Ватанабэ Кёске
Ватанабэ Ботан
Герои Тацукавы
Она долгое время внимательно вглядывалась в линии кропотливо выгравированных кандзи под пристальным взглядом луны. Она сидела перед братьями с тех самых пор, как вечерние сумерки сменились ночной тьмой, но за всё это время не проронила ни слова. Тишина в голове оглушала, и она не могла заставить себя облечь мысли в слова. Ей казалось, что резкое, а иногда и болезненное биение сердца говорило за неё, пока она смотрела на место упокоения своих самых дорогих друзей. Она знала, что должна заговорить, но стоило открыть рот, чтобы попытаться, в голове становилось совершенно пусто. Поэтому она просто наблюдала за братьями под аккомпанемент постепенно стихающих звуков дневной жизни деревни, пока Тацукава не погрузилась в сон. Она знала, что скоро ей придётся уйти. Ещё многое предстояло сделать, и хотя она уже давно обесчестила свой клинок, она знала, что этой ночью ей придётся ещё раз положиться на его силу. Правая рука, что уже некоторое время сжимала в кулаке рукоять, решительно напряглась. Этот клинок снова станет её спасением. Невзирая на то, что всё в ней умоляло наконец отпустить себя, она осознавала, что не может умереть сегодня. Ей нужно пережить ещё несколько восходов — по крайней мере, пока она не сможет вернуть Кёске и Ботана домой, к их родителям. Их подвески тяжело давили на грудь, даря успокоение и защиту. Это последние частички Кёске и Ботана, которые у неё остались, и будет правильно вернуть их домой, поскольку сами братья уже обрели свой последний приют. Это решение навсегда останется в её сердце и разуме, до конца её дней. В тот день, когда братья скончались, она… не смогла заставить себя оставить их там, дожидаться, пока незнакомцы унесут их так далеко от неё и так далеко от дома. Бесспорно, Корпус и Какуши относились к истребителям как к собственной семье, но всё же… Она понимала, что не должна самостоятельно принимать такое решение, но, будучи единственной, кто мог тогда сделать хоть что-то, она предпочла похоронить их в Тацукаве, а не с другими погибшими истребителями в месте, окутанном воспоминаниями о потусторонней войне. Здесь, в Тацукаве, Кёске и Ботана знали и любили. Здесь они были не просто цифрами в списке или лицами из толпы. Их троица прочно связала себя с жителями деревни, и связи эти останутся навсегда. Это место казалось им домом вдали от дома, пока они были ещё живы, наполнены теплом, любовью и счастливыми воспоминаниями, которые причудливо сплетались с постоянной борьбой и душевной болью… Тогда это казалось единственно правильным выбором, и она по сей день придерживалась его. — Однажды, — наконец сказала она тихо и со всей нежностью, нежнее трепета крыльев ночного мотылька, — когда всё, наконец, закончится, и я верну ваши подвески домой, я приведу сюда ваших родителей, чтобы они смогли оплакать вас. Я уверена, они хотели бы познакомиться со всеми людьми, которых вы любили и защищали здесь… Лёгкая, гордая улыбка изогнула её губы. Она осторожно отпустила рукоять клинка и обхватила ладонями подвески, прижав их к своему трепещущему сердцу словно в неосознанной попытке спрятать от всего мира. — Я точно знаю, что они чрезвычайно гордятся вами обоими, — прошептала она, и её глаза затуманились. — Но представляете, насколько сильнее они будут гордиться, когда я расскажу им о наших совместных путешествиях? О-они б-будут… так горды. Резко выдохнув сквозь стиснутые зубы, она подняла лицо к небу и часто заморгала. Мутные слёзы покатились по щекам, но она быстро дёрнула рукой, чтобы стереть их. Затем она закрыла глаза и вытерла их насухо, не позволяя внутреннему омуту выплеснуться в такую особенную ночь. — Они будут самыми гордыми родителями в мире и будут рассказывать всем о том, какие замечательные у них сыновья… — выдавила она, в конце концов, и как только вновь обратила взгляд на место упокоения братьев Ватанабэ, торжественная улыбка сменилась хмуростью. Ещё несколько минут она оставалась в тишине, сопровождаемой отдалённым шелестом кедрового леса. Она знала, что должна идти, знала, что не может больше медлить теперь, когда кедры снова игривым шёпотом зовут её, но было невероятно трудно заставить себя отойти от друзей. Это не только причиняло боль, но и погружало всё глубже и глубже под чёрные воды одиночества, ставшие почти привычными с тех пор, как ушли братья. Несмотря ни на что, ей нужно было двигаться. Она знала, что должна продолжать прорываться вперёд. Завтра никого не ждёт; завтра готовит для неё место и время, которых она должна достичь. Она встала на ноги, преодолевая давящую на плечи тяжесть, которая неистово силилась заставить её опуститься обратно. Из-за рядов надгробий и сохранившихся заборов она видела высокие и могучие кедры, окаймляющие близлежащий лес. Озорно танцуя с ветром, они снова пели и шептали её имя, трепеща листвой, как и каждую ночь. Они тянули к ней свои ветви, снова желая поприветствовать истребительницу в тёмном царстве, скрытом между корой и листьями. Были ли кедры друзьями или просто насмешливыми зрителями её мучений, она по-прежнему не была уверена. Но она твёрдо знала, что судьба и будущее ждут её во глубине их владений, и каждую ночь кедры с ветром отправляют свой зов, пока она не вернётся к ним. Сегодняшняя ночь ничем не отличалась от предыдущих. — Я обещаю, что верну вас домой, мальчики, — прошептала она, оторвав взгляд от кедров, чтобы в последний раз взглянуть на братьев. Положив руки на надгробия, по одной на каждое, она с нежностью провела большими пальцами по их поверхностям, как если бы проводила ими по щекам ребят, ставших ей семьёй. Если бы она закрыла глаза, то сумела бы солгать себе, что действительно прикасается к живым благодаря теплу, которое камни впитали с течением дня. Даже если оно никогда не сравнится с настоящим, это всё равно утешало. — Как только мы завершим нашу миссию, я верну вас домой, — твёрдо повторила она, как только открыла глаза. Ещё на несколько секунд её взгляд и руки задержались на надгробиях братьев Ватанабэ, и она, наконец, оторвалась от них. Чтобы не повернуть обратно, она стремительно двинулась по вымощенной камнем тропы, ведущей к выходу из кладбища. Однако, подойдя к деревянным воротам, она не смогла удержаться от необходимости обернуться, чтобы взглянуть на них в последний раз, и намёк на скорбную, горестную улыбку тронул её губы, а пальцы сжались на рукояти клинка. — Я люблю вас… Прошептав в ночь эти последние слова, она покинула обитель утраты и двинулась к хихикающим кедрам, которые так нетерпеливо ждали её возвращения. Хотя сердце сжималось от боли, она больше не оглядывалась назад. Этого не требовалось. С ней были подвески её братьев, и с их компанией она будет бороться изо всех сил, чтобы дожить до рассвета. Она поклялась в этом себе и всем, о ком заботилась и за кого боролась. Остановившись перед знакомой границей кедрового леса, она позволила себе бросить взгляд на впечатляющую высоту зелёных исполинов, прежде чем вернуть всё внимание безграничной тьме, скрытой глубоко внутри. Она стояла и смотрела в темноту; тишина в голове давила, и ноги, наконец, самостоятельно понесли её вперёд, навстречу с неизвестным.***
У леса своё понятие о времени. Она не знала, сколько бродила по лесу с тех пор, как ступила в обитель хихикающих кедров, но казалось, что прошли часы. Время текло совсем не так, как за пределами зелёных навесов. Секунды, минуты и часы, будто замирали или растягивались, исчезая и сливаясь друг с другом, пока реальность не обрела эфемерность. По тропам, по которым она когда-то волочила ноги, медленно минуя дерево за деревом, она теперь шагала с прямой спиной и новообретённой решимостью. Клинок больше не болтался бесполезно на бедре, а наоборот, плотно лежал в руке, готовый ко всему, что ждало её в безграничных владениях древнего леса. Ей никогда не приходилось долго бродить в ожидании встречи с очередным демоном, прячущимся среди деревьев, до странных событий той ночи, когда она встретила Аказу. В прошлом она почти ничего не могла сделать, чтобы приглушить восприятие демонического роя, который окружал её всякий раз, когда она ступала между могучими шершавыми стволами. Почти осязаемое, непоколебимое в своей злобе присутствие, вспомнила она, будет ощущаться всё явней по мере продвижения. Пародия на жизнь в этом переполненном жутком зверинце кипит и ночью, и днём. Эти кедровые леса за легкомысленным хихиканьем и весёлым шёпотом, среди коры и листьев скрывали орду злобных тварей. Широкие, непроницаемые крыши, раскинувшиеся над неподвижными стволами так далеко, насколько хватало взгляда, сделали лес идеальным убежищем для гудящего улья. Из-за этого каждый день был борьбой за выживание для народа Тацукавы и любого другого невинного невежественного путника, сделавшего неудачный выбор, решив прислушаться к соблазнительному зову кедров. Одно лишь количество тварей, населявших густую, неумолимую листву, было равносильно количеству муравьёв в одном отдельно взятом муравейнике, и эта истина позволяла без преувеличения назвать проблему Тацукавы заражением. Тем не менее, сегодняшняя атмосфера совершенно не соответствовала атмосфере зловещих лесов, которыми правили демоны. И по скольким грязным тропкам бы ни ступала её нога, сколько невысоких холмов она ни миновала, чем глубже она погружалась в чащу, тем более уединённым становился лес. Вместо знакомых отзвуков ночных шорохов и хищного смеха она слышала тишину. Время от времени, конечно, заводили свою песню цикады и стрекотали сверчки, поддерживаемые случайным шелестом вздрагивающих под налетевшим ветерком листьев, но кроме всего этого её единственным спутником оставалась густая тьма. Другими словами, она ничего не чувствовала. Ничто в лесу не отзывалось своим существом в её костях, как она привыкла. Мозг не пел и не пульсировал, предупреждая о том, что на неё ведётся охота, сколько бы она ни бродила в этом скрытом мире. Демонов, что преследовали и хохотали над её неминуемой смертью всего несколько ночей назад, не было ни видно, ни слышно. Они не ощущались. Это было странно. Как и в ту ночь, когда она встретила Аказу, истребительница приготовилась идти через лес в сопровождении огромного количества демонов, следящих за каждым её шагом. Она ступала по тусклым дорожкам, не убирая руку с клинка, готовая пролить кровь, как только возникнет необходимость, которая так и не наступила. Она была совершенно одна. Она шла, шла и шла, касаясь свободной рукой новых деревьев, которых раньше не встречала, взглядом скользя по незнакомым холмам и незнакомым навесам из листьев, но каждый пройденный километр оказывался бессмысленным. Как бы далеко она ни прошла или скольким новым дерзким кедрам безмолвно ни представилась, лес снова и снова отзывался ей совершенно обыденными, но смутно тревожными звуками природы. Она забрела так далеко, но безрезультатно, что уже не знала, где находится. Впрочем, это её пока не волновало. Она чувствовала, что эти мирные ночи, ставшие подарком для Тацукавы, вернули жителям давно утраченное чувство безопасности, которого им так не хватало, однако только усугубили её беспокойство. Демоны, окружившие деревню, не могли исчезнуть за одну ночь, как могло показаться. Должно быть, случилось нечто, что вызвало их отсутствие, нечто серьёзное, однако она сомневалась, что это сулит жителям что-то хорошее. Она не знала, что именно ищет, и не знала, что ей суждено найти внутри кедровой обители, чтобы получить ответ на свой вопрос, но понимала, что эту ночь должна закончить с чем-нибудь весомым. Хотя конечная цель путешествия казалась неоформленной, у неё имелась парочка небольших зацепок, которые вели её, и одной из них, над которой она сейчас размышляла, была Аказа. Она не знала, что представляет собой головоломка под именем Аказа. Она не знала, какое место он занимает и какую роль во всём этом играет, и от мыслей об этом становилось не по себе. Тем не менее, она только укрепит свою роль лицемерки, если решит игнорировать его присутствие или возможное влияние на изменения, коснувшиеся Тацукавы после их случайной встречи. Этой ночью она надеялась отыскать его снова, как и в тот роковой ранний утренний час. В тот вечер, когда она потратила последние силы, чтобы ступить в распростёртые объятия смерти, она отыскала его на рукотворной поляне, спрятанной в лесу. Чудом она нашла его в море упавших кедров и голодных демонов, руководствуясь лишь сомнительными слухами, распространявшимися между жителями деревни. Она помнила все те ощущения, которые вызывало одно лишь его присутствие. От разлитой в воздухе силы вибрировали кости и заходился пульс — пугающий оркестр с барабанным боем пел в её ослабленном теле, пробуждая каждый нейрон; это навсегда отпечаталось на её личности и, что бы ни случилось, ей не забыть. Присутствие Аказы невозможно было проигнорировать, даже попытавшись. Одно только его существование алкало признания окружающих, независимо от ранга. В каком-то смысле он был неизбежен. Она бы заметила, если бы он был рядом. Она бы ощутила дрожь от его присутствия, волнами набегающую на тело. Однако она ничего не чувствовала. Собственное тело безмолвствовало. Аказы нигде не было. Свыкшись, наконец, с этой мыслью, она остановилась у подножия небольшого холма, прижалась спиной к ближайшему кедру, который так любезно подставил ей плечо, и решила отдохнуть несколько минут, чтобы подумать. Если она не сможет найти Аказу сегодня вечером, будет ли это означать, что он и впрямь не имеет никакого отношения к проблемам Тацукавы? Оборвёт ли его отсутствие в лесу любую возможную нить, связывающую его как с нападениями, так и с ворохом вещей, оставленных на виду для жителей деревни, как насмешка над никчёмностью их жизней? Или оно знаменовало приближение наихудшего? В конечном счёте, если причина всего в нём, пусть даже частично, его уход будет означать только то, что она позволила ему уйти. Он поиграл с ней и сбежал, не оставив ни следа, но, вполне возможно, оставив неведомые ужасы для неё и народа Тацукавы, только и ждущие своего часа, чтобы прорасти и распространиться. Однако был и вопрос о второй её зацепке: самой первой вероятности, которая пришла ей в голову, когда они с Намбой говорили о предметах, найденных в лесу. Она не знала, какая из двух вероятностей пугала её сильнее. По мере размышления о ситуации, её сердцебиение участилось, агрессивный набат стучал о стенки грудной клетки, пока по всему телу не распространилась острая боль. Разум снова обрёл раздражающую громкость, когда она почувствовала, что погружается в грохочущие волны, с которыми так долго боролась. Прибой будто отступил, чтобы собрать силы и после обрушиться на неё всей своей мощью, и она понимала, что не готова к этому испытанию сейчас. Однако она не оставила борьбу, дабы удержать голову над волнами, хватая губами воздух и цепляясь за жизнь, которая билась в ней благодаря любви и заботе тех, кто её окружал. Почувствовав, что тревога начала медленно подтачивать самообладание, она резко мотнула головой и обеими руками схватилась за подвески, лежащие на груди. Крепко прижав их ровно напротив сердца, чтобы ощутить, как встречаются лихорадочный грохот, спокойный нефрит и гладкий жемчуг, она сумела устоять на ногах. Она не могла позволить себе снова погрузиться под белую пену. Сделать это равносильно признанию себя ослабленной добычей перед любой тварью, скрывающейся в лесу. Разочарованная собственной неуверенностью и ненавистью к себе, она раздражённо и громко фыркнула в ночной воздух, крепко сжав подвески в руке. Соберись. Ты знала, на что идёшь, когда решила продолжить. Нельзя вечно убегать от ответов. Сосредоточься на жителях. Сосредоточься на Кёске, Ботане и Кёджуро. Сосредоточься на родителях Кёске и Ботана, на своих друзьях, которые ещё сражаются с теми же демонами, что и ты. Сосредоточься на людях, за которых стоит бороться. Она кивнула в ответ на собственные утверждения, рассеянно сканируя взглядом окружение. С очередным поворотом головы её на долю секунды ослепила вспышка, маленькая, но яркая. Она замерла, заметив это, и распахнула глаза, сразу же почувствовав, как мелкие волоски на шее встают дыбом. Без колебаний она выпустила из рук подвески и обхватила рукоять клинка. Медленно повернув голову в том же направлении, она отследила источник бликующей вспышки. Она прищурилась, пытаясь разглядеть, откуда он исходит, не ослабевая бдительность, даже заметив, что луч остаётся совершенно неподвижен, тем самым исключая возможность внезапного нападения. Ещё через мгновение она поняла, что блеск исходит от разлапистого куста, растущего у подножия одного из кедров в нескольких метрах от неё. Несколько секунд она просто смотрела на куст широко раскрытыми глазами, не смея сделать вдох. Она не могла понять, что именно отражало лунный свет в её направлении, и хотя было понятно, что предмет недвижим, нельзя было забывать о возможности того, что за ним скрывается что-то злонамеренное. Она ни за что не могла рисковать ложным чувством безопасности, точно не сейчас, погрузившись почти в самое сердце тёмной бездны леса. В конце концов ноги понесли её вперёд, снова будто бы обретя собственный разум. Сегодня она не могла позволить себе слишком много размышлять о своих решениях. Каждая секунда была на счету, решающей в её деле, поэтому она позволяла собственному телу делать то, что оно желало, невзирая на тревожный голосок в голове, пищащий о потенциальных опасностях впереди. Осторожно, бесшумно ступая по мягкой лесной подстилке туго зашнурованными сапогами, огибая опавшую листву, чтобы её внезапный хруст не мог разрушить повисшую тишину, она двинулась вперёд. Рука до побелевших костяшек сжимала рукоять клинка, но была тверда и непоколебима. Почти немигающим взглядом она снова и снова осматривала куст по мере приближения к нему. Наконец, остановившись прямо перед покрытыми листвой ветвями, она молча присела на корточки. Чуть двинувшись из стороны в сторону, она отметила, что блик остался на прежнем месте, и восприняла это как знак продолжать движение. Свободной рукой она принялась осторожно раздвигать гибкие ветви, пока не увидела нечто, не принадлежащее лесу. Украшенный гребень. Судя по всему, он был сделан из искусно вырезанного дерева и украшен цветочным узором. Весь гребешок был покрыт краской, а центры цветков венчали мелкие жёлтые хрустальные жемчужины. Он был простым, но прекрасным в своей простоте. В груди заскрёбся мрачный страх, смешавшийся с сочувствием, когда она разглядела гребень. На секунду отпустив рукоять, она осторожно вынула наполовину скрытый в земле предмет, позволив ветвям вернуться на свои места. Не вставая с колен, она отряхнула вещицу от налипшей на неё перегнившей и остро пахнущей лесной почвы, стараясь никоим образом её не повредить. Несмотря на то, что в нескольких местах краска, покрывающая гребень, была заметно потёрта, и в нём отсутствовала пара зубцов, он всё равно блистал былой красотой. Он не был сделан из самых роскошных материалов, его не покрывали самые дорогие и яркие краски, но поразительная детализация, где каждая выпуклость и выступ вдоль резьбы были проработаны со всем тщанием, недвусмысленно намекали, что изделие выполнено с большой любовью. Она предположила, что тот, кто создал этот гребень — и кто им пользовался — глубоко дорожил этой вещью и тем значением, которое она, должно быть, для них имела. Если ход её мыслей был верным, то почему гребень оказался погребённым в лесной чаще? Сердце пропустило удар ещё до того, как у неё в голове успела оформиться мысль, а тело автоматически вскочило, до боли сжав в кулаке гребень. Быстро и внимательно оглядевшись под аккомпанемент отбивающего дробь сердца, она, конечно же, в конце концов, заметила всплеск пурпурного, покоящегося на ветвях кедра чуть впереди. Тело снова двигалось само по себе, когда она сунула гребень в один из карманов, хотя на этот раз её шаги были быстрее. Сухая листва под ногами жалобно хрустела, но истребительница больше не обращала на это внимания. Значение имел только пурпурный оттенок, подчёркивающий зелень кедра. Добравшись до дерева, она поняла, что наткнулась на тёмно-фиолетовый пояс оби — тонкий, скорее всего принадлежащий мужчине. Его не украшали никакие узоры, лишь две тонкие жёлтые линии, идущие по всей длине ткани сверху и снизу. Это был скромный оби, который явно носил человек, ведущий столь же скромный образ жизни — скорее всего, сельский житель. Присмотревшись внимательнее, она заметила несколько длинных разрывов вдоль ткани и обтрёпанность хлопка по краям. От бушующего в крови адреналина у неё начали подрагивать руки. Оторвав, наконец, взгляд от оби, она сразу же наткнулась им на другой предмет, валяющийся на земле совсем неподалёку. На этот раз ей даже не нужно было приближаться, чтобы распознать предмет. Это была детская игрушка. Потрёпанный плюшевый кролик, когда-то белоснежно-белый, а сейчас испачканный перегнившей листвой. Его плюшевый животик и мордочку покрывали бурые пятна. При виде его у неё в жилах застыла кровь. Подняв взгляд в попытке рассмотреть дальнейший путь, она различила всё больше и больше предметов, разбросанных между деревьями. Она отследила их расположение так далеко, как только могла, и поняла, что они пугающей тропой манят её ещё сильнее углубиться в лесное царство. Всё это время я была не одна, забилось в голове, и она бросилась по тропе потерянных вещей, змеящейся вглубь чащи. Ей уже было всё равно, насколько громким эхом по притихшему лесу отзывались её шаги; её заботило только то, что она должна собрать все до единого предметы, которые только отыщет на этом страшном пути… Подняв окровавленного плюшевого кролика, она забрала так же кандзаши, а затем и детскую погремушку. Потом были гэта, хаори, женский оби, бамбуковая корзина, омамори, детский свитер, складной веер, ленты для волос, деревянная игрушечная фигурка тигра и многое другое. Тяжело было нести всё это, но иначе она не могла. Проносясь между кедровыми стволами, она изо всех сил старалась не выронить ни одной подобранной вещи. Она воспользовалась найденной бамбуковой корзиной и сложила в неё как можно больше предметов, включая гребень, лежащий в кармане. Всё остальное, что не влезло, она крепко прижимала к себе, не смея оставить хоть что-то. Когда взойдёт солнце, ей нужно вернуться в Тацукаву с каждым из этих предметов, независимо от того, что дожидается её во тьме. Их семьи заслуживали того, чтобы они вернулись домой, как Кёске и Ботан, хоть и не так, как хотели бы их родные. Оставить любую из этих вещей в лесу означало бы буквально оставить невинного жителя деревни. При виде каждого предмета, что попадался ей на пути, в голове возникало лицо его возможного хозяина. На самом деле, она не знала, кому могла принадлежать любая из этих находок, но всё равно представляла стольких людей, которых встречала в деревне. У них всех были жизни, любовь, страсти, желания, симпатии и антипатии, и столько много других замечательных человеческих эмоций и реальностей, которые старательно играли на её ржавых душевных струнах с нежностью и любовью, отдающей болью в самой глубине существа. Оплакивали ли их близкие их так же, как она оплакивала Кёске, Ботана и Кёджуро? Просыпались ли они каждый день, молясь хотя бы об одной минуте, проведённой вместе с ними? Видели ли они их в обыденных уголках мира и лелеяли прекрасные воспоминания, омрачённые теперь мрачным разочарованием? Помнили ли они их голоса и запахи, и страшились ли неизбежно потерять их в жадных пальцах времени? Впитывались ли их слёзы в ткань подушек, которые они обнимали во сне? Желали ли они раз за разом никогда не покидать этих снов, потому что в них они снова были вместе? Эти вопросы не требовали ответов. Она всё и так знала. Да. Да, да, да, да, да!.. Истребительница точно знала, что они чувствовали то же, что и она, говорили то же, что и она, желали того же, чего желала она. Это чувство нескончаемого горя въелось в неё настолько сильно, лично, как и во всех них. И она понимала как никто, что возвращение даже небольшой частицы потерянных близких может помочь исцелить то, что никто исцелить уже не надеется. Во что бы то ни стало, чего бы это ни стоило, она должна вернуть этих людей домой. Метаясь от предмета к предмету, она в какой-то момент почувствовала, что на кожу и форму падают капли воды. Она даже не заметила, как пошёл дождь, но факт его появления показался ей странным. В небе не было никаких признаков тяжёлых чёрных туч, указывающих на приближающийся ливень или бурю. И вообще, небо последние несколько дней и ночей, включая сегодняшнюю, было практически безоблачным. В глубине души она понимала, что этот неожиданный дождь не был нормальным явлением. Несмотря на тревожное ощущение, что происходящее ей знакомо, она ни разу не заколебалась на своём пути, не позволила удержать себя зловещей лёгкой мороси, просачивающейся сквозь густые кроны. Звуки капающего дождя всколыхнули жизнь в лесу, но не замедлили истребительницу, а наоборот, только побудили ступать быстрее. Чем больше предметов она собирала, тем чаще по ней били капли, но дождь так и не перешёл в проливной. В лучшем случае его можно было посчитать летним, пришедшим остудить землю, но она знала, что лучше не верить, будто в нетронутых каплях таится невинность. Форма постепенно начала прилипать к коже, а капли дождя скапливались на прядях волос, пока те не потяжелели, прилипнув к вискам. Всё, что она подобрала, постепенно промокло, но важнее всего было то, что эти предметы, наконец, снова оказались в надёжных руках. Тропа закончилась на коричневом химо. Не секунду она замерла, пытаясь определить, какого шага от неё ждёт вор теперь. Корзина, как и руки её, были переполнены всевозможными находками. Должно быть что-то ещё. Если это дело рук одного и того же демона, и это действительно конец цепочки украденных вещей, то ей оставалось только предположить, что поблизости должна быть куча других предметов… С дотошным вниманием она исследовала пространство вокруг себя, сосредоточив на этом всё внимание. Пробегая взглядом по каждой мельчайшей детали деревьев, кустов и опавших листьев, в конце концов она заметила синюю детскую туфельку, выглядывающую из-за зарослей колючего кустарника. Её легко было не заметить, почти полностью скрытую за ветвями и листьями, но яркий цвет этой туфельки помог различить её в неверном свете — почти как если бы ребёнок, которому она когда-то принадлежала, тянулся к ней, чтобы вернуться домой, к родителям. Она сразу же потянулась за ней, как наяву слыша детский голосок, зовущий на помощь. Приблизившись, она поняла, что это последняя подсказка. Между высокой кустарниковой порослью, на груде намеренно собранной листвы словно на постаменте лежала гора вещей. Оглядев шокирующее количество предметов, составляющих эту кучу, истребительница ощутила, как под тяжестью дождя опускаются плечи. Ей никак не унести всё это за одну ходку… Если она хочет вернуть всё это в деревню, то нужно как-то отметить местонахождение кучи и вернуться за ней в надежде не потерять указатели и не заблудиться на обратном пути. Уже сейчас она понимала, что легко это задание не выполнить. Было совершенно ясно, что эти вещи собрали здесь намеренно, чтобы сегодня вечером она отыскала их все, и когда неожиданно дождь стих, истребительница поняла, что так просто в Тацукаву ей вернуться не позволят. Когда последние капли упали на неё с взволнованных крон, она положила всё, что несла в руках, в найденную кучу, а рядом поставила бамбуковую корзину. Стоило рукам освободиться, она инстинктивно потянулась к клинку Ничирин и вынула его из ножен. Для лучшего захвата она сжала его и второй рукой, выставляя перед собой. Кости завибрировали, резонируя с мышцами и бегущей по венам кровью. Адреналин снова вскипел в ней. Она шире распахнула глаза, сжимая рукоять клинка, и медленный вздох сорвался с её губ. Это не Аказа. Что-то совершенно иное. Она признала эту истину, реальность своего положения, столь же ужасающую, сколь и постыдно утешающую. Подспудно она надеялась, что Аказа не имеет никакого отношения к мучениям Тацукавы, особенно после их недолгого, но поразительно тёплого взаимодействия, но если вором, который оставил ей эту очевидную приманку, был не он, то открывалась определённая возможность — возможность, которая по сей день гибельной дрожью сотрясала её тело. Шорох за спиной насильно вернул её в действительность, но тело опередило мысли, развернувшись лицом к демону, встречи с которым было уже не избежать. Он возник среди коры и листьев. Спокойно, с высокомерной уверенностью в своих шагах он вышел из темноты. Демон, забравший жизни Кёске и Ботана. Глаза его были подобны огромным бездонным впадинам глубокого синего цвета и не имели зрачков, плавающих на поверхности этой бездны — бездушные. Тёмно-карамельную кожу твари испещряли чёрные отметины, напоминающие ветвистые росчерки молний. Эти похожие на шрамы линии сильнее всего выделялись на его лице; крупное их скопление злобно захлёстывало левый глаз. Волосы у него были густые и нечёсаные, но несмотря на это, перехваченные лентой в хвост, который, как она знала, ниспадал демону до самых лопаток. Он был совершенно сухим, несмотря на только что прошедший дождь, но этот факт её не удивил. Демон был облачён в простую одежду, состоящую из традиционного чёрного кимоно и серых хакама. Из-под брючин выглядывали чёрные таби под надёжно привязанными к стопам соломенным вараджи. На поясе он носил ножны с катаной. Он совершенно не изменился с их последней встречи. Стоило их взглядам встретиться, ухмылка притворного дружелюбия расцвела на его губах, как сорняк, корни которого — набухшие вены — ползли к краям лица, выступая из-под поверхности кожи. — Боги, какое счастье снова видеть тебя, дорогая! Как давно ты в последний раз удостаивала меня своим присутствием? Она ещё шире распахнула глаза, когда звуки его каркающего, хриплого голоса отозвались в сердце неудержимой дрожью. В горле мгновенно образовался тугой узел, перекрывающий доступ кислороду, но истребительница не доставила ему удовольствия распознать, какую реакцию его появление у неё вызвало. Отринув страх, она крепче стиснула рукоять — до боли, до побелевших костяшек. Снова ощутив под ногами твёрдую землю, она крепче вонзила в неё стопы и заслонила собой имущество мёртвых жителей деревни, дабы встретиться с демоном лицом к лицу. Всё время шагая по этому страшному следу, она знала, что её заманивают в ловушку, но твёрдо намеревалась выбраться из неё с вещами погибших. — Молчишь? Неужели не помнишь? — Он шагнул вбок, небрежно опустив правую руку на рукоять клинка. — Хм… ты, кажется, не была так одинока во время нашей последней встречи, как сегодня вечером. Почему же сейчас ты совсем одна? Твои друзья бросили тебя? В ответ на собственный вопрос он испустил приправленный мрачным весельем смешок. Она не ответила на злую насмешку. Не позволила себе. Он не заслуживал никакой эмоциональной реакции с её стороны, как бы трудно ни было сдерживать жестокую бурю, разыгравшуюся внутри. Не дождавшись от неё реакции, демон только шире улыбнулся. Зловещая улыбка расползлась по его лицу, демонстрируя ряды острых зубов, которые до этого он прятал за тонкими губами. — Ну же, скажи что-нибудь! В чём дело? Я так сильно пугаю тебя? Или ты разочарована, что встретила здесь меня, а не Третью Высшую? О, мне понятны твои растерянность и разочарование, честное слово. — Твоё присутствие — ничто по сравнению с присутствием Аказы. Его мощь не забыть, в отличие от твоей заурядности. Вас невозможно спутать. Это краткое заявление быстро стёрло с лица демона ухмылку. Она сменилась выражением глубокой злости, уродливо рассёкшей его лоб морщинами. — Миленько, — выплюнул он. — Так вы с Третьей Высшей друзья? Странный выбор для тебя, учитывая обстоятельства. Тем не менее, — он снова ухмыльнулся, — я не жалуюсь. Проведённое с ним время, кажется, придало тебе сил. Всего несколько ночей назад ты была такой откровенно подавленной, шлялась тут, ожидая, чтобы кто-нибудь тебя прикончил. Какое в этом удовольствие? Я скучаю по прежней тебе, по той, которой удалось спастись от меня. Не знаю уж, что Третья Высшая сделал, но очень надеюсь, что этого хватит, чтобы вернуть твой прежний задор. Он усмехнулся, медленно пройдясь языком по острым зубам. — Тебе понравились подарки, которые я оставил? Я отобрал их из своей личной коллекции специально для тебя! И выбор оказался правильным! Но, боюсь, мы оба понимаем, что так просто ты их не возьмёшь. Если хочешь забрать их… Он стремительно воздел руки, обратив ладони к земле, согнув пальцы, словно в судорожном спазме. От этого движения в воздух поднялось несколько луж, оставшихся после аномального дождя. Огромные капли быстро начали уродливо изменяться, пока не превратились в водяные копья. — Тебе придётся за них сразиться и отдать мне то, ради чего я сюда пришёл! Дождевые копья метнулись в неё, но истребительница оказалась быстрее. Она уже сразилась с ним однажды, поэтому знала, чего ожидать. Доверившись инстинктам, она стала быстро двигать кистью, в которой сжимала клинок, так что каждое копьё, метившее в неё, разлеталось брызгами. Одновременно она старалась не упускать глумливо кудахчущего демона из виду. Хотя копья были рождены из воды, его особое демоническое умение заключалось в создании миражей из дождя, реальных настолько, насколько это возможно. От силы, с которой очередное копьё с оглушительным звоном разбилось о Ничирин, она чуть отступила, но не дрогнула. Напротив, только отразив первый залп копий, она резко переместилась, чтобы отвести тварь подальше от вещей погибших жителей. Пока она бежала, он создавал из своего дождя новые копья и швырял их вслед стремительному пути истребительницы, и смех его становился всё громче с каждым её взволнованным движением. Благодаря её скорости, копья вонзались в грязь, пусть и на волосок от пяток. — Раз ты такой дерзкий и смелый, сразись со мной своим клинком! — взревела она, бросаясь на него, как только вторая очередь копий прошла мимо цели. Остановившись перед ним, она упёрлась ногами в размокшую почву и сделала выпад, чтобы у неё появился слабый шанс ударить его по ногам в попытке помешать. Увы, он оказался хитрее. Демон мгновенно обнажил свой клинок после её требования, и мечи встретились с оглушительным лязгом прежде, чем истребительница успела добраться до него. Смех твари перешёл в совершеннейшую какофонию, дикую, как бушующие у неё в голове бури. — Как скажешь! О, я так скучал по такой битве! — провыл он почти ей в лицо, прожигая безумным взглядом. Словно молнии, лезвия рассекали воздух, и от ударов сгибались ближайшие ветви и разлетались павшие листья. Он не сдерживался, размахивая катаной; вены на его руках вздувались всё сильнее, и однажды ему почти удалось вонзить в неё свой обесчещенный клинок. Но истребительница не собиралась так легко сдаваться. Как могла она блокировала его удары, какими бы они ни были. Когда он в буквальном смысле стал наступать на неё, втискивать свою внушительную фигуру в её пространство, широко распахнув дикие глаза, она чуть дрогнула под ударом, но не стала наносить ответный. Вместо этого она внимательно наблюдала за ним, считая секунды между взмахами катаны. Отыскав брешь, она с криком прыгнула вперёд и ударила снизу вверх, отсекая демону руку. Это, однако, лишь усилило его хохот. Не поморщившись, он позволил своей отрубленной руке упасть на землю вместе с отрезанным рукавом кимоно, удерживая катану в оставшейся. Ей не хватило доли секунды, чтобы перерубить твари шею, чем он успешно воспользовался. Он поднял ногу и нанёс ей мощный удар в живот, от силы которого она на полной скорости влетела спиной в ближайший кедр. В месте удара древесный ствол треснул, чудовищно вмялся внутрь; брызнули щепки. Она резко и болезненно выдохнула охваченным спазмом горлом. Истребительница изо всех сил пыталась контролировать дыхание, чтобы максимально уменьшить боль, но всё же от шока её затрясло. После удара каждый вздох казался столь же болезненным, сколь и тяжёлым. Собравшись с мыслями, она отметила, как быстро демон отрастил новую руку взамен той, что потерял несколькими мгновениями ранее, но, невзирая на то, что перед ней стояла почти невыполнимая задача, пальцы истребительницы исправно крепко сжимали рукоять клинка Ничирин. — Что это было, дорогая?! Неужто где-то внутри этой жалкой скорлупы, в которой ты ходишь, ещё есть капелька твоего прежнего «я»?! Не дразни меня! Не оставляй меня ни с чем! Дай мне хороший бой, как тот, который я помню! Очередную насмешку она пропустила мимо ушей, сосредоточив всё внимание на боли, вызванной прорвавшими форму и вонзившимися в кожу острыми смоляными щепками. Она понимала, что не может позволить себе так легко сдаться, особенно сейчас, когда он слишком взволнован, а следовательно, может утратить бдительность. Нужно было срочно заставить себя двигаться, сосредоточиться, но как только она вытолкнула себя из изуродованной расщелины, образовавшейся от столкновения её тела с кедром, демон снова пришёл в движение. В мгновение ока он оказался перед ней практически нос к носу. Немигающие бездонные глаза смерти вперились в неё, но притворное дружелюбие, которое некогда пузырилось в них, теперь исчезло. — Дай мне хороший бой, как тот, который дали мне твои братья, — злобно прорычал он, и в этот же момент водяная бечёвка обвила её левую ногу. Она не успела среагировать, дабы помешать ему сбить её с ног и отшвырнуть в сторону другого дерева, словно тряпичную куклу — однако на этот раз от силы его взмаха она переломила телом ствол рыдающего кедра, как тонкую былинку. Она упала и по инерции прокатилась ещё несколько метров, остановившись только благодаря ещё одному дереву, вставшему у неё на пути. Кедр, который она переломила, упал сразу за ней, по счастью, не задев ни её, ни собранные ею вещи. Прижавшись к земле у корней возвышающегося над ней дерева-спасителя, с клинком, каким-то чудом всё ещё зажатым в кулаке, она снова захрипела от болезненных вдохов, уставившись широко распахнутыми глазами в ночное небо, проглядывающее сквозь кроны. Будет чудом, если у неё нет переломов после такого удара, но истребительница сомневалась, что ей могло так повезти. И правда, почти вслед за этой мыслью по всей площади спины разлилась боль, перетекая на бока и завершая круг пульсацией в груди. Тело будто охватило пламя, лёгкие агонизировали при каждом вздохе, а голова раскалывалась — всё это мешало концентрации. Попытавшись выровнять дыхание, она заставила себя закрыть глаза и унять бешеный пульс. Необходимо было заглушить боль, причём срочно — этот бой ещё не закончился. Демон тем временем не сдвинулся с места, пристально уставившись в ту сторону, куда отшвырнул истребительницу. Когда по прошествии некоторого времени в беспорядочном хаосе из веток и листьев не появилось и намёка на движение, он разочарованно прищёлкнул языком. — Это всё? Ты разбудила мой интерес, дорогая, а потом взяла и сдохла? Я разочарован, — пропел демон, скользнув расчётливым взглядом по груде имущества жителей деревни, собранной им. После секундного размышления он шагнул к ней, вложив катану в ножны, а после поднял руки. Повинуясь его движению, в воздух поднялась дождевая вода, и, встав прямо перед кучей предметов, демон придал каплям ту форму, которую придумал: большой, тяжёлой плиты с рядами заострённых шипов на дне. — Знаешь, ты не заслужила право забрать мои дары, и не думаю, что когда-нибудь заслужишь. Вот, я пытался быть великодушным с тобой, а ты трусливо сдохла и разочаровала меня. — Он вздохнул и пожал плечами. — Ну ладно. Значит, придётся избавиться от этих даров. Я всё равно устал смотреть на них. Пришло время собрать новую коллекцию. Он приготовился увидеть, как плита яростно обрушится вниз и погребёт под собой всю груду предметов, чего так и не произошло. Вместо этого созданный им мираж разлетелся крупными каплями, залив кучу водой. Вместе с каплями упали и обе его руки и большая часть оставшегося рукава кимоно, с глухим стуком приземлившись на лесную подстилку. Он мог поклясться, что почувствовал обжигающую боль в тех местах, где были отсечены руки; вонь палёной кожи, стремительно разнёсшаяся по ночному воздуху, служила суровым подтверждением его мыслей. Попытавшись осознать, что только что произошло, он поражённо поднял глаза от валяющихся под ногами собственных рук и встретил пылающий взгляд широко распахнутых глаз смертной девчонки. Напротив, между ним и небрежно сброшенным в кучу предметам, сжимая в руках Ничирин, стояла она. От края клинка поднимался пар, а сам металл тихонько шипел. Выражение её лица он мог бы назвать абсолютнейшим отвращением, и от этого зрелища он снова пришёл в восторг. — Не смей прикасаться к ним! Я верну этих людей домой! Не теряя ни секунды, она стремительно рванулась вперёд, метя точно в шею демону. Время будто замедлилось, когда она взмахнула мечом, и демон заметил крошечную искру пламени, вспыхнувшую на кончике клинка. Он не видел этого с той самой роковой ночи и, наблюдая, как её пламя снова пытается вспыхнуть, вернуться к жизни, он снова ощутил азарт, который испытал когда-то. Его настолько очаровала её проснувшаяся ненависть, что он успел лишь отпрыгнуть, как раз вовремя, чтобы избежать полного обезглавливания, однако девчонка всё же наполовину перерезала ему глотку. Он почувствовал, как лезвие прижгло рану, пока прорезало мышцы и сухожилия, вены и артерии. Жар клинка вскоре смешался с теплом демонической крови, хлынувшей из открытой раны и неуклонно заструившейся по груди. — Живая! Он захохотал, регенерируя обе руки, и почувствовал, что края страшной раны на шее тоже стремительно срастаются. Она не упускала из виду их совместных движений и стремительно следовала за его шагами. Стиснув зубы, контролируя каждый свой вздох, она ещё раз взмахнула клинком в стремлении непрерывно расчленять тварь, чтобы выгадать момент и снести его мерзкую голову, но он быстро пришёл в себя, перехватил лезвие правой ладонью и крепко сжал его в кулаке, не обратив ни малейшего внимания на то, что острый край впивается в кожу, режет сухожилия… Демона очаровало то, как в ответ на вспыхивающие оранжевые искры на клинке шипела его кровь. На долю секунды их взгляды снова встретились, и он одарил её садистской улыбкой, широкой настолько, что глаза его при этом сделались тоньше щепок того поверженного кедра. — Ну же! Продолжай нападать! Бросайся в бой! Дай и мне почувствовать этот огонь! Разожги своё пламя, чтобы я мог его потушить! Позволь мне потушить его так же, как позволила потушить пламя своих БРАТЬЕВ! — последнее слово он буквально прорычал. — Заткнись! Заткни свою пасть! Она больше не могла сдерживать себя. Ужасные, отвратительные слова, что эта тварь изрыгала о Кёске и Ботане, молотами обрушивались на уже и без того раздробленное сердце, и истребительница чувствовала, что начинает терять контроль. Каждое слово, сказанное им, яростно затягивало всё глубже и глубже в бездну бурных морей её вины. Она не видела света над поверхностью и чувствовала громоподобный грохот волн и боль, с которой они безжалостно, злобно пронзали её существо. Она не должна была, но позволила эмоциям вмешаться в этот смертельный бой. Как следует уперевшись ногами в землю, она поправила хват на рукояти клинка, сжав его пальцами настолько крепко, насколько хватало физических сил, и толкнула лезвие. Взревев от силы, вложенной в это действие, она рассекла демону руку вновь. Едва заметный шлейф тлеющего пламени последовал за остриём меча, отшвырнув отрубленные пальцы и часть ладони под ветви ближайших кустов. Теперь его кровь залила клинок по всей длине, даже начала стекать по рукояти, густо орошая её руки алым, но истребительница не посмела ослабить хватку. Пока он не среагировал, она замахнулась по широкой дуге… — НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ О НИХ! Удар был чудовищен, в результате ей удалось отсечь демону нижнюю челюсть вместе с его грязным языком. Обрубок взлетел в воздух и со звонким стуком ударился о ствол ближайшего кедра. С тихим хлюпаньем он шлёпнулся на землю, и тут же под ним расплылась лужа крови, пятная свежую зелень. Тем временем кровь хлестала из изуродованной челюсти демона перед ней, несколько густых капель попали и на неё. Она уже не могла сказать, из-за дождя или крови к телу липли волосы и одежда. Несмотря на отсутствие нижней челюсти, по глазам и приподнятым уголкам верхней губы демона можно было легко понять, что он ухмыляется. Блеск в бездонных тёмных глазах только усилился, ведь он получил от неё ту реакцию, которой так жаждал. Прежде чем она сумела принять стойку, он стремительно отступил, чтобы увеличить дистанцию между ними. Когда она развернулась к нему, он уже обнажил катану отросшей рукой, и начал регенерировать челюсть. Сначала от скул наросли новые кости, вскоре после этого стали образовываться мышцы и сухожилия, заполняя пространство вокруг костей и зубов, далее последовала кожа, скрывая кровавое зрелище, в которое превратилось его покрытое отметинами-молниями лицо, пока его ухмылка, наконец, не стала нормальной. — Наступил на больную мозоль, да? Нелегко принять правду, не правда ли, милая? Перехватив катану обеими руками, он с ослепляющей скоростью бросился на неё. Ей едва удалось увернуться от мощного замаха, но, к счастью, она быстро взяла себя в руки, чтобы блокировать непрерывный град ударов, который он на неё обрушил следом. Оглушительный лязг металла звучал в такт вспышкам пламени, мерцающего между ними. Но сколько бы искр ни высекали сталкивающиеся клинки, пламя всё так же оставалось едва заметным и хрупким, гаснущим от собственного дыма. — Она сжирает тебя заживо, да? По кусочкам отгрызает от тебя, признайся! Ты же сама преподнесла мне их фактически на блюдечке! — НЕПРАВДА! — О нет, правда! Неужели ты не помнишь?! Запах дождя и дыма тогда был тоже силён! Только в тот раз твоё пламя было более впечатляющим, чем этот жалкий бенгальский огонь, который ты считаешь своим клинком! Что с тобой стало?! Куда исчезла моя неистовая истребительница?! Верни мне женщину, которая вспыхнула пламенем, когда поняла, что на её руках кровь братьев! — ЗАТКНИСЬ, ЗАТКНИСЬ, ЗАТКНИСЬ! Эмоции взяли над ней верх. Безжалостные, глумливые насмешки демона вонзались в плоть больнее клинков. Она так старалась сбежать от этих мыслей, забыть, но он заставил её вспомнить. Её движения стали стремительными и рваными под смазкой из боли и ярости. Клинок в руке задрожал от всплеска адреналина, который чувствовался даже на кончике языка. Крики, плач, кровь, запёкшаяся кровь, мольбы и смерти той ночи затуманили разум и зрение, и в какой-то момент истребительница оступилась. Ничирин слабо скрежетнул по катане демона; громко зашипели исчезнувшие в дыму искры. У неё перехватило дыхание, и время словно остановилось. Если она не пошевелится, он начисто снесёт ей голову. В последней отчаянной попытке она последовала за неудачным движением своего бесчестного клинка, покатившись по земле. Уже падая, она ощутила, как макушки коснулся порыв ветра от взмаха катаны. Если бы она осталась на месте, их битва закончилась бы прямо сейчас. Покатившись по лесной подстилке, она сцепила зубы, чувствуя острую боль в каждой части тела. Остановившись, она заставила себя вскочить на ноги и постаралась вернуть дыхание в норму. Демон теперь просто наблюдал за ней, не двигаясь с места, и непрерывно посмеивался, отслеживая каждое её движение. — Я очень скучал по тебе, правда скучал. Ты ещё не совсем прежняя, но как же интересно увидеть хотя бы мельком ту, которой ты была тогда! — Он сверкнул острыми зубами, дразняще указав кончиком клинка на неё. — А знаешь, что? Кажется, у меня есть кое-что, что поможет вытащить ту твою сторону, которая так мне понравилась! Сказав это, демон поднял руку, собрав воедино несколько луж, чтобы создать две огромные капли по обе стороны от себя. Постепенно из них начали вырисовываться определённые формы, вытягивающиеся и искажающиеся до тех пор, пока не превратились в две смутные человеческие фигуры. Когда фигуры обрели характерные детали, её сердце пропустило удар, а после свирепо рванулось из грудной клетки. Перед ней стояли два абсолютных клона Кёске и Ботана. Они были похожи на её павших братьев вплоть до уникального узора хаори и каждой родинке и шраму, покрывающему кожу. Единственное, что осталось непохожим — цвет глаз. Вместо тёплых землистых кофейно-коричневых оттенков на неё холодно взирали синие провалы, точь-в-точь как у демона, что убил их. Она часто замотала головой при виде копий, чувствуя, что начинает задыхаться. Клинок заходил в дрожащих руках, плечи опустились, а миражи в ответ молча направили на неё свои клинки. — Наше воссоединение было бы неполным без них! Замечательный подарок, правда? Тебе не может не понравиться моя идея! Ну же! Сыграйте втроём ещё раз в мире живых! Синхронным движением копии рванулись вперёд, заходя на неё с двух сторон. Ботан достиг её первым, высоко замахнувшись клинком. Она едва успела заставить себя заблокировать его удар острием своего. Он ударил её раз, второй, третий, и каждый из его ударов заставлял её отступать на дрожащих ногах. Когда она отшатнулась в последний раз, на неё обрушился Кёске, занёсший клинок высоко над головой. Она подняла голову, встретившись взглядом с бездушными глазами клона. Это не Кёске. И не Ботан. Но даже осознавая это, она не могла заставить себя обратить клинок против них. Она прекрасно знала, что они просто иллюзии, сотворённые демоном, но даже так… она просто… не могла. В последнее мгновение она слабо заблокировала удар Кёске. От силы, что он вложил в нападение, всё её тело от макушки до пят содрогнулось. Она чувствовала, как иссякают силы с каждым ударом, которые братья обрушивали на неё. Когда натиск стал слишком сильным, она широкими шагами отступила подальше. Они безмолвно и невозмутимо последовали за ней, ударяя при каждой возможности по открытым точкам с холодной, неестественной точностью. Она не могла справиться с ними. Она не могла победить двоих. Она совсем забылась, вглядываясь в каждую знакомую черту родных, которых потеряла из-за своего высокомерия и которых могла видеть лишь в стране грёз и воспоминаний. На фоне всего этого звучал глумливый хохот демона; она чувствовала, как засыхает на коже и одежде его грязная кровь, но даже зная, что этот мир создан его грешными руками, она не находила в себе сил разрушить его. Рука с клинком дрожала, тело отзывалось болью на каждое движение, сердце разрывалось на части, хотя и так было давно разбито, но она могла лишь обессиленно терпеть удары волн чудовищной вины, ожидая, когда они размажут её об острые скалы. Крохотное, тлеющее пламя клинка погасло. Она не могла разжечь его. Пламя, вспыхнувшее в день смерти Кёске и Ботана, было рождено импульсивностью и страданием. Сегодня, даже когда заставила себя сделать попытку, лишь незначительные искры вспыхнули на металле клинка Ничирин. Последней её защитой остался хвост слабого дыма. Миражи Кёске и Ботана раз за разом заставляли её отступать безжалостными взмахами клинков, но она их не останавливала, снова и снова встречаясь взглядом с мёртвыми ледяными глазами. В конце концов, она натолкнулась спиной на ствол крепкого дерева, и удар меча Ботана выбил клинок из её рук. Он бесшумно покатился по жухлой листве и ударился о поваленный кедр, в который её ранее швырнул демон. Стремительно клинки клонов скрестились под её челюстью. Холодные лезвия оставили неглубокие жалящие порезы на нежной коже. Она приготовилась, что ей отрежут голову, но этого не произошло. Братья просто замерли напротив, прижимая её к стволу кедра, а лезвия клинков уперев ей в горло, и хотя они смотрели ей в глаза, она видела в них только пустоту. За этими безжизненными озёрами иллюзорной, выдуманной голубизны не было ничего. Она ничего не сделала, чтобы выбраться из того положения, в котором находилась. Что она вообще могла сделать? Клинок валялся где-то в траве, а их мечи упирались ей в шею, — она полностью находилась в их власти. Поэтому она просто смотрела на братьев, в который раз чувствуя, как разбивается сердце, а слёзы туманят зрение. — К-Кёске… Ботан… — прошептала она их имена, зная, что они не ответят. Её мысли полнились миллионом фраз, которые она хотела бы сказать им, но из приоткрытого рта не вырвалось ни звука. В итоге она стиснула зубы, когда на неё нахлынуло желание разрыдаться. Слёзы смешивались с каплями крови и дождевой воды. Не было смысла плакать. Её слёзы не могли ничего изменить. Перед ней стояли копии, пародии, а не они. Эти самозванцы не её мальчики. Кёске и Ботан мертвы. Никакие слова больше не имели значения. Она безвольно опустила плечи и всем телом привалилась к кедру, который пытался утешить её шелестом пышных ветвей и объятиями коры. Каждый раз, ступая в этот лес, она никак не могла понять, на её ли стороне эти могучие древние исполины, но сейчас ей хотелось верить, что это так, что кедры болеют за неё. Иначе у неё совсем никого не было. — Сдаёшься, моя дорогая? — послышался из-за спин клонов Кёске и Ботана голос демона, и почти сразу же он появился в поле её зрения; его катана снова покоилась в ножнах на поясе, больше не требующаяся ему в завершившейся битве. Встав перед ней, он поднял руки и сверкнул насмешливым взглядом, а после по щелчку его пальцев Кёске и Ботан вложили свои клинки в ножны и следом до боли сжали ей руки, чтобы она уж точно не могла сбежать… Их кожа была холодна, как лёд. Если бы я только могла… Если бы всё сложилось по-другому… Вы бы были рядом, как и всегда… Я бы отдала вам свой хаори, сперва выстирав его от крови и высушив насухо, даже если бы сама потом мёрзла… Я укрыла бы вас им и присматривала бы за вами, пока вы не заснули, и осталась бы рядом до самого утра, просто чтобы убедиться, что вы проснётесь… Только бы вы были рядом… — Я надеялся, что этой ночью ты покажешь мне пламя и гнев, как и раньше, но, похоже, в тебе больше нет этого. — Демон хмыкнул и, приблизившись, навис над ней всем своим внушительным телом. Когда она подняла на него заплаканные глаза, он одарил её очередной клыкастой ухмылкой, которая, впрочем, отличалась от всех остальных сегодняшних пародий на улыбку. Эта источала ликование, и он несколько минут молчал, по-настоящему осознавая и впитывая её поражение, выражающееся в безжизненном, заплаканном взгляде, который она бросила на него, удерживаемая теми, кого любила больше жизни. Внезапно демон наклонился, столкнувшись с ней лбами, и впился безумным взглядом ей в глаза. Он осторожно положил когтистые руки ей на щёки, и она тут же попыталась их стряхнуть, и тогда он глубоко вдавил большие пальцы ей в кожу, пока не почувствовал, как когти вспарывают бархатистую поверхность. У него от восторга затрепетали ресницы, когда она испустила свистящий выдох, стоило когтям вонзиться в чувствительную, окровавленную плоть. Пока что он держал себя в руках. Да, он ведь только начал. Ей необходимо было прочувствовать всю глубину ужаса своего положения. — Я действительно хотел, чтобы наши клинки сошлись в лучшем бою, чтобы я мог снова убить твоё пламя, но, боги, твой взгляд компенсирует все твои неудачи! — звеняще прошептал он, широко скалясь. — Знаешь, меня всегда привлекали человеческие глаза. Они такие очаровательные, такие полные чудес, света и цвета. И знаешь, что я начал делать? Секунду он ждал от неё реакции. Заметив, что по её щеке медленно стекает ещё одна слеза, он радостно усмехнулся и продолжил: — Конечно, я начал собирать коллекцию! Уверен, ты уже поняла, что я заядлый коллекционер, так что несложно догадаться, что я начал собирать особенно прекрасные глаза, когда выдавалась такая возможность. Я даже придумал правила такого коллекционирования, просто чтобы было веселее! Хочешь узнать одно из них? На этот раз он решил не ждать ответа. Отняв ладони от её щёк, он усмехнулся, когда она издала болезненное шипение. Потом демон повернулся к клону Кёске и встал рядом с ним. Убедившись, что она смотрит, он без колебаний ткнул пальцем себе в глазницу. Кровь, смешанная с лимфой, хлынула ему в ладонь, когда демон начал медленно вырывать собственный глаз. Он тянул, тянул и тянул, пока глаз с отвратительным хлюпаньем не вырвался из черепа вместе с жилами и сосудами, тянущимися за ним уродливым хвостом. Ужасно было смотреть на его изуродованное безумное лицо, покрывшееся кровью, и зияющую кровавую дыру, оставшуюся на месте глаза, который стал образовываться уже через мгновение. Как только демон снова вернул себе второй орган зрения, он осторожно снял оторванный глаз с указательного пальца и поднёс его к одному из мёртвых глаз Кёске. — Видишь, у нас обоих одинаковый цвет глаз? Это не совпадение и не случайность. — Внезапно он с глубоким недовольством нахмурился. — Это одно из моих правил. Любому клону, который я решаю создать, я не даю соответствующий цвет глаз, пока не получу глаза оригинала. Эдакий способ отслеживать, чего не хватает в моей коллекции. Уверен, ты знаешь, единственная причина, по которой у меня нет карих глаз, как у этих двоих, — он небрежно отбросил вырванный глаз, нахмурившись ещё сильнее, — это ты. Только с его губ сорвалось последнее слово, демон оказался прямо перед ней, снова плотно столкнув их лбы и с силой сжав пальцами кровоточащие щёки. Истребительница задёргалась в его руках, вскрикнув от нарастающего ужаса, но крики её остались никем не услышаны. Он ещё ближе прижался к ней, сохраняя строгий зрительный контакт, и, чтобы она не закрыла глаза, насильно раздвинул её веки большими и указательными пальцами. — О, но ТВОИ глаза!.. Я МЕЧТАЮ об этих прекрасных глазах! Такие красивые, красочные, полные вины, умирающей надежды и страха! Я почти могу прочесть твои мысли в этих великолепных глазах! — громко пропел он, ощерив зубастую пасть в сумасшедшей улыбке. — Какие мысли крутятся в этой хорошенькой головке? В твоих глазах я вижу отражение трусости. Трусости и лицемерия. Я прав, моя дорогая? Он упивался тем, как страх и вина заполняют её великолепные круглые радужки и огромные зрачки, подтверждая его правоту. Он счастливо прищурился, и уродливые отметины на его лице стали выделятся ещё явней. — Ты чувствуешь себя жалкой, трусливой лицемеркой, не правда ли? Ты не можешь заставить себя смотреть в глаза мне, не говоря уже об этих пустых оболочках людей, которых, как ты горячо утверждала, ты так сильно любила, потому что знаешь, что в каждом моём слове правда. Истребительница замотала головой, и её губы задрожали, когда она попыталась крикнуть ему, чтобы он закрыл рот, но непослушный голос подвёл. Из горла вырвался лишь задушенный всхлип, сопровождаемый новым потоком слёз. — Ты ЗНАЕШЬ, что твои друзья и так называемые братья погибли той ночью из-за тебя. Ты была высокомерна. Ты была самоуверенна. ТЫ решила, что сможешь обезглавить меня, чтобы спасти эту захолустную деревеньку и её жителей. Тебя они спасли в последнюю минуту, заплатив за это своими жизнями. Ты чувствуешь, что вина и ненависть к себе поглощают тебя изнутри, правда? Вина за их СМЕРТИ висит на твоих плечах, и твоё слабое человеческое сердце не может этого вынести. Ты с самого начала знала обо всех своих недостатках, ошибках и неприятных моментах в той истории. Она не смогла сдержать слёз и сотрясающую тело неудержимую дрожь — и устыдилась этого. Она пришла сюда этой ночью, чтобы найти ответы для деревни Тацукава и её жителей, но столкнулась с убийцей своих лучших друзей и снова пала перед ним на колени, заливаясь слезами и онемев от ужаса. Ей так хотелось встать на ноги и бороться за то, чтобы избавить мир от этой жуткой твари, но она не могла найти в себе силы для этого. Особенно когда этот монстр принялся вслух перечислять ей всё то, что она непрестанно повторяла в мыслях и под покровом ночи. Сердце и разум разбивались снова, и снова, и снова от каждого обличающего слова демона, но она ничего не могла сделать, чтобы опровергнуть хоть одно из них. Он был прав. Она жалкая. Она трусливая. Она виновата. Она лицемерка. — Знаешь, что ещё? Твоё лицемерие заходит дальше, чем даже я мог ожидать. Конечно, ты виновата в гибели своих друзей, но не забывай о светлой дружбе с Третьей Высшей! Негодная девчонка, ты клялась защищать свою дорогую деревню, но вместо этого скакала по лесу, завела дружбу с демоном и нашла отпущение грехов в объятиях величайшего хищника. Так ведь? Почему ты так упорно разыскивала его? Почему доверила ему свою жизнь, хотя чуть ранее умоляла убить? Он усмехнулся и немного отстранился, чтобы как следует рассмотреть её лицо, в то же время скользнув ладонями вниз, чтобы снова вцепиться ей в щёки. — Должен признать, ты даже МЕНЯ застала врасплох этим поворотом! Я думал, ты готова отдать всё за эту ничтожную деревушку, но вместо этого убежала в лес, чтобы скрыть свой грязный маленький секрет. Какая же ты лицемерка. Грязная лицемерка. Ты такая же, как и я! Единственная разница в том, что я принимаю себя таким, какой я есть, а ты предпочитаешь прятаться за маской спасительницы! Она сильнее вжалась спиной в ствол кедра и объятия фальшивых Кёске и Ботана, когда слова демона окончательно втоптали в землю остатки её разбитого сердца. Она сжалась, как трусливая мышь, её боевой дух иссяк полностью, оставив после себя отчаяние и безнадёжность. Несдерживаемые более, слёзы катились по лицу, смачивая кожу и пальцы демона. Снова и снова он тыкал её лицом во все промахи и недостатки. Снова и снова он обвинял, говорил правду о её настоящей, представшей во всей отвратительной красе стороне — и она не находила лжи в его злых словах. Она не могла дать отпор. Она не могла бороться с разрушительной правдой. Она ничего не могла сделать или сказать в своё оправдание. Он был прав. Прав во всём. Она сама у себя вызывала отвращение. — Мне так нравится, как увлажняются твои глаза, когда ты плачешь. Не волнуйся, даже от такого никчёмного человека, как ты, ещё можно получить пользу, — едва ли не промурлыкал он, ослабив хватку на щеках, чтобы нежно огладить их пальцами. — В конце концов, вы всё ещё должна мне за то, что помешала мне пополнить мою коллекцию глазами этих истребителей. Думаю, забрать взамен твои будет справедливой альтернативой. Око за око! — Он усмехнулся своему остроумию. — Твои глаза станут жемчужиной моей коллекции, обещаю. Однако, прежде чем мы приступим, мне хотелось бы побаловать себя ещё немного. Такое ощущение, что прошло очень много времени с нашей последней встречи, так что мне будет стыдно, если твоя жизнь оборвётся так легко и быстро. Он задумчиво хмыкнул, отпустив щёки, чтобы как следует рассмотреть её. Как только его руки перестали поддерживать её, она уронила голову на грудь. До предела распахнув глаза, она уставилась на окровавленную землю, роняя слёзы на сухую листву под ногами. Я… умру здесь? Но я должна была вернуть жителей в деревню, я должна была вернуться к рассвету с новостями… Я должна была вернуть Кёске и Ботана домой, к их родителям… Я должна была рассказать им все наши истории… Как я могу умереть сейчас, когда так много ещё не сделано?.. — О? Что я вижу! Ты получила мои первые подарки! — с обманчивой радостью воскликнул демон, и его окровавленная рука появилась в поле её зрения. Он потянулся к её груди, и когда истребительница увидела, как его пальцы коснулись подвесок семьи Ватанабэ, она на мгновение вернулась к жизни. — НЕ ТРОЖЬ ИХ! — во всё горло закричала она, яростно забившись в руках Кёске и Ботана, раскачивая ослабленное тело из стороны в сторону, только чтобы руки монстра не коснулись подвесок её самых близких друзей. Демон посмеялся над её истерикой, но пока решил подчиниться её желанию. — Ну-ну, не суетись. Я не собирался их у тебя отнимать, в конце концов, я же сам их тебе подарил. Судя по твоему жадному отношению к ним, подарок пришёлся тебе по душе! Замечательно, значит, я угадал с выбором! Как и было обещано, он не прикоснулся к подвескам, несмотря на её грубость. Однако когда она успокоилась, вернувшись в своё прежнее удручённое состояние, демон задумчиво хмыкнул, не сводя с неё глаз. — И вообще, под «побаловать себя» я подразумевал не эти вшивые подвески. На самом деле я думал о том, что так и не попробовал тебя на вкус — разве не странно? Он щёлкнул пальцами, и тотчас же она почувствовала, как Кеске грубо задрал длинные рукава её хаори и форменной рубашки до середины плеча. Это действие немедленно вернуло её в реальность, побуждая поднять голову с неприятным осознанием того, что задумал демон. Встретившись с ним взглядом, она содрогнулась от нахлынувшего ужаса, и это зрелище только сильнее распалило его. — Я помню, — начал он, схватив её за запястье одной рукой, а другой медленно поглаживая мягкую, гладкую кожу руки, — когда мне удалось оторвать руку и ногу у твоих друзей перед их смертью, они оказались довольно солёными на вкус. Не то чтобы я жаловался, но… Он наклонился, оставляя тень дыхания вдоль всей руки. Когда истребительница начала сопротивляться, и паника вскипела в её венах, он стремительно сомкнул пальцы у неё горле. Когти вонзились в кожу, не оставляя шанса вырваться, и он крепко сжал руку. Постепенно он всё сильнее и сильнее сжимал ей горло, пока она на голых инстинктах не начала неистово вырываться как из его хватки, так и из рук миражей в попытке глотнуть столь необходимый для жизни воздух. Для жизни, с которой была готова расстаться всего несколько коротких ночей назад. Частые, панические, шипящие вздохи, срывающиеся с губ истребительницы, вызвали улыбку у прижавшего губы к её плечу демона. — Интересно, будет ли женщина, ради защиты которой они умерли, на вкус намного… слаще. С этими словами он раскрыл рот так широко, как только мог, и впился острыми, неумолимыми зубами в нежную плоть. Истребительница захлебнулась криком. Она кричала в ночь изо всех сил, билась в руках демона и его бездушных слуг с лицами её братьев. Она не знала той агонии, которую чувствует несчастная жертва демона, когда он впивается в плоть и рвёт зубами мышцы, и ничто из того, что она могла сделать, не подготовило бы её к подобному. То, с каким звуком его зубы пронзили мягкую кожу и погрузились глубоко в плоть, мгновенно пробудило все её воспоминания. Скрежет зубов, звук расходящейся плоти, чавкающее хлюпанье крови; она словно перенеслась в прошлое, вынужденная заново пережить всё, что так старалась забыть, с той лишь разницей, что теперь она играла главную роль в этом пересказе. Он медленно — мучительно — вгрызался в мышцы, вены и нервы, и это одновременно било по всем её чувствам ледяной и обжигающей болью. Демон жадно сосал и слизывал кровь, текущую ему в рот из куска плоти, который он медленно пытался оторвать от неё, и это ужасающее чувство, отдававшееся во всём теле, стучало о кости и алой волной захлёстывало сознание, грозившее покинуть её из-за болевого шока. Чем сильнее она билась в его руках, пытаясь вырваться, тем сильнее он вгрызался в неё, тем крепче сжимал шею и тем громче становились её крики. Мучительно медленными движениями он стал отводить голову от её руки, не разжимая зубов, и крики, рвущиеся из её горла перешли в совершенно дикие. Звуки, которые она издавала, стали практически животными по своей природе из-за грубой, звериной агонии, стоявшей за безжалостным актом буквального расчленения её руки, миллиметр за миллиметром — терпеливого и вдумчивого. Глаза застлала пелена густых слёз, но теперь они стали ещё тяжелее, ибо вызваны были не психологической пыткой, а физической. Она крепко зажмурилась в попытке пережить это, не теряя сознание. Она больше ничего не чувствовала, кроме ужасающей перегрузки всех чувств от смеси боли и глубоких вибраций в голове, причину которых она уже не могла определить. На задворках сознания билась мысль о том, что она ОБЯЗАНА хотя бы попытаться вернуть контроль над дыханием, чтобы отрешиться от страшной боли, в которой монстр топил её, но в данный момент она не могла собрать ни грамма здравого смыла для этого. Всё, на что она расходовала оставшуюся переполненную чувством вины энергию, — это пронзительные неистовые крики, мгновенно растворяющиеся во всепоглощающей тьме кедрового леса. Но вдруг среди разверзнувшегося в этой конкретной точке леса ада случилось нечто странное. Внезапно она почувствовала, как пасть демона отрывается от её израненной руки быстрым, грубым и резким толчком. Значительно более громкий пронзительный крик вырвался из сжавшегося горла, когда от толчка плоть разорвалась сильнее, но это смешалось с безусловным облечением от того, что он, наконец, разжал зубы и выпустил из когтистых пальцев её шею. Хотя изуродованное плечо продолжало пульсировать от сильнейшей боли, давление рук Кёске и Ботана тоже исчезло. Дождевая вода хлынула ей на руки, и, потеряв поддержку, она рухнула на землю. В то же время её обдуло сильным порывом ветра, за которым последовала оглушительная череда ударов и безошибочный стон падающих деревьев. Кашляя и хрипя, издавая резкие, громкие, сдавленные стоны в отчаянной попытке отдышаться и удержаться в сознании несмотря на агонию, истребительница снова широко распахнула глаза, зажав здоровой рукой жуткую рану на противоположном плече. Она с трудом подняла взгляд, ожидая увидеть демона коры и листьев, нависшего над ней, но вместо этого наткнулась на знакомые тона, широкую спину, усеянную чернильными отметинами, и копну непослушных малиновых волос. В непоколебимой защитной стойке перед павшей человеческой женщиной стоял Третья Высшая Луна из двенадцати лун Мудзана.