Я тебе прощаю всё,
Раскололось Сансары колесо.
Держи свой путь наверх,
Пока не ушел на запад век.
Пока силуэты видны в дыму,
Пока я прошлым живу,
Шепчу заклинания рекам,
В берегах разливаясь эхом.
А. Рейнолдс
Так тебя обманывает механизм.
Обещает в рай, а увозит вниз.
Я тебя найду, только ты мне снись.
Даже там, где край.
Это стук копыт по мостовой,
И мое последнее волшебство.
Голоса, зовущие нас из книг,
На краю утра.
Е. Гопенко
К завтраку я не спускаюсь, сославшись на головную боль. Тем более, что висок и впрямь неприятно пульсирует. Я пытаюсь не думать о том, что мне предстоит сегодня, но мысли, конечно, то и дело возвращаются к ритуалу. Ближе к полудню я уже не нахожу себе места, бессмысленно мечусь в четырех стенах своей комнаты. Пытаюсь взяться за книгу, чтобы хоть немного отвлечься, но глаза машинально скользят по строчкам, а концентрация ни к черту — приходится перечитывать раз за разом, так и не уловив смысла. Я подхожу к окну и открываю его одним движением. На улице сегодня душно и мне почему-то хочется, чтобы пошел дождь. Духота с невероятной силой давит на голову, путает мысли и мешает глубоко вдохнуть. Район Чауханов такой тихий, что из звуков, доносящихся с улицы, — лишь стрекотание насекомых, да редкие голоса прохожих. Как будто дом находится под каким-то непроницаемым куполом, и здесь все застыло, замерло. Я решаю закрыть окно, но мое внимание вдруг привлекает звук подъезжающего автомобиля. Я поспешно обшариваю глазами дорогу. Дорогой автомобиль. И очень знакомый. Привычно останавливается у ворот семейства Чаухан. Затем из авто появляется знакомый водитель — в хорошем костюме и темных очках — человек Амрита. Я хмурюсь и закрываю окно. Рэйтан хотел приехать сам, но… не приехал? Тревога внутри усиливается и я ощущаю, как начинают подрагивать руки. Судорожно обнимаю себя за плечи, и делаю несколько глубоких вдохов. Разумеется, не помогает. Мне кажется, что я уже слышу звук шагов по ступеням. Затем тихие голоса в коридоре — Приянка о чем-то переговаривается с Кираном. Стук в мою дверь почему-то оказывается намного более резким и громким, чем я ожидаю. — Я спускаюсь, — даю понять, что я видела автомобиль и знаю за кем он приехал. Неожиданно слышу голос Кирана. — Отлично, хорошего дня. Удаляющиеся шаги по коридору, тяжелые и быстрые, затем звонкий хлопок — Киран опять с шумом захлопнул дверь, теперь уже свою. Он все еще обижен. Но сегодня все закончится. Сегодня мы будем знать, что нам делать дальше. И тогда я расскажу… обязательно все расскажу. Перед выходом мимолетом осматриваю себя в зеркале и понимаю, что выгляжу осунувшейся и очень усталой — бессонные ночи и переживания последних дней не пошли мне на пользу. Если повезет, то госпожа Чаухан все еще сердится и сейчас при виде меня не будет ворчать, а просто подожмет губы и промолчит. Проходя мимо двери Кирана задерживаюсь, задумчиво проводя рукой по гладкой полированной поверхности. Я не знаю, вернусь ли в этот дом прежней, буду ли той самой Амалой, что стоит сейчас перед дверью брата, не решаясь постучать. Но разве прощание не будет означать, что я не верю в благоприятный исход? Разве вправе я сомневаться в такой момент? Я прижимаюсь лбом к прохладной поверхности двери и сбивчиво шепчу о том, как мне жаль, что я снова и снова вынуждена ранить чувства Кирана. О том, что я обязательно вернусь и все объясню. И что мы непременно все вместе полетим домой. Домой. Мысли о доме ненадолго вытесняют все прочие из моей головы. Я скучаю по бабушке, по нашей небольшой квартире, по индийской лавке, по лающему на всех, кроме меня, псу с соседней улицы. Наша старая маленькая жизнь в Лондоне кажется такой далекой, такой невозможной теперь. В своей внезапно нахлынувшей задумчивости я сама не замечаю, как прощаюсь с Чауханами, киваю водителю, отвечаю что-то бессвязное на замечание Приянки о том, что в европейской одежде не пристало ехать в Калигхат и выхожу на улицу. Духота никуда не делась, а воздух, кажется, стал еще более горячим. Мой судорожный вдох резко прерывается на половине и мне с трудом удается не закашляться. Водитель молча открывает передо мной дверь в салон автомобиля. Следующие пятнадцать минут я провожу в той же глубокой отрешенности и мыслях о доме. Даже беспокойство о том, почему Рэйтан не приехал за мной сам, незаметно для меня растворяется в этих щемящих воспоминаниях. *** Амрита я обнаруживаю в саду Калигхата, в то время как двери в храм оказываются запертыми. — Прекрасно выглядишь, — по интонации слышно, что ничего прекрасного в моем облике он сейчас не находит. Кроме того, я успела разглядеть себя в зеркале перед выходом из дома. Я вскидываю брови и сжимаю губы, давая понять, что мне сейчас не до взаимных уколов. Делаю несколько шагов по выложенной камнем дорожке, пока не оказываюсь в тени раскидистого дерева. Привычное головокружение и слабость в присутствии Дубея никуда не делись, но я старательно их игнорирую, по крайней мере пока это возможно. — Где Рэйтан? — меня всерьез беспокоит его отсутствие, но голосу я зачем-то придаю почти равнодушный тон. — Вайш занят подготовкой, он будет позже. Он здесь уже был с утра. Трижды, — мрачно произносит Амрит и кривит губы. — Он обещал приехать за мной сам, — почему-то вдруг признаюсь я, слыша как в голосе сквозит обида. — Не смог, — безразлично бросает Амрит и пожимает плечами. Затем начинает медленно обходить меня по кругу, словно бы оценивая мой внешний вид. — Древнейший ритуал, священный храм, противостояние воле богов, а ты, — Дубей небрежно указывает на меня, — в странной неподобающей одежде. Тебя ничего не смущает? Когда он оказывается ближе, чем был до этого, болезненная пульсация в виске усиливается, но я не обращаю на это внимания. Меня раздражает то, что Амрит позволяет себе ехидничать, будто мы собрались здесь, чтобы обменяться шпильками в адрес друг друга. Примерно секунду размышляю о том, что умей я пускать молнии из глаз, то одна такая уже уничтожила бы Дубея на тот самом месте, где он сейчас находится. — Это имеет значение? Другой одежды у меня с собой нет, эту снять я не могу. К чему обсуждения? — стараюсь говорить спокойно и не смотреть на Амрита, который, кажется, подошел еще ближе. Опять эти чертовы игры! Ты, конечно, догадываешься о моих ощущениях, но не приближаться ко мне выше твоих сил, да? — Резонно. Быть может я найду для тебя что-нибудь в храме. Позже, — спокойный и слегка насмешливый голос звучит совсем рядом, почти над ухом, а висок просто взрывается болью. Нетерпеливо потираю больную точку пальцами и морщусь от новой неприятной вспышки. — Ты в порядке? — в голосе Дубея мне на секунду слышится беспокойство. — Хотя даже не в порядке ты бы сюда примчалась, так? Амрит бесцеремонно хватает меня за предплечье и разворачивает в свою сторону. В момент прикосновения висок пронзает жгучая боль, которая затем так же быстро стихает. Голова тем временем начинает гудеть, будто в ней поселился пчелиный рой. Но Дубея не интересуют мои ощущения, он настойчиво тянет меня к скамейке, стоящей чуть в отдалении от места, где мы беседуем. Мои ноги ощущаются ватными, колени подкашиваются и я делаю несколько неуверенных шагов. — Амала, соберись. Я тебя не понесу. И не сделаю за тебя то, что должна сделать ты, — тон Амрита какой-то странный, как будто он пытается подбодрить меня и, может, успокоить. Получается, конечно, скверно, но у меня нет сил ему об этом объявлять. — Я в порядке, — кое-как выдавливаю из себя необходимые слова. — Я вижу, — недовольным тоном отвечает Дубей и усаживает меня на скамью. Перед моими глазами все плывет, я чувствую как горлу подступает приступ тошноты. Дрожащими руками обхватываю свои плечи, поднимаю глаза и почему-то говорю то, о чем даже не планировала сегодня упоминать. — Чего ты от меня хочешь, Амрит Дубей? Почему ты помогаешь? Что за тон? Это… — я морщу нос и хмурю брови, как будто секунду назад не была на грани обморока, — забота? Или у меня тепловой удар и мне померещилось? — Померещилось, — как-то вдруг слишком грубо отрезает Амрит, которого мои вопросы, очевидно, застали врасплох. — Я тысячу раз говорил тебе об этом. Ты имеешь уши, но не умеешь слушать. И слышать. Я — всего лишь слуга и проводник воли Великой Дэви. Моя задача сейчас — помочь тебе обрести свой путь, потому что сама ты не в состоянии следовать зову, которым удостоили тебя боги. Также ты не в состоянии постичь глубокий смысл отведенной тебе роли, и я пока оставил попытки достучаться до тебя в отношении этого. Если ты хочешь услышать от меня о чем-то более приземленном и материальном, то мне нечего тебе сказать. — О, снова ты об этом. Боги, пути, предназначение, — я закатываю глаза, но тут же опускаю взгляд в пол, почувствовав усиливающееся головокружение. — Я понятия не имею о том, зачем ты задаешь мне одни и те же вопросы, — Амрит безразлично пожимает плечами. — Хочешь услышать, что я всего лишь потерявший голову от желания мужчина, мечтающий соблазнить ту, которая обратилась к нему за помощью в сложной ситуации? — Это бы многое объяснило, но не все, — задумчиво произношу я. — О, это бесконечное человеческое стремление к тому, чтобы все упростить, — с какой-то необъяснимой досадой говорит Амрит и отворачивается. Несмотря на то, что он не отходит от меня, я все же чувствую некоторое облегчение. Интересно кто тогда ты, Амрит Дубей? Хотел бы поставить себя на одну ступень с богами, но родился человеком? Досадно. Мне почему-то хочется позлорадствовать, но я некстати напоминаю себе о том, что он все же предлагает свою помощь. И ничего — по крайней мере пока — не просит взамен. — Ты тоже человек. — Я не просто человек, — в голосе Амрита звучит раздражение. — Мне нужно еще немного времени на подготовку, тебе лучше посидеть в саду. Если захочется пить, то позови моего человека, он у ворот. Впрочем, я уверен, скоро здесь будет господин Вайш. Или лучше сказать — Рита-Шива. Он составит тебе, так сказать, более приятную компанию. После этих слов Дубей просто уходит. Не оборачиваясь, не взглянув на меня. Я ощущаю укол разочарования, но не могу понять его природу. — Он говорит тебе правду, — Рэйтан садится рядом со мной на скамью, аккуратно придерживая полы белоснежного шервани. — Ты все слышал? — Не все. Но ничего из того, о чем бы не знал. Дубей считает, что ритуал приблизит тебя к Махадеви Кали, и благодаря ему ты наконец проникнешься тем, что тебе предначертано. И выберешь путь, предназначенный тебе богами. Как будет на самом деле — никто из нас знать не может. Дубей, однако, верит, что все события, которые привели нас в эту точку, произошли лишь потому, что так захотела Великая Дэви, — Рэйтан впервые говорит мне об этом так прямо, при этом его голос источает абсолютное спокойствие. В то время как мое сердце пропускает удар за ударом. — А ты веришь? Что все это, — я неопределенно взмахиваю рукой, — по воле Кали? — Не имеет значения, во что я верю, — Рэйтан печально улыбается мне. — И если это все только потому, что Кали так хочет, то что будет дальше? Она привела нас всех сюда, она разрешит тебе стать человеком? И она отпустит нас? Или что она сделает? Всех убьет? — я в ужасе замираю от собственного внезапного предположения. — Не думаю, что Великая Дэви хочет твоей смерти, Амала, — голос Рэйтана звучит мягко и успокаивающе. — Ну все, хватит! — я резко встаю со скамьи, шатаясь, но все же удерживая равновесие. — Я хотела этого! И искала информацию! Я просила помощи! В эту точку я привела нас, а не Кали! Рэйтан устало улыбается мне самой теплой из своих улыбок. Но что-то в его лице заставляет меня насторожиться. Что-то в его лице изменилось. Его глаза. Две темные обсидиановые звезды, в глубине которых застыла тревога. И страх. Черный, беспросветный, липкий страх. Я его вижу так отчетливо, как не видела еще никогда. И этот страх словно хохочет мне в лицо. Он хохочет голосом богини Кали. *** Как только я переступаю порог Калигхата, меня привычно окутывает терпкий аромат благовоний. Сегодня они какие-то особенные, с явной ноткой горечи. Смолистый запах немного туманит беспокойный разум, растекается теплом где-то в области грудной клетки. Я стараюсь дышать глубоко и ровно, постепенно ощущая, как тяжелые мысли отступают, а тело становится легким, словно сухой осенний лист. Амрит передает Рэйтану одежду, и я уединяюсь в каком-то небольшом помещении, чтобы сменить наряд на более подобающий. Сари великолепно сидит, как будто его шили специально для меня. Зеркала нет, но я как будто теперь обладаю возможностью видеть себя со стороны. Алый с золотым мне невероятно идут, и я теряю счет времени, рассматривая замысловатую вышивку на гладкой дорогой ткани. Из задумчивого любования меня вырывает настойчивый стук в дверь. — Амала, ты готова? Я в сотый раз разглаживаю несуществующие складки на своем новом наряде и открываю дверь. За ней оказывается Рэйтан, нервно сжимающий губы, бледный, словно полотно. Я искренне удивляюсь его состоянию, сейчас оно мне кажется таким неуместным в размеренной, умиротворяющей атмосфере храма. Я даже не заметила, как в этих стенах я перестала ощущать постоянный страх, а, напротив, погрузилась в какую-то приятную, тягучую эйфорию. — Я готова, — слышу свой голос откуда-то сверху, — мы можем начинать? Рэйтан кивает и протягивает мне руку. Я берусь за нее и не могу сдержать странного смешка. Затем обхватываю обеими ладонями запястье Рэйтана, подношу к губам и оставляю на прохладной тонкой коже невесомый поцелуй. Рэйтан болезненно прикрывает веки и едва заметно покачивает головой. — Я не уверен, что так лучше… — он осекается и замолкает. Потом рывком привлекает меня к себе, обнимает порывисто, крепко, отчаянно. Я приникаю к его груди, замираю, прислушиваясь к собственным ощущениям. Я совершенно не понимаю, что Рэйтан имеет ввиду, но задавать вопросы мне сейчас не хочется. — Пойдем. Ритуал. Нас ждет ритуал. Эта мысль врывается в расслабленное сознание, как отравленная стрела. Эйфория почему-то идет трещинами, рассыпается, а за ее красивым фасадом лишь мрак и отчаяние, глядя на которые я отчетливо понимаю, что не хочу, чтобы они поглотили меня. Сильное головокружение мешает сконцентрироваться на чем-либо, мир вокруг становится серым и тусклым. А потом все резко погружается во тьму. *** — Амала, очнись, — кто-то требовательно трясет меня за плечо. Я открываю глаза и обнаруживаю себя полулежащей на маленькой скамье в ритуальном зале Калигхата. Свечи, расставленные в замысловатом порядке, дрожат тусклыми огоньками, в воздухе висит легкая дымка, на каменной стене рядом с алтарем — еще одно изображение Кали. Богиня призывно улыбается мне, высунув наружу длинный алый язык и мерцая в полумраке темными глазами. Я снова чувствую прикосновение к плечу и обращаю внимание на стоящего рядом Амрита. Странно, но сейчас наша близость никак не отражается на моем состоянии. — Амала, вставай, нельзя больше ждать. Возьми себя в руки, — Дубей хмурится, голос его звучит взволнованно. Он достает откуда-то небольшой сверток ткани и начинает поспешно, но осторожно разворачивать его. Через секунду я вижу, как в его руках призывно блестит лезвие. Это ритуальный кинжал. Тот самый, который я видела на свадьбе Саны. Тот самый, которым был убит Ману. Тот самый, который во сне так невыносимо обжигал мне руку. Мои глаза расширяются от ужаса и я непроизвольно отшатываюсь от Амрита. Но он невозмутимо протягивает мне кинжал, совсем не удивленный моей реакцией. — Я не возьму. Это… это тот кинжал, я видела, — язык не слушается меня, я запинаюсь, с трудом выговаривая слова. — Я не возьму! — Тогда иди и прощайся с ним, — Дубей презрительно кивает куда-то в сторону алтаря. Я устремляю взгляд в этом направлении и замечаю там Рэйтана. Несмотря на белые одежды, он почти незаметен в полумраке и дыму благовоний. Рэйтан стоит, сложив руки на груди и закрыв глаза, его лицо кажется очень спокойным и безмятежным. В моей груди тугим комком ворочается страх. Я отступлю в последний момент? Не смогу? Не справлюсь? — Черт с тобой, Амрит Дубей, — рычу я сквозь зубы. Мгновение, и кинжал уже в моих руках. Только он совсем не обжигает, не причиняет дискомфорта, вместо этого ложась в ладонь так, будто был создан специально для меня. Я смотрю на Рэйтана, окутанного серой дымкой и делаю шаг, потом еще один, затем еще. Тело снова приобретает несвойственную ему легкость, голова гудит, но приятно, успокаивающе, дыхание выравнивается, становится глубоким и расслабляющим. Время замедляет ход, и дорога к алтарю, кажется, занимает у меня не меньше нескольких десятков минут. Когда я оказываюсь рядом с Рэйтаном, то свободной рукой касаюсь его локтя, и он открывает глаза. В свете свечей его лицо уже не кажется таким бледным, темные волосы красиво обрамляют заострившиеся скулы, в глазах застыл какой-то странный, неестественный блеск. — Что мне делать? Как это должно быть? — почему-то я не слышу звука собственного голоса. — Опустись на колени, — губы Рэйтана беззвучно шевелятся, а его голос звучит внутри моей головы. Он притягивает меня ближе и слегка нажимает на мои плечи. И мы почти одновременно опускаемся на колени. Все происходит так медленно, что я ощущаю себя не участником событий, а сторонним наблюдателем, способным заметить любые, даже самые мельчайшие детали происходящего. Например, я отчетливо вижу, как Амрит несколько раз обходит ряды свечей, взмахивая руками. Огоньки тянутся за ним, словно заколдованные, а потом уменьшаются, почти гаснут, чтобы через секунду снова разгореться с новой силой. Амрит что-то говорит, но я не разбираю слов, но явственно вижу его сосредоточенное лицо, тонкую полоску губ, легкую испарину на лбу, облепленном прядями разметавшихся в беспорядке волос. Свечи вдруг разгораются так сильно, что в зале становится светло, словно днем. В этот момент богиня Кали, изображенная на стене, как будто просыпается. Он обводит взглядом ритуальную комнату и с довольным видом кивает, останавливая свой взгляд на мне. Затем она запрокидывает голову и зычно смеется, сотрясаясь всем телом. Ожерелье из голов на ее шее глухо постукивает, низкий зловещий смех разносится по всему залу и мне вдруг мерещится, что я тоже смеюсь вместе с ней. Мгновение, и из моего горла действительно начинается вырываться хохот, больше похожий на хриплые рыдания. Я не могу остановиться, не могу заставить себя замолчать, вскидываю руки и сталь в правой ладони призывно блестит, рассекая воздух. Я в ужасе застываю, ощущая как по моим щекам прокладывают дорожки горячие слезы. Свет от свечей постепенно тускнеет, Кали замолкает и снова пронзительно смотрит на меня, застывшую с выставленным перед собой кинжалом. Она протягивает ко мне руки, которые почему-то сейчас оказываются пусты. В углах помещения уже клубятся знакомые плотные тени, постепенно расползаясь, растекаясь, захватывая все больше пространства, погружая зал в тяжелый, вздрагивающий полумрак. Моя кровь, моя плоть. Моя. Моя. Созданная, чтобы быть моей. Сделай это. Сделай. В сознание врывается знакомый шепот, и тело пронзает судорога, заставляя выгнуться в спине. Мои глаза расширяются, а пальцы с еще большей силой врезаются в рукоять кинжала. Я разворачиваюсь в сторону Рэйтана, который все это время безучастно наблюдает за мной. — Я ее слышу, она говорит со мной, — сухие губы беззвучно шевелятся. Ответом мне служит спокойный кивок. — Она просит сделать это. Еще один кивок. — Я не могу, — против моей воли вырывается вместе с рваным выдохом. И тогда Рэйтан делает то, о чем я бы никогда его не попросила. Он мягко обхватывает запястье той руки, в которой я судорожно сжимаю кинжал, прилагает небольшое усилие и направляет острие себе в грудь. Я осознаю, что совсем не ощущаю прикосновений к своему телу, что все происходящее как будто происходит не со мной, я просто заперта в этом чужом неподатливом теле. Боковым зрением я замечаю Амрита. Он стоит немного поодаль в темном углу зала, почти полностью поглощенный черными тенями, и взгляд его направлен в нашу сторону, а на лице застыл неподдельный ужас. Мы что-то делаем не так. Ты что-то делаешь не так! Рэйтан! Узкая бледная ладонь перемещается с моего запястья на побелевшие костяшки напряженных пальцев, на рукоять. Затем к ней присоединяется и другая ладонь. Рэйтан делает несколько глубоких вдохов. Он смотрит прямо мне в глаза и я в ответ смотрю на него, тело вдруг обретает чувствительность и боль пронзает руку, удерживающую кинжал. Нет! Нет! Нет! Я не могу кричать, я не могу даже открыть рта. Я сотрясаясь в беззвучных рыданиях, но рука с кинжалом остается неподвижна — ее удерживают ладони Рэйтана. Затем он слегка отводит кинжал от себя. Я явственно вижу отчаянный страх, плещущийся в его глазах. Они непривычно расширяются, прежде никогда раньше я не видела такого яркого проявления эмоций на этом почти всегда спокойном и бесстрастном лице. Рука с кинжалом начинает движение. И я не могу этому помешать. До того неестественно медленно текущее время, теперь ускоряет свой ход в десятки раз. Я хочу закрыть глаза, но в моей голове звучит рвущий душу на части шепот богини. Смотри. Смотри. Смотри. Я чувствую, как лезвие кинжала устремляется вперед, все дальше и дальше, легко преодолевая преграды в виде слоев ткани, а затем и упругой плоти. Моя ладонь ощущает сопротивление, ее потряхивает от напряжения. Но Рэйтан с силой направляет кинжал, не давая возможности отступить. Узорная ткань белоснежного шервани пропитывается кровью, непривычно темной, почти бурой. Рэйтан с удивлением смотрит вниз, на свою грудь, и его руки вдруг расслабляются и разжимают рукоять, вместе с моей ладонью, лежащей на ней. — Мне больно. И это… моя кровь, — вдруг как-то странно, даже по-детски удивляется Рэйтан и поднимает взгляд на меня. Я отдергиваю руку от рукояти кинжала, словно от огня. — П…получилось? — шепчу я пересохшими губами. Рэйтан хмурится и тянет руку к моему лицу. Рука дрожит и не слушается. Он прикасается тыльной стороной ладони к моей щеке, потом поглаживает скулу, подбородок, невесомо касается шеи, большим пальцем дотрагивается до уголка губ. Я тянусь к этой неожиданной ласке, хочу поймать его пальцы губами, но… рука его падает плетью. И он сам падает на холодный пол. И лицо его стремительно приобретает пугающий мертвенно-серый оттенок, а по скулам бегут мелкие сеточки трещин. И густые темные тени хохочут из углов. И разом гаснут все свечи, погружая ритуальный зал в кромешную тьму. *** Я не знаю сколько проходит времени, пока я как безумная зову Рэйтана и мечусь по темному пространству, не осознавая своего местоположения в нем. Мне кажется, что это длится бесконечно долго. Потом я вижу едва заметный огонек свечи впереди. — Рэйтан? — шепчу сдавленно. Огонек приближается и я вижу испуганное лицо Амрита. — Где Рэйтан? — Я не знаю, Амала. Вставай, нам нужно идти. — Я никуда не пойду, — всхлипываю и поднимаюсь на ноги, слегка пошатываясь, — и ты никуда не пойдешь. Пока мы его не найдем. — Взгляни, — вдруг как-то неожиданно громко произносит Амрит и опускает руку со свечой к полу. Совсем рядом с алтарем, в каком-то серебристо-сером песке поблескивает лезвием ритуальный кинжал. Внезапная догадка осеняет меня. Я отшатываюсь от места, где лежит кинжал, хватаю Амрита за руку и с силой разворачиваю к себе. — Он.. что? Он? — У него не было ничего своего. Оболочка, сознание, мысли — все принадлежало Махадева Шиве. Я полагал, что ритуал позволит ему разорвать связь, но сохранить хоть что-то, — Амрит хмурится и еще раз бросает долгий взгляд на кинжал. Я взрываюсь яростью, словно она долго копилась и росла во мне и вот, наконец, получила выход наружу. Мне хочется уничтожить здесь все: изображение Кали на стене, Амрита, весь этот чертов храм. — Ты знал, что так будет?! Признайся! Ты знал?! — мой голос отражается от стен зала и гремит, словно гром. — Будь ты проклят вместе со своей чокнутой богиней!! Будьте вы прокляты! Пламя свечи в руке Амрита крупно дрожит и почти гаснет. Я вслепую бросаюсь к месту, где, как мне кажется, находится выход из зала. Во тьме я спотыкаюсь обо что-то, это что-то со звоном отскакивает от моей ноги. Я останавливаюсь у стены, а потом иду вдоль нее к выходу, но не могу его отыскать. Амрит догоняет меня, пытается схватить за руку, но я с силой бью его по ладони. В полумраке я слышу шорохи и приглушенное шипение. Мне начинает казаться, что кто-то хватает меня за ноги, что-то обвивается вокруг лодыжек тугими узлами. В сознание снова врывается шепот Кали. Теперь ты моя. Принадлежишь мне и этому месту. Жрец поведет тебя. Он тот, кто будет рядом. Он. И я. Но я не хочу ее слушать. Я наконец нахожу выход и бегу через сеть незнакомых коридоров и помещений, как будто заранее зная дорогу. Бегу без оглядки. Бегу прочь. Перед глазами наконец появляется выход из храма. Тяжелый засов поддается с трудом, но я все-таки справляюсь. Мне кажется, что за мной гонится стая адских гончих, а ступни уже горят от их разъяренного дыхания. За массивными дверями храма — глубокая ночь и желанная прохлада. Я не могу понять сколько прошло времени с момента, как начался ритуал. Я поспешно бегу по ступеням Калигхата, смутно отмечая про себя, что город как будто замер в ожидании чего-то. Площадь перед храмом неестественно безлюдна, на ней нет ни единой живой души. Но мне все равно. Я должна бежать. Прочь. Как можно дальше от этого места. В какой-то момент я оступаюсь и почти кубарем скатываюсь с крутых ступеней. Чьи-то руки поднимают тотчас же меня, и привлекают к горячей, сильной груди. Я утыкаюсь лицом в складки ткани и ощущаю знакомое головокружение, потом легкий приступ тошноты. Я знаю, что это Амрит, но сил на сопротивление не остается. Я судорожно облизываю губы, и во рту появляется металлический привкус крови. Пытаюсь упереться руками в грудь Дубея, но мои жалкие попытки не могут заставить его перестать прижимать меня к себе. Рыдания рвутся из моей груди, и я задыхаюсь, пытаясь их заглушить. А потом они все-таки прорываются наружу, сотрясая все мое тело. — Успокойся. Я не хочу тебе зла. Успокойся, Амала, — шепчет Амрит, слегка склонившись к моей голове. Я ощущаю его горячее дыхание в своих волосах. — Ты знал, ты все знал с самого начала! Вы хотели его убить, вы его убили! — мои глухие крики полны отчаяния и боли. — Отпусти меня! — Нет, — твердо отвечает Амрит, но все же чуть ослабляет хватку. Я пытаюсь резко вывернуться из сильных рук, но освободиться не получается. — Нет, — еще раз повторяет мой пленитель, а затем спокойно продолжает. — Я ничего не знал, Амала. Я клянусь тебе. Я исполнял волю Великой Дэви, но я не знал каков будет финал. Никто не мог знать. — Ты лжешь — шиплю я злобно, еще раз с силой дергаясь в объятиях Амрита. — Клянусь тебе, — запальчиво произносит он. — Я знал лишь, что тебе ничто не угрожает, иначе бы не позволил... Амала, Рита-Шива не мог не знать на что идет. Он нарушил порядок ритуала, заставив тебя довершить начатое. Он понимал, что это может повлиять на исход. Память вдруг услужливо подбрасывает свежее воспоминание: глаза Амрита, наполненные диким ужасом. В тот самый момент, когда он видит, как Рэйтан самостоятельно направляет мою руку с кинжалом. Когда он видит, что я этого не хочу. — Нарушил порядок, — зачем-то повторяю сквозь всхлипы секунду назад произнесенные Дубеем слова. — Он знал, что так будет? — Если кто-то из нас и мог что-то знать, так это он. Я не хочу думать о том, что Рэйтан знал, к чему нас приведет такое грубое нарушение правил ритуала. Я не хочу думать о том, что он хоть и любил меня, но сделал участницей своего такого странного и безрассудного… самоубийства. Я вся сжимаюсь от этих мыслей, я не хочу, чтобы они проникали в мое сознание, отравляя его. Рэйтан никогда не смог бы так поступить. — Я не верю тебе. Я никому не верю. Отпусти меня! — дергаюсь еще раз, уже понимая, что это будет безуспешная попытка. Амрит напрягается и с шумом выдыхает. — Ты должна остаться здесь. Тебя избрала Махадеви Кали. Твоя жизнь тесно переплетена с ее, после ритуала эта связь усилилась. Ты не сможешь убегать вечно, — Амрит склоняется к моей голове и произносит следующие слова уже гораздо тише. — Я буду рядом. Никто не сможет причинить тебе боль. Больше никогда. Останься, прошу тебя. В этот момент, повинуясь какому-то странному порыву, Амрит размыкает объятия, и пытается заглянуть в мои глаза. Но мой взгляд полон всепоглощающей злости, я хотела бы убить его этим взглядом, но не могу. Я стремительно отстраняюсь от Дубея и делаю несколько шагов назад. — Я ненавижу тебя, ненавижу Кали, ненавижу Индию. Даже если бы кто-то сказал мне, что мой рейс до Лондона потерпит крушение, я все равно поднялась бы в салон этого самолета, — последние слова я с яростью выплевываю из себя, чтобы донести наконец до Амрита, что ничто на свете сейчас не способно убедить меня остаться. Я ожидаю чего угодно: высказанного презрения, гневного крика, новой попытки меня удержать, но Амрит Дубей просто стоит и неотрывно смотрит на меня. В его глазах — палитра противоречивых эмоций, но среди них нет тех, о которых я предполагаю. Даже после того, что я сказала. — Иди, — в его голосе звучат разочарование и горечь. — Уходи, Амала. И никогда больше сюда не возвращайся. А потом он разворачивается и уходит вверх по ступеням. В Калигхат. Туда, где и должен быть. Его походка какая-то странная: нетвердая и шаткая, как будто он смертельно устал. Я несколько секунд в смятении наблюдаю за его удаляющейся фигурой. Внутри что-то болезненно сжимается, и я не без усилий разворачиваюсь лицом к площади. На ней по-прежнему нет ни души. Не обращая внимания на испачканный и в некоторых местах рваный наряд, на острую боль в бедре и плече, на отсутствие обуви и сбитые ноги, я иду вперед по вымощенной мелким камнем дороге. Прочь от Калигхата, прочь от всего того, что со мной здесь случилось. *** Взлетно-посадочная полоса мокрая от дождя. Самолет делает неловкий разворот, затем еще один. На земле эта огромная стальная птица кажется такой неуклюжей, такой беспомощной. После недолгого маневрирования самолет наконец останавливается, а из динамиков слышится бодрый голос пилота. Он объявляет, что экипаж готов к взлету. Начинается движение по прямой. Я задвигаю шторку иллюминатора и пытаюсь занять удобное положение. Слышу, как крупные капли дождя барабанят по обшивке самолета. Закрываю глаза и опускаю руку в карман. В нем измятый листок — записка из прошлой жизни. Стихи для Амалы, которой больше нет. Салон самолета с грохотом сотрясается, реагируя на каждую неровность взлетной полосы. Гул в ушах постепенно усиливается. Где-то на первых рядах звучит сигнал вызова стюардессы. Я касаюсь руками тонкой бумаги, как будто в попытке проверить, чувствую ли я еще что-то. Ничего. Пальцы сжимают бумагу в плотный комок.