Многие сказания забыты (но они возрождаются)

***

      На самом деле доселе не известно почему конкретно начали вымирать ее сородичи. Почему все самые сильные и могущественные покидали мир первыми, оставляя общину незащищенной. Почему именно Мераксес, называемая не за красивую, блестящую на солнце чешую или за буйную гриву, лучшей воительницей, или Терракс, быстрейший из них, который имел сильные крылья и, казалось, мог удержать на них весь небосвод.       Сильнейшие продолжали оставлять их и будто бы иссушая свою искру, которая давала жизнь их роду, продолжая уменьшать численность, пока не остаются всего лишь жалкие крохи их былого величия…!       Пока их не остается всего сотня! Сотня из десятков тысяч!       Именно в этот момент вмешались люди.       Люди, которые до смерти боялись к ним подходить, только если не учитывать «са-мо-у-би-ец», которые самостоятельно шли к ним, в попытке урвать славы за победой над одним из них. (и конечно же ничего дельного из этого не получалось).       Люди, которым для выживания понадобилась подначка от шаманов, которые даровали им разорванную на клочки искру Каэрестис, которую сами и погубили своей попыткой обуздать то, что их породило! Попыткой обуздать нечто божественное!       (глупость, которая, — как утверждали существа, достаточно могущественные, что бы им, драконам, пришлось считаться с ними, — была присуща только людям, оказалась пороком, который шаманы перебороть не смогли, а только всё сильнее скатывались в пучины отчаянья и запутывались в паутине, неспособные выбраться или хоть как-то улучшить положение)       И так, люди.       Люди, зарождение которых нужно было задавить в зародыше, когда макаки только начали свой путь к похождению на человека (как и изучение и обуздание такой совершенно новой силой как искра, но смерть великой, их владычицы, частичками которой они и были, сильно ударила даже по совсем новорожденным малышам), — О великая Каэрестрис, почему-же они это не сделали?! — пытались добить их и так немногочисленный вид, постоянно находя «Героев», которых возносили, превзошедшие даже Януса, который был тем ещё нечестивым и двуличным «богом», священники, говоря что они были посланниками единого бога, хотя, богов всегда было огромное множество, которые отвечали каждый за свою сложную систему.       Многое из этой истории она узнала от своей матери, Ретеры, которая на тот момент была владычицой ветров, прямо как и её брат, так как сама на тот момент была ещё не вылупившемся детёнышем, которому нужно было прождать четыре цветения древа Тринити (которое было экспериментом одной из великих сестёр Небес, Гестии, и в теории оно должно давать наивкуснейшие в этом мире плоды) и одного созревания его плодов, прежде чем она могла увидеть свет.       Сейчас, видя стоящего перед ней детёныша, с искрой цвета чешуи мертвой сестры её, Керы, которая не отличалась от самого чистого и светлого аметиста, так-же переливаясь на солнце, она хочет быть в любом другом месте, а не здесь. Даже в долинах Фабуле, где всё было сожжено с прошлого похода людей и погибло множество её сородичей, братьев и сестер, было бы оказаться лучше, чем с мальчишкой, воинственно смотрящим на неё и поднятым для сражения мечом.       «Конкретно в этот момент, » — Думает она и не сводя немигающего, совершенно равнодушного взгляда с детёныша. — «хочется быть вместе с Керой в долине Биатитуды, а не на… Земле.»       И всё-же, Иннеус, сильнейшая дракониха которая когда либо существовала, взявшая лучшее от своего дяди Терракса, матери Ретеры и отца — Доминуса, впитавшая в себя искры мертвецов, дабы они не попали в руки к людям, (ведь у них это было табу — табу, которое она нарушила с легким сердцем, зная, что если не она, готовая нарушить, то люди вскоре уничтожили бы всё подчистую, как, к примеру сейчас, устраивая охоту потехи ради, рубя дрова и не переставая желать большего и большего), смотрит на «героя» и наверняка в скором времени «святой лик», которого убьёт если и не она, так Темпестас или Аэквор.       Люди всегда были настырными. Настырными и упрямыми, так что она уверенна, что они доберутся и до последних двух драконов, не считая её и тогда смерть этого детёныша будет болезненной, ведь несмотря на первостихию — пламя, горячее настолько, что плавило прошлого дракона, который олицетворял его, ее нрав был многим спокойнее и флегматичней, чем у Бури и Воды.       Она милосердна и не прочь взять грехи на себя, как и убиение дитя, что только-только начало жить… И это точно будет лучше, чем утопление в морской пучине или разрывание этого тщедушного тельца на мелкие частицы, когда она может сделать это так быстро, что он и не заметит как окажется в чертогах, нежась в вечном блаженстве.       Иннеус больше не медлит и не ждёт пока люди атакуют её первыми. Приятное тепло мягко поднимается из грудины, подсвечивая изнутри, делая и так яркую чешую насыщенно-оранжевого цвета ещё ярче и… Выдыхает струю огня, мгновенно уничтожая строи «армии», пока перед ней не останется ничего кроме пепла.       Опять-же, они милосердна, так что чувства неправильности это у нее не вызывает. Только сожаление от того, что ничего уже нельзя было сделать иначе.       (именно на этом месте в будущем образуется особняк Вонголы; когда восстановится земля, впитывая остатки пламени от дыхания Иннеус, заставляя образовываться огромнейшую аномалию, в которой пламя людей почти не ощущается).       Она улетает, делая своим новым домом вулкан неподалеку, закрывая главный кратер плотной породой, погружаясь в лаву и засыпает, на долгие, долгие годы.       (она засыпает, с тяжелым сердцем, понимая, что больше никогда не увидит ни Темпестаса, ни Аэквора, ведь те — слишком воинственные, а людей слишком много для их троих, что бы выйти хотя-бы в ничью).       Через несколько десятков лет, когда Иннеус останется последним драконом на земле, Три-не-сетт станет аккуратно стирать знания людей о них, заставляя всё выглядеть так, будто в какой-то момент у кого-то взыграло воображение.       (сейчас — сорок четвертый год до нашей эры и этот год запомнится людям как одно из самых мощных извержений вулкана).