Когда гаснут светлячки

«До сих пор чувствую себя странно в этом бассейне… — Сяо сидит на краю, свесив ноги, и удерживает за руки Венти, который так отчаянно пытается лечь на воду вот уже в который раз. — Из-за стеклянных стен ощущение, будто бы находишься на улице… вот только там — осень, а тут тепло и «лето»…» — Ничего не получается… — Барбатос вздыхает и присаживается на одну из ступенек. — Безнадёжен… — Хм… — Алатус подсаживается к нему рядом. — Может, плаванье — не твоё? Не сошёлся же свет клином на нем. Либо я просто не очень хороший учитель. — А как ты научился плавать? — Лучше не вспоминать, — усмехается и поднимает голову, устремляя взгляд в небо. — Не заметил сразу, что потолки здесь тоже прозрачные. — Да… тут красиво… когда-то Альбедо фоткал меня здесь для своего портфолио. Если захочешь… я бы попросил у него эти фото. — Знаешь, меня больше интересует «та» фотосессия, для которой нужны были смазка и презервативы. — И не только это, хехе… но я смущаюсь говорить об этом… хотя фотографии вышли красивыми. Эм… я их тоже попрошу как-нибудь. Венти упирается ладонями в ступеньку и закидывает голову вверх. Его взгляд направлен в безоблачное и бескрайнее ночное небо. — Сегодня такая Луна большая, — полушёпотом проговаривает Барбатос. — И небо чистое… все созвездия, как на ладони. За это я люблю загородные дома… нет этого постоянного столичного освещения, поэтому небо видно лучше. — И пение птиц тоже слышно лучше, да…? — музыкант аккуратно скользит рукой в бок, пока не коснётся Сяо. — Да, — телохранитель сразу поворачивает голову, ощущая прикосновение чужой руки к своей ноге. Контакт глаза-в-глаза, который обычно приносил Алатусу лишь информацию о собеседнике, сегодня почему-то заставляет его сердце пропустить удар. В ярком свете Лунных лучей глаза Венти приобретают лазурный оттенок. Затаив дыхание, музыкант немного подаётся вперёд и припадает к губам Сяо, сминая их в робком и невесомом поцелуе. Янтарные глаза широко раскрываются, он не ожидал такого выпада со стороны Барбатоса, откровенная растерянность застыла на лице, рука потянулась к музыканту, но сразу замерла. Имеет ли он право прикасаться к Венти? — Ой… это… случайно… — юноша отстраняется и отводит смущенный взгляд в сторону. — Кхем… На сегодня больше не тренируемся? — Алатус опускает голову, устремляя взгляд на переливающуюся поверхность воды. — Давай ещё немного… последний раз. — Хорошо. Сяо спускается по широким ступенькам глубже и останавливается на предпоследней: — Давай руку, — протягивает, и на его ладонь сразу ложиться ладонь Венти. Шаг за шагом, секунда за секундой… но всё вновь заканчивается тем, что как только ноги Барбатоса не касаются дна, он впадает в панику и впивается в чужие плечи. Вот и сейчас, не прошло и пары минут, а Венти уже крепко обнимает Сяо, обхватив его и руками, и ногами, прижимаясь к нему всем телом и дрожа от страха. — Выйдем…? Кстати, мы ведь одного роста… если ты сейчас опустишь ноги, то достанешь до дна, — проговаривает телохранитель, ощущая некую неловкость из-за того, что Венти так сильно прижимается к нему. — Сяо… — еле слышно проговаривает музыкант. — Тебе когда-то говорили, что ты очень красивый…? Ступор. Мысли вмиг разбежались в разные стороны, а сердце вновь пропустило удар. Что это было? — Нет… — У тебя очень красивые глаза… — смущённо выдавливает из себя музыкант. — Аккуратные и «правильные» черты лица… крепкое телосложение… ты напоминаешь мне фарфоровую куклу… — А… почему ты вдруг сказал это? Слышать комплименты для него настолько непривычно, что растерянность выбивает из колеи. — Сяо, давай выпьем…? . . . В который раз он ловит себя на том, что пить с Венти — не лучшая идея. Почему-то сегодня телохранитель чувствует себя как никогда спокойным, робость Барбатоса улетучилась после первого же бокала, от чего и сам Сяо ощущает раскрепощение и свободу действий. Возможно, завтра они будут жалеть о том, что происходит сейчас, но в данный момент обоим плевать. Правила и инструкции, которым привык следовать Алатус, дрессура, через которую он прошёл, постоянное эмоциональное давление — всё отходит на второй план. Падать с небес на землю будет больно, но думать об этом так не хочется. Луна освещает стеклянную комнату с бассейном, где на берегу лежит чужая одежда, несколько пустых бутылок, небольшой сине-фиолетовый тюбик, и стоят два бокала с недопитым вином. Венти всем телом прижимается к Алатусу, находясь в воде по линию груди. Он обнимает парня руками и ногами, выцеловывает его шею, иногда покусывая и оттягивая нежную кожу. Тёплая вода кажется холодной и неприятной на фоне двух разгоряченных тел. Барбатос трётся обнаженным пахом об торс Сяо, пока второй уже проникает в музыканта смазанными масляным лубрикантом пальцами. — Ха… — так тяжело и томно Венти выдыхает парню на ухо, а затем проводит по нему языком, принимается сосать мочку и поглаживать тонкими пальцами грудь. Вода щекочет и нежно ласкает мягкую кожу. В голове полная пустота, будто бы в целом мире не осталось никого и ничего. Ощущения снизу весьма странные и пока что непонятные, но само осознание того, что они делают это в воде, уже безумно возбуждает. Венти принимается активно двигать бёдрами, словно стараясь насадиться глубже на чужие пальцы. Он тихо стонет Сяо на ухо, вызывая у второго волну дрожи и мурашек. Этот голос сводит с ума, а звуки, которые сейчас вырываются из груди Барбатоса буквально добивают остатки сознания телохранителя. Музыкант так грубо и без приглашения «открывает дверь с ноги», пробиваясь сквозь толстую корочку льда, за которой так надеждо спрятано сердце Алатуса. — Сяо… ещё… хочу ещё… — он жалобно стонет, умоляет не останавливаться, чувствуя ужасную пустоту внутри себя, как только рука телохранителя отстраняется. — Нет… пожалуйста… — Хех… Венти извивается, как змей, стараясь сильнее потереться пахом об торс Сяо. Он ёрзает бёдрами, пытаясь найти под собой стоящий от возбуждения член телохранителя. Вода неприятно щекочет подготовленного и раскрытого юношу, он вздрагивает и морщится. — Сяо… пожалуйста… — так тихо и жалостливо скулит, а затем вновь впивается в чужую шею. Медленно и со сдержанным стоном Алатус входит. По помещению разносится довольно громкий скулёж, вперемешку со всхлипом. Глаза наполняются слезами, Барбатос откидывает голову назад и тяжело выдыхает. Чувство наслаждения и тепла постепенно распространяется по всему телу. Алатус двигается небыстро, стараясь не сделать больно. Его руки лежат на талии Венти, отчего второй чувствует себя вещью в чужой хватке. Сейчас он полностью беззащитен, абсолютно не принадлежит себе и не ощущает границ собственного тела. Всё, что понимает Барбатос, это то, что ему нравится находиться в руках Сяо во всех смыслах этого выражения. Его ноги не касаются дна, они скрещены за спиной Алатуса. Его руки хаотично гуляют по чужому телу, поглаживают грудь и шею, проходятся по соскам и рёбрам, скользят на спину и слабо царапают ее. Его тело ватное и податливое, вода толкает его в разные стороны, но крепкая хватка Сяо удерживает, продолжая насаживать на всю длину. Глаза сами закрываются, Алатус ускоряется, буквально выбивая из лёгких Венти последний воздух. Вода разбивается об нагие тела, брызги летят в лицо, заставляя морщиться, хлюпающие звуки заводят ещё больше, вынуждая Сяо сорваться на бешеный темп. — Аа… ах… ха… мхм… — вместо слов Барбатос раз за разом роняет стоны. Его голос берет непривычно высокие ноты, он впивается ногтями в чужую спину, оставляя на светлой коже красные полосы. Тело сводят судороги, он прогибается в спине и кончает, изливаясь под водой на свой живот, и тут же размазывая это по торсу Сяо. Оргазм заставляет мышцы сжиматься и сокращаться. Барбатос сдавливает напряжённую плоть внутри себя, от чего Алатус кончает буквально следом за ним, заполняя хрупкое тело музыканта спермой. Пауза. В глазах обоих стоит непонимание, смешанное с сильным возбуждением и удовольствием. Слова напрочь пропали из лексикона обоих. Тишина. Лишь тяжёлое дыхание и стук их сердец, что звучит эхом в головах. Они выходят из бассейна и буквально падают на землю, обессиленные и уставшие. В ушах стоит неприятный звон, но на душе настолько спокойно, что не хочется думать ни о чем — просто лежать и смотреть на звёзды, которые сегодня кажутся намного ярче, чем обычно.