.       Ассасин вышел из тени.       С неба всё ещё слепило солнце — казалось, что ярче обычного — а в округе будто стало тише. Кристина исчезла из поля зрения, и даже особый дар её не чувствовал.       Эцио сжал кулон и с размаху бросил в блестящее море — могилу его первой и несчастной любви, — а за ним и маску. Впервые ему было завидно воде.       До нового штаба и по совместительству нового жилища — стеснять Леонардо больше не имело смысла — Эцио добирался извилистой дорогой. Что-то невиданное заставляло его останавливаться на мостах и с укором и завистью взирать на воду.       В Ка’Сета Эцио встретил Антонио, провожавший знатного человека.       — Ah, Ezio, te sì tornà! Позволь познакомить тебя с Агостино Барбариго — нашим новым союзником. Ныне прокуратором Сан-Марко.       — Для меня честь с вами познакомиться, прокуратор, — он натянул радостное лицо.       — Взаимно. Так значит, это вы ужасный и кровожадный ассасин, которым Марко с Борджиа запугали Венецию.       — Марко и о вас нелестно высказывался.       — Вижу, вы с ним уже успели пересечься.       — Passavo de qua.       — Он скажет и сделает что угодно, лишь бы себя обелить. Но, надеюсь, вы ему не поверили.       — Лишь в то, что вы их главный враг.       — Занятно… И всё-таки я удивлён, синьор Аудиторе, что вы до сих пор живы. Марко нас всех заверял, что покончил с вами.       — Меня не так просто убить.       — О, в этом и сомнений нет, — взгляд прокуратора пробежался по фигуре ассасина.       — Ваш кузен и брат говорили о какой-то экспедиции на Кипре — что она задерживается — и о каком-то «турецком отродье».       — Возможно, он говорил про принца Джема. В надежде на помощь в борьбе с братом он обратился к госпитальерам, однако оказалось выгоднее держать его в заложниках, чем идти на гибель. Как-никак сорок тысяч от султана. Сейчас он во Франции.       — Как это может быть связано с экспедицией на Кипре?       — На Кипре?! Там важный торговый пункт, но на заседаниях ничего подобного не обсуждалось. Без понятия, что им там могло понадобиться, — он дёрнул плечами, а затем торопливо развёл руки. — Боюсь, дома меня уже ждут. Новости так быстро бегут. Вы приходите, синьор Аудиторе, мы уходим. Мессер Антонио, ещё увидимся.       Агостино поклонился и сел в гондолу на Гранд-канале.       На лицо Эцио вернулась грусть, но быстро отступила, стоило главе гильдии расспросить о Марко. Антонио указал наверх, и он медленно проследовал за ним в практически опустевшую библиотеку.       Многие книги и убранства, как и слуги, Барбариго забрал себе. Лишь несколько человек осталось, дабы поддерживать порядок в доме, а часть книг всё же была выкуплена.       Там Аудиторе уселся в кресло напротив и распластался на боку на столе. Первоочередно Антонио хотел узнать об успехе задания и, получив долгожданный ответ, принялся выспрашивать другие подробности. Эцио с большим удовольствием и насмешливостью поведывал ему об услышанном на ярмарке. Он не мог поверить, что его мучитель этой ночью больше не проснётся, и просил повторить слова несколько раз. Только после этого глава гильдии широко улыбнулся, ликуя провёл пальцем по усам и выкрикнул:       — E ghe xe la strada!       При этом его также заинтересовали слова об экспедиции на Кипре. Вместе они обдумывали, про какую экспедицию говорил Сильвио, но не смогли прийти к чему-то конкретному.       В какой-то момент Антонио заметил, что друг был как в воду опущенный, а когда казалось, что его не видно, вовсе мрачнел в лице. Резкая перемена в настроении Эцио показалась ему необычной, и он попытался разузнать, в чём причина, но тот отмахнулся, как отмахиваются от назойливых насекомых. Он подозревал, что это было что-то личное, но лезть в чужую душу — не про него.       Ближе к вечеру появилась Беатриче. Ведя с Антонио лёгкую беседу, она рассматривала оставшиеся книги. От её внимания также не ускользнуло, что Эцио совсем поник духом. Замок из рук придерживал опущенную голову, плечи скрючились, словно на них лежала тяжёлая ноша, а глаза смотрели в одну точку. Сам он отвечал на слова Антонио, но так, будто ничего сейчас не имело для него особого значения.       Точно также чувствовал себя Джованни, когда отец рассказал о планах на его будущее. Беатриче помнила, как в такие минуты читала ему прекрасные истории и радовала. Поэтому, ни на секунду не задумываясь, она взяла знакомую книгу и открыла на ободряющей истории.       — Синьор Аудиторе, послушайте. «Итак, вы должны знать, что в числе других мужественных рыцарей, с давних пор водившихся в нашем городе, был некто, может быть, наиболее достойный, мессер Руджьери деи Фиджьованни…»       Эцио потихоньку прислушивался, но что бы ни происходило в истории, его мысли возвращались к Кристине, а взгляд был направлен в пустоту. На любые предложения реакция Эцио была более чем вялой; на какие-то — он поджимал губы, на другие — поднимал брови.       Беатриче всё же ошиблась и под конец истории виновато закусила губу. Эцио ещё больше завыл и положил голову на стол.       Её растерянный взгляд бегал по кабинету, пока не остановился на странной загогулине на наручах.       — А что это у вас? — она указала на мини-аркебузу. Её глаза заискрились. — Вроде этого раньше не было.       — Мой друг сделал. Вы желаете посмотреть?       — М-можно? Я ещё ничего подобного не видела.       — Что ж, — он наконец улыбнулся, — могу показать.       Беатриче подпрыгнула со стула и едва не рвалась идти впереди него. В кортилье Эцио вынес принесённую со штаба мишень, вытянул руку и стал прицеливаться. Беатриче же не сводила взгляда с наручей и пыталась запомнить каждую мелочь: форма, размер и как расположены на рукояти пальцы.       Раздался грохот, и в округе залаяли собаки. Беатриче прижала руки к ушам. Из дула тонкими струями пошёл дым.       — Господи, какое шумное! — она запрыгала и захлопала.       Однако и это не помогло развеселить Эцио. Когда Беатриче ушла, он устало свалился на постель и забылся беспокойным сном.