Истории неназванного мира

      Каз поднял голову, чтобы осмотреться, но его тут же очень грубо ударили по затылку, заставляя снова опустить глаза на руки. Скованные кандалами, они здорово затекли, а ещё на кандалах нещадно бликовало южное солнце — серебро как-никак. Металл, усмиряющий магию.       Каз замыкал цепочку тех, кого вели отдельно от прочих преступников, чьи прегрешения позволяли выслать их на так называемые «исправительные работы» на железные рудники на окраине пустыни Шатоле. Их было с десяток, не более, все с одинаково выбритыми головами и в длинных, до земли, тёмных мантиях. Каз родился далеко на севере, и душный воздух пустыни, напоенный зноем и мелкими песчинками, казался ему густым, как бабушкин сбитень, и его так же тяжело было проталкивать через лёгкие, как через горло — горячий отвар. Он настолько не любил жару и горячее, что даже напитки и еду остужал, прежде чем отправить в рот, иначе мог долго ходить с обожженным языком, а иногда и с обваренным в клочья нёбом. И вот теперь он здесь, потому что умеет управлять огнём, — какая ирония!       При мысли о сбитне и бабушке стало горько на языке, и Каз не стал бы винить в этом только жажду. Он был бы рад злиться на неё за то, что, когда в их деревню пришли колдознатцы, она рассказала, что шестнадцатилетний сирота-внук умеет зажигать огонь по щелчку пальцев и в минуту ярости способен взмахом ладони отправить в сторону обидчика огненный шар. Был бы рад, но понимал, что она просто боялась — «неучтённые колдуны» были вне закона и всё такое, он сам виноват, что попытался сбежать в леса. Если бы не попытался, измерили бы ему силу, как там они умеют, отметили татуировкой в виде свернувшейся змеи указательный палец, и дело с концом. Наверное.       — Поживее, колдуны хреновы! — надсмотрщик с ними не церемонился. Им полагался особый надсмотрщик, из колдознатцев, которые, как известно, долгими тренировками тела и воли вырабатывали в себе устойчивость к магии. — Шевелитесь, безмозглые, тащитесь еле-еле, вечно в хвосте колонны!       — Сам бы попробовал по жаре да в такой хламиде, — съязвил кто-то, у кого ещё были силы, через три человека от Каза. Надсмотрщик — кажется, его звали Янсон, по крайней мере, так обращались к нему другие — был действительно одет по погоде, в светлую тунику без рукавов, из лёгкой ткани, обнажающую крепкие мускулы на загорелых руках, а ещё — татуировку колдознатца на левом плече: змею, кусающую свой хвост.       — Кто это сказал? — вскинулся Янсон, подводя своего тонконогого вороного коня ближе к цепочке несчастных. — Кто, безмозглые?       — Ну, я сказал, — негромко сказал Каз. Он просто чувствовал, что ему необходимо дать выход бессильной злости на себя, на свою глупость, из-за которой бабушка теперь осталась одна в далёкой Алмарии, где девять месяцев зимы и две недели лета. — Я сказал, шаббот, каел ви мэ?       Янсон сжал зубы так, что его и без того квадратный подбородок приобрёл сходство с кирпичом, шумно вдохнул и выдохнул… И, к полному изумлению Каза, ответил ему на его родном алмарийском:       — Шаббот жи та марэ, Каз Легкоступ, — и, пока парень осмысливал услышанное, продолжил уже на всеобщем: — Вы все здесь безмозглые, потому что могли бы сейчас быть рядом со своими семьями, пользоваться уважением и привилегиями, которые есть у гребаных колдунов, применять свою силу во благо и лишь раз в год приходить к колдознатцам, но нет. Вы предпочли сопротивляться, быть пойманными, пройти пешком охрененно долгий путь, чтобы на краю цивилизованного мира с помощью своей магии рыть землю! Безмозглые, как есть, и я даже не стану бить тебя за эту выходку, хотя мог бы.       С этими словами Янсон надменно выпрямился в седле и уставился куда-то вперёд. Униженный, Каз ощутил себя ещё паршивее. Чувствуя, как по спине стекают ручейки пота, он украдкой попытался вытереть лицо плечом. Когда надсмотрщик даже не обернулся на слабое, но отчётливое звяканье кандалов, парень чуть осмелел и позволил себе поднять голову.       Впереди, примерно в паре часов пути, виднелась группа отвесных скал, припорошенных песком. У их подножия располагались какие-то постройки, сновали туда-сюда люди. Если не вглядываться, до боли напоминает муравейник, которых было так много в лесах родной Алмарии. «Это та самая шахта», — вихрем пронеслось в голове у Каза, и затем, уже холодным ознобом по спине, прокралось осознание, что это место он не сможет покинуть в следующие пять лет. Именно такой срок наказания для колдуна, который попытался скрыться от колдознатцев. По истечении этого срока ему снова предлагают поучаствовать в некоем ритуале по определению объёма магических сил, от результата которого зависит, сколько колец будет у татуировки-змейки на указательном пальце, а ещё — останется ли колдун в живых.       Янсон наконец отвлёкся от своих мыслей и обернулся на узников. Его зеленые глаза недобро сощурились, но он не удостоил Каза даже замечанием. Парень неожиданно подумал, что надсмотрщик на вид старше его лет на десять, не больше, но при этом глаза его своим выражением напоминают глаза бабушки, словно он видел и прожил столько, что хватит на полжизни. Но это ощущение длилось лишь мгновение, оставившее, тем не менее, в груди Каза странное чувство, похожее на жалость.       Парень снова вытер плечом лицо и уставился в затылок впереди идущему, как примерный заключённый. Пять лет будут тянуться долго, особенно когда тебе шестнадцать, а ещё ты ничего в жизни не видел, кроме родной деревни в северной Алмарии. Но даже ради того, чтобы снова увидеть её, Каз был готов в следующие пять лет бороться со всеми надсмотрщиками шахты в Шатоле и добывать железо голыми руками.