***
Эрик замер на противоположной стороне дороги, но, кажется, Пьетро почувствовал его настрой раньше и тоже сбавил шаг. Развернулся. В груди Эрика что-то щёлкнуло от взгляда… Его, Эрика, взгляда. Пьетро улыбнулся одними губами, оттого улыбка выглядела жестокой. — Ты не помнишь мою маму, да? Мимо пролетел автомобиль. Единственный за всё время их пути, или это Эрик только сейчас заметил из-за напряжения и неумолкаемых рассказов о семье Максимофф. — Прости, — тихо ответил Эрик. — Ты был пьян? — Что? — Ну, знаешь, так бывает, — сказал Пьетро, будто услышанное его ни капли не тронуло. — Нет. Но у меня был тяжёлый год, о котором я действительно мало помню. И не горю желанием обсуждать. — Хорошо, — спокойно согласился Пьетро. — Тогда небольшая справка. Маму зовут Агата. Работает в страховой фирме, не замужем, — он подмигнул. — Что она рассказывала тебе обо мне? — Немного. Тебя называют Магнето, ты один из сильнейших мутантов. Вы встречались несколько раз в кафе, куда она приходила обедать. Однажды забыла кошелек, и ты решил угостить её. — Как она узнала о моей способности? — Увидела, что твои шахматы двигаются сами, — прищурился Пьетро. — У тебя всегда была с собой шахматная доска. — И она не испугалась? То есть… — Нет. Ей стало интересно. Ещё она сказала, что ты красивый. Я считаю, не обманула. Эрик усмехнулся, опустив взгляд. — Я вырос в убеждении, что мы с сестрой абсолютно нормальные, — продолжил он, — просто с большими способностями. Ещё я клептоман, если что не обращай внимания. Пьетро вбежал по ступенькам и позвонил в дверь, за которой тут же раздалось: «Неужели опять, только бы не опять». — Переживает, — шепнул Пьетро. — Я доставляю неудобства полиции. Они никак не могут меня поймать с поличным или без. Эрик не успел сообразить, в какой миг Пьетро исчез, оставив его наедине с женщиной, открывшей дверь. Она его тоже словно не узнала, зато Эрик слишком хорошо знал, как выглядит на лице полное принятие ситуации. Агата пригласила в дом, предложила кофе с корицей и красным перцем. Спросила о Пьетро. Эрик вкратце рассказал о Чарльзе и его школе для одаренных детей. Он слушал её голос, всматривался в черты, но видел совсем другое лицо. Эрик встретил Агату действительно случайно. Он был на грани, делал на шахматной доске одни и те же ходы. Изо всех сил пытался вычеркнуть из памяти самый длинный день в жизни. День, когда в груди разорвалась атомная бомба, когда он порвал голосовые связки, зайдясь не в крике, в вопле. День, когда он потерял жену и маленькую дочь. Его Нина… она просто хотела помочь папе, которого схватили трусы в полицейской и форме и с деревянными стрелами. Они хотели жить. Неужели настолько преступным было это простое желание? Неужели за него можно было оборвать одной стрелой две жизни разом. Неужели нужно было прийти убивать за одно то, что Эрик, простите, Хенрик, спас своей способностью жизнь человеку? Он и донес на него? Уже не важно. Люди держали его на прицеле даже тогда, когда он обнимал Нину и Магду, так не отпустившую дочь из рук. Заострённая деревяшка прошила обеих. Эрик молил, пытался удержать тепло самых родных ему людей в этом мире, а те, что служили своим законам, стояли и смотрели. Он умирал, он проклинал… весь мир, себя, Чарльза и за то, что ему поверил. Надежда… да вот она — надежда. В металлическом кулоне маленькой Нины. И Эрик погиб. Тот Эрик, который пытался верить в добро. В самый страшный и длинный свой день проклятого года Эрик Леншерр убил детским кулоном всех, кто держал его на прицеле. И даже ни разу не заглянул им в лица. Агата… Он искал в ней жену. Практически видел в ней Магду. Не пытался повторить то, что было, но ему был необходим хоть кто-нибудь. Он сходил с ума, орал по ночам, даже умолял Магду простить его за «сломанную жизнь» и горько оплакивал миг, когда она ему поверила. Агата просто была рядом. Она была для него Магдой и абсолютно не обижалась на это. Пыталась разукрасить его мир домашним уютом. Слушала участливо, как Магда, и обнимала, как маленькая Нина. Понимала его, как он понимал сейчас, почему она ничего ему не сказала о беременности. Обезопасила, обезопасилась, отпустила. И теперь варила кофе, будто между ними ничего никогда не было. — Я знала, что Пьетро когда-нибудь тебя найдет, но что приведет сюда… — Ты не рада мне? — спросил Эрик, сжав в ладонях горячую чашку. — Почему-же, — она развернула блестящий фантик. Чернослив в шоколаде — её любимые конфеты. — Всегда интересно взглянуть в лицо своему прошлому. Особенно, если оно было счастливым. Не будь так, я не родила бы от тебя. — Пьетро считает, я воспользовался тобой. И, кажется, я должен согласиться. По крайней мере, так это выглядело, — хмуро сказал Эрик. — Прости… — Это было твоё последнее слово перед тем, как ты ушёл от меня, — улыбнулась Агата, вздохнув. — Я была готова к этому. И нет, ты не использовал. Ты был честен, мы любили друг друга, а то, что не срослось… главное, у меня есть мои дети. Я горжусь ими. — Я не хотел проживать всё снова. — Знаю. Ты говорил, за тобой ходит Смерть. — Со мной, — поправил Эрик и сделал глоток. Крепкий напиток моментально согрел изнутри. — Мне очень хотелось остаться, но, как оказалось, проще убить в себе чувство, чем сделать это. Прости меня. — Мне не за что прощать тебя, Эрик. Годы только красили эту женщину с большими глазами и острыми чертами. — Я благодарен тебе за детей, за… надежду, — последнее слово так несвойственно прозвучало. — Я тоже благодарна тебе за то время, когда мы были нужны друг другу. Сейчас ты нужен Пьетро. Будь с ним честен. О большем не прошу. Агата смотрела на него мудрым открытым взглядом. То, что Эрик вспоминал о ней, делало их похожими. Она хорошо видела людей и потому была до сих пор одна. Она чувствовала его и не видела смысла держать. И если бы она послала ему в спину деревянную стрелу, он бы заранее простил, потому как знал, что заслужил её. Чарльз мог бы сказать, о чём кричала внутри эта женщина. Только Эрик, казалось, понимал это и без него. — Попрощаться пришел? — спросил Пьетро, не обернувшись на звук открывающейся двери. — Я хотел бы сказать нет. Но я хочу, чтобы ты знал, что я уже люблю тебя. Если всё правда… а это правда. Пьетро бросил на него короткий взгляд и погладил по волосам спящую сестру. — Как её зовут? — Ванда. Эрик зажмурился, снова прогоняя старое воспоминание, разрезавшее сердце на части, расколовшее душу, и оставившее в груди у Чарльза здоровенный рубец за то, что отважился его коснуться. — Какая большая у нас могла бы быть семья, — обронил он. — У тебя могла бы быть ещё сестрёнка. — Я слышал, — тихо ответил Пьетро. — А её как звали? — Нина. Она умела говорить с животными. Те приходили на помощь, когда ей было страшно. Пьетро улыбнулся на сей раз мягче. Эрик коснулся своей груди, и из-под черной водолазки показался серебряный кулон. Он пролетел по комнате и застегнулся на шее Ванды. — Эта вещь видела боль и великое счастье. Она подарила смерть тем, кто отнял у меня семью. Пусть теперь она бережет вас. — Ты не останешься на ужин? — спросил Пьетро. Его улыбка выглядела грустной. — Ванда очень хотела познакомиться. Эрик опустил взгляд. Как же ему хотелось, Боже! — Давай, — с нажимом сказал Пьетро. — У тебя крутая сила, но ты ещё Ванду не видел. А я вообще первым узнаю, если кто явится по наши души. Что, думаешь, трое охрененных мутантов не смогут защитить одну потрясающую женщину? Эрик не ожидал, что ему настолько захочется расхохотаться в голос. Если бы не спящая Ванда, то он точно бы так сделал.***
Уже зажглись вечерние огни. Эрик сидел на лестнице и задумчиво всматривался в темноту. — Ты нужен мне, Чарльз… — Я давно здесь, — прозвучало за спиной и коснулось летним морским бризом. — Я счастлив за тебя, дружище. — Чарльз… — Я с тобой, Эрик. Я всегда буду рядом с тобой и не важно, по какие мы стороны. Ты боишься потерять их, я знаю. — Нет, Чарльз, — в голосе Эрика читался непоколебимый протест. — Я знаю, что однажды потеряю. А еще, кажется, что «потеряюсь» последним. Что из этого хуже? Чарльз молча протянул ему руку. Глаза его блестели, как в одну из первых встреч. В те времена в добро верилось больше. — Ты не будешь один, обещаю. Ладонь Эрика соприкоснулась с иллюзией, словно наяву. Он снова обнимал Магду и Нину, стоя на коленях посереди леса. Только не было рядом полицейских с их стрелами, лишь птицы кружили над головами. Чарльз наблюдал. Эрик чувствовал его присутствие, и от этого в груди щемило. — Если бы я мог всё вернуть назад, я бы исправил это, — прозвучал в голове голос. — Всё хорошо, папа? — Нина подняла головку. Улыбка подчеркнула ямочки на щеках. Она сама была похожа на птичку в белой ночной сорочке. С карими глазами, черными волосами и челочкой по тонкие изогнутые брови. Эрик сглотнул не в силах сдерживать слёз. — Всё хорошо, малышка, папа с мамой любят тебя. Нина смотрела на него так, будто бы видела насквозь. — Я скучаю, — дрогнули его губы. — Мы здесь, Эрик, — Магда коснулась его груди и поцеловала в висок. — Пойдём в дом, я приготовила тебе твоё любимое… — Эрик? Пап, — из ниоткуда ворвался голос Пьетро. Ему потребовалось время, чтобы понять, где находится. Образ Чарльза, жены и ребёнка растворились в оклике. — Всё на столе. Эрик обернулся. Установившаяся пауза знакомо смутила сына. — Ты не идёшь? Неужели они даже думали об одном и том же? О страхе быть ненужными, о том, что не заслуживали друг друга, что уже слишком поздно и достаточно утеряно — доверие, в том числе. А с другой стороны, ему так хотелось возвести вокруг этого тихого домишки огромные стальные плиты, способные выдержать даже ядерный удар. Назвать эти плиты «Цитаделью Магнето», и чтобы никто не смог подойти к ней на ближе чем на пушечный выстрел. Не хватало ещё впасть в паранойю. — Уже иду.***
Не спалось. Он слишком отвык спать и тем более спокойно, в чем нельзя было заподозрить Агату. Пышные каштановые кудри спрятали её невозможные глаза. Она тихонько сопела ему в плечо, полностью доверившись. Эрик вспомнил, как она звала его «мой защитник». Ванда похожа на неё. Не сводила за ужином взгляда, особенно после того, как Пьетро заявил, что «если отца нет дома, значит он спасает наш мир». Эрик осторожно поднялся, накинул рубашку. Невидимый магнит так и тянул его в комнату Пьетро, будто бы зов из прошлого, которому никогда не стать будущим. Или? Пьетро на месте не оказалось. Тревожная мысль в голове заскреблась подлой крысой. Ушёл. Он ушёл, чтобы не видеть, как я ухожу. Уже решил, как знакомо. Но Пьетро спал с Вандой на одной кровати, спрятав лицо раскрытой книгой сказок. В наушниках звучала музыка. Эрик аккуратно вернул книгу на прикроватную тумбочку. Движением пальцев выключил плеер и вынул наушники. Представил, какое бы у него самого могло быть детство, если бы не война. Клептомания? Бросьте, она была бы самой безобидной вещью, знай он тогда всё, что знает теперь. — Спокойной ночи, — прошептал Эрик. — Спокойной ночи, пап, — долетел ответ до того, как закрылась дверь. Слова обожгли внутри, а затем разлились целебным бальзамом. От порыва ветра дрогнуло стекло. Начинался дождь. Он смывал следы с асфальта и кровь с плохо зарубцевавшихся и заживших ран где-то глубоко внутри. Эрик тихо вернулся в спальню, лёг и обнял Агату со спины. Осенний дождь пел о новом. Эрик не мог предугадать ход, но уже мечтал, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась.