Осколок лета

Весь следующий месяц Гена не мог что-либо делать, не думая о Дане. Он писал ему и звонил, тот коротко отвечал, что всё хорошо и он чувствует себя лучше. Гена чувствовал, что что-то не так в его словах, но пытался не зацикливаться на этом. Получалось очень плохо, забыть это было невозможно. Хотелось вновь почувствовать тепло его тела, ощутить его губы на своих, да просто, быть рядом. Ещё, он переживал за Даньку. Вдруг он там от неразделённой любви вскрылся или наглотался чего. Хотя, не такая уж она и неразделённая. И любовь ли это вообще? В голове творился какой-то хаос, с которым ничего нельзя было сделать, как бы он не пытался. Никита как-то поддерживал его, пытался помочь и убедить, что всё нормально и Даня в порядке. «Он живучий и изворотливый. Если бы он не был собой, то при таком образе жизни он бы уже сдох. А как, все нормально, не парься» — приободрял его Алфи, похлопывая по плечу. Но не действовало. Эту резкую тягу к ебучему нарику объяснить было сложно. Гена был сам от себя в ахуе, не понимая, с чем было связано это резкое желание увидеть его, как-то помочь и находиться рядом. Он мог делиться мыслями подобного рода только с Никитой. Тот подшучивал, говоря, что он «ебнулся уже с этим Даней», «любишь его что ли?» А вдруг? Это начинает действовать как наркотики. Только наркотики ты пробуешь сам, по своей воле меняешь свою жизнь в худшую сторону. А тут немного по-другому. Тут, ты сам не понимаешь, как перестроится твой мозг и как вернуть всё обратно? «Езжай к нему и поговори» — однажды говорит ему Курсеков, заебавшись в очередной раз слушать эту хуету про: «я не знаю, что со мной происходит. Волнуюсь за него, переживаю» и так далее и тому подобное. Дело говорит. Суббота, прохладный майский вечер. Гена решает, что нужно с этим что-то делать. Было почему-то плевать, занят ли Даня, дома ли он вообще, абсолютно плевать. Нужно было с ним встретится и поговорить. Он даже не звонит парню, чтобы поинтересоваться о его планах на вечере и заваливается к нему домой ближе к часу ночи. — Ты чего так поздно? — спрашивает Даня сонным голосом, запуская неожиданного гостя. Он лёг где-то час назад, до этого невысыпаясь около недели из-за резко привалившей работы. — Прости пожалуйста, за то, что разбудил — нервно тараторит Фарафонов, переминаясь с ноги на ногу. — Так чего ты хотел-то? А действительно, чего? О чём говорить? Кидаться к нему на шею, признаваясь в любви — глупо. Начать задавать вопросы по типу: «Как дела?» «Как самочувствие?» Тоже не хотелось. — Да я и сам не знаю. Просто резко захотелось тебя увидеть. Даня смотрел на него с полным непониманием его визита. — Ты прости, что мешаю. Могу уйти. Повисает неловкая и давящая на уши пауза. Алис не понимал спонтанного приезда… приезда кого? Друга? Врага? Возлюбленного? Кто Гена для него теперь? А сам Гена не понимал этой тяги к казалось особо не важному человеку в его жизни. Казалось… — Не уходи — произносит Алис, как тогда, когда он был пьяный, весь в слезах и крови, когда тот приехал, подлечил, успокоил. Берёт за руку и сильно сжимает. Рики замечает, что новые порезы вроде не появлялись, а старые немного зажили. Молодец, справляется. — Хорошо, не уйду — он обнимает парня и прижимает к себе. От чёрной домашней футболки пахнет сигаретами и немного потом. Похуй. Он гладит Алиса по почти лысому затылку, худым плечам и спине, чувствуя каждую косточку. Ебать, он дрищ. — Останься со мной, пожалуйста — нежно шепчет младший ему на ухо. — Останусь — он слегка отстраняется и Син видит его улыбку. Не хитрую и мерзкую лыбу Rickey F, а милую и счастливую улыбку Гены Фарафонова. Гена наклоняется и едва касается Даниных кривых губ своими, задевая мелкий шрам над губой. Теперь, он останется с этим мальчиком на долго...

Обмани меня, навеки укутав во льдах Криоген, криоген Обними меня и не отпускай никогда Криоген, криоген…