***
Вэй Ин пробуждается без крика, но со сбившимся дыханием и бешено колотящимся сердцем. Кошмары о прошлом не снились ему много лет, но после комы начинают преследовать с пугающим энтузиазмом. Каждую ночь ему снится один и тот же отрезок времени, иногда перекликаясь с далеким детством, и от лица этого… человека, которого совсем не хочется называть отцом, Вэй Ина уже тошнит. Он лежит, разглядывая на потолке каждую мелкую трещину, и вспоминает, как они с Лань Чжанем превращали эту убитую жизнью, временем и предыдущими жильцами квартиру в уютное семейное гнездышко. Какие они тогда были счастливые. Какие молодые, полные планов… Что тогда, что сейчас Вэй Ин ощущает тоску. Она — его верная спутница, жизнь без которой представить сложно. Раньше тоску усмирял Лань Чжань, а сейчас он слишком много времени уделяет посторонним. Кома действительно приносит с собой проблемы с памятью. Многие моменты Вэй Ин вспоминает со временем, но самое главное он никогда не забывал. Он помнит Лань Чжаня, Яньли с ее мужем и старшим ребенком (вот про младшего он забыл, но тот и родился совсем недавно), помнит людей, его воспитавших… Черт возьми, он даже первый курс свой помнит хорошо, хотя то жуткое время с похищениями, призраками прошлого и толпой сумасшедших, провозгласивших его своей мессией, мечтает забыть. Если у него действительно был сводный брат, почему он совсем его не помнит? Они с этим Цзян Чэном видятся каждый день. В их с Лань Чжанем квартире он чувствует себя как дома, и это раздражает. Цзян Чэн не делает ничего плохого, наоборот — помогает по дому, приносит вкусности и разговаривает с Вэй Ином обо всем на свете. — Почему ты ушел? — спрашивает Вэй Ин, пытаясь понять: что же такого могло произойти в прошлом, что его брат пропал на целых тринадцать лет? — Я… Не знаю, как объяснить это. Если бы ты меня помнил, было бы проще. — А ты попробуй. Раз нашел в себе смелость остаться, найди смелость и объясниться. Вэй Ин смотрит на него, как никогда ощущая собственное превосходство. Цзян Чэн, кажется, молчун по жизни: ему проще замкнуться в себе, чем объяснить суть проблемы — полная противоположность Вэй Ину, который молчать ненавидит. Есть проблема? Реши ее словами, потому что молчание уничтожает и тебя, и окружающих. — Ты помнишь, как в декабре двадцать второго похитили сначала Яньли, потом Цзысюаня, а потом и тебя? — Ну, допустим, помню. Тем сумасшедшим для ритуала нужны были Вэй Ин и представители пяти семей — Цзинь, Цзян, Вэнь, Лань и Не. «Кровь пяти кланов сольется друг с другом, — говорил его биологический папаша, — и дарует тебе силу Старейшины Илин». К счастью, Яньли удалось сбежать, подробности ее похищения дошли до родителей, которые сразу же рванули из Пекина в Детройт, и сумасшедших нашли до того, как случилось непоправимое. В их руках кроме Вэй Ина был только Цзинь Цзысюань, но, опоздай родители со своими наемниками хотя бы на день, и последствия были бы печальными. — За год до тех событий произошел инцидент, после которого мне не хотелось тебя видеть, — рассказывает Цзян Чэн. — Я поступил в Детройтскую академию, познакомился там с Ванцзи, спокойно отучился первый курс. Потом родители отправили вас с Яньли в Детройт, вы поступили в ту же академию, и через некоторое время мы помирились. Ты начал встречаться с Ванцзи, потом случилась эпопея с похищением, а потом… я ушел. — И в чем же причина твоего поступка? Цзян Чэн тяжело вздыхает. Прикрыв глаза, он пытается собраться с мыслями. — Я в те годы так сильно себя ненавидел, что, покидая вас с Ванцзи, не сомневался в правильности своего выбора. Думал, что без меня вы будете гораздо счастливее. Вэй Ин молчит, не зная, что еще тут можно сказать. Проходит несколько дней после этого разговора, но он до сих пор не выходит из головы. Вэй Ин лежит, проснувшись после кошмара, тянется рукой к той половине кровати, где спит Лань Чжань, но нащупывает лишь холодную простынь. Не понял… Он подскакивает на кровати так резко, что голова начинает кружиться. Почему Лань Чжань не в постели? Он всегда в это время спит! Ах, да, сегодня же у них ночует этот Цзян. Неужели Лань Чжань ушел к нему? Вэй Ин встает с постели, чувствуя отчаянную, разрушительную ревность. Он не сомневается в том, что муж ему верен, да и Цзян Чэн повода для ревности не дает, но подозрение скребется когтями под сердцем, наплевав на доводы разума. Иногда Вэй Ину кажется, что эти двое — любовники, а амнезия — фальсификация, придуманная для того, чтобы свести его с ума. Блудный муж с забытым братом обнаруживаются на кухне, и Вэй Ин замирает во тьме гостиной, внимательно прислушиваясь к их разговору. — Я не знаю, что делать, Ваньинь. Он не вспоминает. — Мне кажется, ты зря паникуешь. — А если он тебя так и не вспомнит? — Он жив и относительно здоров. Остальное неважно. Вэй Ин не видит, что происходит на кухне, но слышит тихие шаги — кто-то к кому-то приблизился. — Посмотри на меня, — он слышит голос своего мужа и поражается тому, как же надломанно он звучит. — Пожалуйста, Ваньинь, посмотри. Не выдержав, Вэй Ин выглядывает из гостиной, надеясь, что его не заметят. Драгоценный муж стоит, держа забытого брата за подбородок, и выглядит так, будто готов на колени встать, лишь бы тот обратил на него внимание. Цзян Чэн скользит по нему нечитаемым взглядом и отворачивается. — Я помню, что ты тогда сказал, — говорит он. — Тогда я был трусом, считающим, что лучше сбежать. Сейчас больше всего на свете желаю остаться с вами. Но я не позволю тебе ничего сделать, пока А-Сянь не вспомнит все, и, если он попросит меня уйти, я уйду. У Вэй Ина дыхание перехватывает, когда звучит его ласковое прозвище. А-Сянь. А-Сянь. Так называет его сестра, и вот теперь он слышит это из уст единственного человека, о котором он не помнит вообще ничего. Незаметно вернувшись в спальню, Вэй Ин с головой накрывается одеялом, понимая, что сегодня уже не уснет. Услышанное и увиденное порождает в голове новые вопросы без ответов.***
— А-Чэн. — Отец. Они не виделись больше года и могли бы не видеться еще очень долгое время, но обстоятельства складываются иначе. Цзян Чэн стоит напротив своего отца, пытаясь выглядеть сильным. Холодным. Непробиваемым. Цзян Фэнмянь смотрит на сына в упор, и взгляд его нечитаем. Лань Чжань чувствует себя лисенком, случайно оказавшемся в эпицентре битвы двух волчьих стай. Его друг с отцом просто разговаривают, не кричат, не размахивают руками (и правильно делают — в больнице такое поведение на одобрят), но между ними такое напряжение, что хочется куда-нибудь спрятаться. Хорошая новость — они успели. Нашли похищенных до того, как стало слишком поздно, и те похитители, которые остались в живых, попали в загребущие лапы детройтской полиции. Плохая новость — и Вэй Ин, и Цзинь Цзысюань в ужасном состоянии. Изрезанные ритуальным ножом, потерявшие много крови, одурманенные какой-то ядерной смесью — им пришлось нелегко, но они хотя бы живы. — Ты обещал рассказать мне правду, когда А-Сянь с Цзысюанем будут в безопасности, — чеканит Цзян Чэн. — Все закончилось, так что рассказывай. Цзян Фэнмянь рассказывает — сухо, как будто доклад на научной конференции зачитывает. Ему явно неприятно поднимать эту тему, но Цзян Чэн, как и Лань Чжань, слишком сильно жаждут правды. Они из Фэнмяня душу вытрясут, если он ее не скажет. — Много лет назад Вэй Чанцзэ, он же отец Вэй Ина, был моим лучшим другом и партнером по бизнесу. Мы были молоды, полны сил и энергии, а потом появилась Цансэ, — Фэнмянь прикусывает губу, вспоминая эту прекрасную женщину. Сколько боли она подарила им всем… — По давней традиции богатых семей Пекина наследники могут жениться либо на таких же наследницах, либо на ком-то, кто соответствует уровню их семей. Цансэ была обычной девушкой, но Чанцзэ так сильно ее полюбил, что отрекся от семьи и отдал свою часть бизнеса мне. Я ничего не слышал о них больше десяти лет, а потом похитили вас. Цзян Чэн вздрагивает, вспоминая далекое детство. Лань Чжань берет его за руку — и едва не шипит, когда друг слишком сильно сжимает ее в ответ. — Мы быстро выяснили, что похищение — дело рук Чанцзэ и секты Илина, членом которой он стал. Цансэ была дочерью Баошань Саньжэнь — настоятельницы этой секты. Не знаю, как они смогли промыть мозги Чанцзэ, он всегда был одним из самых здравомыслящих людей, которых я знал, но он искренне поверил, что их с Цансэ ребенок — реинкарнация Старейшины Илина, который в будущем изменит мир. — Но зачем им нужны были мы с Яньли? А Цзысюань? — Потому что для ритуала им необходима кровь пяти семей: Цзян, Лань, Цзинь, Не и Вэнь. Ванцзи привык ничему не удивляться, но от такой правды у него глаза на лоб лезут. — Я отправил Яньли с А-Сянем в Детройт, думая, что вдали от Пекина они будут в безопасности, — Цзян Фэнмянь виновато опускает глаза. — Надеялся, что вы с А-Сянем помиритесь и все будет хорошо. Я знал, что ректора академии зовут Цзинь Гуаншань, но понятия не имел, что здесь учатся и работают Лани, Вэни и Не. — Зато секта узнала об этом достаточно быстро, — язвит Цзян Чэн. — Столько лет ты молчал об этом, надеясь забыть, но, когда эти… илинцы или как их там объявились вновь, ты не рассказал своим детям правду. Не подготовил к тому, что их жизни могут быть в опасности, и что в итоге? Сначала они похитили Яньли, после ее побега — Цзысюаня, а на следующий день Вэй Усяня! Чем ты думал, дорогой папочка, когда прятал своих детей и внука в городе, который даже не проверил? Даже если время поджимало и секта наступала вам на горло, ты должен был это сделать! Злость Цзян Чэна рвется наружу, и он совсем не хочет ее останавливать. Если быть плохим, то до победного конца. Он ожидает от отца молчаливого упрека, разочарованного взгляда, резких слов, но не того, что он устало произнесет: — Прости. Цзян Чэн от шока отпускает руку Лань Чжаня и пятится к стене. — Я был не лучшим отцом, — вздыхает Фэнмянь. — Растил тебя так, как растили меня, забывая, насколько мы разные. Ты безумно похож на мать: такой же эмоциональный, непокорный, преданный своим идеалам. Ты не будешь слепо подчиняться воле старших, если почувствуешь, что их интересы идут вразрез с твоими желаниями. И это прекрасно, А-Чэн. Когда ты сбежал, я, признаться, был очень зол. Но сейчас понимаю, что это к лучшему. Не знаю, простишь ли ты меня, но надеюсь, что ты найдешь себя и обретешь заслуженное счастье. — Я… подумаю над твоими словами, — бормочет Цзян Чэн, позорно сбегая. Он не замечает, куда идет. Петляет по лабиринту больничных коридоров, а перед глазами — спокойное лицо отца. Цзян Чэн очень хочет ему поверить. Цзян Чэн боится ему верить, потому что перестал отличать правду этого человека от лжи. — Ваньинь! — Ванцзи догоняет его на крыльце. — Подожди! Цзян Чэн останавливается, в сторону друга даже не смотря. Слишком сильно болят едва зажившие раны, безжалостно вскрытые человеком, одобрение которого он мечтал получить больше всего на свете. Лань Чжань встает прямо перед ним, намереваясь что-то сказать, когда Цзян Чэн произносит, ошалев от собственной смелости: — Я любил Вэй Усяня. Лань Чжань от неожиданности замирает с открытым ртом, забывая, что хотел сказать. — Я любил Вэй Усяня, — повторяет Цзян Чэн. — Больше всего на свете хотел быть с ним, но боялся собственных чувств. Когда отец сказал, что мы с ним должны пожениться, я испытал такое разочарование, что даже мечтать расхотелось. Вэй Усянь говорил, что у него есть ко мне чувства. Но где гарантия, что они были его собственными, а не навязанной волей отца? — Он правда тебя любил, — говорит Лань Чжань. — И до сих пор очень любит. Цзян Чэн вздрагивает, как от удара, когда это слышит. — У него есть ты, — произносит он. — Он не должен любить меня. — Но он любит. — А ты любишь его! — И тебя. Цзян Чэн опомниться не успевает, как губы Лань Чжаня накрывают его собственные. Иногда он ловит себя на мысли: каково это, целоваться с таким, как Ванцзи? Со сдержанным, порой равнодушным человеком, который, однако, умеет любить и заботиться о своих близких? Цзян Чэн так давно хочет поцеловать его, что это превращается в манию. Он загоняет свое нереальное желание в угол, когда друг начинает встречаться с его братом, и поверить не может в то, что Лань Чжань целует его сам! — Вэй Ин любит тебя, — говорит Ванцзи. — И я тоже тебя люблю. — Но… Вы же вместе… — Вместе. Нам с Вэй Ином очень хорошо вдвоем, но мы оба ловим себя на мысли, что было бы еще лучше, если бы с нами был ты. — Погоди-ка, — до Цзян Чэна начинает доходить. — Ты мне групповуху предлагаешь, что ли?! — Нет! — Лань Чжань краснеет до кончиков ушей. — То есть… Да, это было бы интересно. Но мы оба заинтересованы в тебе не только как в сексуальном партнере. Мы хотим, чтобы ты был с нами. Во всех смыслах. Цзян Чэну кажется, что он сейчас задохнется. Что это, безумный сон? Сюрреалистическая иллюзия? — Ты говоришь ерунду. Люди не могут встречаться втроем. — Если им хорошо вместе, то почему нет? Так, блядь. Остановите эту планету — Лань Чжань с ума сошел. Или сам Цзян Чэн. А может и весь чокнутый мир. — То, что ты предлагаешь, слишком странно. Прости, Ванцзи, но я к такому не готов. Больше, пожалуйста, не поднимай эту тему.
***
Цзинь Гуанъяо в шоке от этой жизни. Еще два дня назад главными проблемами были работозавалы, разбитое сердце Хуайсана и раскрытие личности Мистера ХЭ, а сегодня он приходит в больницу, где лежат его лучший друг, братишка, девушка братишки и брат девушки братишки, пострадавшие от рук сумасшедших сектантов. Жесть. — Полиция снова поставила на уши всю академию. Будто, блин, это у нас образовалось сборище фанатиков, а не прибыло из Пекина, — рассказывает он, сидя на стуле у больничной койки. Операция прошла успешно: рана была неприятная, но не смертельная, и жизни младшего Не больше ничего не угрожает. Гуанъяо разглядывает бледное лицо спящего друга и ощущает противоречивые чувства. Хуайсан не хотел жить. Когда люди, услышавшие выстрел, поспешили на помощь, он попросил — не спасайте. Спасайте Цзинь Цзысюаня, которого увезли неизвестные, агрессивно настроенные мужики, но его — не надо. Хрен его, конечно, кто послушал: и спасли, и выходили, и ждут, когда он очнется, но Гуанъяо знает — когда Хуайсан очнется, рад он пробуждению не будет. И все-таки… — Возвращайся, друг, — говорит он. — Знаю, что не хочешь. Но я так по тебе скучаю. И студенты тебя очень ждут. Лучший друг да студенты — больше младшего Не в этом мире ничто не держит. Мадам Цзинь отпустила его только до обеда, и, попрощавшись с Хуайсаном, Гуанъяо выходит из палаты, не ожидая, что столкнется на пороге с человеком, который для Хуайсана значил все. Глаза Вэнь Нина расширяются в удивлении. Не ожидал, что Цзинь придет к младшему Не в разгар рабочего дня. Гуанъяо смотрит на него снизу вверх и чувствует закипающий в душе гнев. Он все ему выскажет. И плевать, что Хуайсану это не понравится. — Что ты здесь делаешь? — холодно произносит Гуанъяо, прожигая Вэнь Нина недобрым взглядом. Тот отвечает, явно чувствуя себя неуютно: — Мистера Не навестить пришел. — Зачем? — Моя сестра работает в этой больнице. Я был у нее и решил зайти к мистеру Не. Гуанъяо заливисто хохочет. Вэнь Нин смотрит на него с опаской, и, если честно, Цзинь сам себя испугался бы сейчас. — Я знаю, что вам поменяли расписание. У тебя сегодня — четыре пары, три из которых с профессором Лань, — цедит Гуанъяо. — Ты ведь знаешь, что он шкуру сдирает с тех, кто прогуливает его занятия. Так какого черта торчишь здесь, мм? Ты же так любишь учебу, А-Нин, неужели тебя не волнует возможный недопуск к зачету? Вэнь Нин бледнеет, услышав, как именно его называет Цзинь. Ласковое прозвище Хуайсана никогда еще не звучало настолько ядовито. — Вы надо мной издеваетесь? — догадывается он. — Какой умный мальчик! Конечно, я над тобой издеваюсь. Ты ведь издевался над Хуайсаном, а раз у него ненависти не хватает, чтобы ответить тебе тем же, это сделаю я. Гуанъяо — человек спокойный, но берегитесь, если вы его довели. Сожрет, не подавившись, а за Хуайсана он драться готов. — Да что вы вообще понимаете! — а вот это внезапно. Очень. Потому что у тихони Вэнь Нина впервые на памяти Гуанъяо жестко бомбит. — Судите обо всем, глядя со своей колокольни! А вы хоть раз пытались подумать, каково мне?! — Пытался и не раз, — отвечает Цзинь. — Но понять, за что ты так обошелся с Хуайсаном, я так и не смог. Объяснишься? Или сольешься, сказав, что это не мое дело? — Это действительно не ваше дело, — чеканит Вэнь Нин. — Думаете, это так просто? Общаешься с человеком, доверяешь ему так, как не доверял никому, а когда говоришь, что не можешь ответить на его чувства, он отталкивает тебя, говоря, что ты ему больше не нужен! Всю неделю делает вид, будто тебя не существует, а в конце недели объявляется, как ни в чем ни бывало, предлагает вернуть дружбу, как будто после такого что-то может быть, как прежде! Я помню все, что он тогда сказал. Как я могу снова довериться человеку, который отказался от меня потому, что я не могу полюбить его так, как ему хочется?! Цзинь Гуанъяо хочет язвить, но сдерживается. Впервые после их с Хуайсаном разлада он чувствует исходящую от Вэнь Нина искренность, а не отстраненную гордость и попытку сделать вид, что произошедшее его ни капельки не волнует. — Да, мне нравился мистер Не! — признается он. — Он хороший человек. Добрый, сильный, умный, интересный! Но, блядь, мне всего семнадцать лет! Я только начинаю свою жизнь, мне еще столькому нужно научиться, столько понять! Ему нужен кто-то опытнее, взрослее, а я просто не смогу сделать его счастливым! — Ты уже делал его счастливым, — произносит Гуанъяо, глядя Вэнь Нину в глаза. — Ваши разговоры, прогулки, обнимашки… Думаешь, это совсем ничего не значило? Просто пшик, не имеющий никакого значения? — … — Ты говоришь, что Хуайсану нужен кто-то взрослее и опытнее. Но где гарантия, что чужой возраст и опыт сделают его счастливым? Думаешь, он только с малолетками тусуется? Да у него полно знакомых старше, но настоящий душевный покой он обрел с тобой! С тобой, блядь, который говорил, что возраст не помеха, что с людьми постарше ему интереснее, который утверждал, что было бы здорово съехаться, когда ему исполнится восемнадцать, который не давил, не пытался переделать, судьбе спасибо говорил за все встречи и прогулки! И куда ты в итоге делся?! Отрекся от человека из-за одного обоснованного психоза! Думаешь, когда тебе всю твою жизнь разбивают сердце и плюют в душу, это легко пережить? Легко держать себя в руках, когда это делает человек, подаривший тебе столько надежд?! Да, Хуайсан психанул, но быстро смирился с тем, что его чувства тебе не нужны, извинился и попытался наладить общение, потому что ему не пофиг! А что сделал ты? Включил режим гордого равнодушного мальчика и сжег к хуям все оставленные им мостики, даже от ебаной ведомости отказался! Что, стал от этого счастливее? И Хуайсана счастливым сделал? Вэнь Нин молчит, не зная, что говорить. «Это тебе не ватсапп, — думает Гуанъяо. — Вживую гораздо сложнее сделать вид, что тебе все равно». — Думаешь, это легко — видеть, как твой друг, еще недавно готовый горы покорять, снова возвращается в режим ходячего трупа? Как плачет, думая, что ты его ненавидишь? Как проклинает себя за то, что не сдержал язык за зубами? — вздыхает Цзинь. — Ты понятия не имеешь, что с ним происходило. Ему настолько все остопиздело, что он жить уже не хотел. Пока был ты — старался держаться. Тебя не стало — все по пизде пошло. — Он бы справился, — говорит Вэнь Нин без особой уверенности в голосе. — Мистер Не очень сильный человек. Он и не такое переживал… — У каждого сильного человека есть свой предел. Предел Хуайсана закончился, когда ты от него отказался. Вэнь Нин молчит, а Цзинь не требует от него ответов. Если он и должен кому-то что-то говорить, то не Гуанъяо, а Хуайсану. — Я прошу тебя об одном, — говорит Цзинь. — Если Хуайсан для тебя что-то значит, поговори с ним наконец. Может, не получится у вас отношений, но, если захотеть, может вернуться дружба. Какой смысл в гордости, если она делает несчастными вас обоих? Гуанъяо уходит, оставляя Вэнь Нина наедине с собственными демонами, и думает о том, как проще было бы жить, если бы в мире была справедливость. Сделал гадость — получил по заслугам. Выучил урок и пытаешься что-то изменить — молодец, держи заслуженную награду. А Вэнь Нин стоит у двери, пустым взглядом глядя в одну точку, и мечтает, чтобы этот проклятый день оказался ночным кошмаром. Лишь когда какая-то бабуля спрашивает, все ли с ним в порядке, он уныло бурчит «нет» и входит в палату. Пройдут года, и все, что он помнит и знает о Мистере Не, останется на задворках далекого прошлого. Новая жизнь и новые люди подарят множество ярких воспоминаний, все плохое забудется и простится… …но он никогда не забудет, как в человека, который был ему дорог, стреляли какие-то психи. Как вся их группа, услышав на улице выстрелы, примкнула к окну и с ужасом наблюдала, как одногруппника заталкивают в машину, а пытающегося спасти его куратора толкают в снег, который тут же становится алым. Как половина академии столпилась у скорой помощи, не давая подойти ближе. Как сейчас он стоит у больничной койки, где бледный, как смерть, Не Хуайсан не подает признаков жизни. — Еще утром я считал вас лгуном и предателем, быстро нашедшим мне замену, — Вэнь Нин напряженно сглатывает. Слова почему-то даются ему с трудом. — Вы мне ничем не обязаны, как и я вам, но… Блядь, почему это было так больно?! Я так вас в тот момент ненавидел! Мечтал, чтобы вы исчезли из моей жизни и больше никогда в ней не появлялись. А потом оказалось, что там, в кабинете, были не вы, и я реально могу больше никогда вас не увидеть. Он едва не падает на соседнюю койку, хватаясь руками за голову. — Знаете, лучше бы вы действительно были обманщиком. Зато, хотя бы, живым и здоровым. Хуайсан молчит — и наверняка его даже не слышит, хоть про людей в коме и утверждают обратное. Между ними — пропасть в шесть лет, разные статусы и стена под названием «правильно». Мистеру Не лучше не знать, как сильно убивается по нему человек, эту стену воздвигший.***
Идея позвонить сестре приходит в его ошалевшую после бессонной ночи голову и кажется годной. Яньли очень рада его услышать; в последний раз они созванивались еще до его комы, и голова Вэй Ина от потока информации начинает кружиться. Хотел бы он поговорить с ней, как в старые добрые времена — искренне, с улыбкой, без лишних тайн и беспокойства. — Как вы могли скрыть от меня, что ты болен! — возмущается сестра. — Ты была беременна, шицзе. Мы с Лань Чжанем хотели сберечь твои нервы. — Беременность — не болезнь, я имела право знать! — Хорошо. Сдаюсь. Мы поступили ужасно и я готов принять любое твое наказание. Только, пожалуйста, ответь на вопрос: у нас с тобой когда-нибудь был брат? Яньли подозрительно затихает, и Вэй Ину это не нравится. В какой-то момент он даже жалеет, что обратился к сестре — про его амнезию она не в курсе, и если окажется, что этот Цзян Чэн их родственник… — Это шутка такая, А-Сянь? Конечно же у нас есть брат, но где А-Чэн сейчас живет не знаю даже я. Вэй Ин шумно выдыхает. Значит, ему не лгали. Значит, брат у него действительно есть. — А-Сянь, что с тобой происходит? Откуда взялись такие странные вопросы? Меня пугает твое состояние, пожалуйста, объясни… — Ой, шицзе, Лань Чжань пришел! Поговорим об этом потом, я должен встретить своего любимого мужа! Никакой Лань Чжань, конечно, не пришел, но Вэй Ину очень нужен был повод бросить трубку, не обидев при этом сестру. В голове такая каша, и фиг поймешь, как ее разгребать: разговор с Яньли должен был все упростить, а по итогу усложнил еще больше. У него действительно есть брат. Этот самый Цзян Чэн, который Вэй Ваньинь, который исчез из его жизни тринадцать лет назад, а сейчас внезапно появился. Верный любящий муж Лань Чжань, на людей плевавший с высокой колокольни, ведет себя с Цзян Чэном так, словно он — его главная в жизни потеря. Сцена на кухне вновь встает перед глазами, и в душе Вэй Ина рвется тонкая нить адекватности и терпения. Он хохочет — страшно, дико, как мог бы хохотать великий и ужасный Старейшина Илин. Вэй Ин — чистый хаос, разрушающий все на своем пути: книги, игрушки, одежда — все летит на пол с оглушающим грохотом, а хрупкие стекляные статуэтки разбиваются о стены. Соседи, наверное, думают, что он ебнутый. Знали бы они, как Вэй Ину наплевать. Прикроватная тумбочка Лань Чжаня оказывается невероятно скучной: счета, рабочие документы, записная книжка — только такие зануды как Лани могут пользоваться ими в век сотовых телефонов! В нижнем ящичке он находит еще одну пачку договоров и… а это что?! Фотоальбом в пурпурной обложке хранит в себе множество снимков, и на каждом — его объявившийся брат. Вэй Ин невольно признает, что годы пошли ему на пользу. Взрослый Цзян Чэн — мужчина острой, холодной красоты, его юная версия — занудный, вечно всем недовольный мальчишка, явно помешанный на учебе. Что Лань Чжань в нем тогда нашел? Он-то никогда занудой не был, несмотря на безупречную репутацию своей строгой семьи. Но на единственной совместной фотографии Лань Чжань смотрит на Цзян Чэна как на самое большое сокровище в своей жизни. Вэй Ин думал — он один такой единственный. Самый лучший, нужный и неповторимый. Почему он должен своего мужа с кем-то делить?! — Вэй Ин?! — глаза у вернувшгося с работы Лань Чжаня большие и круглые. Он бросается к сидящему на кровати Усяню, испуганно спрашивая: — Что случилось?! — Ты его любишь? — чеканит Вэй Ин, протягивая Лань Чжаню альбом. — Я… — Да-да, ТЫ, дорогой мой муженек! — пелена ярости застилает глаза. — Мне та-а-ак нравится этот альбом, Лань Чжань! Столько фоток, и на всех один человек! Может, ты и не любил меня никогда, а? Признайся честно, тебе нужна была замена, поэтому ты нянчишься со мной тринадцать лет?! — Что ты такое говоришь! — Лань Чжань от возмущения давится воздухом. — Я люблю тебя! Я чуть с ума не сошел, когда ты впал в кому! — И ты просто случайно наткнулся на моего пропавшего братца, да? Думаешь, я в это поверю? Щеки Лань Чжаня покрываются красными пятнами, потому что так все и было, черт побери. Но как доказать это Вэй Ину? Как объяснить потерявшему память возлюбленному, что он скучал и страдал по Цзян Чэну больше самого Лань Чжаня? — Ты мой муж, — говорит Вэй Ин, — и я не хочу делить тебя с человеком, который меня предал. Не знаю, что произошло между нами, но по-настоящему близкие люди не исчезают на тринадцать лет! Выбирай — либо я, либо он! Здравствуйте, это Вэй Усянь, и он довел спокойного хладнокровного господина Ланя до состояния абсолютной беспомощности. — Ты пожалеешь, — шепчет Лань Чжань. — Не руби с плеча, пожалуйста, ты не прав! — И в чем же он не прав? Они оба вздрагивают, услышав знакомый голос. Для одного — желанный, для другого — ненавистный. Цзян Чэн стоит на пороге, глядя на них в упор, и совсем не выглядит удивленным. Как будто знал, что так будет, и успел подготовиться морально. Вэй Ину становится не по себе: секунду назад его разрывало от ненависти к этому человеку, но стоило тому появиться в их с Лань Чжанем разгромленной спальне, как эмоции отступают. — Ты пытаешься убедить его в обратном, — говорит Цзян Чэн, — но ведь он прав, Лань Чжань. Ты — его муж. А кто вам обоим я? Человек, которого вы знали когда-то давно. Которого, наверное, любили. Кто сказал, что после тринадцати лет разлуки я не буду третьим лишним? Кто сказал, что жизнь изменится к лучшему? Между ними повисает напряженное молчание. Вэй Ин чувствует себя странно: хоть он и согласен со словами брата, они неожиданно задевают, а Лань Чжань… У Лань Чжаня, кажется, мир рушится — и падает к ногам непреклонного Цзян Чэна. — У меня никогда не получалось нормально выражать свою любовь, зато искусством сжигать мосты я овладел в совершенстве, — грустно улыбается Цзян Чэн. — Я любил вас обоих, но это тот случай, когда иначе нельзя. Слишком много воды утекло за тринадцать лет, поэтому, пожалуйста — отпустите меня. Позвольте жить своей жизнью и, пожалуйста, не проебите свою. Цзян Чэн уходит, сжигая последний мост. Лань Чжань отчаянно хочет его догнать, но понимает, что ни к чему хорошему это не приведет. Каждый имеет право на выбор, даже если кого-то он не устраивает. Если бы Вэй Ин помнил. Если бы он только помнил…