Комната над мясной лавкой

Оставлять девчонку одну было тревожно, но Барни не видел другого выхода, да и неплоха она была. Хороша даже. Клинта он так быстро не нашел бы, и все-таки брата меньше будут слушать: тот по диверсиям, не обеспечению работы сети. Да и голубоглазая Виолет казалась довольно неглупой. До Дьеппа вышло добраться засветло. Знакомый контрабандист был именно там, где Барни и рассчитывал его застать: в пивной на набережной. Выискивал своими черными глазенками кого-то и явно не был готов встретиться взглядом с агентом американской разведки, поймавшим его в тридцать восьмом, когда тот собирался переправить через пролив запрещенную коммунистическую литературу и табак, и если табак особо никого не интересовал, то вот книжки и буклетики могли отправиться на трансатлантическое судно. — Ну, как ты? — Барни уселся за стол и махнул официантке принести два пива. — Я не делаю ничего такого, — прошипел контрабандист, косясь на пару бошей за столом у входа. — Я знаю, что ты им не помогаешь. Но помогаешь нам, — так же тихо ответил Барни. — Мне нужно в Истборн. — Но… — он замолк, пока официантка, поставив пиво, не ушла. Вжав голову в плечи, зашипел еще тише: — Но это все очень… очень дорого. — У нас есть деньги. И амнистия. Когда все закончится. Барни не раскидывался громкими обещаниями, нет. Он обещал лишь то, что мог гарантировать, и, если говорить про этого мелкого контрабандиста, то после окончания войны точно не стал бы его преследовать. Работяга, перевозящий в небольшой лодке еще и людей. Да, не всегда правильных, но вот с сентября тридцать девятого переправил много тех, кого боши бы убили: евреев, членов Сопротивления, раненых или рассекреченных агентов Союзников. Его бы к награде представить по-хорошему. Да и не только его. И он этот вопрос обязательно поднимет в Лондоне. Война во многих открыла лучшее, хоть они и не боролись напрямую. И этому парню Барни немного доверял. Еще по дороге отправив весточку в Лондон через радиста на одной из ферм, Барни предупредил, что его нужно будет встретить и за переправу расплатиться. Контрабандист пригласил к себе домой: в небольшую квартирку над лавкой со снастями. Окна выходили на пролив, и единственная комната была пропитана соленой влагой. Нет, они не говорили толком. Барни заварили цикорий и дали вчерашнюю британскую газету, которая, после прочтения, должна была отправиться в огонь. Для себя Барни решил, что читать местные сводки смысла нет, а вот Восточный и Тихоокеанский фронта — темы занимательные. Особенно когда погряз в подпольной борьбе на территории оккупированной Франции. Из города они вышли задолго до объявления комендантского часа. У Барни не было с собой вещей, даже оружия, но тут подсобил контрабандист, одолжив люгер. — Эти боши хороши тем, что придерживаются расписаний. Нет, конечно, бывают внезапные встречи и все такое, но чаще — ты точно знаешь, когда можно спокойно пройти мимо них, — довольно заметил капитан суденышка, как только они без проблем покинули территориальные воды Франции. Барни даже успел немного поспать. Он вообще любил спать в море. Даже как-то шторм в Тихом океане проспал. В Истборне его уже ждали на пристани. Расплатились с контрабандистом и предложили закурить. Барни родного табака не курил с прошлой вылазки в Лондон. — Боже, храни Америку! — Он глубоко затянулся, подметив, как ухмыльнулись оба офицера в машине. Выдохнув, начал вглядываться в очертания домов в предрассветных сумерках. — Все «блэкаут»? — Ага, — бросил через плечо шофер. — Немчуги бомбят только ночью, а без ориентиров им сложно. — В моей дыре пару раз была воздушная тревога, — снова выдохнул Барни, — но оба раза не бомбили. — И вы расстроены, капитан Бартон? — хмыкнул лейтенант, сидевший рядом с водителем спереди. — Нет, просто ремарка. — Отмахнулся и снова затянулся Барни. Как же хороши были американские сигареты! Дальше ехали молча. Светало. И чем ближе они были к Эшфорду, тем больше американских солдат видели: парни уже тренировались. Отдавали честь лейтенанту, даже не зная, что на заднем сиденье, во французской гражданской одежде, небритый и невыспавшийся едет капитан вооруженных сил США. Честь отдается погонам, а их на Барни сейчас не было. И ему, откровенно говоря, было срать и на погоны, и на отдавание чести. К завтраку на базе в Эшфорде, подававшемуся симпатичными американочками, на которых к сожалению не было времени, Барни был чисто выбрит и в форме, которая словно сама заставляла плечи расправляться и спину выгибаться. Села она чуть свободно, но то и понятно. Родная речь вокруг в таком количестве казалась даже непривычной. Полковник Фьюри ждал в своем кабинете, предложил кофе и, выслушав, заявил, что, конечно, мысли Барни правильные, да вот достучаться до начальника штаба армии так просто не получится. Чем-то (известно чем) Де Голль не устраивает руководство. Но Барни настоял на поездке в Лондон и встрече с М. К его удивлению, полковник согласился и отдал приказ готовить машину. Ехали они не очень долго, Фьюри то и дело шутил о войне, пайке и девчонках. А Барни сложно было поддержать настроение полковника; казалось, что тот лишь пытается быть веселым. Скоро, очень скоро, ему придется отправить американских парней на верную смерть. Попытка высадки Союзников в Дьеппе в сорок втором обернулась катастрофой. Про это знал и Барни, и сам полковник. Где-то после Мейдстона Фьюри притих. В машине они курили одну за одной, молчали. Барни смотрел в окно. Мешки, заклеенные окна, следы бомбежек. То, что он видел на въезде в столицу. С другой стороны, Лондон ни черта не изменился: дети все так же играли на улицах, дамочки в красивых платьях шли с покупками домой… И ни одной красной тряпки! В «Ридженс-парке» их уже ждали. Провели сразу к М. Тот, заложив руки за спину, стоял у окна, пока Барни рассказывал, чем оборачивается неподдержка Де Голля. — Вчерашние дети, дети! Они просто хотят жить в другой стране. Они совершенно несистемны. Творят свои глупые теракты, тем самым заставляя СС усиленнее проверять всех. И так — случайно! — попадаются те, кто работает с нами, или вообще — наши! М выдержал паузу, устало вздохнул и посмотрел Барни в глаза: — Вы же понимаете, капитан Бартон, что мы не можем просто так взять и поменять мнение наших главнокомандующих, которые питают скепсис к Де Голлю, разделяющему левые взгляды? — Конечно, — как можно спокойнее ответил Барни и закурил. Похоже, за это утро он выкурил уже пол пачки американских сигарет. Погасив спичку, неспешно затянувшись и выдохнув, спокойнее продолжил: — Только вот из-за этих самых детей, поддерживающих Де Голля, у вас… Так, дайте-ка вспомнить! А! готовилось десантирование десяти агентов. Десяти! И ящики оружия… Так вот, придя к группе Сопротивления, которая должна была встречать этих агентов, Младший брат узрел, что тех рассекретили! — И мы уже представили его к награде… — Это очень хорошо, — перебил М Барни, — но, доставляя информацию сюда, в Лондон, мы потеряли радистку и чуть не потеряли агента Младшего брата, который вообще занимается диверсиями! — Думаю, что нас услышали, — Фьюри опустил ладонь ему на предплечье и уставился единственным глазом. Барни замолчал. Нужно было успокоиться. Он все равно ничего решить не сможет. — Мисс Манипенни организует вам ночевку в Лондоне, капитан Бартон, — отрезал М и отвернулся к окну. Поднявшись, они с полковником Фьюри кивнули и, развернувшись на каблуках, покинули кабинет. — Хорошая попытка, — Фьюри похлопал по плечу. — Завтра на базе будь к полудню. Удачи там. — И вам, — грустно улыбнулся Барни. Как только полковник покинул приемную М, Барни обратился к секретарю: — Та-ак мне сказали, что вы, мисс Манипенни, подберете мне ночлег. — Конечно! — Лукаво прищурила та глаза, и Барни так хотелось обнять, поцеловать ее. Но не в приемной же М. — Вы пока можете сходить в столовую. Там прекрасное сегодня меню: аж два вида консервов на выбор! Возвращайтесь сюда через час, когда М отбудет на встречу, и мы вам все подберем. — Разумеется, — подмигнул Барни, поняв что, несмотря на такие редкие его визиты в Лондон, Ив ему все еще рада. Когда она закончила, на улице cовершенно стемнело. У нее был фонарик, к которому она примотала лист картона и направляла свет только в землю. Лондон утопал во мраке. — Так непривычно, — заметил Барни, подставив локоть. — Словно все вымерли. Одни тени. — Жизнь кипит. Правда в подвалах. Ну и у тех, кто чуть ли не забил окна. Они шли к ее квартирке в Паддингтоне, и Барни было сложно поверить, что с их первой встречи прошло уже пять лет. Зимой тридцать девятого его вызвали в Лондон. Тогда еще Майор Фьюри представил М лейтенанта Бартона. И уже после лейтенант Барни Бартон заметил совсем юную мулатку-секретаря. В Америке это было чем-то невозможным. Барни же тогда несколько лет как отработал в Мадрипуре. Но такие прогрессивные решения в любящей традиции Британии удивили. А чуть позже удивила и сама мисс Манипенни. Ив оказалась не по годам умна и дерзка. Обладала какой-то жизненной мудростью, которой к своим двадцати шести не успел обзавестись Барни. — Я думал, ты себе нашла смазливенького офицеришку из расквартированных в Лондоне, — шутливо проговорил Барни, пока они шли мимо вокзала. — Смазливеньких мне хватает и в подчинении М. Агенты с двумя нулями обычно крайне харизматичны… — Это те, что самого высокого класса? — Ага. — А ты сама не хотела работать в поле? — Ты смеешься?! — Ив захохотала. — Нет, — чуть смутившись, ответил Барни и полез за сигаретами. — Мне казалось, что ты достаточно умна и с хорошими данными для полевой работы. — Ты только цвет моей кожи не учел, — хмыкнув, она забрала сигарету из губ Барни и затянулась. Он закурил новую. — Это ты там в Мадрипуре насмотрелся на то, что все равны, а даже в твоей родной Америке мы не смогли бы вместе поесть в кафе. И в автобусах ездили бы отдельно. Даже питьевые фонтанчики были бы у нас разные. И тут Барни понял, что слишком давно не был… да нет, не дома. На родине. Уже больше десяти лет. Дома у них с Клинтом давно не было. И Барни его не то, чтобы забыл, но пытался не помнить. Не вспоминать. На их первой встрече М сказал, что лучшие агенты получаются из сирот, и это же повторила в первый вечер Виолет. Так когда-то решил и Фьюри. Подготовка в Вирджинии и сразу же длительная командировка в Мадрипур, а оттуда — в Европу. Когда они с Клинтом покидали Америку — почти вся страна голосовала за Рузвельта. Но до сих пор, и это Барни знал точно, люди с другим цветом кожи, другим языком в стране эмигрантов считались вторым сортом. — Прости. — Да нет, — улыбнулась Ив, — мне даже льстит, что ты словно не обращаешь внимание на то, что я черная. — Ну, ты родилась же в Британской Империи, — неуверенно проговорил Барни, выбрасывая окурок водосточный слив. Он точно не помнил, как обстояли отношения Ямайки и Лондона сейчас, да и вообще его знания географии ограничивались служебными заданиями: он прекрасно разбирался как в физической, экономической и политической географиях азиатского побережья Тихого океана, так и Западной Европы, где ему довелось работать по коммунистической линии еще до войны. — На то Ямайка и колония, — игриво ответила Ив, сворачивая с улицы в переулок. В квартирке в полуподвальном помещении было сухо и уютно. Ив оставила свой фонарь на столе, не включая света. Сняла пальто и шляпку. И туфли. Достала стаканы и бутылку джина. — А огурца не найдется? — поинтересовался Барни. — Да за стопку джина твои сослуживцы в Тихом океане убить готовы! А тебе огурец подавай! Губы Ив отдавали сигаретами и джином. Сев на стол, она стала очень доступной для рук Барни. Застежка платья на спине, бретельки. Он стянул ее платье и белье. Барни нравилось целовать нежную кожу на шее, пока голая грудь Ив терлась о его застегнутую на все пуговицы форму. За окном уже зиждился рассвет, проникавший в крохотную спальню сквозь не до конца задернутые плотные шторы. Голова Ив покоилась на его груди, и Барни накручивал на палец упругую прядку ее волос. Снова и снова. — Так и не поспал? — Как и ты. Но я-то в машине выспаться могу, а потом и в лодке. — О чем думал? — О том, как союзники Францию бомбить будут дальше. — Пока же по большей части — порты. — Ага, где и наших, и ваших, и просто гражданских полно. В ноябре в Тулоне четыре с половиной сотни жертв… А чем ближе день высадки, тем чаще будут бомбить Нормандию. — Ты говорил, что у тебя хороший подвал. Барни усмехнулся: — Да я не о себе волнуюсь: суждено быть убитым славной британской бомбой — значит, судьба у меня такая. — Он дотянулся до пачки сигарет на тумбочке, достал сразу две и прикурил от зажигалки. Одну сигарету протянул Ив. Затянувшись, поставил пепельницу поближе и спросил: — А ты о чем думала? — Если в общем, то примерно о том же. Не конкретно про бомбардировки. А про то, как Советы сняли блокаду с Ленинграда буквально на днях, и теперь восстановили железнодорожное сообщение с Москвой. И про то, что было бы, пади в сорок первом Москва. Она глубоко затянулась и замолчала. Протянув пепельницу, Барни тоже задумался. С япошками было совсем тяжко, и там что-то дружки Рейха совсем не спешили нападать еще и на Союз. В Европе же Восточный фронт творил что-то невообразимое, в отличие от тех же французов, выживая в заблокированном городе с таким же херовым климатом, как и в Нью-Йорке или Бостоне, и чуть ли не полгода ведя городские бои в Сталинграде. Разумеется, у дядюшки Сэма аж свербит поскорее высадиться и дойти до Берлина. И свербит от левых. Только, как показали последние несколько лет: эта война — война компромиссов. Кто-то на них идет и проигрывает. Кто-то на них идет — и выигрывает. Они молча докурили, и, сказав, что нужно собираться на работу, Ив вылезла из-под одеяла. Пока она готовила завтрак, Барни оделся и сел бриться, поставив перед собой небольшое зеркало. Все-таки непривычно было видеть себя снова в военной форме. Но уже через несколько часов он ее снимет и оставит на базе, переодевшись в гражданское. Прощание казалось сухим, быстрым и каким-то обреченным. Упав на сиденье в машине, Барни смежил веки. Проснулся уже на подъезде к базе. Разговор с полковником был хоть и обстоятельный, но недолгий. Уточнив про всех знакомых, Барни немного расстроился, что они потеряли троих агентов на юге Франции. Это было скверно. Полковник подчеркнул, что в ближайшие пару месяцев будет очень много новых забросок агентов, которые еще плотнее будут подготавливать высадку, так что Барни и его людям можно будет продолжать выполнять уже поставленные задачи. Но все же стоит быть готовыми к тому, что все может очень быстро поменяться. С базы Барни увезло такси, проверенное, конечно. До пристани в Фолкстоне они добрались довольно быстро. В Великую войну в этом городе и готовили агентов, в том числе женщин. И к этому те немцы готовы не были. Сейчас боши подозревали в шпионаже и пособничестве всех, и, вероятно, их шпионы были и тут, а все агентские школы перенесли подальше от побережья в особняки и частные владения. Барни сел на небольшое рыболовное суденышко. Капитан показал, где можно расположиться и даже выдал одеяло. Жесткое и провонявшее рыбой. Докурив последнюю американскую сигарету, он бросил скомканную пачку за борт и проверил, с ним ли портсигар с самокрутками. Глупо было бы попасться на пачке американских сигарет. Барни проспал все путешествие не просто к французским берегам — они причалили рядом с городком Руайаль-лез-О, куда Шарль Бернар и ездил по легенде. Пешком и по берегу он дошел до города еще по темноте. Ни один бош ему не попался. Поезд до Парижа отходил из Дьеппа через два часа тридцать шесть минут, а до города порядка пяти миль. Барни ускорил шаг. Руайаль-лез-О только просыпался, когда он проходил по набережной. От довоенного шика и ощущения праздника курортного городка не осталось и следа: повсюду высились укрепления из мешков с песком, торчали дула орудий, направленных в сторону Британии. Все-таки здесь и в Дьеппе попытки высадки и были. — Стой. Документы! — окликнули Барни уже на самом выходе из города. — Доброе утро, мсье! — повернувшись, он увидел офицера в компании двух рядовых. — Конечно! Достав из внутреннего кармана паспорт на имя Шарля Бернара и протянув его башам, он закурил. — Откуда и куда? — говорил офицер хоть и с акцентом, но довольно быстро. — Навещал тетушку тут недалече, спешу в Дьепп на парижский поезд. — Родственница — тоже Бернар? — Да, да, мадам Бернар, — Барни стряхнул пепел. Хорошо, что из его полного имени Чарльз Бернард Бартон отлично вышло крайне популярное мужское имя, да еще и с одной из самых популярных фамилий, так что какая-нибудь мадам Бернар в этих краях точно найдется. — Мадам Натали Бернар? — Нет, мадам Мари Бернар, — спокойно ответил он, вставив первое пришедшее в голову женское имя и расценив вопрос боша как попытку провокации. Покрутив еще паспорт в руках, офицер его все-таки вернул. Кисло кивнул и пожелал хорошей дороги. В том же направлении шли еще пара мужчин с саквояжами, и боши переключили внимание на них. Пока Барни шел до Дьеппа, его не покидала мысль, что вот где-где, а тут точно высаживаться не стоило бы. Высоченные отвесные берега за городом так легко взять не получится. А вот оборонять их будет легче легкого. С другой стороны, под это все дело и бриташки, и дядя Сэм уже начали перебрасывать специально обученных людей, и это не считая более сложных шпионских игр, начинавшихся в прокуренных лондонских кабинетах. Что уж кривить душой — британцы были крайне изобретательны в этих «шахматах», еще в Великую войну забросив во Францию и Бельгию женщин, прятавших тайные послания в заколках и всяких других дамских штучках. Это им рассказывала бойкая кареглазая шатенка Маргарет, вроде бы — Картер, когда Францию уже оккупировали, и ловить коммунистов никому (ну, кроме самих бошей) уже было не актуально. Их с Клинтом тогда поразило, насколько много и глубоко консервативные бриташки привлекали женщин к столь опасной работе. Маргарет пошутила, что в истории даже правителей Империи достаточно непотопляемых женщин, так что нужно готовиться к внушительному десанту агентов в юбках. Сам факт того, что и женщины могут чем-то таким заниматься — вопросов не вызывал. И в Мадрипуре хватало тех еще авантюристок, ну и среди коммунистов — и подавно. За одной такой его братишка Клинт гонялся года два. Чуть ли не вторая Мата Хари, но балерина. Рыжая бестия. Барни даже боялся, что она сможет перевербовать Клинта, настолько тот был ей одержим. Уверял, конечно, что это просто задание такое… Но, когда он к ней почти подобрался в Будапеште, началась война. Они оба после работы в Мадрипуре, где вторым государственным являлся французский, довольно неплохо говорили. И могли обосновать переезд из бывшей колонии, если кто про акцент спросит. В Вашингтоне решили, что лучше оставить их на территории Франции и связать с Британской разведкой. Клинт занимался диверсиями. Готовил группы, некоторые — возглавлял, часто — действовал один. Он был очень мобилен, мог быстро оказаться там, где нужен. Поначалу кое-кто из британских коллег смеялся, узнав, что тот частенько подрывает что-то, запустив горящую стрелу. Но тогда Барни возмутился: бесшумно, на расстоянии, исключены проблемы в проводах и чем-то там еще. Надежно, как швейцарский армейский нож. Барни и сам прекрасно стрелял из лука. Но проблема Клинта была в том, что его задачи как-то очень спонтанно появлялись, так что много времени он тратил на то, что не было его работой: то раненых агентов решит вывезти, то — курьером побыть. Если бы он хоть раз оплошал, то Барни пришлось бы докладывать руководству. И он бы доложил. Младший брат — младшим братом, да вот ставки слишком высоки. Откровенно говоря, Клинт был одним из самых надежных агентов, с кем Барни доводилось работать. Британские агенты были тоже очень хороши. Все очень разные, но отлично натренированные. Все-таки этого было не отнять: на убой никто не слал неподготовленных детей. Та же Виолет, хоть и нервничала, боялась даже где-то, была неплохим агентом, умеющим выкрутиться из непростой ситуации. Да, пока (и хотелось бы верить, что и дальше будет так) у нее было не так уж и много по-настоящему опасных ситуаций, но из тех, что были, выходила она очень здорово. Единственная проблема, которую в ней видел Барни — это ее красота. Нет, разумеется, он не рассматривал ее как объект вожделения, потому что не хотел на это отвлекаться. Но она была объективно красива, ярка даже. На нее оборачивались на улицах, про нее многие спрашивали. И, наверное, хорошо, что для всех они теперь — пара. Встреться они в другое время и в другом месте — он бы влюбился. Да вот только она бы на него внимания не обратила. Но шла зима сорок четвертого, Барни… да весь мир устал от этой войны, они с Виолет были на территории оккупированной Франции, да и вообще — ей куда больше понравился Клинт. В Дьеппе Барни паспорт показал раза три, но на поезд успел. Следующий с нужной остановкой отходил очень нескоро. Боши прошли два раза по вагонам и оба раза проверяли документы. Это насторожило. Раньше проверок было намного меньше. Сейчас же у отдельных пассажиров и вещи досматривали в грубой форме. Для второй проверки остановили поезд в поле и заставили всех выйти с багажом. Многие пассажиры нервничали, хотя Барни был уверен, что ничего противозаконного те не везли. Не были похожи на тех, кто мог бы. На вокзале так же досматривали вещи и документы. Багажа у Барни не было, но выйти быстро у него не вышло. Остановил лично Пойнтдекстер. — Херр Бернар, как доехали? — противно улыбаясь, поинтересовался тот. — Недурно, мсье. — Коротко кивнул Барни. Живьем и так близко его он видел впервые. — Без вещей? — На пару дней, мсье. Я был у тетушки, а там дядюшкиного белья осталось на чердаке. — И чем же вы занимались? — Да с соседом одним, мсье Дюраном, сеть чинил, потом лодку его. Вышли вот в море разок. — А не боязно фройляйн Лурье одну в лавке оставлять? — Так она смышленая, книги все вести может. Я как туши разделывать показал. Да завозов не должно было быть. Не боязно, мсье. — Позвольте вас обыскать, — сухо сказал Пойнтдекстер. Барни пожал плечами и вытянул руки в стороны. По кивку пара рядовых принялись хлопать по его утепленному пиджаку. Выудили портсигар. Пойнтдекстер достал одну сигарету и принюхался. — Табак от мадам Канэ с другого берега, мсье. Лучший в этом городе. Кроме документов, носового платка и спичек да билета на поезд — ничего не нашли. — Хороший, говорите? — В этом городе лучше не найдете. — Дайте-ка парочку. Барни протянул портсигар, думая, что записки в этом городе на папиросной бумаге боши все-таки еще не находили, да и за каких идиотов нужно держать шпионов, чтобы те продолжали использовать рассекреченный в Париже способ, так что это совпадение или праздный интерес. А может и очередная провокация. По дороге к дому заметил слежку, да вот решил от нее не уходить. Он же простой мясник Шарль Бернар. Он даже не знает, что за ним следят. Лавка работала, и Барни выдохнул. Значит, с Виолет все хорошо. Она стояла за прилавком, обслуживая немногочисленных покупателей. — О! Ты вернулся, — просияла она. — Да, быстро управился! — Кивнув покупателям, он подошел к Виолет и чмокнул ее в губы, задержавшись подольше, как сделал бы любой влюбленный после некоторого отсутствия. Виолет неплохо подыграла. — Мне надо работать! И вообще — ты в уличном рядом с товаром! — Наигранно отмахнувшись полотенцем, которым протирала нож, она выразительно посмотрела на мадам Решар, ведущую бухгалтерию в гостинице, в которой обосновалось Гестапо, дескать — «вот ведь нахал!» Мадам Решар, сухонькая боевая старушка, которую не смогли завербовать, покачала головой. Откланявшись, Барни поднялся к себе. Сегодня лавка была открыта лишь до обеда. Не успел щелкнуть замок на двери внизу, как Виолет влетела в его комнату и сама включила радио. — Ну так как?! — нетерпеливо спросила, придвигая стул. — Да, ваш этот М как всегда… — Барни дал прикурить сначала ей, а потом закурил и сам. — Своим тоже доложился… Будет толк или нет — черт его знает. Но высадка все ближе. Нам нужно быть аккуратнее. — Как Лондон? — после долгой паузы спросила она, переведя задумчивый взгляд куда-то за окно. — Живет. Все во тьме, так сказать. К слову… про вас крайне лестно отзываются в «Ридженс-парке». Очень довольны вашей работой, — передал то, что рассказала ему Ив. Да и сам Барни был доволен. Резко обернувшись, Виолет удивленно заморгала, словно не верила его словам. — Ну да, а что вас удивляет? Такой одновременно смущенной и счастливой он ее еще никогда не видел. Но чуть позже напомнил, что не стоит зазнаваться и — самое страшное! — расслабляться. Лучшим агентом окажется тот, кто выполнит все поставленные задачи, не будет рассекречен и… выживет. К марту боши стали очень точно определять положение радистов, так что ежедневно поддерживать связь стало непросто. Барни не одну ночь просидел над порядком взаимодействий между звеньями сети, чтобы постоянно блуждающего радиста — благо, что это был крепкий шотландец по имени Доминик, кодовое имя которого было «Фортуна», который привык к невзгодам и лишениям, — можно было как-то находить для передачи информации. В первых числах апреля Барни заметил слежку за лавкой. И ладно, если бы смотрели только за контактами с покупателями: и через покупателей они уже давно ничего не передавали; — так наблюдали за окнами жилых комнат! Виолет оказалась девушкой понимающей, так что, пока Барни спал каждую ночь на полу, она ночевала в его кровати. Перед самым окном они разыгрывали какие-то страстные прелюдии с влажными поцелуями и отнюдь не пуританскими объятиями, после которых обычно плотно задергивали шторы. Барни чувствовал себя актером кино и, как только камера, в их случае — наблюдение, переставала за ними следить, он вытирал губы, одергивал рубашку, приглаживал волосы, если Виолет их разлохматила, и садился за работу. Не чувствовал он к ней влечения, как бы хороша она ни была. Да и она — к нему. Также приводила себя в порядок и наклонялась над картой. Барни прекрасно знал о возникающей страсти, даже любви между теми, кто работал в одной сети, или между кураторами и их подопечными агентами. Человек — создание и сложное, и простое. Война это отлично показывает. Еще в античности говорили, что любовь — это одна душа на два тела. Особой любви Барни не знал никогда. Отец уехал на Великую войну, только зачав Клинта. Когда он вернулся — его ждали два сына, его не узнававшие, уставшая жена и кошмары по ночам. Были хорошие дни, и отец им с Клинтом рассказывал интересные истории, учил заниматься хозяйством, свежевать туши. Но плохих дней было куда больше. После введения сухого закона отец начал сам гнать алкоголь. Нет, не на продажу — для себя. Напивался, плакал, пил дальше. Барни иногда думал, что его отец жалок, когда забивался в угол амбара, сжимая ружье так сильно, что костяшки пальцев белели. Теперь же Барни знал — таким людям нужно помогать, а когда эта война окончится, то помощь нужна будет очень многим. В очередной раз забывшись самодельным алкоголем, отец не до конца проснулся от кошмара и задушил мать, решив, что та — вражеский солдат. Барни проснулся от криков, а лучше бы спал. Он видел лицо отца, когда тот осознал, что сделал, и… как, схватив заряженный револьвер, всегда лежавший на тумбочке, вынес себе мозги. Клинта в спальню родителей Барни не пустил. Сказал тогда, что нужно одеваться. К рассвету они добрели до шерифа. Так что любви у родителей Барни не видел, может — не застал. С женщинами все было сложно: пока они служили — о серьезных отношениях никто и не думал, а потом начались тренировки для работы за рубежом. Где приходилось жить не своими жизнями не под своими именами. С той же Ив Манипенни никакой любовью у Барни и не пахло. Взаимное увлечение. Ив была красивой и умной. А если говорить про Виолет, то и увлечения не было. Клинт был другим. Он слишком скоро увлекался женщинами, которые оказывались умнее него. И Барни переживал, как бы это все не обернулось трагедией. Но работа в диверсионных группах если и сводила его с кем-то, то крайне ненадолго. Вероятно, воскресные проповеди они воспринимали как-то не так, и сейчас Барни просто хотел, чтобы его брат не подох. Может, это и была братская любовь. Но он уже немало историй слышал и про тайные свадьбы агентов одной сети, и про то, как кто-то жертвовал собой ради любимых. Барни же думал, что этим людям страшно настолько, что хочется найти хоть в чем-то спокойствия и надежды на лучшее будущее и мирную жизнь. К апрелю Барни пришлось вывести из игры несколько важных звеньев сети. Первой оказалась мадам Канэ. Но и он, и Виолет продолжали покупать у нее табак и доставлять ей мясо, она, правда, все равно делилась слухами, но никакие записки не передавала. Затем радист сообщил, что ему необходимо исчезнуть, потому как на него могли донести. Паршивая девка, с которой не стоило делить одну постель. Нового они ждали почти неделю. Главное, что в деле оставались те, кто собирал информацию в гостиницах и ресторанах c барами и публичными домами, куда ходили боши. Эти люди были не в сети, и сеть функционировала бы и без них, но те сведения, что они поставляли — ценились очень высоко. Ценились, но проверялись сотню раз. Ровно за сутки — и тут Барни скорее повезло, — он получил сообщение, что с восемнадцатого на девятнадцатое апреля город будут бомбить. Предупредил тех, кого считал безопасным предупредить. В лавке ничего не делал: стекла не заклеивал, ставни не закрывал, но вместе с Виолет спустился в подвал. — А если ударит в дом, то мы и тут умрем, — заметила она, усаживаясь на ящик. — Ага, — согласился Барни, достав из внутреннего кармана пиджака бутылку коньяка. Конечно, они могли бы покинуть город. Но внимательный Пойнтдекстер, если не сдохнет, догадается, почему они уходили. А он мог и не сдохнуть. Воздушную тревогу Барни слышал и раньше, и всякий раз от нее ему становилось как-то неприятно. Гул самолетов, тишина и — взрыв. И так несколько часов. Самолетов пока слышно не было, но Виолет как-то испуганно смотрела вверх, словно сквозь этажи хотела разглядеть ночное небо к северу от города. Ее напряженность и нервозность несколько раздражали. — Отче наш, — проговорил Барни вслух, но не слишком громко, — сущий на небесах. Да святится имя твое, да придет царствие твое, да будет воля твоя и на земле, как на небе. Не дай нам подохнуть сегодня от бомб бриташек. Аминь! Сделав пару глотков из горлышка, Барни протянул бутылку Виолет. Она уставилась на него крайне удивленно и почти не моргала. — Ну а что? Я должен был что-то сделать. А других вариантов мне в голову не пришло. Советую коньяк. Стоит поспать. Если в наш дом попадет бомба — то мы и так помрем, сами же сказали. Чего бы не поспать хотя бы? Нервы успокоить? Виолет фыркнула, плотнее закуталась в шаль и отвернулась. Но лишь только вдалеке послышался гул самолетов, вжала голову в плечи и, словно чуть подумав, все-таки попросила коньяка. — То-то же. От нас сейчас ничего не зависит. Барни смежил веки и откинулся на холодную стену, скрестив руки на груди. Так ему спалось сидя удобнее всего. Он даже стал проваливаться в дрему, когда грохнуло очень близко. Стены задрожали, и с потолка посыпалась пыль. Виолет упала на колени и, повернувшись в сторону запада, переплела пальцы и шепотом затараторила: — Святой Архангел Михаил, вождь небесных легионов, защити нас в битве против зла и преследований дьявола. Будь нашей защитой! Да сразит его господь, об этом мы просим и умоляем. А ты, предводитель небесных легионов, низвергни сатану и прочих духов зла, бродящих по свету и развращающих-души, низвергни их силою божиею в ад. Аминь. — Аминь! — отозвался Барни. — Так, католичка, значит? — Да тут лишь у господа бога да ангелов и просить защиты, — нервно буркнула Виолет, поправляя юбку и садясь обратно. — Я могу рядом сесть, если так спокойнее, — предложил он. Ответом был кроткий кивок. Барни придвинул ящик, на котором сидел, вплотную к ящику Виолет, и крепко обнял ее за плечи одной рукой. У него в голове было множество шаблонов для общения в кризисных ситуациях с агентами, но ни один из них не подходил сейчас, когда они вдвоем очутились в подвале, а славные британские ВВС в попытке уничтожить инфраструктурные военные цели бомбили почти вслепую и гражданские постройки. Поэтому Барни молчал. А Виолет вздрагивала и все сильнее вжималась в него от каждого взрыва где-то наверху. Им повезло. Как только затихла сирена, они выбрались из подвала. На всех этажах выбило окна. Электричество не работало. Чердак они тоже проверили — отделались лишь стеклами. Да вот как только вышли на улицу — тут и у Барни что-то екнуло в груди. Несколько домов на улице исчезли — лишь пыль оседала на завалы. Кричали люди. Что-то где-то горело. Паника. Они побежали к дому напротив, у которого плакала жена соседа. Ее лицо, одежда — все было в пыли, смешанной с кровью, может и не ее. — Там мои дети и муж! Там! Виолет — и Барни был благодарен, — обняла ту и отвела в сторону их дома, вероятно, чтобы оказать помощь. Барни же скинул пиджак, закатал рукава и с другими соседями принялся разбирать завалы. Откуда-то снизу слышались плач и голоса. Живыми вышло достать старшего сына и дочку лет шести. Муж, приятный и мягкий человек, и два мальчика были уже мертвы, когда до них добрались. Затем помог еще, чуть дальше по улице. Уже на рассвете умывшись, Барни направился по адресам своих агентов. Город стонал, полыхал и молился. С мадам Канэ все было в порядке, и часть города на другой стороне почти не задело. К сожалению, вероятно Барни потерял человека три этой ночью: от их домов мало что осталось. Да что там говорить: от целых кварталов не осталось и следа, а там даже могли и не квартироваться боши. Конечно, Барни не был военным стратегом, но что-то ему подсказывало, что если при дневных бомбардировках не всегда попадали, куда хотели, то что говорить про ночные? Не ему, конечно, нужно было рассуждать, да вот только сейчас он находился там, где все чаще и чаще будут падать британские бомбы. А может и американские. Первой ночью после бомбардировок уже погибло более полутысячи человек, и это не считая тех, за чьи жизни еще боролись доблестные медики, или чьи тела пока не нашли. Городская жизнь продолжалась, и уже через несколько дней, когда немного разгребли улицы, почти вернулась в свое обычное русло. Но в ровных рядах домов на улице Жанны Д’Арк были теперь прорехи, напоминавшие сколотые зубы у боксеров. Клинт передал весточку, что все-таки были и удачные попадания: повреждены железнодорожные пути, что осложнит снабжение Гавра и всего побережья, западнее него. А, учитывая песчаные пляжи и низкие берега, Союзники явно не просто так решили затруднить транспортную доступность в тех краях. В один из последних апрельских дней Виолет заявила, что за ней ведется слежка. Так что с курьерскими поручениями по неочевидным адресам лучше повременить, оставив лишь ее обычные маршруты. Из Лондона как раз прислали вести про небольшую новую ячейку Сопротивления, с главой которой необходимо было познакомиться Барни, потому как те желали сотрудничать. Он хотел было договориться о встрече в городском туалете на набережной, как обычно делал, но место не подходило: главой ячейки была женщина. В итоге они встретились на рыночной площади. Глава эта была сущей девчонкой, на вид даже младше Виолет. Сказала, что они с друзьями и раньше помогали разным группам, но теперь решили сами взять в руки оружие: высадка Союзников все ближе, и помощь тем явно не повредит. Говорила она это все с той самой страстью, что присуща юности. Из всего сказанного Барни понял, что ему могут пригодиться их «бойцы» — мальчишки лет двенадцати. Как раз для курьерских заданий. С одной стороны, работать с детьми было сложно, с другой — они были прыткими, быстрыми, и кто в своем уме будет устраивать слежку за мальчишками? За следующие недели Барни потерял пятерых. Они же с Виолет до самой ночи засиживались над картами, думая, как работать дальше. Необходимо было дождаться высадки Союзников и помогать тем до тех пор, пока Нормандия не будет свободной. Нужно было если не фотоснимки укреплений отсылать, то хотя бы информацию, расположение. Мальчишки, к слову, неплохо справлялись с этим, словно это была игра. Через них передавалось много засекреченных сообщений. По данным разведки почти все силы бошей были брошены в район Па-де-Кале, так как именно там они неустанно ожидали высадку Союзников. С пятого июня Барни наблюдал небывалое оживление у штабов бошей в центре. Его немецкий был не так хорош, а, если откровенно признаться хотя бы самому себе, — то просто отвратителен, поэтому он отправил Виолет доложить о подозрительных незнакомых людях, которых она как бы видела в полях, возвращаясь накануне от фермеров. Все диверсионные группы, про которые они знали, были довольно далеко. Задачей Виолет было не просто пройти внутрь бывшей гостиницы, но и задержаться там на как можно дольше, чтобы услышать больше. Еще он предложил ей попроситься там в уборную, располагавшуюся в стороне от помещения, где принимали «обращения граждан». План самого здания у них был с самого начала, но что где именно находилось предугадать на деле оказалось почти невозможно, а, сколько бы Барни ни пытался, ни внедрить своего человека, ни завербовать кого-то из сотрудников-французов так и не вышло. Хорошенько боши поработали! Виолет ушла с самого утра и вернулась крайне скоро: Союзники высадились!