***
Кацура вспомнил про подслушанный разговор, когда шёл обратно под холодным водопадом ливня — будто в облаке, размахивая бесполезным в такую непогоду зонтом. Он уже и забыл, с чего началось. Забыл, как в конце лета они дрожащими пальцами открывали письма — кого арестуют сегодня? Сацума тогда лишились Сайго — важного человека в Эдо. А Осима — это же их дальний остров, по всему выходило, что ссылка. В городе про смерть Сайго говорили неуверенно, в Сацума он и могилой обзавёлся. Говорили — но не верили, Кацура не верил тоже. Он тряхнул мокрыми волосами и шагнул на порог большой комнаты, она в резиденции была кому закусочная, Киджиму это бесило до налитых кровью глаз; кому место для политических споров. Чаще всего, как сегодня, сюда набивались все просто посидеть. В полумраке тлели хибачи , едкий древесный дым от них тянулся к приоткрытым во двор окнам, навстречу дыму тянулся сквозняк. Кацура окинул притихших под весом тоскливой погоды друзей и младших, незамеченным отступил обратно в темноту узкого коридора. Ииде не удивился, если тому что нужно было, он человека из-под земли достанет. Разговоров в доме Фукуяма Кацура наслушался, признавать не хотелось, но обсудить всё, что выяснить удалось, сначала с Иидой стоило, а только потом с остальными. Иида был не в пример другим хладнокровен во всём, что касалось дел Чошу. Не брезговал никакой информацией, Кацуре любопытно стало, что он скажет на историю про путешествие чиновников в Америку на пригнанном из Сага корабле. Глядя на бережно сложенные карты и списки — единственные сухие против насквозь мокрого Кацуры, Иида сжалился, отпустив переодеться. Когда Кацура вернулся, наспех завязывая оби и ещё вздрагивая, подкидывал дрова в хибачи, которую в комнату притащил. Да не ту, что коптила, а такую, чтобы грела. Это стало на памяти Кацуры самым удивительным проявлением заботы с его стороны. Кацура так растерялся, что не сумел придумать, как отблагодарить. Он ведь мог и ошибиться, а хибачи Иида на самом деле себе принёс, дождь лил второй день, превращая город в одно большое болото, а дома — в сырую конуру; летние рамы на зимние сменить они снова поленились всем Чошу — привыкли, что на юге холодает позже. Иида же изучал принесённые карты так, словно они были самым интересным в этой комнате. Может, и были. Кацура, склоняясь с ним к неразборчивым меткам по наспех вычерченным кварталам свежих перестроек северной окраины, всеми силами пытался не задремать, разомлев от тепла и человеческой доброты. Они перебрасывались редкими фразами, у Кацуры рассказы получались сухими — только важное. Про корабль в Америку как-то забылось в этой топкой неторопливости. — Хороший вы человек, Кацура, — вздохнул Иида, смахивая листы на пол. — Только о других думаете больше, чем о себе. — Вы так хвалите, будто ругаете, — непонимающе качнул головой Кацура. — Вы плохо выглядите. — Благодарю. — Нет, правда. И вот ещё, Кацура, скорбеть по живым — плохая примета. — Вы заговариваетесь, Иида-сан. Кацура чайник из рук подошедшего Ито взял — ни дрогнули пальцы. Но злость внутри уже набегала прибоем, сколько ни отгоняй — останется мокрым пенным следом. Иида смотрел бесстрастно и отрешённо, в нём нарочитого спокойствия было больше, чем луж на улице, он жестом отпустил Ито, в чашку кипятка плеснул — будто у них здесь дружеское чаепитие и непринуждённая беседа. Кацура проводил взглядом спину и неохотно, слабо верил, что удастся перевести разговор, спросил: — Какой-то он грустный, что-то случилось? — Так любовничек его уехал, — Иида расслабленно потянулся, отчего разговор их тут же действительно стал как будто непринуждённым. — Это какой же? — Новоявленный Шиджи. — От вас, Иида-сан, не ожидал, — недоверчиво хмыкнул Кацура, — слухи поддерживаете. — Кацура, вы молоды ещё, а ведь пора бы знать, что слухи также полезны, как ваши задушевные встречи со сторонниками бакуфу. — Иида осклабился, тут же испортив все попытки Кацуры закончить их встречу мирно. — Фукуяма не сторонники бакуфу. Вы, может, меня подозреваете ещё? — и снова хватило выдержки не сказать лишнего. — Тише-тише, — Иида хлопнул в ладоши, и у Кацуры висок болью прострелило, — вы сейчас в драку полезете. — Не полезу. Кусака и Такасуги учат меня терпению. — Неохотно добавил: — И смирению. — Знаете. Кацура, вы мне нравитесь. Нет, правда. В вас столько этого ненужного человеколюбия. В монахи не хотите? — Я так понимаю, мы обсудили всё важное? — Пожалуй, что нет, Кацура. — Давайте тогда покончим с этим скорее. — Кацура, я пойду с вами. — Куда пойдёте? Вопрос вырвался раньше, чем он успел его обдумать. Недоверчиво моргнул, тут же находя в чужом безразличии, в том, как Иида сегодня особенно язвителен, даже в мимолётном беспокойстве о себе — новый смысл. Он залпом опрокинул чашку, протолкнул обожжённым горлом горький чай, прогревая от чего-то саднящую грудь. — Тело, — кивнул Иида, ловя его замешательство. — Это из-за Одэры, да? — Разумеется — нет, — ощерился он почти беззлобно. — Но помните, Кацура, ваши люди были вашими, когда вы преподавали в додзё. Здесь из ваших людей разве что этот ушастый мальчишка. К слову, замечу, что его вы не берёте. Удивительное дело. — Одэра сам вызвался, — Кацура знал, как жалко прозвучат эти слова, но выпущенные на волю они прозвучали даже не жалко — жалостно. — Кацура, вы молоды. Но вы не дурак. Наша дружеская встреча затянулась. — Прошу меня простить. Кацура голову склонил низко, разглядывая свои пальцы, смешок Ииды услышал, а выдохнул облегчённо — не такой, выходит, промах. И закусил губу, пообещав в другой раз смотреть дальше собственного носа.***
Он соорудил себе котацу из стола, ватного одеяла и горячего чайника, который в своё хаори завернул на манер ютампо . Получилось неказисто, зато тепло. Достаточно тепло, чтобы приоткрыть створку в сад и замереть. Клёны только налились красным цветом, а уже такой холод — к снежной затяжной зиме, что и весну зацепит снегопадами, оборвёт раннюю сливу, но перед цветением персиков отступит — даже зима склоняется перед любимым праздником Императора. Кацура бездумно смотрел за мокрыми важными птицами, которые скоро обнаглеют настолько, что будут запрыгивать в комнату, выпрашивая еду, и почти дремал. За спиной клацнула цуба. — Хотел чего? Спросил он, с удивлением замечая, что собственный голос стал тише — как всё вокруг. Ито, в замешательстве замеревший у входа, ещё раз дёрнул цубу, а затем, кивнув себе, вытянул из-за пояса катану и положил рядом с подставкой. На подставку эту Кацура своё оружие клал, не мог позволить, чтобы лакированные ножны пола касались — это ведь душа. Ито со своей душой не церемонился, и щербинки по натёртому маслом дереву только ширились. Кацура тронул ладонью скрытый тканью круглый железный бок, а в памяти всплыло такое же касание к чужому животу. Вот уж где у Ито душа пряталась — настоящая. Из крепшего в нём пламени, и неважно уже, что разгорелось то на копне рисовой соломы, какая остаётся у землепашца на случай сильных холодов. — Услышал, что могу быть вам, — Ито замялся, — нужен. — От Ииды небось? — усмехнулся Кацура. — Рядом посидеть? Ито вскинул брови, тут же нахмурился. Кацура только цокнул — слишком много Ииды в его жизни стало последнее время. А ведь раньше они не сказать, что хорошо ладили. Дела обсудить — всегда, и не больше. Ито осторожно опустился на колени рядом, Кацура посмотрел, как зябко он поднимает плечи, и сказал: — В отличие от тебя, я не кусаюсь, — на немедленно порозовевшие щёки усмехнулся: — но за чайником ты пойдёшь. — кивнул и приподнял свободный край одеяла, выпуская немного тепла. Ито кивнул. У Кацуры под небольшой стол только ноги уместились, Ито же под одеялом растянулся в полный рост, боком к коленям прижался, замер. И тут же зашуршал потрёпанной книжкой, Кацура подозревал, что они у Ито по всей резиденции распиханы. Такой вот усердный ученик, всё время что-то читает. И хмурится, Кацура даже затылка его не видел, но знал, что Ито сейчас хмурится, разбирая китайский текст. — Что-то ты тихий сегодня, по Иноэ тоскуешь? — Да нет, — ответил Ито не сразу, будто неохотно. — Шиджи-сама скоро вернётся. — Когда же? — Весной. Кацура усмехнулся — скоро. И нашёл в этом ответе удивительную уверенность, которой в нём самом не было уже давно. Будто весна — и впрямь скоро, будто каждый из них не живёт от рассвета до заката. — И завтра тоже будет только один день, — сказал тихо, громче добавил: — а что тогда? Подружка бросила? — Вот ещё, — фыркнул Ито, — сдался я им теперь. Они со мной приветливы только из-за Шиджи-сама. А сам, без звания, денег, — он невесело усмехнулся, — и важных друзей я так... Ито умолк, не заканчивая. Но Кацура понял, потёр висок в задумчивости. Это была правда. Ито нравились статные красивые девушки, нравились утончённые гейши — а кому не нравились-то? Но сам Ито им был неровня. И если красавцу какому-нибудь они могли простить даже баснословные долги, то не ему. Кацура в юности был любим женщинами именно за черты. За красивое лицо и обходительные манеры ему спускалось многое: бедность, всё жалование оставалось семье, происхождение:, хоть десять раз назовись самураем, а родители как были лекарями, так и остались. Приемная же семья — не по крови. И плевать, что по крови самурай едва ли каждый второй. А Ито… Кацура задумался о той ночи, когда впервые разглядел его так близко, но вместо пятен огня по коже вспомнил беззвучное слово — словно услышал. В позвоночнике родилась и исчезла молния. А Ито живой. И смешной, и преданный. Разный. Выточенные черты — уже потом, они так не греют. — Недостойны они твоих печалей, раз так, — обронил Кацура, отгоняя из ниоткуда появившуюся истому. Ито засмеялся — искренне и открыто. Кацура почувствовал, как ног коснулись чужие. А потом Ито высунул из-под одеяла голову возле него. В в глазах смешинки плясали, на щеках запала морщинка улыбки. Ито опёрся на локти, склонил голову к плечу и сказал: — Кацура-сан самый прекрасный человек, — на вскинутые в недоумении брови улыбнулся шире. — Вы меня не жалеете. Они все, — он неопределённо махнул ладонью, — жалеют. А вы — нет. Говорят: ты такой умный, жаль, что ашигару… Много другого ещё. — А я что говорю? — глупо спросил Кацура, он об этом с такой стороны никогда не задумывался. — А вы говорите, что если я буду шататься со всякими Такасуги, умнее не стану. И что писать стал лучше. — Про Такасуги, пожалуй, это я погорячился, — хмыкнул Кацура, — он дельные вещи говорит. Иногда. — Он за Шоин-сэнсэем повторяет, — дурашливо высунул язык Ито, — вы не учились с нами, не слышали. А я знаю. — Вот как. Что же, в этом тоже польза есть. Ито растянулся, упёрся подбородком в скрещённые руки, помолчал. — Мне жаль Рэй-сама. И что попрощаться не могу, в дом Фукуяма таким, как я, вход закрыт. Но я попрощался вчера. В храме. — Ито вдруг вскинулся. — Он ведь услышит, если просто в храме? В такие моменты Кацура чувствовал себя самым настоящим взрослым. Старшим братом, которому непутёвые младшие задают вопросы о том, как устроен мир, а он, даже если не знает, должен ответить. Ведь если не в его всесилие им верить, то в чьё? Перед глазами встала большая сырая комната, в носу защекотал ладан, и голова заполнилась монотонными сутрами. Услышал ли Микисабуро все их молитвы? И молился ли кто-то за него по-настоящему, Кацура ведь не молился, он хоронил ещё живого человека, если не умом, то сердцем. — Конечно, — уверенно сказал Кацура, — конечно он услышит. — Кацура-сан, — Ито спрятал лицо, ткнулся лбом под его ладонь, — возьмите меня с собой. Не хочу надеяться, как с Рэй-сама. Кацура приподнял враз отяжелевшую руку, вплёл пальцы в пушистые волосы и замер, давая чужому теплу успокоить бешено забившееся сердце. Погладил неуверенно, а силы уже наполняли его. Силы дожить — и до рокового дня тоже. Силы доверить этому человеку спину, каким бы страхом не обернулась их задумка. Ведь в том, что он собирался сделать, был смысл, в первую очередь для самого Ёшиды. Кацура хотел дать ему возможность услышать их всех: друзей, учеников. И даже врагов.