в память о потерявшихся пятнистых кошках

волдыри, скрытые под перчатками, секущиеся концы синеватых волос, жуткая давка и цветочный аромат, преследующий второй день. его взгляд метался от одного пьяного засранца, открыто курящего травку, к другому, распускающего всячески руки и кричащего сквозь сильную музыку на длинноногую девушку, однако в конце концов все равно останавливался на веснушчатом юноше в кожанке. он выглядел как новое изобретение человечества, как интернет во времена динозавров, как водка с молоком, и одним лишь своим видом заставлял ладони вспотеть. незнакомец был окружен красивыми девушками, обхаживающими его словно настоящего апполона, и чересчур сильно выделялся своей странной манящей аурой — джисону захотелось коснуться пальцами его плеч, чтобы получить хоть толику внимания, однако блондинистый юноша не смотрел в его сторону вовсе; лишь шептался с крупными парнями, больше похожих на закоренелых зеков, хлестал коктейли и порой приближался к подходящим красавицам слишком близко, прикусывая тонкие губы. сидящий парень рядом — лучший друг, предложивший вместо раскаяния перед матушкой и домашнего ареста очистить голову от ненужных мыслей с помощью попсы и легких коктейлей. хенджин это и делал: глотал разукрашенные напитки в красивых стаканчиках, смеялся с барменом и почти сразу опьянел по максимуму, желая утолить собственное горе. он периодически оглядывался на зависающего джисона, хлопал его по спине, заставляя выпить стопку, и пропадал в своем мире снова. по содрогающим иногда плечам было понятно, что выхлестать весь бар было единственным способом утолить надвигающуюся тоску. хану было некомфортно; такие места всегда полны угашенными подростками, дешевой выпивкой, после которой несколько недель адски горит горло, и людьми, желающими провести жаркую ночь с какой-нибудь интересной личностью, которую после даже и не вспомнят. приходилось караулить пьяного дружка, на самом деле, затащившего его в клуб ради собственного блага, а не «я знаю, тебе нужно отдохнуть и расслабиться, чувак». он не обижается, но смотреть на такого хенджина не может — тот ведет себя ужасно, чересчур громко и развязно смеется, грубит и почти слюнявит барную стойку, отказываясь от всякой помощи. уследить за таким просто невозможно, однако радует, что он, пускай и пьян, но все еще способен постоять за себя и свой испачканный стакан. стоило расслабиться, но это казалось невозможным. — ты не отрываешь от меня взгляда уже почти сорок минут. тощие руки обхватили чужую талию, заставляя прижаться еще ближе, а губы осторожно приблизились к горящим щекам. джисона вдруг пробила сильная судорога; парень позади него не отличался хорошим телосложением и силой, способной по-настоящему сделать больно, однако непонятный страх, граничащий с приятной горчинкой, упрямо не покидал грудь. что-то странное привлекало в этих холодных и дерзких касаниях, заставляло сжаться, словно от холода, и доверить этим изящным тонким рукам всего себя. люди цеплялись за них во время танцев, почти сбивали с ног, но хватка на животе не ослаблялась, наоборот, пальцы нажимали лишь сильнее, делали больно, давили со всей силой так, будто пытались выскребать дыру. хан разглядывал толпу молодежи, вновь хватаясь взглядом за их пьяные силуэты, надеясь найти спасение, но в нем, на самом деле, и не нуждался вовсе. — пойдешь со мной? его голос было почти не расслышать сквозь сильную музыку, бьющую по ушам, но хан уже знал, что не сможет отказать этому красивому пареньку, напоминающему тусклое солнце. его ладонь уже покоилась в чужой, холодной и костлявой, а сердце сжалось, почти остановило свою работу, когда юноша усадил его рядом с собой на мягкий диван чуть поодаль от потных тусовщиков. — сколько тебе лет, очарование? джисону не свойственны частые смущение, заикание и неловкость от простых слов, но белокурый красавец вызывал смешанные эмоции, — сразу было видно гниль и липкость в лучезарной улыбке, работающей, как наркотик — потому так и нравился. короткое «семнадцать» заставило того коротко улыбнуться и довольно кивнуть сидящим напротив длинноволосым парням, полностью усеянными татуировками. те выглядели чуть постарше, посильнее, но отчего-то вовсе не вызывали никаких эмоций. — мои друзья скоро покинут меня, потому веселье может закончиться слишком быстро, — его тонкие губы вдруг потеряли очертание сладкой улыбки, поджались, а брови грустно-наигранно скривились в неровную линию. хан понял, что ему совершенно безразлично, — но ты, кажется, сильно заскучал следить за тем пьяницей у барной стойки. правда? — откуда ты знаешь? — ткнул пальцем в небо, — он облизнул пересохшие губы, поворачиваясь к хану боком, и уложил ладонь на его напряженное плечо. — удачливый. на самом деле, пару раз его взгляд уже успел остановиться на чужой широкой спине, подметить красивые изгибы и округленные бедра; а еще ему поистине нравился подсознательный страх этого явно расстроенного и разбитого парниши, который дрожит, если сдавить посильнее, и так смущенно помалкивает, стоит ему только ласково заговорить. парни за соседним диваном вдруг подняли полные стаканы непонятной красной жидкости, перед этим одарив джисона такой же, и дружно пропели «за феликса», заставляя обладателя холодных рук и веснушек довольно заулыбаться и поднять бокал. у джисона в голове сразу же засело имя юного незнакомца, почти выскребалось в подсознании; оно звучало так нежно-пленительно, совсем не подходяще под грубый запах марципана и грейпфрута, однако изредка появляющаяся милая улыбка могла бы произвести обманчивое ощущение сахарной ваты и ванильного геля для душа. «выпей» феликс не приказывал, смотрел на сидящего рядом подростка с скрытым отвращением и безразличием, думал о вкусном напитке в руках и работе, и подталкивал полупрозрачный стаканчик. хану стоило отказаться, свалить к черту из этого бара и захватить с собой морально убитого хенджина, но что-то не давало все таки это сделать. может, обида на нового друга-флориста, который произвел такое трогательно-нежное впечатление? а может то, что хенджин оставил его, принимаясь хлестать напитки и скулить, как чертова псина? не хотелось возвращаться ни к минхо-хену, резко убившему желание с ним общаться, ни домой, где ждал отец, из-за которого порой так адски болит щека, и даже к лучшему другу, увы, не тянуло. зато тянул ли феликс. напиток обжег горло, заставил закашляться и неловко взглянуть на парня: тот уже смотрел на него, разглядывая поморщившееся лицо подростка, и взглядом почти говорил «тряпка», вероятнее всего, полностью ожидая подобного. его лицо под светом ярких прожекторов казалось неземным, пленительным и нежным, но подобного не чувствовалось совершенно — только страсть и страх. тело красивого паренька, обтянутое в шелковой рубахе, вскоре оказалось чересчур близко, так близко, что можно было дотронуться — и джисон хотел, но не мог — а рука прикоснулась к чужому плечу. оно дрожало. — не хочешь попробовать что-то получше этого? — шептал мелодичный голос прям на ухо, заставляя съежиться и опустить голову. хан никогда не чувствовал такого давления; никогда не был тем, кого так легко можно подломать под себя, но феликс производил на него огромное впечатление и прикасался так, что хотелось только больше. его пальцы, сдавливающие опущенное плечо, холод тела и грубый голос, в голове все еще кажущийся нежным — всё это было слишком глупо и наивно, слишком приторно и неромантично. и джисон отлично понимал, что сглупил, пойдя следом, однако ничего не мог уже сделать. — закрой глаза. и он закрыл. для подростка, страдающего от недостатка внимания, чрезмерной гиперопеки родителей и их строгости, это свободное существо, выглядевшее так, будто никто не посмел бы нарушить его веселье, стало полноценным идеалом; тем, кем так хотелось быть назло отцу и матери. хан не желал зубрить эти формулы высшей математики, не мечтал ходить в музыкальную школу и тем более следовать уже продуманному плану своей сраной жизни. ли феликс — яркий пример свободного духа, пускай и видит он его впервые, уже немного пьяным и развязным. — родители тебя учили не доверять незнакомцам? слышался голос рядом. такой насмешливый, игривый и разочарованный, что сводило челюсть. и джисон уже подумал сбежать, как последняя трусишка, вернуться к пьяному дружку и расплавиться рядом с ним, но неожиданное прикосновение к собственным губам заставило отдернуться. изящные пальцы с силой приоткрыли рот, проталкивая что-то похожее на капсулу, а немое мычание, ярое сопротивление и сжимающая запястье ладонь лишь обрадовали феликса, рассмешили. два пальца не переставали давить на язык, орудуя во рту, как не в первый раз, пока вторая рука сжимала синеватую макушку и не давала отпрянуть, заставляла не морозиться, а просто слушаться. — и чего сопротивляться удумал то? ты же этого и хотел. сквозь зубы бормотал хриплый голос, и джисону ничего не оставалось, кроме как проглотить вязкие слюни вместе с подаренной таблеткой и расслабить хватку на запястье. пальцы вскоре исчезли изо рта, после обтертые сухой салфеткой, а взгляд ледяного феликса окунулся в стакан на мгновение. — идем. феликс обхватил его за запястье, приподнимая вялое тельце с дивана, и стремительно направился вглубь толпы. джисона тянуло блевать, спать и плакать — ничего больше. тусклое солнце двигалось плавно и пластично, пробиралось под его футболку, улыбалось и приподнимало к светящемуся шару голову, словно подпитывалось, надеясь засиять. его веснушчатое лицо и правда сияло, но что-то все равно было не так. — потанцуй со мной, — шептал он на ухо, продолжая отдаваться полностью танцу. его тело было слишком близко. на какой-то миг показалось, что бесконечная толкучка пропала вовсе, и они были только вдвоем: он — такой изящно-развязный и молодой, выглядевший старше своего возраста, и джисон, еле держащий себя в руках. — что ты мне дал? — наркоту. разве ты этого и не желал? подростки сейчас так падки на безумства. — джисон готов был поспорить, что «безумство» второе имя ли феликса. — мне нравится эта беспомощность в твоих глазах. уже чувствуешь запах свободы? расслабься и наслаждайся, пока можешь. феликс обхватил одной рукой чужую талию, прижимая парня ближе, так близко, что их губы оставались в нескольких сантиметрах друг от друга и горели. адски. его ресницы не шевелились, а в зрачках мигал красный свет прожекторов, намекая или на опасность, или на явную страсть. тела двигались в такт музыке, сливались воедино, цеплялись за людей рядом, но все еще оставались до невозможности близко друг к другу. один рывок и вот, хан уже мычал в холодные губы, пытаясь вырваться из цепкой хватки, но сил сопротивляться не осталось вовсе — только поддаться. странные мысли лезли в голову, когда горькие слюни смешались, а чужой язык грубо и неприятно исследовал полость рта, заставляя хотеть выплюнуть органы. его руки со всей силы вцепились в чужое плечо, сдавили, однако не оттолкнули, намекая на согласие. феликс был холодным во всех смыслах, и тепло, вдруг прочувствовавшее при близком контакте, велело не обрывать неожиданное «безумие». еще чуть-чуть и он растворился бы в этом дерьме полностью.