Прекрасное их погубило

Шисуи целовался нежно: с осторожностью мял губы, проводил ласково пальцами по скуле, подбородку, бережно гладил по волосам. Отстраняясь лишь на короткий миг, утыкался носом в изгиб её шеи, тяжело и громко дыша. Его руки были особо мягкими и тёплыми, когда забирались ей под свитер, скользя по пояснице, выше он не поднимался — то ли боялся сорваться, то ли спугнуть. Изуми была благодарна ему за то, что не торопил, не давил, давал время привыкнуть, разобраться с той гаммой неизвестных до сегодняшнего дня чувств и ощущений — приятных и будоражащих. Порой Шисуи прислонив голову к спинке дивана, томно полуприкрыв веки, наблюдал за ней, водя бездумно пальцами по её колену, во всей позе сквозила странная боль, которую Изуми почти ощущала, та просачивалась через кожу медленно тягуче и неприятно отдавала в сердце. Было ли это связано с болезнью отца, или какими-то проблемами на работе, она не знала, но стоило спросить, как он тут же прятался за улыбкой и говорил, что просто устал. Понимание, что не хотел делиться с ней своими переживаниями, коробило её, но она старалась не подавать виду и лишь приободряюще трепала по щекам. Не говорит — значит, не доверяет. А доверяет ли она ему? Как-то задалась вопросом, водя утюгом по его рубашке. Было в нём что-то неподвластное рассудку и незнание — пугало. Она боялась обжечься, разбить своё сердце в дребезги, после чего уже не сможет его собрать. — Я люблю тебя, — шепнул он в ухо, приобнимая сзади и целуя в щёку. Изуми молчала, не зная, что ответить. Любила ли она его? Нет. Она не могла назвать это чувство любовью, ведь помнила, как млело сердце, стоило Итачи невзначай дотронуться до волос, задеть руку. Всё тут же вылетало из головы и расплывалось перед глазами, дыхание перехватывало и ноги становились ватными, казалось, ещё чуть-чуть и упадёт прямо на пол. А когда он звал её мягко «Изуми» указывая на ошибку в тесте, всё внутри неё трепетало, словно сотни бабочек одновременно замахали крыльями в её животе и на душе становилось невыносимо светло и легко, хотелось обнять весь мир и подарить тепло. Может из-за того, что была в подростковом возрасте и влюблённость была невинна и по-детски чиста. Достаточно было просто идти рядом и изредка, когда он засыпал за столом в библиотеке, осторожно дотрагиваться до его волос подушечками пальцев и ощущать лёгкое покалывание на коже. С Шисуи же было всё иначе: жарко и невыносимо душно. Её живот сводило мучительной истомой, она вся напрягалась от его поцелуев, мышцы натягивались до предела до ноющей боли и всё тут же спадало, когда он едва ощутимо проводил по коже. От внезапного расслабления Изуми тихо стонала, получая истинное удовольствие. Он открывал в ней новую её: немного наглую, смелую, жадную. Будто у него были ключи от всех замков в её сознании. То, что испытывала к нему было интересом сродни животному, и язык не поворачивался назвать это любовью. Когда он признавался ей, Изуми по большей части молчала, чувствуя смятение и укол совести из-за того, что не может дать ему взамен то, что он в действительности желает. Отпускать ей его не хотелось, так как рядом с ним чувствовала в себе жизнь, словно не кровь текла по венам, а необузданная горная речка в Конохагуре, поэтому и удерживала своим молчание, как бы кидая обглоданную кость голодной собаке. — Нужно купить новую рубашку, — сказала она, заметив потрёпанную манжету при глажке, — тут уже нитки повылезали. — Всю неделю собирался дойти до торгового центра, — ответил Шисуи, разомкнув объятья и поцеловав в макушку, зашёл на кухню. Открыв холодильник, достал воду, сделав глоток, вернул, — в этом городе освобождается место в одном из филиалов нашей компании. Я думаю, перевестись, — облокотившись о стену, он сложил руки перед собой и посмотрел в потолок, — я поживу у тебя, пока не найду квартиру? — Конечно, но почему бы тебе не переехать ко мне. Раз мы с тобой вместе…но если не хочешь, то… — Хочу, конечно, хочу, — заулыбался он и, подойдя к ней, притянул к себе, забирая утюг из рук, — подумал, если не предложишь, то нагло у тебя заселюсь под предлогом поиска жилья. — Хитрый жук, — хихикнула она, и прищурившись взъерошила его непослушные волосы. — Ты не хочешь подстричься? — спросила, убрав кудрявые локоны с глаз, — разве тебе не мешают? — Надо бы…всё никак не получается. А ты можешь? — Если хочешь на лысо, то не вопрос. — Да тут ничего сложного, тут обрезать, здесь обрезать и, всё. — Да, конечно, — приподняла она бровь, — потом не жалуйся, что я тебя покромсала и тебе стыдно идти на работу. Когда он уехал в этот раз, Изуми почувствовала тоску по нему. Возвращаясь домой, поворачивая ключ, надеялась, что в комнате горит свет и он встретит её в узком коридоре, по-глупому улыбаясь. Приготовит слипшиеся макароны, а она поворчит немного, что перевёл продукты, а потом съест за обе щёки, потому что безумно вкусно. На работе телефон не пропадал из поля зрения и режим беззвучный был отключён, чтобы не пропустить от него сообщение. Шисуи возник перед ней через неделю с чахлым алое в одной руке и дорожной сумкой в другой. Выглядело как-то комично, что не выдержав, она расхохоталась до слёз. Вещей у него было немного: две коробки книг и один чемодан. Внутренне она на него немного злилась, поскольку за время его отсутствия освободила половину полок и разгрузила балкон. «Мог бы предупредить, что живёт как монах!» — говорила себе под нос, расставляя книги. Жить с ним оказалось непросто, временами он так её раздражал, что хотелось огреть чем-то по голове. Он любил разбрасывать вещи, а потом полдня искал их, и постоянно спрашивая, куда она их убрала, ведь не могли же они взять и исчезнуть. Делал влажную уборку так, что казалось ещё несколько раз и ламинат вздуется от накопленной влаги, и арендодатель предъявит кругленький счёт. Мог постирать белые и цветные вещи, не подумав их разделить. А о деликатной стирке даже не слышал. Так была угроблена пара её любимых кофт и платье. — Эй, ты чего? — спрашивал он, когда она почти плача вытаскивала изжёванную окрашенную ткань из стиралки. — Ничего, — шипела она, вытирая слёзы. — Я куплю тебе новую. Не расстраивайся так, — искоса поглядывая на неё и заламывая руки, говорил он — я правда не знал, что её нужно стирать при тридцати градусах. Мы прям сейчас пойдём, и я куплю такую же, или лучше. — Не надо, — сказала Изуми с обидой в голосе и встав, стала развешивать бельё на сушилке. — Судя по голосу — надо. — Я сказала, не надо мне ничего покупать, — процедила каждое слово сквозь зубы, нервно отряхивая наволочку, — ты не понимаешь. — Может объяснишь? — Нет, — буркнула она, потянувшись за носками. — Так не пойдёт Изуми. Я виноват и действительно сожалею, что испортил твои вещи, как мне ещё извиниться, чтобы ты меня простила, — раздражаясь проговорил Шисуи, обхватив её за плечи. — Ты не понимаешь, — шмыгнула она, утирая слёзы, — это была счастливая кофта. Я в ней сдала три экзамена и все с отличием! Через месяц мне проходить аттестацию — теперь я её завалю. — Ты это серьёзно, — хохотнул он в кулак. — Я знала, что ты будешь смеяться, поэтому не хотела объяснять. — Изуми, ты меня иногда поражаешь, по-твоему ты сдала экзамены хорошо не благодаря своим знаниям, а с помощью кофты, которая обладает странными магическими свойствами. Только не говори, что ешь кацудон перед экзаменами. Она посмотрела на него, нахмурив брови, отчего он ещё больше разразился смехом. — Бесишь! — прошипела она, ткнув локтем в бок и вышла из ванной. — А есть несчастливые вещи? — крикнул он, не унимаясь. — Отстань! Также Изуми выводила его беспечность, сходив в магазин и купив яйца, он мог придавить их другими продуктами или нести так, что парочка всегда была разбитой. А о том, что нужно иногда обращать внимание на дату выпуска, не могло быть и речи. Эта невнимательность очень удивляла её, ведь жили они с отцом вдвоём и должны же у него быть хоть какие-то элементарные навыки. Как он с этими знаниями дожил до своих лет, оставалось загадкой. — Что-то интересное? — спросила она, усаживаясь к нему на диван, прижавшись к его плечу. Он так сосредоточенно смотрел в телефон, что даже не заметил, как она пару раз щёлкнула пальцами перед глазами. Раздираемая любопытством, выхватила телефон, из-за чего была в мгновение опрокинута на лопатки и придавлена весом его тела. Экран быстро потух, Изуми с досадой цокнула языком. — Верни, — хмуро произнёс, явно чем-то озабоченный. Видя его серьёзную физиономию, захотелось немного подразнить, чтобы разгладить пролёгшую между бровей складку. — Нет, — наморщила она носик и крепко сжала телефон, — покажи, что ты читал или смотрел. — Изуми, верни телефон, — мрачно приказал он, зло посмотрев в её глаза. Теперь узнать, что же там было, стало жизненно необходимо, — это по работе. — Если по работе, то почему бы не показать? — съехидничала она, выгибая бровь, — ты…смотрел… порно? — Порно?! Что у тебя в голове? — усмехнулся он, наконец-то улыбнувшись, — И в кого я влюбился? — его руки легли на бока, в глазах засверкало коварство и поздно поняв, что он собирается делать, девушка попыталась вырваться. — Простиии, простиии, — заливаясь смехом и выронив телефон, вопила Изуми, пытаясь отбиться. Решив по-видимому наказать её, он не обращал внимания на мольбы, продолжая щекотать бока. Она обхватила его таз ногами, обвила шею и, притянув к себе, впилась в губы требовательным поцелуем. Растерявшись, он робко ответил, убрав руки. В ушах зазвенело, и кровь прилила к голове, когда их языки соприкоснулись, пытаясь вытеснить друг друга, сердце заходило ходуном, стоило ему на секунду отстраниться, слегка прикусить нижнюю губу и снова припасть, перекрывая воздух. Жгучее желание разлилось по телу, рука скользнула под его футболку, ногти оцарапали напряжённый живот. Шисуи вскочил как ошпаренный, перевёл дыхание и посмотрел на неё блуждающим, почти безумным взглядом. — Не делай так больше, иначе я не отвечаю за последствия, — дрожащий голос выдавал волнение. Она тихо хохотнула, свела брови и, напустив важности, громко сказала: — Понимаю всю серьёзность положения, и готова принять последствия. Шисуи наклонил голову в сторону, посмотрев, отчего-то на неё с грустью, отвёл взгляд и, подняв телефон с пола, вышел из дома, громко хлопнув дверью. Оставив в недоумении сидеть и гадать, что она не так сказала. Поправив волосы и одежду, откашлялась, и пройдя в свою комнату, достала телефон из сумки и напечатала:

«Я чем-то тебя обидела?»

Ответа не последовало и, нервно грызя ноготь на большом пальце, почувствовала себя виноватой. Не выдержав молчания в гробовой тишине дома, позвонила. Трубку, к её удивлению, он взял сразу. — Ты где? — обеспокоенно спросила, подойдя к трюмо, стала бездумно перебирать вещи. — В супермаркете вспомнил, что у нас закончился кетчуп. — Ааа, — протянула она, закусив губу и быстро направилась на кухню, проверять холодильник. Кетчуп действительно закончился, — Шисуи… — Да. — Я что-то не то сказала, — он молчал, отчего она забеспокоилась сильнее. На заднем фоне диктор сообщал об акции на йогурты, — если я чем-то тебя обидела, извини. Я хотела пошутить, ты был таким серьёзным. — Нет. — Что нет? — Не обидела. — Тогда почему ты ушёл? — Вспомнил, что у нас закончился кетчуп. Тебе что-нибудь взять? — Нет, не надо, — абсолютно не понимая, и прижимая телефон к уху ответила она. — Точно? Может шоколад или пирожное? Могу в пекарню забежать и купить свежую дынную булочку. — Нет, спасибо, сладкое не хочется. — А знаешь почему? — Почему? — Мои поцелуи слаще мёда. Изуми тут же отключилась, возвела глаза к потолку. И чего она так распереживалась за него, когда ему лишь бы вывести её из равновесия.