ВОСПОМИНАНИЯ ПОКЛОННИЦЫ
повесть.
_______________
VI.
Михаил Павлович зашел в покои, на ходу расстегивая пуговицы жилета. За ним семенил человек с подносом, на котором расположилась бутылочка темно-красного напитка с одной стеклянной рюмкой. Обещанная настойка теперь на столе у софы, где уже полчаса лежала Эле́н с видом крайней обреченности и даже нисколько того не скрывала – совершенно ни к чему. Они остались одни. Михаил Павлович снял жилет, бросил на спинку софы и взглядом попросил Эле́н сдвинуть свои прелестные ножки, чтобы присесть рядом. Она послушно согнула их и сложила теперь ему на колени, дождавшись, когда муж устроится, руками расправила юбки. Одна его ладонь накрыла ее ноющие после долгого дня лодыжки, другая же потянулась к бутылке, вынимая привычным движением пробку и наливая полрюмки жене. Михаил Павлович протянул Эле́н настойку: – Ну, рассказывайте, Елена Федоровна. Что Вас так побеспокоило сегодня, отчего Вы сама не своя? Эле́н одним стремительным глотком осушила рюмку и тут же зажмурилась, состроив недовольную гримасу. Вновь откинулась на подушки, прикрыла рукой глаза и чуть толкнула пяткой, призывая мужа занять лежащую без дела ладонь. – Премногоуважаемая госпожа Лабунская, которая, как Вы помните, сегодня днем имела наглость нанести мне глубочайшее оскорбление, до сих пор не сочла нужным извиниться. Более того, уже здесь я наблюдала, как она обсуждала этот инцидент с Дрожжиным-Шиповым и... – С графом? – уточнил Михаил Павлович, хмурясь. – И с графиней тоже, Михаил Павлович. И после того они уж ко мне тоже не подходили... Ай! – она дернула ногой от неожиданности, – Щекотно! – Простите, Елена Федоровна, виноват. Увлекся, – Михаил Павлович хохотнул, наглаживая пяточки жены. Она не разделяла его настроения и продолжала хмуриться. – Что же, это все? – он спросил. – А этого мало? – Эле́н убрала руку от лица и грозно взглянула на мужа. – Она настраивает против меня свет, выставляет невесть кем, портит репутацию, в конце концов, и Вашу тоже! И за что? За сущую глупость! – В самом деле, Леся? – взгляд его был лукаво-насмешливым. – Глупость? – А что же еще? – голос дрогнул. Она отвела взгляд, не в силах выдерживать его насмешки. На это Михаил Павлович отреагировал быстро: спустил ее ноги вниз, потом уверенно и твердо потянул за талию на себя и усадил на колени, крепко прижимая. Из такой хватки она не выпорхнет и взгляда далеко не отведет. – Хорошо, птичка моя. Я тебе верю. И обязательно займусь решением этого вопроса, – он говорил спокойно и ласково, но Эле́н ощущала, как все мышцы рук, обвивающих талию, напряжены, и старалась не двигаться. Словно кошка, загнанная в угол, она замерла, внимательно вглядываясь в лицо охотника. Он тоже видел этот ее настрой, а потому всеми силами отвлекал, поглаживая плечи и щеки. Широкие, неизменно горячие и чуть влажные ладони скользили поверх рукавов, касались ската плеч и шеи. Грубые, толстые пальцы огибали ушки, задевая серебряные с камнями серьги. Мерное, тоже горячее дыхание опаляло висок и кончик уха. Михаил Павлович все делал для благосклонности своей птички. Наконец, она не выдержала затянувшегося молчания: – Отправимся спать, Михаил Павлович? Я утомилась и страстно мечтаю о постели... Он захохотал, не сдерживаясь, откидываясь на спинку: – Вы бесподобны, птичка моя, в этой своей наглости! Где же видано, чтобы жена мужа в постель зазывала? Эле́н тут же потупила взгляд и покраснела. Совсем не то она имела в виду! А такая трактовка и впрямь выставляет ее какой-то блудницей... А она ведь совсем не... Михаил Павлович взял жену покрепче и, оттолкнувшись локтем от спинки софы, в одно движение поднялся на ноги, удерживая Эле́н на руках. Она взвизгнула и сразу осеклась, утыкаясь лицом в щеку мужа – слишком поздний был час для таких громких звуков. Они дошли до широкой постели, куда Миша почти бросил ее и тут же оказался сверху, вновь не оставляя возможности сбежать. Эле́н вдруг вспышкой увидела перед собой девичьи серо-голубые глаза, которые порой глядели на нее точь-в-точь как мужнины, насмешливо-лукаво. Она прикрыла веки, поддаваясь. Горячее дыхание мужа опалило шею, вместе с тем вспомнилось медово-сладкое касание губ из недавних грез. Широкие руки рывками задирали юбки – щеки заалели от памяти нежных ладоней на плечах. Муж как всегда крепко, жадно и горячо поцеловал Эле́н – она очнулась. Его сверкающие как ониксы глаза неотрывно наблюдали, тяжесть большого тела, полностью лежащего сверху, смешивали в ней страх и готовность. Ту готовность, какую учится испытывать любая женщина, вступившая в брак. Эле́н провела ладонями по широким плечам, пытаясь вспомнить, каково было вести по ее плечам. Но под руками ощущались твердые мышцы, а в голове лишь усиливалась пульсирующая боль. Она сжала пальцы, цепляясь ногтями, за что тут же получила шипящее возмущение от Михаила Павловича. Пока он продолжал выцеловывать шею и груди, Эле́н вспоминались сначала письмо, потом упомянутый в нем сон, а затем и удушающая обида – какая жестокая неудача ее настигла при попытке девчонку найти. «Она хочет единолично обладать всей правдой, оставляя меня без возможности хотя бы единожды объясниться?!» – вернулись собственные утренние мысли. Эле́н ощутила новый укол обиды – все идет по плану этой несносной бестужевки! И тут же она потянулась за поцелуем к мужу. Обхватила шею руками, запуская пальцы в волосы, и целовала так уверенно, долго и напористо, что муж даже позволил ей – правда, только со второй попытки – уложить его на спину и оказаться сверху, в свободной воле действий. Эле́н, заполучив желаемое, плотно сжала губы, бросила хищный взгляд на собственного мужа (который от такого развития пребывал в крайнем восхищении и был поражен, даже изумлен), и быстрыми, рваными движениями выполнила необходимое для того, чтобы все состоялось – удерживала руки мужа на талии, чтобы он с силой сажал ее на себя снова и снова, пока она давится от стонов, слез и заглушаемых ладонью криков, методично качая бедрами. Миша же лежал и лишь наблюдал за этой гаммой чувств на лице Эле́н, не прерывая и не вмешиваясь. Заметив, что окончание близится, Эле́н сильно зажмурилась и выгнула спину, упираясь руками в мужнину грудь – и наконец-то, на мгновение ей показалось, что вместо широких ладоней бедра ее сжимают нежные женские пальчики. Она тут же издала невнятный стон, похожий то ли на смешок, то ли на всхлип, и легла на мужа, зарываясь носом в волосы. Он обнял ее своими крепкими и широкими ладонями, а когда услышал еще несколько всхлипываний, не удержался и спросил: – Что это было, Лесь? Она ничего не отвечала сначала и лишь отрицательно покачала головой, не отнимая носа от виска мужа, а потом невнятно промычала что-то про корсет. Миша помог ей раздеться, и они снова легли, в этот раз под одеяло и намного более прилично – даже не обнимаясь. – Лесь? – Миша прервал тишину, которая длилась уже четверть часа. – М-м? – Эле́н лежала к нему спиной и все это время, почти не моргая, смотрела в одну точку на стене. – Не хочешь объясниться, что это за наваждение у тебя? Объясняться совершенно никакого желания не было. Более того, даже себе Эле́н с трудом могла бы признаться, что случилось. Однако, муж ее в самом деле был крайне наблюдательным и внимательным игроком. Который, казалось, всегда помнил каждую карту на руках соперников. Он потянулся к плечу жены и мягким движением побудил повернуться. И лишь выждав несколько минут, ласковым голосом сказал: – Твоя воля, птичка моя, – гладил по плечу очень осторожно. – Твоя натура меня удивляет, но нисколько не огорчает. И единственное, о чем следует помнить, Леся, – голос его был теперь такой же, как в тот вечер в библиотеке, когда она признавалась мужу в любви. – В свете подобные наклонности недопустимы, потому как негоже мужу ходить в подчинении у жены. Поняла меня? – Как вам будет угодно, Михаил Павлович. – Эле́н даже рассмешила эта просьба. Так значит, за закрытыми дверьми его такое положение устраивает? Вот это новости! Она не удержалась и добавила уже веселее: – Я буду вить из вас веревки исключительно в часы уединений, дорогой муж. – Попробуй, – весьма серьезно и строго сказал, когда хохот отпустил его. Эле́н расслабилась за этим обоюдным смехом и сама не заметила, как оказалась уж лежащей в объятиях Михаила Павловича, нежно сминающей в кулачке его ночную рубашку. А он тем временем снова укрепил хватку и к тому же накрыл руку свободной ладонью: – Вы кое-что обещали мне этим утром, Елена Федоровна. Не забыли? – М? – Я с самого завтрака крайне заинтригован письмом от забытой вами сиротки. Не томите дорогого мужа, поведайте же все без утайки! – Ах, это! Эле́н не сразу ощутила опасность. Это чувство догнало лишь спустя несколько мгновений гнетущей тишины. И тогда она поняла, что совершенно не подготовилась к разговору. А придумать ответ следовало бы, потому как выдавать правду – почти что равно вручению мужу ружья вместе с разрешением в нее стрелять. Эле́н поймана. Кошка, уже не раз за этот вечер чуявшая опасность, все-таки попала в сети, умело расставленные бывалым охотником. Он гнал ее с самого утра, выжидая и наблюдая, подыскивая удобный момент для решающего выстрела. И вот теперь ему требуется оружие от нее, чтобы завершить начатое. Но Эле́н не готова сдаваться – слишком многое на кону. Она делает ход: – Не хотелось бы омрачать вашего веселого настроя, но если и впрямь желаете узнать... – Желаю. – Как я и думала, это писала девушка, которой я помогла еще институткой. Требовалось тогда скорее оплатить обучение, а ее родители жили бедно и весьма неблизко, так быстро отправить деньги не смогли. Я договорилась с отцом, чтобы он выдал в долг. – А зачем она писала? Эле́н задумалась. История, конечно, получилась складной. Но и правда, зачем? Для чего бестужевка ей написала?.. Долго молчать нельзя, так что Эле́н сочинила причину на ходу: – Сообщила, что выходит замуж и звала в Москву, навестить. – О, так ведь это прекрасно! – Михаил Павлович поцеловал жену в макушку как бы похвалив. – И что же, ты хочешь поехать? – Вероятно... Признаться, я еще не решила. – Отчего? – Вы ведь не отпустите меня теперь одну, а Вам не уехать в Москву из-за службы... Михаил Павлович сначала ничего не ответил, только хмыкнул и вздохнул. – Вы опечалены? – Да, – искренне ответила Эле́н. Конечно, совсем не тем, что повидать воображаемую знакомую не сможет. Но письмо действительно расстроило ее. – Что ж, – Михаил Павлович цокнул и вздохнул, – Поезжайте. Первые мгновения Эле́н молчала – смысл слов не сразу дошел до нее. И только потом поднялась, упершись локтем в постель, чтобы посмотреть на мужа, вскинула бровь: – В самом деле? Миша кивнул: – Я весь день наблюдаю за тобой, Лесь. Это не просто печаль. Ты злилась, вспыхивала и тут же теряла всякие чувства, ты в самом деле очень огорчилась. Не хочу быть причиной твоего несчастья. Поезжай. Теперь пришел черед Эле́н поражаться переменам. Сила в руках покинула почти сразу, потому она безвольно легла обратно, в объятия мужа. Что теперь делать? Придется и дальше как-то поддерживать эту ложь. А если придут новые письма? Может, так и лучше. Теперь она сможет рассказывать, что они от той же сиротки. Жаль только, что в голову пришла именно свадьба. Ведь ее отсутствие довольно легко выяснить. Еще и в Москве! Сказала бы, что у соседей под Родионовкой... Там у мужа хотя бы почти нет знакомых. А еще нужно как-то устроить и в субботу выехать одной, чтоб оказаться в саду к назначенному часу. Быть может, получится найти? Она, конечно, сказала, что это невозможно... Но как иначе эта девчонка собирается увидеть Эле́н? Не ведьма же она, в самом деле! И нужно выведать хоть что-то, чтобы можно было поговорить... – Леся! – А? – наконец, очнулась от глубоких размышлений. – Когда свадьба? – Что? Он повторил вопрос. – Я... Не помню, кажется скоро. Он вздохнул и какое-то время тяжело молчал. – Сообщи, когда будешь знать точно. – Михаил Павлович чуть сильнее сжал ее в объятиях и вдруг сказал: – Спокойной ночи, Лесь. Эле́н ответила то же и снова перевернулась на другой бок, спиной к нему – хотелось остаться одной. Вернее, наедине с мыслями о бестужевке, ее письме, неуловимости и руках, касание которых она ощутила очень ясно. Пусть и всего на секунду, но зато почти что в самом деле. И еще о том, как хотелось бы эту секунду переживать снова и снова...Е.Ф. Березина
_______________
[Из рукописи г-жи Б., 1884г.]