magic city

— Малыш, ты не мёрзнешь тут? На оголённые плечи опускаются прохладные руки и я поёживаюсь, отрицательно качая головой. Плавно перемещаются ниже, обхватывая уже под грудью, и ощутимо притягивают к себе. С покорностью уклдываюсь на плече Никиты. — Ещё по бокальчику? — кивает на остатки виски, которые я с жадностью глотаю. — Пожалуй, — улыбаюсь, пытаясь хоть немного удержать взгляд на светлых глазах, но картинка неумолимо плывёт. Парень покровительственно целует меня в макушку и чужие губы задерживаются явно на дольше, чем стоило бы. Прикрываю глаза, чувствуя тяжесть в веках и усталость. Кажется, меня понесло куда-то не туда. Неделю назад. Тихая ночь. С открытого балкона тянет сигаретным дымом и прохладой. Девушка дёргает плечами, чуть сильнее сжимает скрещенные ноги и прикладывает ручку к губам. Перебирает бумаги перед собой, сверяет с таблицей в ноутбуке и делает пометки. — Так, когда ты в тур? — кидает фразу как бы между делом, нарушая хрупкую и натянутую тишину. — Ты уже спрашивала сегодня, — голос раздаётся с балкона. Шатохина кивает сама себе — конечно, она помнит. — Ладно, прости. Через три дня. Точнее, уже два. Берёт со стола пачку сигарет, накидывает на полуголое тело халат и выходит к Глебу. Тот задумчиво крутит в руках свою Мальборо, развалившись на плетёном кресле. В тишине девушка подкуривает. Натянута, словно струна, и следит за каждым жестом, дабы не выдать своих нервов. Что-то в поведении парня напрягает и очень трудно сказать, что именно. В молчанку играют только потому, что договорились не мешать друг другу с рабочими делами, и потому расселись в разных углах. Но поведение изменилось раньше. Какая-то неуловимая перемена, словно тень, которую видишь краем глаза или в зеркале, но никогда напрямую. Щурится, тревожно вглядываясь в звёздное небо. — Не доверяешь мне? — Что? — чуть не закашливается, давясь сигаретным дымом. Голубин со вздохом кидает окурок в пепельницу. — Боишься, что соблазн одноразовых перепихонов с фанатками окажется выше меня и всё такое, — пристальный взгляд утыкается в белые кружева на груди. Поднимается к лицу: — Или я не прав? — Ну… Хм, — закусывает губу. Выдерживает приличную паузу, которую можно было бы считать за нежелание отвечать, но продолжает: — Ты прав. Но даже если бы ты воспользовался такой возможностью, что я могу предъявить? Я ведь не твоя девушка. Бровь парня издевательски скользит вверх. Это выражение Шатохиной очень не нравится и она напрягается, в защитном жесте чуть сутулясь. На губах напротив расползается улыбка. — Ты поэтому ничего не говорила, да? Смущает, что отпускаешь в тур и даже не сможешь обвинить в измене? — А сам-то? Миленько болтать с бывшей на моих глазах, серьёзно?.. — почти срывается на повышенный тон, но тут же сбрасывает накал. — Ах, точно, я же так, любовница. Можно делать, что хочется. — Не я начал эту тему. Сама ведь не святая… — Да, давай в сотый раз обсуждать Артёма! — вскакивает, чересчур эмоционально махнув руками. Глеб при том совершенно никак не меняет своего положения, глядя на девушку снизу. — Я не про него, — ровный тон выбивает из колеи. Лиза непонимающе хмурится, глядя на парня, как на последнего идиота. — О, я ещё и не помню кого-то. Вау! — Ты знаешь, что Саша Сахарная ушла из клуба как только мы в него зашли? — Причём тут… Осекается на полуслове. Карие глаза распахиваются так широко, что грозятся выпасть из орбит. Голубин с прищуром сканирует Шатохину и с особой внимательностью наблюдает за реакцией. Она моментально тушуется и в спасательном жесте хватает себя за краешек халата. — Можешь не оправдываться. Не знаю, кого ты скрываешь, но знаю, что дальше разговора с ним ничего не зашло, — встаёт, устало разминая шею, — как и у нас с Сашей. — Прости, я... Теряется, когда парень с самой искренней улыбкой слегка отодвигает её за плечи и коротко целует в уголок губ, чтобы затем вернуться в квартиру. Лиза остаётся стоять на балконе, тупо пялясь в темноту. Словно хочется сказать столько всего, а в тоже время не находится ни одного умного слова. Пять минут спустя, вырываясь из пучины тягучих мыслей, тоже заходит обратно. Глеб в одном наушнике сидит на диване перед ноутбуком и, когда девушка проходит мимо него к своему месту, даже не отрывается от экрана. Только усаживается на стул, как из глаз брызгают совершенно неуместные слёзы. Ком в горле из ненависти и жалости к себе душит не хуже верёвки. Ненавидит себя за то, что это недоразумение в очередной раз показывает её слабость против воли — мокрые дорожки пачкают потёкшей по щекам тушью документы и столешницу. Жалеет себя за то, что она относится к Глебу с максимальным пониманием, на которое способна, а он упрекает её в действиях, которые совершает сам. Оба цепляются за прошлые обиды, а достаётся только ей. Не позволяет себе ни единого всхлипа, пряча их в рваном дыхании и бесшумно содрогающихся плечах. На то, что с Голубиным будет легко, даже на примере его отношений с Кафельниковой рассчитывать никто и не думал. Но вот о собственных переживаниях и чувствах думать не приходилось. Глупые цифры расплываются в глазах, которые всё жмурятся, пытаясь стряхнуть слёзы. Фигура на диване всё также равнодушно неподвижна, лишь голова иногда покачивается в такт музыки. Шатохина же растворяется в этой противной тишине. — Я думала, ты хотел отомстить мне за ситуацию с Артёмом. Не увидела твоего сообщения, что ты меня ищешь. Извини, что не сказала сразу, — выцеживает, чувствуя, как кости словно выворачивает изнутри. — Мне не за что мстить, — отвечает, не отрываясь от экрана. От этого очевидного игнорирования её лица хочется взвыть. — Иначе бы ты так часто об этом не вспоминал. Какой-то детский сад, — щёлкает кнопкой на чайнике и тянется за банкой с кофе. Перед ней оказываются две чашки. — Возможно. Наконец оборачивается. Встречается с убийственным взглядом Лизы, которая достаточно угрожающе постукивает ногтями по столешнице, прямо рядом с гигантским ножом. — Знаешь, я уже в край запуталась. Ты ко мне совсем ничего не чувствуешь или настолько не хочешь признавать что что-то есть? Ощущаю себя дурой, — кончик пальца мягко скользит по лезвию. — Я хочу услышать внятный ответ. — Успокойся, Лиз. Ты… — Ещё одно «успокойся» и он окажется в твоём столе, — крепко сжимает увесистую рукоять. Парень обеспокоенно вскидывает брови. — Лиза!.. — Моё имя это не ответ, — заносит руку над столешницей. Зелёные глаза растерянно мечутся по комнате в попытках найти подсказку. — Глеб, пожалуйста. Голубин встаёт, напряжённо впиваясь пальцами в мягкую обивку. Не знает, что сказать. Сам не понимает, что за сила заставляет его то тосковать каждую минуту, не разделённую с девушкой, то снова срываться на ней, изощрённо заставляя чувствовать себя виноватой. Не откажется от всех своих слов, гордость не позволит взять на себя больше вины, чем полагается, но в глубине души знает, что некоторое из сказанного было особенно обидно и незаслуженно. — Нам нужен перерыв. Резкий стук. Глеб жмурится, пытаясь не обращать внимания на то, что только что произошло. Шатохина одним резким движением сгребает все свои вещи со стола в сумку. Без единого слова накидывает на себя тренч, впрыгивает в туфли и закрывает дверь с таким грохотом, что парень почти вздрагивает. Сверлит глазами место, где минуту назад скрылась женская спина, унося за собой вишнёвый шлейф, которым только начала пропитываться «пустая» квартира, и некое подобие стабильности. Чайник перестаёт гудеть, понемногу остывая. Парень неспешно подходит к дорогой столешнице. Между двумя чашечками красуется ровно воткнутый нож. Голубин упирается руками в твёрдую поверхность, повержено роняя голову. Ушла. ...— За тебя, — рука с крашенными ногтями звонко ударяет по моему бокалу своим. С улыбкой киваю, не особо концентрируясь на словах. — Спасибо. В клубе слишком шумно. И жарко. От ощущения липкости на коже слегка подташнивает, а может и от количества выпитого. В любом случае затянувшийся «пир» успел надоесть и сейчас, на чём бы я не заостряла внимание, всё вызывает жуткий дискомфорт. Началось всё с простого предложения Никиты встретиться где-то, а закончилось желанием оторваться. Его — с мотивацией развеяться, моим — в попытках заглушить навязчивые мысли, которые неумолимо возвращали к Глебу. С того самого вечера мы не общались и не виделись. Хочется раствориться в пространстве, исчезнуть, чтобы даже если сильно захотел, то не нашёл. Одновременно же ужасно тянуло позвонить, услышать хриплый голос на другом конце провода, да и вообще, быть уверенной, что он есть в моей жизни. И всё ещё слегка побаливает, что я не услышала ничего в ответ на вопрос о его чувствах. Нам нужна пауза. То, что мечтает услышать каждая, конечно. Поэтому я тут. Растворяю свои мысли в чане из виски с колой и елейного голоса рядом, что всё льётся и льётся, как янтарь по бокалам. Укутываюсь в непривычные сладкие ноты чужого парфюма и смеюсь над шутками вечно улыбчивого парня. Всё совсем по-другому. Мы танцуем под очередной модный трек в приглушённом мерцающем свете. Прикрываю глаза, вскидывая руки вверх, чтобы почувствовать, как аккуратно прохладные пальцы скользнут по моим бокам вниз. К мокрым бёдрам липнет ткань короткого красного платья, а к шее распущенные волосы. Никита откидывает их в сторону и наклоняется к моей шее, выжигает на ней линию горячим дыханием. Не вижу его лица, он за моей спиной. Лишь ощущаю, что расстояние между нами постепенно уменьшается. В нежном голосе появляется низкая хрипотца, от которой даже вздрагиваю, когда его губы чуть ли не касаются уха: — Хочу тебя. Я знаю, чем закончится этот вечер. И я прекрасно понимала риски, принимая приглашение. Мне не будет ни перед кем стыдно, не нужно отчитываться. Ясно дали понять, что я свободная женщина и вольна делать всё, что вздумается. — Так бери. Фраза выдыхается почти бесшумно и услышать меня невозможно. Но Никита считывает слова по моему полуобороту. Мягко нажимает на талию, заставляя повернуться к нему, и тут же ловит мои губы своими. Мои руки оказываются в густой копне волос, его — бесстыдно ныряют под платье и сжимают ягодицы. Целую с каким-то остервенением, не обращая внимания на медленный темп Никиты. То ли пытаюсь что-то себе доказать, выкинуть образ Голубина из головы, то ли тянущее чувство внизу живота намекает, что затягивать с прелюдией я не хочу. — Поехали к тебе? — выдыхаю в губы, через секунду снова кусая их. Кое-как вызывает такси. В ожидании машины стоим на улице и курим, выдыхая дым в рты друг друга. Не хочу думать о том, как глупо это выглядит со стороны, только скорее добраться до мягкой кровати. Угрюмый водитель, которого мы полностью игнорируем, заваливаясь на заднее в обнимку, разумно делает музыку сильно громче и отворачивает зеркало, избавляя нас от лишних глаз. Перехватываю блуждающую по моему животу руку парня, ощутимо направляя вниз. Делает глоток виски из бутылки, которую держит второй, и первая скользит прямиком в меня, ловко обходя нижнее бельё. Выдыхаю тихие стоны в опухшие губы, бёдрами слегка помогая и насаживаясь на пальцы глубже. Большой палец умело обходится с самой чувствительной точкой, заставляя иногда чуть сильнее кусать Никиту. До квартиры добираемся в каком-то тумане. В ней встречает тусклый красный свет и аромат ванили. За всю дорогу от клуба никто не проронил и слова. Наши жесты и язык тела говорят гораздо громче и понятнее. Блондин умудряется быстро включить музыку перед тем, как я заваливаю его на кровать и сажусь сверху, быстро раздевая. В пьяных глазах напротив читаю явное восхищение, когда руки аккуратно стягивают с меня узкую ткань. Хватаю с прикроватного столика родной Джек. Лёгкое ощущение, что начинаю трезветь, приходится залить несколькими внушительными глотками. С ухмылкой подношу бутылку к себе и тонкой струйкой лью. Виски стекает по ключицам, груди и животу. Никита смеётся и ловит капли у пупка, тут же чертя линию вверх. Слегка прижимаю его к себе, запрокидывая голову назад и закрывая глаза. Что я творю?.. …— Черти дорогу! Глеб устало трёт глаза. Всё уже двоится, но он стоически концентрирует все свои силы на том, чтобы слушать парня напротив. Точнее, делать вид. На самом деле мыслями он давно улетел далеко отсюда. Сидящая рядом с ним азиатка с забавным акцентом всё пытается добиться улыбки, но тот лишь с холодом и без любого наслаждения держит руку на худой талии. — Ты будешь? — спрашивает длинноволосый парень, кивая на ровные белые чёрточки на железном подносе. — Нет. Я пытаюсь завязать, — сглатывает слюну, запивая это неприятное ощущение коньяком. — Не дури. Ебало недовольное, нужно расслабиться. Косится на свой телефон. Неумолимо тянет набрать уже родной номер, да хоть написать, поинтересоваться, что с Лизой и как она. Но не может этого сделать. По крайней мере сейчас, когда он непонятно где и непонятно с кем. Кидает взгляд на эскортницу рядом. Тёмные глаза смотрят с интересом, белые зубки соблазнительно закусывают пухлую губу. Картина не вызывает никаких чувств, но вариант не худший. На сегодня пойдёт. — Т-с, ладно, — он побеждённо принимает из чужих рук скрученную в трубочку купюру. Снюхивает белую полоску, тут же жмурясь. Снова проигрывает сам себе и срывается, нарушив собственное обещание. Шмыгает носом, втягивая остатки порошка. Завтра он не встанет, а сегодня уже не уснёт. Тяга убивать себя таким глупым способом сейчас особенно сильно возросла, потому что ту, которая заменяла ему эту эйфорию, он обидел. «Да и плевать», — со злостью думает, когда через десять минут затягивает новую знакомую в ближайшую спальню. Грубо впечатывает затылок девушки в дверь, как только проворачивается ключ в замке.