***
Уки не хотела оборачиваться. Нехотеланехотеланехотела. За ней гонятся люди — будто самые настоящие звери пытаются загнать в угол свою добычу…! Её — как добычу! Немыслимо! А она, она как обычно слишком труслива, даже если в истинной форме, не человеческой, легко может смести посёлок с лица земли, но сочувствие, которое присуще существам из её рода можно пересчитать по когтям, едва не сдавливало горло, заставляя судорожно хватать воздух. Она никогда не была сильна хоть сколько-нибудь ни в магии, ни в других аспектах, предпочитая более миролюбивых людей, но, видимо, миролюбивы они только к своему виду. В отличии от драконов, которые если и ненавидят, то только конкретную особь, которая и становится их личной Немизидой, как сейчас, когда они уничтожают только «героев», которые покусились на их жизни, а не сжигают города и нации. Это больно. Очень. Когда предают доверие всегда противно и гадостно на душе. Особенно когда это близкое себе существо. Правильно говорила Раана — люди не имеют инстинкта самосохранения, когда те находятся в численном преимуществе. Что-то темное и гадостное разгорается в груди, когда злость всё-же вырывается из маленького и тщедушного тела. Она оборачивается легче, чем делала до этого, не тратя драгоценные секунды.Нет больше ни деревни, ни жителей.
***
Иннеус задумчиво рокочет, кося глаза на детёныша. Он издаёт тихий писк и жмется ближе к горячей стене вулкана, переступая босыми ногами, в попытке меньше обжигать нежную кожу стоп. Её разбудили совершенно варварским способом — громким криком-визгом и обмороком человека. Когда тот приходит в себя, — через несколько минут — то убегает от неё как можно дальше. Детёныш стоит, не смея пошевелиться, и, кажется, задерживая дыхание, пуча ярко-синие глаза, которые напоминают ей о Сепире — глупой девчонке, с которой вся эта катавасия с вымиранием и началась. Они стоят так, в тишине, несколько минут, пока её не пронзает тихое икание. Дитя сжимает руки на рту, пытаясь приглушить звук и она видит, как глаза становятся влажными. Кажется, будто он сейчас умрёт от страха. Трупов ей тут только и не хватало. Драконица раздосадовано выпускает струи пламени из ноздрей и прежде чем детёныш успевает перепугаться сильнее, начинает метоморфозы. Крупное ящеровидное тело окутывает пламя, образуя обжигающе-горячий огненный смерч, который становится все меньше и меньше, пока не останавливается на одной отметке, переставая уменьшается, но меняясь, сжимаясь и растягиваясь, пока силуэт не начал походить на что-то отдалённо человеческое. Чуткий слух улавливает все ещё заполошно бившееся сердце, но уже не столько в страхе, сколько с жгучим интересом, пусть детёныш и понимает, что за это он и может умереть. Будь она другим драконом — да, он бы умер в первые секунды, но так как других драконов больше нет, а конкретно ей было на эту расу все равно, пока они не трогают её, то дитя останется жив, даже если и напоминает ту шаманку. Первое что появляется из вихря — ярко-оранжевые крылья, которые распахиваются в стороны, — многим меньше, чем раньше, но все ещё имевшие в размахе три метра — следующее, это рога золотистого цвета, больше похожие на корону, а потом и все остальное тело, замотанное в ткань красного цвета, в принципе, почти не отличное от человеческого, если не считать мелкие чешуйки, которые скапливаются на голове — щеках, лбу и ушах — животе и спине, откуда растут крылья и считается самым слабым местом. Детёныш безвольно опускает руки и шокировано приоткрывает рот. Ноги, до этого дрожавшие как листья Тринити, когда небесные драконы решают порезвится, перестают трястись и подкашиваются. Она фыркает, видя благоговение на пополам с суеверным ужасом. — ከኋላዬ ና. Иннеус проходит глубже в пещеру, в которой её обдаёт приятным жаром, грея прохладную кожу. Всё-же, когда она становится человеком, то искра становится пропорциональна телу, грея многим меньше, чем в истинной форме. Она останавливается на секунду, дергая по-странному удлиненными ушами, прислушиваясь, но шагов не слышно. Оборачивается. Детёныш продолжает смотреть пронзительно-синими глазами, переминаясь с ноги на ногу, которые начали становиться неприятно красного цвета и продолжая икать. Она моргает. Точно… Люди же такие… хрупкие. И… Ох. Драконий язык. Об этом она совсем забыла. Она знала как с помощью искры общаться с другими существами, даже не думая учить другие языки. Из драконов — только один вид умел созидать — индикум. Конкретно она относилась к совершенно противоположному — орандже, который умел разве что объединять разные виды (и развеивать то, что они создавали), но из-за того, что она поглощала и поглощала искры своих собратьев, то и созидание стало ей доступно, как и иллюзии, и перемещение, и та самая способность языков. Как раз таки с помощью иллюзий она перемещает детёныша себе на руки, мёртвой хваткой вцепляется в его разум, создавая прочный, пусть и временный канал и создает прохладный, в сравнении с окружающим пространством моток ткани на ногах. — Как оказался здесь? Мальчик вздрагивает, что не осталось незамеченным чертовым драконом! К такому его не готовили! Он пристально и интенсивно рассматривает существо сквозь выбившиеся из хвоста черные волосы которые сильно мешали, но убрать их просто боязно. Голос, вероятно, подведёт его, но лучше ответить, чем игнорировать. — Фрой… Кхм… Синь-ньора я слу-лучайно упал сюд-да. З-за мной гналллись животные. Рокот, сейчас больше напоминавший что-то между урчанием большой кошки и рыком казался задумчивым. Она кидает взгляд на свою ношу, отмечая что детёныш чистенький — в хорошей одежде и до какого-то момента был причесанным. Значит, не жертва богам. Или это уже не в моде у людей? — Вопрос всё-ещё открыт. В той стороне тупик и нет никаких входов и выходов. Дитя открывает рот в попытке что-то сказать, но закашливается. — Синьора, простите, здесь слишком сухо и жарко для меня. — Терпи. Скоро будем на поверхности. — О-о. О. Ладно. Кхм. Сюда меня переместил синий огонёк. «Скорее всего, это последний шаман,» — С долей философии замечает она — «Только, зачем ему это нужно — не ясно.» Через несколько минут почти нестерпимый жар начинает уменьшатся, становясь едва заметнее, заставляя, привыкшего к горячим пещерам вулкана, детёныша ежится от холода. Она ставит его на ноги, материализуя на ногах вместо тряпок вполне сносную обувь, замечая огромную, почти в три головы, разницу в росте и тоном, не терпящем возражений, практически приказывает. — Иди. Впереди деревня. — Гхм, синьора, а вы не против… — Он икает и запинается, когда глаза с нечеловеческим ярко-рыжим цветом и вытянутыми зрачками смотрит на него. — если я ещё раз сюда приду…? Иннуес дергает уголком губ, но не позволяет чему-либо сформироваться на лице. — Как хочешь. Робкая улыбка расцветает на молодом лице, дитя не смея поднять глаза, говорит тихое «Спасибо» и… — Меня зовут Бер. Звезды на пополам с восхищением пляшут в синих глазах.***