Something There

      Кедры в дремучем лесу рыдали от горя; несколько их собратьев упали на землю с оглушительным грохотом. Ветки и массивные обломки коры брызнули по сторонам, и вой зелёных гигантов заполонил густую атмосферу ночи. Во главе всего этого стоял Аказа, твёрдо упирающийся ногами в землю и заслоняющий человеческую женщину. Он с такой чудовищной силой сжал правую руку в кулак перед собой, что несколько костей треснули и раскололись, прежде чем сию же секунду срастись заново. Его пронзительные двухцветные глаза распахнулись настолько, насколько это было возможно, наполнившись бесспорным оттенком ярости, которой он не чувствовал уже очень давно. Сжатые губы скрывали стиснутые до скрипа зубы, а выражение лица превратилось в гримасу незамутнённого желания убить. Вены, вздувшиеся у него на висках, шее, плечах, руках и ногах, почти пульсировали от резкой жажды крови и боя, о которой прошлое нашёптывало ему с практически ядовитой фамильярностью. Он лишь единожды обернулся, и то, только для того, чтобы взглянуть на женщину за спиной. При виде её, так нелепо растянувшейся на лесной подстилке, залитой кровью, изо всех сил пытающейся вернуть дыхание в подобие нормы и зажимающей рваную рану от укуса на руке, внутри Аказы произошёл новый сдвиг, чего он не мог понять, и чувство абсолютной жажды крови, уже и без того переполняющее, с агрессивным гулом забурлило в нём, и только усилилось, стоило его пристальному взгляду пересечься с её — затравленным и влажным от слёз. Он не сказал ничего. Он просто позволил взгляду задержаться на ней на несколько секунд, после чего снова вернул внимание на то, что было перед ним. Ему не нужно было использовать слова, чтобы она поняла — его молчание сказало ей о многом. Дальше, чуть впереди, среди обломков коры, листьев и луж крови, стояла безголовая фигура. Тело демона, которого Аказа отшвырнул со своего пути, пошатнулось, слепо цепляясь руками за ближайшие толстые ветки, чтобы не упасть. Постепенно кости, плоть и мышцы начали нарастать на верхушке позвоночника, восстанавливая образ нормальности, которого демону кедров в настоящее время не хватало. Как только демон поднялся из-под обломков, Аказа бросился вперёд; от силы его нечеловеческого рывка земля у него за спиной раскололась. Глубокая червоточина опасно разверзлась всего в нескольких метрах от истребительницы.   — Третья Высшая! Сколько интересных визитёров у меня сегодня! — хмыкнул демон заново отросшим ртом. — Твои кулаки бьют точно в цель! Интересно, чем я обязан такой чести? Однако к тому времени, когда демон кедров восстановил свои бездонные синие глаза и всю голову, Аказа уже безмолвно наблюдал за ним. Единственная деталь, которую тот смог разглядеть в одном из высочайших демонов, стоящим перед ним, — это стремление к абсолютному уничтожению в отмеченном кандзи взгляде. Устрашающее зрелище мгновенно стёрло ухмылку с его лица. С ослепительной скоростью Третья Высшая вытянул левую руку вперёд, обхватив его шею почти так же, как демон кедров удерживал человеческую женщину чуть ранее, с одной лишь разницей в том, что его движение подпитывалось невероятным всплеском силы и гнева. Однако он умерил свою огромную силу, убедившись, что пока не превратит шею низшего в кровавое месиво. Затем он отвёл правый кулак назад и безжалостно впечатал его в лицо демона изо всех сил, которые только смог собрать в одном ударе. Вслед за костяшками плотно сжатого чернильного кулака Третьей Высшей из того места, где только что была голова демона, вырвались кровь, осколки костей, изуродованная плоть и ошмётки мозга. Без всяких колебаний при виде брызнувшего в стороны алого дождя, Аказа отвёл кулак назад и взмахнул правой ногой, безжалостно ударив обезглавленного демона в грудь. Удар отбросил демона далеко вперёд облаком тумана из крови и костей, и множество падающих деревьев послужили следом его ужасающего полёта. Хотя земля дрожала от нескончаемой какофонии обрушивающихся на неё древесных тел, Аказа оставался непоколебим и невозмутим. В ту же секунду, когда он отправил демона пересчитать остатками тела впереди растущие кедры, Аказа рванулся вперёд, следуя за ним. Безголовое тело демона снова пыталось подняться с лесной подстилки среди кедрового кладбища, а в его грудной клетке зияла огромная сквозная рана. Тёмная кровь и плоть скопились под ним и смешались с грязью и травой, окрасив всё в багряный, но он упорно вцепился в землю, помогая себе встать. Третья Высшая не собирался давать ему такой шанс. Настигнув изуродованное, но постепенно регенерирующее тело, Аказа вонзился ногами по обе стороны от извивающегося окровавленного червя и мгновенно приступил к избиению демона кедров, казалось бы, нескончаемым шквалом ударов — каждый хранил в себе всю его мощь. Где бы его взгляд ни выхватывал начинающую восстановление плоть, срастающиеся кости или смутно формирующиеся черты лица, Аказа без угрызений совести позволял кулакам опуститься и уничтожить то, что возникло. Каждый удар, который он наносил демону, был сильнее и злее предыдущего. Только сейчас он нарушил своё молчание — звериные рыки рвались из его горла, питаемые ядом яростных, мимолётных воспоминаний и отголосков забытых эмоций.   От каждого удара, сталкивающегося с месивом, бывшим когда-то телом демона, земля под ногами Аказы трещала. Удар за ударом два демона погружались всё глубже и глубже в разверзающуюся дыру, пока не остались в кровавой чаше, сотворённой руками Третьей Высшей Луны. Аказа не понимал, что с ним происходит. Эта всепоглощающая ярость, которую он ощутил в себе, подавляла; никогда она не казалась ему настолько личной и врождённой. Он не знал эту смертную девчонку лично, пробыл с ней всего одну ночь, но, обнаружив её в руках этого низшего демона, Аказа ощутил, как по венам потёк расплавленный камень. Ему казалось, что сердце вот-вот вырвется из груди, он слышал его гулкие удары, отдающиеся в ушах, чувствовал пульсацию вен, и единственным способом унять всё это, как подсказывал ему инстинкт, было уничтожение демона, посмевшего дотронуться до этой женщины, которую Аказа так нечаянно взял под свою опеку. Только когда демон превратился в невнятное, мерзкое месиво, Аказа заставил себя остановиться. Однако на этом его гнев не утих. Отдавшись во власть бушующего внутри потока, он схватил груду из плоти и обломков костей обеими руками, пока демон пульсировал и подёргивался в процессе исцеления. Когда Аказе удалось твёрдо ухватить расползающуюся в руках массу, он поднял тело и вышвырнул его из созданного им бассейна на искусственную поляну, — брешь, образовавшуюся на месте павших кедров, в которую тут же заглянула любопытствующая ночь. Тело демона взлетело вверх с невероятной скоростью, продолжая исцеляться даже в столь стрессовой ситуации. В воздухе его голова обрела прежнюю форму, и торс постепенно последовал за ней, заполняя изодранное кимоно и хакама. Однако он регенерировал слишком медленно, чтобы уклониться от мощного удара Аказы, ожидавшего его на твёрдой земле. Подобно жуткой игре в тэмари, Третья Высшая встретил падающего демона ударом ноги, снова запустив его спиной в новый массив визжащих, рушащихся кедров. Место, в котором они находились, быстро превратилось в новую поляну в густом лесу. На этот раз, пока тело демона прокладывало очередной путь, который тут же заполнял лунный свет, Аказа оставался на месте, у земляной чаши. Его кулаки были полностью покрыты алым и крепко прижаты к бокам, наполняясь подпитываемой адреналином жаждой крови, пока глаза неотрывно следили за демоном. Аказа внимательно наблюдал, как бесформенная масса медленно сползла на землю там, где демон, в конце концов, приземлился с оглушительным хрустом. Неистово шелестящие агонизирующие кедровые ветви теперь беспрепятственно выкрикивали свои последние желания ночному небу, луна была свидетелем их смерти, их последнего вздоха, отданному лесному царству. И мир погрузился в тишину. В тишине этой новой атмосферы, которую они создали, Аказа чувствовал лишь, как его кровь становится всё горячее и горячее до такой степени, которую он считал невозможной для себя. Третья Высшая знал, что демон, с которым он столкнулся сейчас, снова встанет, независимо от того, сколько раз выбивать из него подобие жизни, и от одной этой мысли сходил с ума. После нескольких минут молчания кладбище кедров потревожило движение. Из их мёртвой, увядающей коры и листьев поднялся демон, но не стоило заблуждаться насчёт его силы: единственная причина, по которой он смог встать на ноги полностью восстановившимся, заключалась в том, что Аказа позволил ему это. — Третья Высшая! К чему всё это? — не сходя с места закричал демон кедров, обнажив клинок и, наконец-то, впервые за эту ночь, встречаясь взглядом с Третьей Высшей Луной. — Я знал, что прошлой ночью ты забрал эту мелкую смертную и позволил ей жить, но подумать только, ты действительно встал на защиту такой слабачки! Почему? Ты увидел в ней домашнего питомца? Или просто приберёг на потом? Поэтому ты так зол на меня? Я посягнул на пищу, которую ты собирался съесть? Однако это кажется не в твоём характере, Третья Высшая! Ты же не поедаешь слабаков! Его никогда не заботили ранги среди демонов, как, впрочем, было и при жизни человеком. Бесспорно, он знал, что сила, навыки и ранг Аказы намного превосходят его собственные, но, откровенно говоря, всё это не имело для него ровным счётом никакого значения. Его заботило только то, насколько интересной стала эта сцена, и потенциал, сокрытый за всеми этими любопытными событиями. Однако вместо того, чтобы спровоцировать предполагаемый ответ от Третьей Высшей, его слова привели к тому, что тот разгневался ещё сильнее. Аказа рванулся вперёд и со скоростью, не видимой глазу, снова оказался перед демоном, сжимая и разжимая кулаки с однозначным намерением убить. На мгновение его непостижимый взгляд остановился на пустоте глаз демона, и Аказа ощутил чувство садистского удовлетворения от потрясения, которое, как он разглядел, наполнило всепоглощающую синюю глубину. — Ты абсолютно прав. Я терпеть не могу слабаков, и мне надоело на тебя смотреть. На этот раз демон кедров рефлекторно двинулся вовремя, чтобы попытаться заблокировать движения Третьей Высшей ударом своего клинка, но Аказа намного превосходил его и в скорости. Правый кулак Аказы инстинктивно врезался в край клинка демона, разбив металл на осколки движением Рассекателя Колоколов — приёма, который он помнил с тех пор, как стал демоном. Как только низший был обезоружен и выведен из равновесия поломкой его клинка, Аказа, не теряя времени, обрушил на него шквал ударов, за каждым из которых следовали волны рассечённого воздуха. Демон кедров принял несколько таких ударов в лоб. От импульса ударных волн, которые немедленно последовали за ними, он пошатнулся, и его тело снова разорвало, но на этот раз демон устоял. Он не мог сравниться с Аказой и знал это, но ему было плевать. Значение имели только острые ощущения от встречи с кем-то столь же интересным, как и он, и низший не хотел отступать, ведь всё складывалось так хорошо. И пока шло противостояние двух демонов, медленно расширяющих созданную ими поляну, истребительница, тяжело дыша, оставалась там, где силы покинули её. Хотя рука демона больше не сжимала ей горло, истребительнице всё равно было невероятно тяжело набрать воздуха в лёгкие. Сейчас она никак не могла использовать какие-либо техники концентрации дыхания, поэтому пламя, охватившее тело изнутри, снова принялось пожирать её заживо. Языки боли неуклонно лизали грудную клетку, распространяясь по ней, окутывая все чувства острой пульсацией всякий раз, когда она пыталась сделать вдох. Её взгляд был устремлён вперёд, отслеживая движения двух демонов, насколько это было возможно с того места, где она сидела, прислонившись к дереву, но её человеческие глаза никак не могли угнаться за их невероятной скоростью. Из-под пальцев здоровой руки, сжимающей уродливую рану, непрерывно сочилась кровь. Истребительница старалась не смотреть на это. Её кровь казалась теплее, чем она помнила. Кожа ладони и пальцев была почти горячей — даже слишком горячей. Всякий раз, чуть-чуть шевельнув пальцами, она чувствовала то, что могла только представить: как болтающиеся лоскуты кожи и плоти, оторванные от неё, смещаются и движутся под давлением ладони. От этого ощущения сердце билось быстрее, а дыхание, которое она отчаянно пыталась восстановить, становилось ещё более поверхностным и частым, опьяняя вены паникой. Она помнила это чувство. Похожее чувство охватило её, когда она старалась сохранить жизнь Кёске и Ботану после их битвы. Она вспомнила, что и их кровь тогда была невероятно горячей. Горячей. Она крепко зажмурилась при этой мысли, часто замотав головой. Нет! Нельзя сейчас вспоминать это! Она не могла позволить демону победить! Если она позволит панике и воспоминаниям овладеть собой, он получит от неё именно то, чего добивался! Ей нужно двигаться, нужно действовать! Она не могла позволить себе снова стать слабым звеном! Широко распахнув глаза, делая всё возможное, чтобы игнорировать слова, которые демон вбил ей в голову, она двинулась. Отвернув голову от укушенной руки, она начала осторожно разжимать рану. Ощущение, как кожа и плоть свободно движутся под ладонью, вызвало острый приступ тошноты, и перед мысленным взором стремительно пронеслись картинки с мёртвыми Кёске и Ботаном. Она так же стремительно отогнала их, испустив протяжный стон мучительной боли в попытке вырваться из этих воспоминаний и вернуться в настоящее, пока не увидела ещё больше фрагментов прошлого, которое не хотела переживать заново. Заставив себя продолжать двигаться, она осторожно натянула рукав униформы на окровавленную руку, чтобы не смотреть на изодранное плечо. Сдавленный крик сорвался с её губ, хотя она и старалась быть максимально осторожной, но, тем не менее, истребительница не остановилась. Она позаботится о ране позже. Как только рукав достиг запястья, а за ним последовал хаори, она, наконец, начала подниматься на ноги, игнорируя страшную боль в изувеченной руке. Взглянув на битву между Аказой и демоном кедров, она поняла, что не может вмешаться в бой. Едва ли она могла устоять перед демоном кедров в своём нынешнем состоянии, а попытайся она вмешаться, чтобы помочь Аказе, бросившись в самый разгар схватки, то только погибнет. Она здесь бесполезна, она — препятствие и отвлечение для него. Просто наблюдая за их размытыми из-за скорости движениями, ужасающими ударами, она видела, что станет нечаянной жертвой их битвы, если попытается вмешаться. Ей всё ещё было ради чего жить, поэтому она не могла позволить себе умереть вот так. При этой мысли она мгновенно перевела взгляд на груду имущества, которое демон украл у погибших жителей деревни. Каким-то чудесным образом все предметы оказались невредимы, хотя некоторые из них лежали в отдалении от кучи, вероятно, из-за упавших кедров и сотрясающих землю шагов Аказы. По другую сторону от кучи лежал упавший кедр, о который ударился выбитый из её рук клинок Ничирин. Серебряный свет луны, отражающийся от металла, вспыхнул, из-за чего она прищурилась, но не стала медлить.   Ноги понесли её к клинку ещё до того, как она подумала об этом. Руку под униформой нещадно жгло от каждого движения, и истребительница по мере сил пыталась облегчить ужасные ощущения правильным дыханием, но сейчас это по-прежнему не представлялось возможным, так что она вынужденно отрешилась от боли, положившись на остаточный адреналин и надеясь, что защитные силы организма помогут уменьшить чувствительность. Она потянулась к клинку, чтобы вместе с ним вступить в противостояние с будущим. Но, прежде чем пальцы успели коснуться рукояти клинка, Ничирин снова оказался отброшен с её пути. От резкого движения она почти впала в ступор, но, стремительно поборов его, среагировала, отступив от упавшего кедра, и встретилась лицом к лицу с ещё одним миражом Кёске. Этот заметно отличался от того, с которым она столкнулась ранее.   У него отсутствовала правая рука. На месте конечности болтались только рваные волокнистые остатки тёмного рукава хаори. Бумажные журавлики, летящие к небу, купались в багряном, отчего ткань сделалась ещё темнее. Будто он только что потерял руку, кровь хлестала из открытой раны, образовывая на земле у его ног густую лужу. Его лицо ничего не выражало. Голубые, похожие на провалы, глаза, заменившие его кофейно-карие, были широко раскрыты и, не мигая, глядели на неё. Всю правую сторону лица Кёске покрывали брызги его же крови; крупные капли медленно скользили вдоль края челюсти. — Почему ты не была такой же быстрой, когда спасала нас? Почему ты бежала, чтобы собрать вещи уже давно мёртвых жителей деревни, будто от этого зависела вся твоя жизни, но не была так же быстра, чтобы сделать то же самое для нас? Ужас исказил её лицо, ужас, от которого перехватывает дыхание. Она медленно покачала головой, пробежавшись взглядом по пугающе похожему на оригинал той ночи образу,  не в силах удержаться от того, чтобы впитать в себя каждую деталь, которую так старалась забыть. Она отступила от миража, шипяще выдохнув сквозь стиснутые зубы, но, прежде чем успела отойти подальше, чья-то рука крепко сжала её лодыжку. Она крутанулась, споткнулась о собственную ногу и панически вскрикнула, упав спиной на мягкую лесную почву. Падение выбило из неё застрявший в горле воздух, и боль вновь распространилась по всему её израненному и избитому телу, но она довольно быстро приняла сидячее положение, чтобы разглядеть то, что её схватило. Прямо у ног, крепко уцепившись ей за лодыжку, лежал очередной мираж Ботана. В его неестественном голубом взгляде плескалось обвинение, направленное на неё, а малиновая пена, выступившая у него на губах, сильно контрастировала с этим холодным, неживым цветом. Она ясно видела, что у него отсутствует правая нога ниже колена. Короткий след из его крови тянулся за ним по земле от разодранного конца штанины. — Почему ты отпустила нас? Почему позволила ему сделать с нами это? Почему ты не защищала нас до конца, чтобы мы, по крайней мере, ушли вместе? Её широко раскрытые глаза всё больше и больше наполнялись ужасом по мере того, как неумолимые воспоминания продолжали оживать в настоящем. Пальцы Ботана, вцепившиеся ей в ногу, казались такими реальными. Он тянул её сапог, стараясь притянуть ближе. От нарастающей паники она снова задышала чаще и попыталась вырваться, испуганно захныкав. Они не настоящие, они не настоящие! Они просто клоны! Они не настоящие! Пока она пыталась утешиться, другая пара рук крепко вцепилась сзади в её хаори, требуя внимания. Она быстро обернулась, оказавшись практически нос к носу с ещё одним миражом Кёске, у которого отсутствовали оба глаза. На месте их темнели пустые впадины окровавленных глазниц. — Почему ты позволила нам умереть, как собакам? Почему ты такая эгоистка? Разве мы ничего не значили для тебя? Разве мы не заслуживали жизни? Истребительница испустила крик ужаса, лягнув ползущего к ней клона Ботана и с силой двинув плечами, чтобы стряхнуть руки клона Кёске со своего хаори. Оказавшись на свободе, она быстро отшатнулась от трёх миражей; адреналин, струящийся по венам, быстро отравил её тревожно бьющееся сердце. Их нет, их нет, их нет! Однако вместо ожидаемой безопасности, она попала прямиком в объятия очередного миража, руки которого крепко обняли её со спины. Она отрывисто вскрикнула, но руки действовали, опережая мысли, когда упёрлись в мираж, пытаясь вырвать хозяйку из его хватки. Только заставив себя встать на колени, она сумела высвободиться, кувыркнувшись в сторону по пропитанной кровью грязи. Когда она снова прижалась к грубой коре кедра, то заметила, что у нового клона Ботана тоже нет глаз, как у Кёске. — Неужели ты не любила нас? Разве мы не были важны для тебя? Почему ты позволила ему поглотить части наших тел, после того, как он убил нас? Неужели мы были недостойны спасения? Клон говорил, и во время его речи из луж дождевой воды появились ещё двое. На её глазах выросли два новых миража её братьев, но у этих было несколько смертельных сквозных ран по всему телу, нанесённых демоном кедров. Уродливых отверстий в их телах было много, и сквозь каждое она отлично видела лес за их спинами. ОНИ НЕ НАСТОЯЩИЕ, ОНИ НЕ НАСТОЯЩИЕ, ОНИ НЕ НАСТОЯЩИЕ! Новые клоны Кёске и Ботана двинулись вперёд, и она снова попыталась отшатнуться, но упёрлась спиной в шершавый бок могучего дерева. Ей некуда было деваться. Её окружили. Два новых клона вдруг рухнули на землю с гулким стуком, но не остановились. Они подползли к ней, вцепились в лягающиеся ноги, не обратив внимания на жалкие попытки измученного человека бороться, и на руках подтянулись ближе, к самому её лицу. — Почему ты допустила это? — в унисон хрипели они. — Почему позволила нам погибнуть вот так? Почему ты не старалась изо всех сил? Почему не боролась, чтобы предотвратить это?   По мере каждого их нового слова всё больше и больше изуродованных миражей Кёске и Ботана появлялись из-под земли, окружая её плотной стеной. Каждый из них приближался к ней, хватал за руки, ноги и одежду, притягивая к себе, как бы сильно она ни боролась за каждый миллиметр свободного пространства. Их ногти впивались в её кожу, их бездушные глаза и пустые глазницы обвиняли её, их голоса слились в один, их кровь запятнала её грехом и неудачей. Как бы она ни боролась и изо всех сил старалась сдержать мало по малу охватывающий её животный ужас, как бы ни силилась отвести взгляд и отмахнуться от всех воспоминаний и образов из тайников своего разума, которые пыталась держать под замком, они продолжали наступать. Душить, топить в страшных воспоминаниях и столь же отвратительной реальности. — ЗАЧЕМ ТЫ НАС УБИЛА? — ПОЧЕМУ ЗА ТВОИ ОШИБКИ РАСПЛАТИЛИСЬ МЫ? — МЫ ПОГИБЛИ ИЗ-ЗА ТЕБЯ! — ПОЧЕМУ ТЫ НАС УБИЛА? — ЭТО ТВОЯ ОШИБКА! — ТЫ ВО ВСЁМ ВИНОВАТА! — НАША КРОВЬ НА ТВОИХ РУКАХ! — МЫ ПОГИБЛИ ИЗ-ЗА ТВОЕЙ САМОУВЕРЕННОСТИ! — МЫ ПОГИБЛИ ИЗ-ЗА ТВОИХ НЕУДАЧ! — ТЫ НАС УБИЛА! — ТЫ НАС УБИЛА! — ТЫ НАС УБИЛА! — ТЫ! — УБИЛА! — НАС!  Из центра толпы клонов и миражей донёсся леденящий кровь крик абсолютного, чистого ужаса. Кедры вокруг тряслись и рыдали от звука её пронзительного воя, переполненного виной, навязанной ей этой толпой безжалостных, жестоких образов. Она тонула под их волнами. Единственное, что она видела в массе тел, — это их лица, бездушные глаза, кровь, открытые окровавленные рты, рваную плоть на месте конечностей, зияющие раны, испещряющие тела; облегчения при виде всего этого не наступало. Тяжесть вины и боли постепенно становилась всё больше, заглушая звук её криков, и, она могла поклясться, само её существование тоже было приглушено для окружающего мира. — Истребительница! На этот раз её позвал другой голос. Знакомый. Несмотря на то, как глубоко её погребло под толщей вины, голос донёсся до самых глубин её существа, вибрирующе отразившись от костей и стенок черепа. Следующим, что она осознала, был сильный порыв ветра, стёрший большую часть клонов из этой реальности.  После их мгновенного исчезновения почти красивый каскад дождевой воды, бывший только что клонами её братьев, обрушился на осаждённые ими пространства. Она подняла взгляд, чувствуя, как капли падают ей на лицо, медленно смывая часть крови. Лунный свет хлынул сквозь брешь в толпе сожалений, освещая коридор, в котором она оказалась, своим эфирным сиянием, пока истребительница не смогла, наконец, заглянуть за море своих прошлых ошибок. Перед толпой из вины и сожалений стоял Аказа, пробившийся сквозь клонов, чтобы добраться до неё. Она поймала его невероятный взгляд: твёрдый, непоколебимый, и его рука потянулась к ней в тот же момент. Как будто это было для неё естественно, она протянула к нему руки — вся в слезах, дождевой воде и крови — отчаянно пытаясь ухватиться за спасательный круг, которым он стал для неё в тёмной бездне потерянных лиц и навязчивых недостатков. Посреди этого ада он нашел её — и отказался оставить. Как только их руки встретились, он крепко сжал её и притянул к себе. Одну руку Аказа быстро просунул ей под ноги, а другой обхватил за спину, крепко прижав к своей груди. Когда она почувствовала, что её втягивает в него, то изо всех сил вцепилась в похожий на жилет хаори, глядя за тем, как он поворачивается лицом к массе миражей. И когда Аказа с ней на руках влетел в толпу разномастных клонов Кёске и Ботана, она отвернулась, спрятав лицо на груди Третьей Высшей. Она больше не могла смотреть им в глаза. Она дрожала в руках Аказы — то, что ей говорили и о чём спрашивали клоны, оказалось слишком тяжёлым бременем. Обвинения, воспоминания, ошибки — она не могла смотреть правде в глаза. Даже понимая, что перед ней клоны, созданные демоном кедров, она не чувствовала облегчения, потому что каждое сказанное ими слово было правдиво. Аказа не возражал. В его объятиях она могла делать всё, что хотела. Пока она с ним, он защитит её от всего. Аказа не знал, почему, но какая-то нить судьбы связала их вместе, а раз так, то он не собирался оставлять её на милость леса или демона, из-за которого всё это произошло. Хотя клоны всё тянулись к ней, силясь ухватить за одежду или конечности, Аказа, не колеблясь, пинками уничтожал их. Огромные ударные волны, вызванные его движениями, быстро рассеяли миражи. Звук льющейся дождевой воды вскоре заполонил всё вокруг, вода впитывалась в землю с каждым уничтоженным им клоном, пока на залитой лунным светом поляне не осталось только двое: человек и демон. Аказа знал, что демон кедров, которого он только что избил до кровавой, неузнаваемой кучи, скоро начнёт исцеляться и восстанет где-то среди кладбища деревьев, и хотя он был не против ослабить его до крайности, благополучие девчонки сейчас было важнее. Если он снова вступит с ним в бой, то не сможет полностью гарантировать её безопасность перед заносчивым и наглым демоном, поэтому Аказа мудро решил перенести её в более безопасное место. Он спешно оглядел окружающее пространство, остановившись на её клинке, лежащем около кустов. Аказа понимал, что они не могли уйти без него, потому что Ничирин был её единственной защитой от ему подобных. Несмотря на то, что он знал, что однажды она потенциально может обратить этот самый клинок против него, Аказа не мог допустить её дальнейшее передвижение с пустыми ножнами. Ему не хотелось думать о том, что она совершенно беззащитна перед любым демоном, кроме него. Аказа знал, что никогда не причинит ей вреда, но этого, очевидно, нельзя было сказать ни о ком другом. Не колеблясь ни в шагах, ни в решениях, Аказа бросился к её клинку и опустился перед ним на колени, после чего опустил взгляд и посмотрел на неё, всё ещё утыкающуюся лицом ему в грудь. — Истребительница, возьми свой клинок. Быстрее. Аказа говорил кратко и отрывисто, но тон его голоса всегда таил в себе заботу, когда он говорил с ней. Она осторожно отстранилась, подняв глаза, чтобы снова встретиться с ним взглядом. Когда он смотрел с такой тревогой, что-то глубоко в ней шептало, что она может доверять ему, хотя бы немного. Она не понимала, откуда шёл этот голос, но сейчас решила последовать его советам и сделала так, как сказал Третья Высшая. Повернувшись, взглянув на свой окровавленный клинок, она потянулась к нему здоровой рукой и, подняв, неловко вложила в ножны. Как только она сделала это, Аказа стремительно двинулся вперёд, покидая место, куда их заманил демон кедров. Но когда она заметила, в каком направлении он движется и с какой головокружительной скоростью, то отчаянно оглянулась через его плечо, отыскивая взглядом кучу вещей, стремительно отдаляющуюся. — А-Аказа, подожди! Нет! Вещи жителей деревни! Я должна вернуться за ними! В ответ на её внезапный крик Аказа остановился, резко нахмурившись. Неуверенный в том, что она имела в виду, он повернулся, чтобы посмотреть в указанном ею направлении, и его взгляд мгновенно упал груду предметов, о которых она говорила. Аказа начал было поворачиваться к ней, но вдруг заметил, как демон кедров начинает выползать из остатков древесных тел. Восстановилась только верхняя часть его тела, и теперь он тащил по грязи оборванную, искривлённую и изуродованную нижнюю половину. — СНОВА БЕЖИШЬ! БЕГИ! ХА! В ЭТОМ ТЫ ПРОФЕССИОНАЛ! БЕГИ НА ТРЁХ ЛАПАХ, ПОЖДАВ ХВОСТ, ТРУСЛИВАЯ ЛИЦЕМЕРКА! ЭТО НЕ ПОСЛЕДНЯЯ НАША ВСТРЕЧА! ТЫ НИКОГДА НЕ СБЕЖИШЬ ОТ МЕНЯ! МЫ С ТОБОЙ СВЯЗАНЫ! Я ЧАСТЬ ТЕБЯ, КАК И ТЫ — ЧАСТЬ МЕНЯ! — выл демон во всю глотку, и безумная, окровавленная улыбка кривила его губы, пока пальцами он глубоко вонзался в грязную лесную подстилку, чтобы протащить себя вперёд. — ПОМНИ, ИСТРЕБИТЕЛЬНИЦА! НИКОГДА НЕ ЗАБЫВАЙ, ЧТО ТВОИ ДРУЗЬЯ И ВСЕ ЖИТЕЛИ ПОГИБЛИ ИЗ-ЗА ТЕБЯ! — НЕУДАЧНИЦА! — СЛАБАЯ! — ТРУСЛИВАЯ! — ЛИЦЕМЕРКА! Аказа низко зарычал, и всё его существо пожелало вернуться, чтобы растоптать наглого слабака, но у него на руках сжалась раненная истребительница, о которой стоило позаботиться. Мимолётного взгляда на неё хватило, чтобы понять — грязь, извергаемая пастью демона, ударила её сильнее, чем можно представить — настолько, что девчонку начало бить мелкой дрожью; пепельное лицо её легко выдавало это. Но глаза её, однако, оставались прикованы к груде предметов, принадлежащих умершим жителям деревни. Аказа хотел вернуться за ними ради неё, на самом деле хотел, но демон кедров начал регенерировать с удвоенной быстротой, и Третья Высшая не мог подвергнуть её опасности, вступив с ним в бой. Поэтому он с усилием воли покачал головой и снова устремился прочь из этого места и подальше от низшего и имущества жителей. — Мы вернёмся за ними позже. Я не рискну оставить тебя одну, пока буду заниматься им. Истребительница часто-часто замотала головой, уставившись через плечо Аказы, но его шаги стремительно ускорялись, унося её все дальше и дальше от людей, которых она снова подвела. — НЕТ! Аказа, пожалуйста! В-вернись! Я не могу! Я не могу снова бросить их! Мне нужно вернуть их ДОМОЙ! Я не могу оставить их здесь одних! АКАЗА, ВЕРНИСЬ НАЗАД! ВЕРНИСЬ НАЗАД! ПОЖАЛУЙСТА! НЕ ЗАСТАВЛЯЙ МЕНЯ СНОВА БРОСИТЬ ИХ! Крики не возымели эффекта. Её слова остались без внимания. Аказе они были нипочём, он только сильнее ускорил шаги, оставляя за собой пожитки и демона кедров. А она могла только тянуться к ним из-за плеч Высшей Луны, цепляясь пальцами за мимолётный образ, пока они полностью не пропали из вида. Но даже после этого она продолжала задыхаться в руках Аказы, издавая отчаянные крики, растворяясь в толпе обступивших их со всех сторон темнеющих кедров. Она бросила их. Её усилия снова не дали результата. История повторилась. Сколько бы она ни просила и ни плакала, Аказу не тронули её мольбы. Он ни разу не обернулся, даже не взглянул на неё. Его глаза по-прежнему были устремлены вперёд, он удерживал её крепко и надёжно. Даже когда она пыталась бороться с ним, или била кулаками по его плечам, или давила на его руки изо всех сил, которые сумела отыскать в себе — его хватка не ослабевала. Прижатая к нему, она была вынуждена смотреть, как снова оставляет всех позади. Лес быстро поглотил их, стоило Аказе отдалиться от той жуткой поляны. Темнота, созданная густыми кронами, нависла над ними, снова окутав их мраком своего древнего ночного царства. Поглощённая тьмой кедрового леса и внутри и снаружи, она обессиленно прижалась щекой к плечу Аказы, поняв, в конце концов, что он не повернётся, что бы она ни пыталась сделать или сказать, и уставилась на десятки деревьев, проносящихся мимо них с невероятной скоростью. Хотя казалось, что вещи жителей остались в более чем нескольких сотен метрах за их спинами, она всё равно видела их перед собой как наяву, глядя на деревья и не замечая их.  Она никогда не сможет вернуть этих людей домой. Безжалостные слова демона кедров и миражей погибших друзей продолжали злобным эхом отзываться в её сознании, гулко отражаясь от стенок черепа. Слова повторялись снова и снова, как заевшая пластинка. Они ударяли, били до синяков, причиняли боль, что сильнее любой физической, но вместо того, чтобы бороться с этим в утешающих руках Аказы, она почувствовала, что тонет, погружается в одну из самых страшных частей своих океанов, о существовании которой даже не подозревала. В этих холодных, тёмных, неподвижных и тяжёлых водах она ничего не чувствовала. Она чувствовала только пустоту. Как будто холод океанских вод обрушился на неё, заморозив в своих вязких глубинах. Её тело не сопротивлялось бурлящим потокам. Нет, она просто осталась в них, раскинув руки и глядя вверх, а высоко над ней шипела белая пена, удерживая её под поверхностью. Пейзаж впереди, насколько хватало взгляда, был един: лишь холодные, чёрные, тяжёлые воды, затягивающие её в бездонную пучину без права на освобождение. Она вспомнила, что хотела бы чувствовать это раньше. Она вспомнила, как разговаривала с Кёджуро во сне, рыдала ему о том, как отчаянно ей хочется разорвать связи со всеми своими эмоциями, чтобы чувствовать только пустоту. Теперь, когда она получила желаемое, страх наполнил её расколотое сердце. Несмотря на то, что сердце было раздроблено и растоптано, этот страх объединил каждый осколок, будто оно вновь обрело целостность, будто страх — единственное, с чем оно могло справиться, — и это пугало вдвойне. В какой-то момент она почувствовала, что Аказа замедлился, пока не остановился совсем среди густой древесной поросли. Мир вокруг них не производил шума, даже сверчки и цикады затихли с их появлением. Единственным постоянным звуком, который продолжал резонировать по всему лесу, был шелест листвы, но для её уставших чувств тот был практически незаметен. Найдя место, которое он счёл достаточно подходящим для отдыха, Аказа согнул колени и осторожно усадил её у подножия травянистого холма. Когда она полностью вырвалась из его рук, он на мгновение напряжённо замер перед ней, не зная, попытается ли она убежать или нет. Когда она лишь погрузилась в себя, опустив плечи и пустым взглядом уставившись на траву у ног, он позволил себе немного ослабить бдительность. Некоторое время он просто смотрел на неё, удручённую и израненную, сочувственно сжимая губы. Куда бы он ни обратил взгляд, всюду она была в крови, как засохшей, так и свежей. Её лицо и шею украшали следы порезов, плачущие алым. Её форма была ободрана и в нескольких местах разорвана, тёмная ткань стала ещё темнее от пропитавшей её крови. Руку, за которую её укусил демон, как только что заметил Аказа, снова прикрывали рукава формы и хаори. Большое кровавое пятно выступило у неё на плече, кровь стекала по руке до запястья и падала на землю. Беспокойство пронзило всё его существо, стоило увидеть её промокшие от крови рукава. Он почувствовал, что повторяется та ночь, когда они впервые встретились, и вспомнил котелок над ирори, полный кипящего лечебного чая, вкус которого она ненавидела. Всё в Аказе умоляло его действовать на тех же эмоциях и под руководством тех же мыслей той роковой ночи. Чтобы помочь ей. Чтобы облегчить её боль. Чтобы излечить. Поэтому он решил действовать в соответствии с этими чувствами и мыслями, присев рядом с ней. — Я проверю твою руку, хорошо? Я буду осторожен и постараюсь не слишком сильно задевать рану. Когда она тихонько кивнула ему, Аказа первым делом потянулся к рукаву её хаори, аккуратно закатав его, пока тот не лёг ей на плечо. Под ним обнаружился рукав форменной рубашки, липкий и мокрый от пропитавшей его крови. От этого зрелища Аказа нахмурился сильнее, резкий прилив гнева захлестнул его, стоило вспомнить причину этой травмы. Однако, не пожелав поддаваться возмущению, он мотнул головой, чтобы отогнать посторонние мысли, и продолжил. Аказа максимально осторожно подцепил рукав рубашки истребительницы и начал медленно закатывать его. С этим не возникало никаких проблем, пока скатанная ткань не достигла локтя. Чуть выше всё было в крови, и взгляду Аказы предстали выглянувшие из-под края рукава неровные, глубокие раны, оставленные зубами. Он помедлил секунду, задержав взгляд на краю укуса, после чего перевёл его на истребительницу, которая потрясённо смотрела на свою изувеченную руку. — Не смотри, — мягко призвал он. — Я позабочусь об этом, а ты пока просто поверни голову в другую сторону. Она на мгновение встретилась с ним взглядом, и в оттенках её глаз он заметил неприкрытую панику и страх. Она колебалась, переводя взгляд с него на руку, но, в конце концов, подчинилась и отвернулась. Как только она это сделала, Аказа медленно закатал остальную часть рукава так осторожно, как только мог, полностью открыв взгляду рану. Без сомнения, укус выглядел жутко. Всю кожу вокруг покрывала кровь — как свежая, так и запёкшаяся, область укуса воспалилась и несколько возвышалась над поверхностью. Приличный кусок кожи свисал с верхней части бицепса, но, к счастью, ублюдок не успел завершить начатое, так что технически всё осталось на месте.   Рана была серьёзной, хотя и не такой безнадёжной, как опасался Аказа. Он испытал облегчение, увидев, что ей не оторвали кусок руки, так что посчитал, что это хорошая новость для неё, учитывая все обстоятельства. Третья Высшая решил, что со временем и при должном уходе рана определённо заживёт, но, глядя на неё... Аказа пожалел, что не обладает целительскими способностями. Он никогда раньше так не думал. В самом деле, он был скорее бойцом, чем целителем; да и не нужно это демону, способному регенерировать. Тем не менее, глядя на эту человеческую женщину, испытывающую такую ​​сильную боль, и зная, что ей придётся ещё некоторое время страдать от полученной раны... он не мог не пожелать большего; он не мог не пожелать исцелить её на месте подобно тому, как мог исцеляться сам. Если бы Аказа мог, он бы обязательно это сделал. Увы, это был не тот случай, поэтому ему пришлось использовать те средства, которые у него имелись, а имелось в его распоряжении чуть больше, чем ничего. Его лесная хижина была далеко, деревня — ещё дальше, так что пришлось довольствоваться тем, что нашлось под рукой, пока не удастся снова пуститься в путь. Поэтому Аказа быстро скинул с плеч жилет и начал рвать ткань на тонкие длинные лоскуты, стараясь, чтобы они были примерно одинаковы. Выбрав парочку наиболее подходящих обрывков, он снова повернулся к её руке и осторожно завёл ткань ей за бицепс, взяв по одному концу в руки. — Сейчас может быть больно. Попробуй не двигаться, ладно? — предупредил он её и, получив в ответ лёгкий кивок, начал плотно перевязывать окровавленную рану обрывком своего жилета. Она тут же громко всхлипнула и инстинктивно попыталась отстраниться, но сдержалась, крепко зажмурившись. — Тсс, ты молодец, я быстро... — попытался успокоить он, параллельно стараясь быстрее закончить перевязку. Он ни разу не дёрнул и не потянул её за руку, чтобы удержать на месте. Нет, несмотря на то, как болезненно это было для неё, она замечательно справилась с тем, чтобы держать руку достаточно неподвижно, чтобы Аказа мог перевязать рану. Вскоре он закончил, израсходовав каждую длинную полоску ткани, на которые порвал свой жилет. Пепельно-розовый быстро превратился в красный, но после перевязки ей стало значительно лучше. Убедившись, что каждый узел крепко затянут, Аказа очень осторожно отстранился и решил, что рукав рубашки лучше просто оторвать, вместо того, чтобы раскатывать его обратно. Она не возражала, так что он отбросил окровавленный рукав в сторону, а перевязанную рану прикрыл более широким рукавом её хаори. — Готово. Повязка должна продержаться достаточно долго, пока не удастся найти способ обработать рану. Она медленно повернула голову, чтобы посмотреть на свою руку, ущерб, нанесённый которой, скрывала богато украшенная ткань рукава хаори. Надолго задержать взгляд на ней не удалось; изнутри поднялась волна тошноты, когда в голове возникли мысленные образы того, что могло скрываться под рукавом и перевязью. Поэтому она быстро опустила голову, уставившись на траву под ногами. Какое-то время они молчали. Истребительница не отрывала глаз от травинок, и через какое-то время прикрыла глаза, лишившиеся чего-то большего, чем их оттенки. Сидя рядом, Аказа наблюдал за ней, скользя взглядом по её чертам и изучая бесстрастное выражение, быстро вернувшееся на лицо. Было что-то в том, как она выглядела в этот момент, в утраченных чувствах и эмоциях, отчего он вдруг почувствовал крайнюю неловкость, будто был тут лишним. Ему не нравилось видеть её такой. Такое состояние истребительницы неожиданно повлияло на его сердцебиение, с неприязнью осознал Аказа. Он не очень хорошо мог понять человеческие эмоции, что заставляло задуматься, а обладал ли он вообще ими, когда сам был человеком, однако ответ на данный вопрос был для него не так важен. Важно было её нынешнее состояние, побуждающее его отыскать способ выйти из этой новой атмосферы, что так тяжело осела на плечах. Он не знал, как это сделать. В конце концов, он демон, а она человек, но Аказе было всё равно. Увидев её такой опустошённой, он захотел свернуть горы, чтобы вернуть блеск радости в её глаза или намек на улыбку, которой она никогда не одаривала его. Он не знал, откуда взялись эти чувства, но принял их как данность. Они циркулировали в нём, смешиваясь с потерянными воспоминаниями, и Аказа хотел последовать за ними туда, куда они вели его. — Прости, — в конце концов заставил он себя выговорить, и сказано это было едва слышно. — Я знаю, что ты хотела повернуть назад, но я не мог. Не то чтобы мне хотелось помешать тебе вернуть эти вещи в деревню, я просто не хотел рисковать и вовлекать тебя в бой, к которому ты не готова. Я сдержу своё слово, и мы вернёмся за ними позже, но я не позволю тебе повернуть назад в таком состоянии. Она ничего не сказала, только ниже опустила голову, и взгляд её стал ещё более отстранённым.  Хотя её губы не шевелились, а с языка не слетало ни слова, в царстве разума не прекращало диссонировать эхо. Разум говорил с ней, повторял слова демона кедров, в которых она постоянно тонула, и туманные, насмешливые образы мёртвых друзей. Во всём виновата она. С какой стороны она бы ни всматривалась в это, как бы ни переставляла слова, или сколько раз ни пыталась разобраться во всём, реальность от этого не менялась. Всё по-прежнему было по её ошибке. Это её вина, что Кёске и Ботан мертвы. По её вине демон кедров продолжает жить. Это она виновата, что жители Тацукавы каждый божий день проживают в страхе за свою жизнь Это её вина. Во всём виновата она. Вдобавок ко всему, история повторилась. Ей снова не удалось победить демона кедров. Снова она оказалась побеждена и подвергнута его милости. И снова она подвела людей, которых поклялась защищать ценой своей жизни. Её снова пришлось спасать за счёт других. Ей снова не удалось вернуть людей домой. И снова она жила, пока в руках смерти гибли другие. Чудовищная реальность поглощала её разум. Она била и немилосердно терзала её, склоняла к подчинению, пока всем, что она могла делать, не стало бесконечное повторение одних и тех же слов в гулких стенах подсознания. Она виновата. Она неудачница. Она не имеет права дышать. Кёджуро ошибся насчёт неё. Кёджуро было бы за неё стыдно. Кёске и Ботан возненавидят её. Жители деревни никогда не простят её. В своей голове, с помощью беспощадного эха, она продолжала видеть образы Кёске и Ботана. Яркие, разрозненные обрывки воспоминаний, которые она так старалась стереть из памяти, безжалостно вспыхивали внутри. Она видела их, покрытых кровью, безжизненно глядящими на занимающийся рассвет. Она видела окровавленное плечо Кёске, рваные полоски плоти, свисающие вокруг обнажённой кости там, где раньше была его рука. Она видела Ботана с вырванным коленом и ошмётками кожи на месте отсутствующей ноги. Ручьи крови вели к демону кедров, жадно пожирающему их конечности и скалящему багряные зубы. Это я во всём виновата... По мере того как эти мысли сильнее и сильнее вбивались ей в душу, со стороны сердца по телу начала растекаться мучительная боль. Оно забилось тяжело и быстро, сотрясая всё её существо. Лёгкие пытались переработать вдыхаемый воздух, но в какой-то момент дыхание стало поверхностным до такой степени, что чрезвычайно трудно оказалось его контролировать. Она широко распахнула глаза, здоровой рукой крепко сжав рубашку у себя на груди. — Это… это я во всём виновата… Хотя они оставили демона кедров далеко позади, казалось, что его рука ещё лежит у неё на горле, а когтистые пальцы впиваются в нежную плоть. Она чувствовала, как фантом каждого его пальца вдавливается ей в кожу, стискивает горло сильнее, сильнее и сильнее с каждым её движением. Она не могла побороть призрачную руку, которая казалась такой реальной. Из-за этого не удавалось сделать спасительный вздох; воздух, который она проклинала, пытаясь выдохнуть, обратился против неё, отказываясь предоставить хоть какое-то облегчение. — Это я во всем виновата!.. Всё повторяется снова, и во всём виновата я!.. Она задыхалась, дико вращая глазами и ничего не видя перед собой. Просто смотрела, потому что пока имела такую возможность. — Я позволила им умереть, я оставила их, я позволила демону уйти! Это всё моя вина! Я, я, я, я, я, Я! Я снова и снова терплю неудачи! Аказа вздрогнул и напрягся от её внезапных тревожных вздохов и самоуничижительных криков. У него самого перехватило дыхание, и он так же сильно распахнул глаза, как и она, увидев, как истребительница уходит в себя. Она вдруг отшатнулась от него, вся сжалась настолько, насколько могла, словно в попытке сделаться меньше, а то и вовсе исчезнуть. — Я не могу защитить деревню, как бы ни старалась, я просто НЕ МОГУ! Всё заканчивается одинаково! С каждой попыткой я подвожу кого-то! Я БРОСИЛА всех этих жителей! Это всё, что осталось их семьям, а Я ВСЕХ БРОСИЛА! Я убила их ДВАЖДЫ! Я не боролась с достаточной силой, я не смогла обезглавить его, и, как и тогда, меня снова спасли! Снова и снова, и снова я продолжаю спасаться за счёт других... мёртвые жители, Кёске, Ботан... Они все мертвы из-за меня! Кёске и Ботан УМЕРЛИ из-за МЕНЯ! — ОНИ УМЕРЛИ ИЗ-ЗА МЕНЯ! — П-ПОТОМУ ЧТО Я НЕ СМОГЛА СТАТЬ СИЛЬНЕЕ! — ПОТОМУ ЧТО Я СТАРАЛАСЬ НЕДОСТАТОЧНО! — ПОТОМУ ЧТО Я ТРУСЛИВО СБЕЖАЛА, ОНИ МЕРТВЫ! — ОНИ МЕРТВЫ И ПОХОРОНЕНЫ БЕЗ РУК И НОГ, ПОТОМУ ЧТО Я ИХ НЕ СПАСЛА! — ЭТО МОЯ ВИНА! — ЭТО ВСЁ МОЯ ВИНА! — ЭТО ВСЕГДА БЫЛА МОЯ ВИНА! — Я ПОЗВОЛИЛА ИМ УМЕРЕТЬ! — ВСЕ, КОГО Я ЛЮБЛЮ И О КОМ ЗАБОЧУСЬ, ПРОДОЛЖАЮТ УМИРАТЬ, И ЭТО МОЯ ВИНА! — Я МЕРЗКАЯ ЛИЦЕМЕРКА, СЛАБАЧКА, ЖАЛКАЯ, НИЧТОЖЕСТВО!  Её голос дрожал, наполненным чувством глубокого отчаяния, вины и горя. Несмотря на то, как трудно ей было дышать, как трудно было сделать вдох, она громко, тоскливо и безумно кричала в темноту леса, втаптывая себя в грязь. Опустив голову ещё ниже, она крепко закрыла глаза и отчаянно вцепилась в рубашку, изо всех сил пытаясь спрятать себя вместе со своей виной от окружающего мира. Там, запертая в собственной тюрьме, она была совсем одна. Там, в своём одиночестве, она продолжала рыдать, и тяжёлые слёзы вновь заструились знакомыми дорожками. Её хриплые, жуткие крики сотрясали сами кедры, и ей казалось, что она попала в сильный шторм в этой новой, ужасающей бездне под глухими, неумолимыми волнами. Ей казалось, что прибой с силой швыряет её из стороны в сторону в наказание. Всякий раз, пытаясь выплыть на поверхность, она видела только белую пену, над которой не было воздуха. Стеклянная стена, лежащая над поверхностью, опустилась, вжавшись в воду, и ловушка захлопнулась. Ей казалось, что она тонет под белой пеной, и будто вместо воздуха дышит ледяной солёной водой, горечью моря, в котором изо дня в день боролась за выживание, но пена и стекло удерживали её под водой, будто там ей и предназначалось быть всегда. Прибой и волны не щадили, ломали, подчиняли волю, отягощая её водой, которая вливалась в лёгкие, чтобы погрузить потом на дно этой тьмы, в пустой холодный колодец. Она была одна. Она была одна, пыталась отыскать воздух в солёной воде, которую глотала. И всё же безуспешно. Она больше не могла дышать. Она не могла дышать. Она чувствовала только удушающий страх, сопровождаемый эхом слов демона кедров, и не могла сделать вдох. В какой-то момент, посреди жестокой, саморазрушительной бури, она почувствовала, как большие сильные руки легли ей на щёки. Они обхватили её лицо тёплыми, мозолистыми ладонями, испачканными чем-то. В том, как эти руки коснулись её, в том, как они непреклонно подняли её голову, чувствовалась настойчивость. — Открой глаза. Посмотри на меня. Всё в порядке. Голос Аказы остро вмешался в эхо слов, достигнув её даже в удушающих глубинах подсознания. Не оставляя попыток сделать вдох, она послушалась. Что-то внутри подсказывало, что она действует правильно. Так что истребительница открыла глаза и поддалась его рукам. Она продолжала задыхаться, тонула под стремительными волнами, увенчанными белыми шапками из пены, но закатные оттенки Аказы оказались непоколебимей утягивающих на дно слабостей, они были переполнены решимостью поднять её на поверхность. Аказа стоял перед ней на коленях; напряжённый и обеспокоенный, он навис над ней, но не ощущался при этом столь внушительным, как демон кедров.   Нет, он казался чем-то безопасным и утешительным, словно плот, неуклонно плывущий по её бурным морям, не затронутый безумием стихии. Когда их взгляды встретились, он кивнул ей и заботливо огладил большими пальцами её израненные щёки успокаивающими круговыми движениями. — Всё в порядке. Всё это неправда. Не верь его словам. Сосредоточься на мне, ладно? Дыши. Он отвёл одну руку от её щеки, жестом побуждая делать медленные, глубокие вдохи. Рука вверх — глубокий длинный вдох, рука вниз — тихий выдох. Он сам принялся дышать расслабленно, чтобы помочь ей подстроиться под ритм, медленно втягивая воздух ртом и задерживая его на несколько секунд, прежде чем выдохнуть через нос.   Хотя всю её поглотила паника и борьба с ней, она не сводила с него глаз. Она наблюдала за ним в своей нестабильности, кивая ему и пытаясь подражать. Сначала было тяжело, она дышала неровно, неуклюже и со всхлипами, но с течением мгновений ей удалось подстроиться под его дыхание. Хотя сердце продолжало колотиться, лёгкие вскричали от облегчения — солёная вода медленно покидала их, уступая место освежающему ночному воздуху. — Вот так. Вот так, просто дыши. Ты молодец. После утешительной похвалы он снова осторожно положил вторую руку ей на щёку. Каждую слезинку, которая падала из её глаз, он вытирал нежным прикосновением больших пальцев, и ни разу их взгляды не оторвались друг от друга за всё это время. — Ты в безопасности, всё будет хорошо, я обещаю. Я позабочусь о тебе, ладно? Я буду защищать тебя. С тобой никогда больше не случится такого, я не позволю, но и ты не позволяй себе вот так поверить в его ложь. Он ведь этого и хочет. Ты никого не бросила, не подвела и не убила. Ты не неудачница, ты не лицемерка и не слабая. — Н-но ты не знаешь, Аказа, ты не знаешь... Он покачал головой в ответ на её слова, пододвинулся ближе и наклонился к ней, осторожно сблизив их лбы. Его потусторонний, невероятный взгляд пристально впился в неё, но в его глазах она не нашла ни насмешки, ни осуждения. Нет, в его глазах она нашла нежность и понимание, терпение и сострадание. В его глазах она нашла всё, чего, по собственному мнению, не заслуживала, и Аказа просто... отдавал ей это. — Дыши, — шептал его мягкий голос, и спокойное дыхание смешивалось с её неровными ритмами. — Возможно, я не всё знаю о твоем прошлом, — проговорил он. — Но мне не нужны подробности, чтобы знать, что всё это ложь. Я вижу это в тебе. У тебя сильный боевой дух, и он смешан с мягкостью, которую я часто нахожу в людях, что так прямо смотрят на меня при встрече. Я смотрю на тебя и знаю, что всё это неправда. Поверь мне, я ненавижу ложь, в отличие от него. Он нежно сжал её щеки в своих ладонях, прижавшись к ней лбом, и его взгляд смягчился в ответ на её слёзы. — Поверь мне. Поверь мне, и пусть мои слова заменят его. Ты не из тех, кто так просто пойдёт на поводу его гнусной лжи. Ты хорошо сражалась против стольких демонов и выстояла. Знаешь, насколько это невероятно для твоего вида? Ты такая хрупкая и нежная по сравнению с нами, но всё равно прошла весь этот путь, чтобы сразиться с ним и вернуть то, что он отнял у жителей деревни. Это делает тебя невероятно сильной в моих глазах. Не позволяй его лжи отнять у тебя эту силу. Она уже не просто дрожала, а судорожно тряслась. Ей казалось, что она выплакала ту самую воду, в которой океаны топили её такое длительное время, и теперь страшно устала. Она так устала плакать, но в последнее время не могла остановиться, потому что верила, что её мир рушится. Она хранила столько всего под поверхностью, столько всего скрывала от глаз окружающих, но каким-то образом Аказе удалось выдернуть эти уродливые корни из их нор. Она чувствовала себя уязвимой рядом с ним, и убивало — быть такой в чьём-то присутствии, не говоря уже о таком сильном демоне, как он, но ни одна из их реальностей сейчас не казалась значимой. Его взгляд сказал ей всё, что нужно было знать. Его слова и его молчание говорили ей о многом. Несмотря на их различия, несмотря на их реальности, он видел её. Он слышал её. Он чувствовал её. Этот демон — Высшая Луна — наполнял её столь же непредсказуемым утешением, сколь и смущением, и ужасно было чувствовать себя свободно погружающейся в это пространство, которое он создал между ними. Она поняла, что её слёзы текут свободно, когда рядом он. Словно оказавшись в надёжном убежище, она позволила этим горьким каплям течь перед ним, как позволяла себе плакать в одиночестве долгими лунными ночами. Она не знала, почему, но плакать в его присутствии было легко, как и чувствовать ужасные, пугающие эмоции, которые ранее она упорно запихивала в самые дальние глубины подсознания. С ним рядом было легко перестать притворяться сильной. Так легко. Поэтому, несмотря на то, как было страшно, она позволила себе освободиться от оков ложного чувства контроля. Она выла и плакала в его ладонях, уцепившись за них, как за надёжный спасательный круг. Глядя в его неземные глаза сквозь нескончаемый поток слёз, она отчаянно выискивала там ответы на вопросы, которые боялась задать. — Я плохой человек, Аказа?.. Она крепко сжала его руки в своих. — Я-я ведь не п-плохой человек?.. Я пыталась, Аказа, к-клянусь, я действительно, действительно пыталась!.. И подвела всех... Это значит, я плохая? П-пожалуйста, скажи мне, что я не плохой человек... Взгляд Аказы смягчился ещё более, стоило этим её словам достигнуть его ушей. Подумать только, та, которая изо дня в день рисковала своей жизнью ради слабых людей, задала подобный вопрос демону... Он понимал, что ему должно быть всё равно, что всё это не должно иметь значения для него, учитывая, чем и кем они оба являлись — но Третьей Высшей было не всё равно. Ему было совсем не всё равно. — Нет, ты не плохой человек. Он чуть-чуть отстранился от истребительницы, чтобы как следует рассмотреть её лицо. Аказа не знал её на самом деле, не знал, что звало его за этими оттенками глаз, но находиться с ней рядом казалось ему правильным — как будто именно этим он и должен был заниматься всегда. — Иметь слабости и совершать ошибки свойственно каждому. Ты человек. У людей есть слабости, как и сильные стороны. Ты рискуешь своей жизнью, чтобы защитить. Плохой человек не будет беспокоиться о посторонних, и идти на смерть ради других. Плохому человеку будет плевать. Ты не плохой человек, ты — просто человек. Человек, который старается изо всех сил. Чем больше она смотрела ему в глаза сквозь бурю своих слёз, чем больше его дыхание смешивалось и переплеталось с её слабыми вздохами, тем больше он вмешивался ей в гулкий разум своим голосом и словами, тем быстрее призрачная длань демона кедров на её горле истаивала. Дышать становилось легче, чем больше она всматривалась в его закатные оттенки. Стало легче просто существовать, когда он потёр её холодную, окровавленную кожу своими шершавыми пальцами. Стало легче отпустить, когда она позволила себе свободно погрузиться в него. В свою очередь, чем легче становилось, тем сильнее креп страх внутри неё. Она сжала его руки так сильно, как только могла, оплакивая каждую душу, которую не смогла спасти. Аказа терпеливо наблюдал за ней. Наполненный добротой, о которой и не подозревал, он ждал, пока она найдёт в себе силы. Он видел, как дрожали её губы, когда она стиснула зубы и на мгновение зажмурилась, болезненные всхлипы, издаваемые в такт её прикосновениям, практически сливались с теми, что звучали в его голове. Он не должен был знать о человеческих эмоциях. Аказа не был создан для таких, как она, но хотел быть таковым. Он хотел быть тем, в ком она нуждалась. Он хотел узнать больше о тех человеческих эмоциях, которые она дарила ему с безрассудным доверием. Он хотел знать, как обращаться с ними, хотел знать, как сделать их лучше, хотел знать, как избавиться от глубоко укоренившейся боли, пронизывающей её голос и слова, словно неумолимые шипы. Она пела ему так же, как пели старые воспоминания. Она безмолвно сквозь слёзы шептала его имя, сквозь мучительные рыдания звала его на помощь. Она прикоснулась к той части его души, о существовании которой он не подозревал, к человеку, за которого она так упорно боролась — к человеку, которого Аказа начал вспоминать после двух судьбоносных встреч. Две судьбоносные встречи, которые уже казались целой жизнью. Когда она в следующий раз открыла глаза, он снова заметил страх в сумрачном взгляде. Это был настолько глубокий страх, что Аказа видел, как он искрится в цветах её радужки, бьётся о края зрачков и сияет на белизне склер. В ней укоренился такой неимоверный страх, что Третья Высшая буквально ощущал его в слезах, капавших на его пальцы. — Пожалуйста, скажи мне, что ты не имеешь к этому никакого отношения, Аказа... Пожалуйста, скажи мне, что ты не объединился с ним, п-пожалуйста, скажи мне, что твоё исчезновение произошло не потому, что вы спланировали это, или потому, что ты собирался что-то сделать Тацукаве... ПОЖАЛУЙСТА, скажи мне, что ты ни к чему не приложил руку, Аказа… П-ПОЖАЛУЙСТА… Н-не поступай так со мной. Она ненавидела себя. Она ненавидела себя сверх той ненависти, которую считала возможной. Она не должна была позволить этому случиться, не должна была позволить себе привязаться к нему всего за одну ночь, но... его доброта коснулась частички её сломленного духа, которую она никогда никому не показывала. Демон, мужчина, чужой — вот кем он был для неё тогда. И всё же этот демон, этот мужчина, этот незнакомец помог ей высвободить те части себя, которые она поклялась унести в могилу. Он говорил с ней с нежностью, участием и добротой, которые она запретила проявлять по отношению к самой себе. Он заменил звучный ненавистный голос в её голове своим, и она не знала, почему. Она не знала, почему он так заботился о ней и почему так хотел помочь, но тот факт, что он сделал это, ужасающим образом связал их. Ей хотелось верить ему. Ей так хотелось верить его красивым словам и оттенкам заката. Ей хотелось верить, что доброта, забота и нежность действительно могут исходить от такого существа, как он. Она не хотела быть лицемеркой. Она не хотела предавать всех, за кого с таким трудом боролась. Она просто… хотела, чтобы кто-то поддерживал её так же, как он... Она хотела, чтобы кто-то говорил с ней так же, как он… Она хотела, чтобы кто-то заглушил этот издевательский голосок в голове, как это сделал он… Когда она смялась и рассыпалась в его руках, Аказа почувствовал, как от боли, которой доселе он не знал, затрепетало его сердце. Когда он встретился с её отчаянным взглядом, когда почувствовал, с какой силой она хватается за него, что-то у него в груди с хрустом сжалось. Она так... искренне боялась услышать его ответ. Он не почувствовал боли от её вопросов; для неё было нормально спрашивать такие вещи и так бояться, ведь создание, сидящее с ней рядом, являлось демоном. Нет, Аказе просто было больно видеть, насколько она сломлена. Насколько потеряна. Насколько одинока. — Клянусь, — на выдохе ответил он, снова сталкивая их лбы. Аказа прикрыл глаза, до краёв наполнившиеся состраданием, показывая, насколько честен с ней сейчас. — Я не имею никакого отношения ко всему этому. Я клянусь, что никогда не объединялся с ним и не буду впредь, клянусь, что не причинял вреда жителям Тацукавы. Ты можешь мне доверять. Доверься мне, и я докажу, что твоё доверие оправдано. Облегчение, охватившее её после этого, оказалось настолько сильным, что она смогла лишь глубже погрузиться в его ладони и удержать глаза открытыми. Она чувствовала, что выплакала ему свои океаны, выплакала солёную воду, плещущуюся в лёгких, которые, наконец, заполнил живительный воздух. Аказа принял каждую каплю её бушующих морей, без колебаний стёр их, заменив щедрыми нежностью и вниманием. Он единолично заставил демона кедров замолчать и заменил его своей особенной добротой, он успокоил плеск белой пены, под которой она барахталась, пока из-за поверхности не появился он. Как будто для него не существовало прозрачного стекла над водами, он увидел её, похороненную в глубине, и решил протянуть руку, невзирая на то, что сам мир противился этому. Она знала, что неправильно раскрывать душу перед демоном, но Аказа отнёсся к ней с добротой. Он отнёсся к ней хорошо, и ей хотелось верить, что она сможет ответить тем же. — П-пожалуйста, — сморгнув туманную пелену слёз, попросила она, — обними меня, Аказа... Он не колебался. Услышав просьбу, он отстранился ровно настолько, чтобы можно было заключить её в объятия. Помня о травмах истребительницы, он обвил руками её талию, присел в более удобное положение, и, сделав это, потянул её на себя, пока она не оказалась у него на коленях. Когда Аказа почувствовал, как её руки крепко обхватили его шею, а голова легла на плечо, он скользнул одной рукой к её затылку, чтобы утешительно погладить по спутанным волосам. Среди успокаивающих волн Аказа обнимал её, подставив плечо, чтобы помочь облегчить огромный вес, который она постоянно безмолвно носила в себе.