Шелли Ш. 3:44PM
слышала при университете есть библиотека, вот у нее и буду ждать тебя завтра. ты уж постарайся подосвободить на завтра часок другой с семи до восьми. только попробуй не прийти
И Кольт действительно ровно в семь вечера следующего дня после работы находился возле университетской библиотеки. Он, облокотившись спиной о стену и нетерпеливо постукивая по полу носком дезерта, прождал почти сорок минут. То есть Шотган, которая сама до кучи время встречи назначила, опаздывала. Кольту чрезвычайно часто приходилось что-то ждать, хотя он это всей душой ненавидел. И поэтому Кольт, несмотря на свою некоторую неорганизовнность, сам приходил всегда ровно — ни раньше, ни позже. Ему хотелось бы знать, почему другим это даётся так сложно. Вообще, раньше Кольта очень интересовала тема мнений других людей. Он пошёл работать в полицию и потом перепрофилировался в криминолога, как раз потому что ему было любопытно, почему люди совершают тот или иной поступок, почему отваживаются на преступления и о чём в этот момент думают. Однако, как и у многих, работа для него вскоре стала рутинной: то, что раньше приносило удовольствие и вызывало азарт, больше не колышело сердце. Умение мыслить, как другие люди, и желание это делать стало для него обязанностью, обыденностью. Порядком поднадоело. Кольту не нравилась рутина. И потому для него было настоящим открытием обнаружить, что ему интересно, почему же Шотган такая безэмоциональная и что прячется под маской её безразличия. Кольту явилось неожиданным, что он снова чувствует азарт — тот самый, что он испытывал, когда распутывал потаённые уголки души окружающих, как преступления. И вот размышляя об этой Шотган… Кольт не мог объяснить, почему, но определённо ощущал связывающую с ней нить. И не только потому, что спорить с ней было вдвойне интересней — Кольт был готов поклясться, что она только казалась спокойным удавом. Помимо этого он на уровне интуиции знал, как она обычно себя чувствовала, и, к своему сожалению, пребывал в том же состоянии: каком-то паршивом. Заговоришь о дьяволе — он и появится. На другом конце коридора замелькала фигурка Шотган. Она трещала с кем-то по телефону, да так громко и недовольно, что даже до Кольта доносились отголоски её фраз: «¡Тreinta millones!» Сначала она шагала довольно медленно, но, заметив напарника, засуетилась и прибавила темп. Кольт демонстративно фыркнул, когда она подошла, тем самым заставив её чуть поднять бровь. — У тебя в крови опаздывать? Время видела? — с сарказмом хмыкнул вместо приветствия он и скрестил руки на груди. Закрытая поза. — Когда аргентинец говорит, что встреча в шесть, — бесстрастно начала Шотган, выключая телефон, — то это значит, что встречи не будет. — А я по твоему акценту уже догадался, что ты неместная. Шотган склонила голову: задолбанно, как спокойный, но очень измождённый человек. — Но всё равно надо бы часы тебе подарить. Чтоб не опаздывала. Когда там у тебя день рождения? Но этот вопрос на неё подействовал, как огонь на сухую листву. Апатия вмиг испарилась с образа Шотган, и в её глазах с небывалой силой вспыхнула гремучая смесь ярости с ненавистью. Она почти прорычала: — Заткнись, ты, несмышлённый идиот с язвительностью вместо мозгов! И брови Кольта удивлённо поползли вверх; на лице растянулась глуповатая улыбка. Настолько ярко её недовольство было выражено впервые. Неожиданно. Нерутинно. — Окей, — растерянно уступил он. Но немедля добавил: — тема хоть какая? Нахмурившаяся Шотган, не проронив ни словечка, скрылась в дверном проёме библиотеки. Помещение оказалось невероятным. Красивые карамельные арки держали на себе зеркальный потолок, и в нём отражалась вся картина на полу. В сухом воздухе пахло старыми книжными страничками, бережно хранившимся полками-стражами. Любители почитать удобно устроились на пуфиках и с большим энтузиазмом бегали глазами по чёрным строчкам на бумаге. — Всё по кардиологии, пожалуйста, — монотонно выдохнула Шелли, подойдя к рабочему месту библиотекарши. Строго одетая старушка в очках жестом попросила следовать за ней.***
Если каждый второй вторник месяца Пэм всегда просила Кольта с утра заехать за Джесси; то за день до этого Джанкер-старшая всегда устраивала, как выразилась бы Пайпер, променады. Пэм придумала эту традицию, когда Кольт был ещё подростком. Всегда после работы вместе ходить исследовать какой-то новый уголок города и его архитектуру — ей это казалось интересным и очень нравилось. Кольт стоял, неуютно скрестив руки, рядом с Пэм и ждал, пока Джесси соберётся. — Не подворачивай рукава, Клинт, — строго сказала вдруг Пэм. — Тебе не идёт. Она укладывала свою рыжую, с редкой проседью, строгую причёску и бросала взгляды на Кольта через плечо в отражение зеркала. — Разве? — искренне удивился Кольт, но рукава расправил. — И Пайпер, и Шотган сказали, что выглядит неплохо... — Шотган? — с отвращением переспросила Пэм. — Я, кажется, что-то говорила уже про Шотган. Ни слова о ней в моём присутствии. — Но она же нормально одевается, — недопонял Кольт. — В принципе. Да, сзади она и не похожа на девушку: рубашка эта её оверсайз и джинсы. И грубые берцы. Но справедливости ради, смотрится это на ней довольно непло... — Клинт, — Пэм безапелляционно выставила ладонь вперёд, а следом почти угрожающе добавила. — Не в том вопрос. Просто не общайся с ней вне принудительных рамок. Понял? — Но... — Даже не смей. Ты слышишь? — Да, мам. Кольт сник. “Терпила, — отругал он мысленно себя и отвернул голову от Пэм. — А я как будто прям рвался общаться с Шотган!..” Да не коммуницировать с ней — это, как бы, единственное, на что он был готов согласиться без споров... Спустя мгновение из глубины квартиры появилась долгожданная Джесси, нарядившаяся в красный спортивный костюм в китайском стиле. Она протянула матери планшет с какой-то таблицей. Пэм сразу принялась её зачитывать вслух: — "100%" по информатике. "100%" — математика, — она приулыбнулась. — Могло быть и лучше, Джессика, но ладно. Стой, погоди-ка... "97,8%"? По английскому? — Я не совсем разобралась в правиле с "К" и "С", и... — попробовала оправдаться Джесси, но была жёстко перебита. — Джессика Джанкер, что это такое? Как ты могла допустить это?! — Мама, но это всего лишь два процентика... — Сегодня "97,8%", а завтра что?! В шкафах будешь ошиваться вместо уроков и целоваться там?! — Нет, что ты?.. — взгляд Джесси опустился к полу, ресницы стали подрагивать, как крылья бабочки. Кольту было больно это видеть, было жаль бедняжку Джесси. А ведь в наивной юности своей Кольт считал, что Пэм говорила абсолютнейше правильные вещи. Ну, корректнее сказать "орала правильные вещи", но не суть. По крайней мере, сейчас. Ещё когда Кольт жил в доме Джанкер, Пэм часто ругалась на него даже по сущим пустякам. Нет, не из оперы банального "помой посуду" или "вынеси мусор". Дело, как правило, доходило до абсурдного: Пэм даже могло не понравиться, что Кольт, к примеру, неправильно моргнул — слишком якобы пафосно — или что он просто прошёл мимо неё по прихожей — и плевать, что семь вечера и до сна как минимум час. Это повторялось всё время. Высказывалось в ужасной токсичной форме. Из-за этого Кольту казалось, что его вечно вгоняют в какие-то рамки. И он всегда ощущал себя таким... чужим. Лишним. Приёмным, как любили говорить его дорогие "друзья". Но, тем не менее, Кольт верил, что это всё — крики, оры, претензии — нормально, что это правильно. Ага, как же. Конечно, сравнить ведь ему было не с чем; ему же даже не позволяли и помыслить о том, что такое слишком контролирующее, слишком опекающее поведение может и не быть нормой. Особенно, когда Пэм после этого как ни в чём не бывало подходила, обнимала его и радовалась тому, какие у них классные-тёплые отношения и как же офигенно они друг с другом ладят — чуть ли не в дёсны целуются. А Кольт-то верил, что это правда. Что они реально тепло общаются. — ... Да, Пэм, может, и любила его. Но это точно нельзя было назвать "нормальными" отношениями между ребёнком и родителем. Но вообще, Кольт допускал мысль, что вероятно, это было своеобразной тренировкой. Может, Пэм вела себя так, чтобы и Кольт, и Джесси более стойко переносили очень частые нападки в классе. Директор школы, где доучивался Кольт, в своё время даже успел в лицо выучить Памелу Джанкер. Ещё бы — она чуть ли не каждый день туда ходила: из-за драк, например, в которые Кольта жутко часто втягивали против воли. Но... все эти драки из-за чего зачинялись? Из-за того, что Кольта однажды чувство несправедливости заставило отказался пойти с хулиганами осквернять могилы на кладбище? Из-за того, что он сказал им тогда, что постоит рядом с охранным постом? Что хулиганы так орали, что на их хохот пришёл охранник? Что тот вызвал полицию, а полиция поставила хулиганов на учёт, обеспечивая ворохом проблем на долгие годы? И что хулиганы подумали, что это Кольт позвал охранника — нарочно, насолить им, назло? Из-за того, что он один раз оказался в ненужном месте в ненужное время с ненужными людьми? Хрен знает этих людей. И хулиганов. Да и директора. Последний, кстати, и сейчас, спустя десяток лет, наверное, узнал бы Пэм. ...Но, возможно, такое отношение к своим детям у Пэм было, — как потом нередко задумывался Кольт, — чтобы что-то скрыть? Но что ей скрывать? Это что-то наверняка было связано с отцом — Кольту стало ясно ещё в детстве. Он предполагал, что этот "невероятно-преданный-семье-мужчина" всегда исправно выплачивал алименты (по вторым вторникам месяца?) — бедствовать в полном смысле этого слова Кольту никогда не доводилось. Но он даже не помнил лица отцовского и не видел его в течение очень долгого периода. И, если отбросить всё ехидство в сторону, это действительно наводило на печально окрашенные раздумия. Потому что, будь в семье взрослым человеком не только Пэм, то, быть может, методы её воспитания были бы иными?.. Менее, скажем, спартанскими. — Джессика, ты же понимаешь, что с такой успеваемостью тебя никуда не возьмут?! — в тоне Пэм при желании можно было засечь высокомерие. — Ты либо совершенство, либо никто. “Перфекционистские установки какие-то,” — хмуро подумал Кольт и был абсолютно прав. Суждение о мире в формате «Всё или ничего» — один из ярких признаков перфекционистского мышления. И это не просто типа когда человека бесит, когда чуть-чуть краски, допустим, за линию вышло. Нет-нет — это когда такое мышление становится губительным, портит жизнь, вызывает навязчивые мысли и вообще воспринимается почти как болезнь. Так что сейчас Кольт в корне был несогласен с методами воспитания Пэм. Впервые в жизни он пошёл наперекор её желаниям после окончания школы — из инженерного колледжа, в который Пэм благополучно устроила Кольта, он сбежал на первой неделе обучения. Ещё через две он позвонил ей и признался в этом. Они тогда ужасно разругались. Пэм тогда была вне себя от ярости. "Сбежал! — бешено возмущалась она, Кольт слышал, почти в истерике опрокидывая столы и швыряясь стеклянными вазами. — Причём куда!? В чёртову армию!" Это было страшно. Конечно, Кольт тогда сбежал туда от балды — из-за незнания, безысходности и ради протеста. И иногда он даже жалел, что вообще решил сунуть свой нос в ту богадельню — там командиры и сослуживцы к нему относились даже хуже и пакостливее, чем сверстники в школе. Но не отслужи он тогда те несчастные два года — и он не встретил бы Брока и не понял бы, что затравливание Пэм – не есть хорошо. Его бы не приняли в Департамент полиции Чикаго. Он не пошёл бы допрофилироваться в академию. И не стал бы криминологом. И его не отправили бы однажды на День пиджаков... И не заставляли б ходить на курсы сейчас. Так много "и не...". Но в жизни Кольт успел побывать во многом дерьме. И он так чертовски устал от этой вселенской несправедливости и от этого отвратительнейшего отношения к своей персоне, что теперь вёл себя по принципу бумеранга. Только бумерангом выступало его поведение. Он вёл себя с этой тупой жизнью и всеми появляющимися в ней людьми соответствующе — в отместку, назло. Неосознанно порою это получалось; по-мудацки зачастую это выходило; но пускай хоть так воцарится баланс идиотизма в мире. Если уж он страдал, то пускай и другие мучаются. Только чудо заставило бы его передумать... — Клинт! — рявнула Пэм. Кольт испуганно проморгался. — Хватит витать в облаках! Подумать только: он, оказывается, успел забыться, а Пэм — разозлиться. Он за глаза называл Пэм не матерью, а по имени, и терпел её выходки исключительно из необъяснимо откуда появившегося чувства долга. И только из-за этого чувства он не просил Пэм идти лесом по вторым вторникам месяца; и только из-за него он молчал, когда Пэм говорила что-то в духе "Поправь рукав". Молчал, терпел и делал, как она просила. Оговорка – орала, но опять же не суть. В итоге он с Пэм (Джесси оставили дома, чтобы она "подумала над своей жизнью") пошли на этот очередной "променад". Кольт, конечно, не видел практической пользы от него — зачем, например, ему знать, что раньше на месте Дирборн-стрит была железнодорожная станция?.. Загадка века, не меньше. Но всё же, Кольт находил эти прогулки и в некотором роде успокаивающими. Они помогали ему собраться с мыслями и забыть весь негатив, накопившийся за день. А негатива как раз-таки последнее время было очень много: и Шеф его подкидывал — из-за не пойманной сеньоры Эскопеты, и его новая обязанность — выполнять чёртову почти-диссертацию вместе с Шотган. — ...Да читабелен он! — шёпотом возмущался как-то раз Кольт. — Хватит в это тыкать! У самой почерк не лучше! — Так ты пишешь, — бессильно развела тогда руками Шотган, — как пьяный в стельку. Мне ни хрена и не понятно. — Ну, рад за тебя. Разбирайся как хочешь. — "Разбирайся", блять. А можешь писать не как долбоёб? Она спросила это с самой пофигистически-бесящей интонацией. В миллиардный раз. — Да что ж ты придолбалась! — чуть ли не взвыл Кольт. — А что мне ещё остаётся? — Ну, быть может, "не задалбливать"?! — Так а ты ничего не меняешь. — А ты, видимо, слишком тупая, чтобы понять с первого раза. Изменений не будет. Кольт с раздражением потер виски. Вместо того, чтобы проверять расписание смен на следующий месяц и совмещать его с тренажерным залом, он сейчас занимался хренью с дорожайшей-мадмуазель-чёртовой-Шотган. Полнейшей хренью. На самом деле, за целых два месяца с первого дня вынужденного сотрудничества Кольт с этой Шотган договорились встретиться в библиотеке всего четыре раза. И за все эти чёртовых четыре раза они лишь на одну сотую часть приблизились к выполнению задачи. Гитлер за два месяца оккупировал целую Норвегию, на секундочку... А они приблизились только на одну сотую. Причём потому что, как считал Кольт, кое у кого были огромные проблемы с коммуникацией и пониманием действительности. Если быть точнее, Шотган оказалась самым отвратительным напарником, которого вообще можно было получить. И не только из-за того, что дурацким испанским акцентом она коверкала некоторые слова. Во-первых, растормошить её было — проще застрелиться. Несколько раз, когда они договаривались прийти, она... не приходила вовсе. Ей было до лампочки на всё: нужно делать проект, не нужно — ей абсолютно всё равно. Ну да, конечно же; ведь от этого не зависела её карьера! Во-вторых, когда они всё-таки встречались в этой чёртовой библиотеке — о, господи, ну просто аллилуйя! — то работать нормально у неё ну ни в какую не получалось. И всякие демарши Шотган учиняла не часто, а постоянно. Ей всё время казалось что-то не так. То почерк Кольта — "нечитаемый", то поданная книга — "не та", то Кольт — "идиот". “Блеск!! — с яростью думал Кольт. — А ты-то тут у нас зато чёртов гений!” В-третьих, ей звонили. Часто. Невыносимо часто, до безумия часто и до нервного тика часто. И без того мизерная величина коэффициента полезного действия Шотган в такие моменты стремилась к нулю. И это было, пожалуй, самое бесящее. Но ладно, если бы ей просто звонили — хотя очень бесило, когда на всю безмолвную идиллию библиотеки раздавалась мало того, что до крайности громкая, так ещё и чертовски приставучая мелодия её телефона. Даже это было терпимо. Но нет! Шотган просто долгом своим считала ответить тут же и сразу. Ни про какую этику она знать не знала. Честно, Кольту было глубочайше наплевать на то, кто ей звонит, зачем он звонит и что ему нужно. Вот правда, в гробу он это всё видел. И звонившего, и Шотган, и проект; Кольт вообще мечтал об отпуске на Майами. Но когда это её дурацкое, почти маниакальное стремление ответить-на-звонок-тут-же вне зависимости от того, что Кольт вообще-то тоже, чёрт возьми, время своё личное на Шотган тратил, переходило все границы, Кольт вскипал. Они начинали шёпотом выяснять отношения (так как в библиотеке их привычным громким способом нельзя было выяснять). ... И от того, чтобы не придушить Шотган, его останавливали только необходимость получить сертификат об окончании курсов, моральные принципы и уголовная ответственность. — Окей, дорогуша, — откинулся на спинку стула Кольт и донельзя нахмурился. — Включаем громкую связь. Шотган опять позвонили, и она опять уже была готова бросить все свои дела, лишь бы ответить на звонок. Но они же в библиотеке! — Чего ещё тебе завернуть? — без особого интереса шёпотом отозвалась она, почти готовая свалить. — Давай тогда, может, ещё номер банковской карты продиктую. И циферки на обратной стороне. — Ты каждые пятнадцать минут с кем-то треплешься! Ты что, и шага без его подсказок сделать не можешь? — С чего ты взял, что мне там кто-то что-то подсказывает, — равнодушно сказала Шотган. — А что тогда? — Кольт с презрением всего мира поднял брови. — Зачем тебе звонят? Спросить "как дела, милая"? — Даже если так, тебе вот самому не похуй? — Мне-то? Ещё как. — Прикинь, и мне тоже! — с театральной воодушевлённостью вскинула руки Шотган. Было даже неожиданно как-то. — Ну так если мы в кой-то веки нашли компромисс, то, может, угомонишься? — Может, покажешь, кто там такой важный звонит? — Может, сходишь нахуй? — И где ж твой компромисс? — снова поднял брови Кольт. Телефон опять напомнил о себе. Шотган встала со стула и уже намылилась отойти за полку с книгами. — Я сказал, "включай громкую связь" и отвечай, — с нажимом рявкнул Кольт, и его голос прогремел чуть ли не на всю библиотеку. — Или тебе есть, чего стесняться? Звучало... слишком доминирующе. И это, очевидно, не понравилось Шотган. — Я тебе уже сказала, в какую сторону катиться, когда ты говоришь со мной таким тоном, — отмахнулась она. Попыталась ограничиться отмахиванием, по крайней мере. Кольт видел её пальцы: они сжали телефон на рёбрах так, что стыки между суставами начали белеть. В остальном Шотган была совершенно бездушна. Как и всегда, ага. — А что? Не нравится, когда командуют? — Кольт тоже поднялся из-за стола, скрещивая руки. — Не приходилось бы, если бы ты проявляла ко мне хоть каплю уважения. — Какие запросы у нас. У Шотган настолько плохо было с выражением эмоций, что по её пресной, напрочь лишённой окраски интонации нельзя было понять, реально ли она удивилась или просто проявляла что-то наподобие язвительности. Она направилась к стеллажам. — ...Сначала чмыришь меня на чём свет стоит, а потом уважение просишь? — Я не прерываюсь. И ты не прерывайся! Во время работы-то! Это как минимум неприлично! — С каких пор тебя волнует приличие?.. ... И Бронсон не выдержал. За несколько шагов он резво приблизился к Шелли и выхватил у неё, ничего не ожидавшей, телефон из руки. — Ты ебанулся?! — воскликнула она, но быстро одёрнула себя и перешла на злобный шёпот. — Отдай! Её голос впервые за всё время коммуникации опустился до настоящего рычания. Она попыталась вернуть своё законное имущество себе. Разницы в росте между Шелли и Бронсоном почти не было, однако у него осталось некоторое преимущество в силе. Она несколько раз безуспешно пыталась вырвать телефон из руки Бронсона, а этот idiota лишь держал её на расстоянии локтя от себя. В какой-то момент их ноги странным образом переплелись. Он захватил её за правую кисть. Выполнил прихват за тыльную часть ладони. Скрутил Шелли в «рычаг», отошёл за неё, сильнее сдвигая сустав и выкручивая руку за её спиной. И Шелли зашипела. Выгнулась, поддаваясь рефлексу на боль. Миг — и повиновалась, и двинулась туда, куда Бронсон перевёл её за ладонь — лечь передом на пол. Её рука была заломлена назад. Он придавил её спину коленом, практически сел на поясницу. И короче, Бронсон просто скрутил её, как какого-то особо опасного преступника на работе. Шелли попыталась выскользнуть из захвата, но Кольт сильнее придавил её руку. Было больно. У неё вырвалось что-то между ругательством и обречённым стоном, и она — всё ещё будучи с болезненным давлением на загнутую Бронсон назад руку — приняла позу эмбриона. Она, наверное, во второй раз в жизни чувствовала себя настолько униженной. Теперь Бронсон практически восседал на её бедре, как чёртов наездник. Он наклонился к плечу Шелли — сказать пару "ласковых", похоже. И она впервые была так близко к нему, впервые чувствовала на своей шее его дыхание, его духи: какие-то терпкие, но свежие — что-то в миксе с корицей. Все в рамках вполне приличного, но эти осознание и ощущение почему-то казались не только такими ненавистными, но и горячими, что Шелли чуть не стошнило от собственных мыслей. Господи, блять, боже. Это он заставил её задуматься об этом? Бронсон не смотрел на проход между стеллажами, куда только что хотела сбежать Шелли. Он, держа захват, в красках рассказывал "бездарной-напарнице-по-проекту" (то есть Шелли), к каким исправительным мерам он мог бы её привлечь, если бы она продолжила носить это звание только формально. Его шёпот неосознанно опалял кожу, вызывая неприятно-приятные мурашки; хотелось одновременно и врезать ему, и не позволить прекращать. Ей нравилась предсказуемость, а не это всё... Это было очень странно: так чертовски странно, что Шелли, вообще не понимая, что ей делать, просто не делала ничего. Она чувствовала на своём затылке испепеляющий взгляд Бронсона; и один раз даже смогла посмотреть прямо ему в глаза — в совершенно дикие, горящие и переполненные эмоциями глаза. И этот серо-голубой оттенок придавал им особенный платиновый холод. — У тебя такие глаза зелёные… — будто читая мысли Шелли, вкрадчиво вдруг проворковал Бронсон хрипло, прямо над ухом. Засранец, лишь бы побесить!.. — Зелёные, как плесень. — Они карие, дальтоник, — Шелли скривилась, словно съела несколько лимонов за один присест, и попыталась вырваться. — А твои голубые, как мусорный пакет. Этот чертёнок лишь пустил пропитанный ядом смешок. И что-то на переферии зацепило внимание Шелли. Она подняла взор и... О, а там стояла чёртова библиотекарша и, остолбенев, вытаращив свои щеголеватые глаза да сконфузившись, в упор пялилась на Шелли и Бронсона. Медно-карие глаза Шелли сделались по двадцать пять центов и забегали то по Бронсону, всё также нависавшему над ней, то по офигевшей от увиденного библиотекарше. Обычно весь кошмар и неловкость подобных ситуаций обухом ударяют людям в головы (хотя не так уж и часто кого-либо вообще в полицейский захват посреди библиотеки схватывают). Вот и Шелли хотелось провалиться под землю. Она в ужасе начала особенно рьяно вырываться. Выкручивалась, как змеюга, рычала, осыпая Бронсона проклятьями по-испански, и только потом это поняла, потому как выпалила: — Да обернись ты! И Бронсон обернулся. И Бронсон тоже явно пришёл в смятение. Шелли под ним — с по-прежнему болезненно скрученной рукой — истерично дёрнулась в попытке выбраться, почувствовав, как что-то твёрдое упёрлось в её бедро. Фантазии у библиотекарши было, очевидно, не занимать, потому что она часто-часто замахала руками и неловко отвернулась: — Прошу прощения!.. Бронсон в этот момент наконец отпустил из захвата руку Шелли; и она отскочила от него, как ошпаренная, на добрую-привычную пару ярдов. — Я-то пришла вас разнимать! — полушёпотом сказала библиотекарша. — Думала, вы, демоны, опять собачитесь, а вы, оказывается, тут сово… — Нет! — в унисон оскорблённо выпалили демоны. — Тс-с! — шикнула старушка, напоминая, что они находятся в библиотеке. Бронсон вмиг поднялся и, будто снова почувствовав себя у руля, принялся обороняться, как мог: — Какого дьявола?! Что вы себе позволя... — Тс-с! Знаю я вас, молодёжь, — опять полушёпотом перебила библиотекарша. — Одни гормоны на уме, проклятые. Занимайтесь, чем хотите, но только не тут, — и она, с не пойми какими представлениями о них в голове, поспешила уйти туда, откуда пришла. Шелли, пока предоставился шанс, сразу стремительно последовала в ту же сторону — к проходу меж стеллажей. Будь у неё привычка курить, она бы уже скурила целую пачку сигарет. Что... Что, чёрт возьми, это только что было?! Шелли просто распирало от злости. Впервые за много лет хотелось взять какую-нибудь вазу и со всей дури разбить её об пол. Разбить её об голову Бронсона. Разбить голову Бронсона об пол. Плевать, что сделать; главное – чтобы его наглая рожа больше не отравляла ей жизнь!.. Нет, ну это ж надо!.. Этот идиот только что выставил её, Шелли, полной дурой и чуть ли не извращенкой перед бедной библиотекаршей! И при этом сам подставился, каков герой! И Шелли вдруг пробило ещё одно осознание: а с каких пор её волнуют такие мелочи, как мнение библиотекарши?! Почему вообще парит эта ситуация? Как?.. Ну вот как этому долбоёбу удалось вывести Шелли — само, как она считала, спокойствие и равнодушие — на эмоции? У неё же их даже лет десять не было — таких ярких! Слишком ярких. Шелли отвыкла; ей нравилось, когда всё предсказуемо и распланировано, нравилось даже душевное безразличие!.. А этот его взгляд! Чего только он стоит!.. Шелли за те десять мучительных секунд увидела глаза Бронсона лишь один раз — дерзкие, сканирующие, дикие. Они то ли оценивающе, то ли восхищённо изучали её шею, её подбородок, её плечи. Она ощущала чужие широкие ладони на себе: где-то на локте и где-то на торсе; и от этого всё внутри скручивалось в ком – противный, холодящий, ненавистный и норовящий вырваться с яростью наружу. И это... Это так сильно бесило, что Шелли просто не знала, куда деться от неловкости!.. “Вдох и выдох, Шелли, — подумала Шелли, удивляясь, что всё же использовала когда-то давно рекомендованную Буллом методику по успокоению. — Спокойствие. Вдох и выдох. Ну случилась эта фигня — что теперь поделаешь? Случилась, ну и пусть. Шелли жива, здорова, способна мыслить и вообще почти не пострадала. Это фигня... Вдох и выдох.” Теперь это успокаивало. Как-то незаметно на смену чистому гневу снова пришло такое родное, привычное безразличие и апатия. Типа, ок, похуй, проехали. И всё. И Шелли выдохнула пофигистично. Руки Шелли сами потянулись к телефону — яблоку раздора — и перезвонили. И пока шли гудки, мимо зачем-то прошла чем-то чертовски довольная Пайпер Бернадотт. Очевидно, припёрлась к Бронсону, они же с ним там лучшие подружки. Только вот Шелли даже не было интересно, зачем она пришла к нему. Потому что Кольт — редкостный мудак, считала Шелли; и только чудо заставило бы её передумать. Из-за стеллажей послышался тихий голос Бронсона. ... Кольт закрыл пол-лица ладонью и сел за стол, устало оперевшись подбородком о ладонь. Библиотекарша ушла – спасибо хоть на этом – но обронила очки: они поблёскивали на полу. Кольт порывался их поднять и отнести ей, но... Чёрт, вообще-то было неловко. Ничего особого не случилось – они даже не выглядели так, будто целуются, – а эта библиотекарша успела понапридумывать... всякого. Бесспорно, это положение, эта власть над Шотган были упоительными; и ещё бы чуть-чуть и фантазии библиотекарши, вполне вероятно, превратились бы в реальность. И, боже милостивый, Кольт искренне не понимал, почему ему нравилась эта мысль и почему он действительно не возражал бы подобному стечению обстоятельств. Это, пожалуй, заставляло напрячься. Сильно напрячься, учитывая его неприязнь к Шотган. Кольт почесал шрам на подбородке и дал себе воображаемый приказ перевести мысли в другое русло. На столе, к которому он был вынужден приходить для работы с Шотган, валялось энное количество бумаг, пустых стаканов из-под кофе, папок и журавликов. Да-да, именно журавликов, оригами-журавликов. Это Шотган их делала — когда ей было нечего делать или когда просто ей не хотелось ничего делать, что случалось чаще. Какая-то её подружка-азиатка (с невероятно сложным японским именем на "б", Кольт не запомнил его) научила их мастерить. И Шотган их журавшиками называла, а не журавликами. Но вместо привычного раздражения этот факт вызвал только какое-то странное ощущение. Он пока не понимал, какое именно, но это точно были не такие родные, привычные злость и недовольство. Неловкость? Да, похоже было на то. Кольт всерьёз задумался. “Нужно просто спокойно посидеть полчасика,” — высокопарно размышлял он перед тем, как услышал знакомый приторно сладкий, бархатный голосок. — Приветствую вас, Кольт, — насмешливо протянул голосок этот. — Проектной деятельностью занимаетесь? Кольт сразу понял, кто говорил. Он убрал ладонь с лица и посмотрел снизу вверх. Перед ним стояла Пайпер, и улыбалась она подобно Мона Лизе. В одной руке она держала приятный на ощупь чёрный шлем, а в другой — белоснежные перчатки. — Привет, Пайпер, — ответил Кольт. Он старался выглядеть максимально непринуждённым и ничуть не погружённым в странного содержания мысли. И, несомненно, у него это не получилось бы, знай он, что Пайпер вместе с библиотекаршей увидела его, скрутившего Шотган в захват. Но он не знал. — Да, проект этот дурацкий делаем, — продолжил Кольт, потому что Пайпер сверлила его взглядом, под которым становилось неуютно. — Ты сейчас поедешь на поло? — Именно, — Пайпер постучала перчатками по шлему и хитро улыбнулась. Весь её вид источал безумное довольство чем-то. — Вы одни тут? Хотела пригласить вас на мою тренировку. — Я бы с радостью... Кольту бальзамом на душу было слушать, с каким почтительным тоном Пайпер это говорила. — ...Но вынужден работать над проектом. Прости. — Ха, — сдержанно хихикнула она, аккуратно прикрыв свои персиковые губы кистью руки. — А мне Макс любезно предложила воздержаться от выполнения проекта ввиду того, что она сама была бы неимоверно счастлива поработать над ним в одиночку. — Повезло же! — негодующе фыркнул Кольт, скрестив руки. — Брок, кстати, тоже сказал, что Джеки – его напарница – сама почти всё за него делает. Только я сейчас сижу и какой-то ерундой с Шотган занимаюсь! Пайпер пустила смелый смешок. — Ну, Джеки не позволяет ему выполнить свою долю, поскольку оправданно полагает, что Брок не в состоянии приемлемо что-либо сделать. И я, собственно, солидарна с ней в данном вопросе. — Солидарна она, — сардонически повторил Кольт. — Лучше б сказала что-то путёвое. Как отвязаться от этой назойливой Шотган, например. Пайпер это не задело. — Не вижу конкретно с этим никаких проблем, Кольт. Но по какой причине вам требуется это? Шелли Шотган — милая, приятная девочка. — Милая девочка, хах? — нервно посмеялся он. Его передёрнуло от всех воспоминаний с ней и причины, по которой пять минут назад скрутил её, как преступника. — Ладно, закрыл бы, может быть, глаза на её замечательнейшие выходки, если бы она хоть не выглядела угрожающе. Но она же даже похожа на какого-то хулигана из подворотни. Вечно носит бинты свежие на руках. С чего бы вдруг? Дерётся, небось, с кем-то? Эта твоя милая девочка — сущая стерва. — Неужели она вас бесит? — насупилась Пайпер. Она всегда нахохливалась, как снегирь, когда чем-то была недовольна. Недовольство — единственная эмоция, которую у этой женщины среди прочих Кольту отличить было по силам. Все остальные — начиная с радости, заканчивая презрением — либо искусно притворялись, либо обыкновенно вуалировались и выражались едкой усмешкой, вытягивавшей её бархатистые губки в гламурную изогнутую полоску. — Чёрт, да не просто бесит! Шелли — даже имя бесящее! Я её нена… — Кольт притормозил. — А ты зачем интересуешься? Пайпер, видимо, была не готова к такому вопросу. Она задумчиво наклонила голову набок, казалось, размышляя над тем, что сказать. Между тем, воздух над ними накалился, словно третья пара ушей внимательно слушала этот диалог. — Кольт, — спустя пару секунд таинственно начала Пайпер. — Я бы не рекомендовала вам торопиться на её счёт. "С чего бы вдруг?" — хотел было спросить Кольт, как вдруг почувствовал вибрацию, пробежавшую по всему столу: это звонил его телефон. — Не против, если я отвечу? — он куртуазно глянул сначала на Пайпер, а затем на уведомление о входящем звонке. — Разумеется, не против. Отвечайте. Кольт приложил телефон к уху. Сразу раздался грубоватый низкий голос Пэм: — Клинт? Привет, милый! Можешь сейчас говорить?.. Пожалуйста, заскочи за Джесси в школу после работы. У неё кружок до половины восьмого, а я сегодня на смене допоздна в больнице — не смогу её забрать. — Без проблем, мам, — Кольт всеми силами подавил "Сегодня не второй вторник месяца!" — Я заеду. — Отлично! — радостно прокричала Пэм. — До скорого! Пэм отключилась, а Кольт вдохнул побольше воздуха. Пайпер чересчур довольно улыбалась. — Обожаю Пэм, — «по-девчачьи» хихикнула она. — Она всегда такая суетливая. — Это для тебя проблема? — Нет, просто она так общается забавно. Это... – Она остановилась, подбирая слова. — Умиляет. — Ты как будто часто её слышишь, — фыркнул Кольт. — Часто, Кольт; уж поверьте. Вы с ней часто болтаете, и нередко об одном и том же. — Каждый второй вторник месяца. Она в этот день ходит на встречу с кем-то. Просит меня забрать Джесси со школы. — Ох, эта её гипер-забота. Любой другой родитель давным-давно пустил бы шестнадцатилетнюю девушку дойти домой от школы и наоборот самостоятельно. — Согласен. Как же хорошо, что я теперь свободен от этого. — Весьма рада за вас, — скучный ответ, скучная вежливая улыбка; но ладно. — Любопытно, что вы задумываетесь о подобном. — Ну... Мне всегда интересно такое было, — улыбнулся Кольт, и неосознанно расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Открытая поза. — Например, что было бы, если бы я рос не в семье Пэм под гипер-опекой, а... не знаю, в семье бандитов каких-то, где всем всё позволено. Что было бы? Я бы все равно стал копом? — В вас бы нашлись силы сопротивляться, я уверена, — тоже принялась размышлять Пайпер и уселась на край стола. Кольт аккуратно убрал оттуда все бумаги. — А вот тирании Пэм сделали вас подчиняемым. Вас легко переубедить. Вы всегда поступаете, как вам скажут. — Что за бред? — Кольт не считал себя подчиняемым. Пунктуальным – да; панком – ха-ха, возможно, тоже да. Но вот неженкой... — Ты меня с Джесси путаешь. Это она всегда такая. Я – нет. — Нет, Кольт. Вы подчиняемы, но по-особому. Сначала яростно поотпираетесь, но в итоге сделаете, как нужно другому. — Чушь собачья. — Хотите поспорить? — Ещё чего! — А если на деньги? — Я заинтересован. — Ну вот, говорила же. Переубедить вас легко. — Я же шучу, — закатил глаза Кольт, еле сдерживая улыбку. — И вообще-то не об этом сейчас. Пайпер фыркнула и тоже позволила себе снисходительно растянуть губы. — Мы с тобой почему-то часто отходим от темы, — с неудовольствием заметил Кольт. — А я, между прочим, близок к тому, чтобы совершить тяжкое преступление в отношении многоуважаемой Шелли Шотган по мотивам личной неприязни. Помоги от неё… Он резко замолчал. Его периферийному зрению привиделось, что за ними вела наблюдение эта Шелли. Он повернул в ту сторону голову. И не ошибся. Она и вправду стояла там, как обычно скорчив похуистическую мину и скрестив руки. “А у неё тихая походка, — заключил Кольт, так как не заметил, как Шотган вернулась со своего телефонного разговора. — Тихая, как у любого наёмника...” Он поклялся себе проверить по базе данных эту Шотган — от греха подальше. — Вы много услышали? — почти механически спросила Пайпер и перевела свой нечитаемый взгляд на Шотган. Та подошла к столу после обнаружения. — Достаточно, — угрюмо покосилась на Кольта она. Спина её была прямая, голова поднята. Она слегка передразнивающе добавила: — главное, Джесси не забудь забрать. — И про тренировку не забудьте, — мило улыбнулась уже Пайпер. — До свидания. Она грациозно подняла свой зад со стола, легонько потрепала Кольта по щеке, зачем-то наблюдая за реакцией Шотган на это, и двинулась на выход между стеллажами. Когда она уходила, ей на пути под ноги попалась библиотекарша. Последняя была без очков — вернулась-таки за ними к месту, где уронила, — и не заметила Пайпер, провожавшую Кольта бесстрастным взглядом. Одна — без очков, вторая — на дорогу не смотрела; поэтому они столкнулись. Бернадотт пренебрежительно, можно даже сказать, очень грубо оттолкнула старушку от себя и, оставив её только удивлённо хлопать глазами, скрылась из поля зрения. Кольт нашёл этот акт доброты довольно жестоким. А пнула бы Пайпер щенка? Нет, Кольт, конечно, не собирался это эмпирическим методом проверять; просто стало интересно, насколько Пайпер может оказаться бессердечной?.. Хм. — А ты слышала, как я сказал Пайпер, что ты стерва? — спросил Кольт, по-видимому, слишком резко, потому что Шотган вздрогнула. — Нет, — просто ответила она, всё не садясь за стол. Без лишних эмоций, как обычно. — Значит, ты ещё немногое слышала, — довольно произнёс он. — Ясно. — Ты можешь общаться нормально? — Это, по-твоему, ненормально? — Нет, по-моему. — Отъебись, а? Что опять начинаешь, как осёл? — Я-то осёл? — Кольт сразу с протестом поднялся со стула. Спокойно посидеть полчасика не получилось. — А это я подслушивал мой с Пайпер диалог? — Я сказала "как осёл", а не "ты – осёл", — флегматично сказала Шелли, избегая, как чего-то неприятного, прямого зрительного контакта. И следом медленно моргнула. Ох, как же в ту секунду хотелось выбить из неё всю эту "спокойную" ересь. Кольту казалось, что Шотган только пытается строить из себя такую непреступную и неэмоциональную стальную леди; он видел, как она взбесилась пару минут назад. Непонятным ему было только то, для чего всё-таки она притворяется такой – и это одновременно и интересовало, и бесило. В большей степени, конечно, бесило. Поскольку действительно, задрала она уже с этим, чёртова притворщица. Кольт ненавидел лицемеров, потому что Пэм была одной из них. — Это не отменяет факт, что ты грела уши. — А также факт, что нет моей вины в том, что вы трепались об этом слишком громко. — Громко, негромко — какая разница? Ты заявляла, что пошла говорить по телефону, а не подслушивать! — Ну, некоторые умеют заканчивать телефонные диалоги оперативно, — Шотган развела руками. — Это кто, например? — с вызовом хмыкнул Кольт. — Ну, Фэнг, например. Он умеет конструктивно выкладывать свои мысли. Упоминание этого некоего Фэнга почему-то до невозможности взбесило Кольта. — Ох, а вот ты, к моему величайшему сожалению, обделена этой способностью! Задрал уже твой трёп! — Не я начинаю, алло? — Шотган снова развела руками. — Это ты, скорее, хочешь заебать меня своим трёпом. — Моим?! — нахмурился Кольт. — Твоим, — отчеканила, будто подросток, Шотган. — Твоим! — Твоим. — Моим-то с чего?! — Глухой? — Тупая? — Тупой. — Тупая!! — Туп... И отдаваясь внезапной вспышке злости, он шагнул и резко схватил Шотган за ворот рубашки: — Ты заебала! Хватит! Кольт прошипел это прямо в её апатичное лицо; и его не смущало, что оно было всего в нескольких дюймах от его собственного. Он мог видеть её глаза очень близко – снова – и её веки были полуприкрыты, мышцы лица были совсем расслаблены, будто Шотган и правда было вообще без разницы. Этот факт тоже почему-то раздражал. — Просто заебала! — Кольт вдруг опомнился, словив дежавю с R-T, отпустил Шотган, чуть отталкивая её от себя, и продолжил. — Ты бесишь. Просто. Нереально. Хочу на стрельбище пойти — поставить в мишень твою фотку, взять табельное и прорешетить твою физиономию пулями! Стереть из памяти к чертям собачьим тебя и твоё злободневное существование, потому что, блять, уж слишком ты меня заебала!.. Шотган, отступившая на шаг от Кольта, несколько раз злобно сверкнула своими злобными чёрными глазёнками. Кольт измождённо зажмурился и, как если бы обращался ко всевышнему, поднял подбородок к потолку: — Вау!.. Обычно не матерюсь, но ты меня так задолбала, что я уже выражения не подбираю. «Спасибо» тебе огромное! Плечи, шея и руки оставались сильно напряжены. У Кольта едва получалось полностью не перейти на мат и повышенный тон, а его сжатые в кулаки руки просто дрожали от гнева. Взгляд Шотган стал вмиг хищным, стоило ей это увидеть. У неё в бошке сто процентов появился какой-то план. — Что? Трясёт? — она провокационно схватила Кольта за запястье и практически ткнула его кулак себе в щёку. Её план был в том, чтобы взбесить Кольта до максумума? — А ты, случаем, не пила? — Что ты несё... — Тогда почему ты всех пилишь?? — Ты случайно не груша, раз мне так хочется тебя ударить? — Так, блять, ударь. Только ответ последует незамедлительно. Мне не принципиально, кого бить: грушу в спортзале или же тебя. Всё на одно лицо. Да она вошла во вкус! — Ох, а мне придётся тогда сделать исключение в правиле "Не бить женщин, детей и стариков". Персонально, ради тебя, так и быть. Я даже буду этому рад! Удивительно, что они не перебивали друг друга, а выслушивали спичи до конца. Но атмосфера между ними накалилась настолько, что на её поверхности было бы вполне выполнимо пожарить яичницу с беконом. Ярость буквально выжигала изнутри, стекала вниз к кончикам пальцев; и руки так и чесались от жгучего желания сжать кулаки и ударить с размаху. Кольта бесило: всё на этом свете! И то, что у Шотган на каждый его ответ находилось по десять; и то, что она вообще решилась вступать со ним в баталии и пререкаться! — Замечательно тогда. Шелли реально сгруппировалась в боевую стойку. Профессионально правильную, между прочим. — Только пощады не будет. Тебе пизда: я с пятнадцати лет боксирую. Уже от такого количества подонков отбилась, что ты до такого числа просто не умеешь считать. — Что-то мне мало верится, что все они прям рвались к тебе. Но раз отбивалась, значит, приставали? К тому, кто ведёт себя, как какая-то грёбаная стерва? Идиоты они все тогда, честно скажу тебе. Я бы ни за что тебе даже свидание не назначил, что уж говорить про "приставать". — А я уж точно никогда не стала бы твоим другом или, что ещё хуже, твоей девушкой, — наигранно-насмешливо парировала Шелли. — Хотя и не удивлюсь, если у тебя, с твоим то характером, не было ни одной. — Были, — с едким передразниванием заявил Кольт, — причём три. — Ну надо же, так ты ещё и каблук? Почему я не удивлена?.. — У самой-то был хоть кто-то хоть раз? — А ты что думал? Конечно, был. Один. — Один что? — злобно бросил Кольт. — Один килограмм? Один козёл? Один что? — Один партнёр, — закатила глаза Шелли. — Один партнёр? За… Сколько там тебе? Тридцать лет? — За двадцать семь, болван! Это можно назвать достижением. — Это можно было бы назвать достижением, если бы вы до сих пор были вместе. А этот твой «партнёр», держу пари, тебя бросил на первой же неделе отношений. — Ну и думай себе, что хочешь! — оскорблённо решила Шелли и, скрестив руки, отвернулась. Она наверняка очень хотела возразить, но, очевидно, обнаружила, что крыть было совершенно нечем. — Ну и буду, — заключил Кольт. Техническое поражение в своей же игре; выкуси, чертовка! Их полемика наконец-то закончилась. Кольт никогда более облегчённо, но и рассерженно себя до этого не чувствовал. Он вроде и был рад своему фактическому выигрышу, но был ужасно зол — так разозлить его удалось только Шелли Шотган. Осталось только открытку с поздравлением отправить. Но окей. Кольт решил, что они в первую очередь были всего-то напарниками по дурацкому проекту. Что ему нужно было лишь чуть-чуть потерпеть несносное поведение этой дряной девчонки, чтобы потом вновь отправиться в блаженное свободное плавание. Всего лишь проект. Всего лишь напарница. Так что они с Шотган продолжили работать над проектом. Ну а что, раз уж они оба оказались в библиотеке одновременно?.. Но вот нахождение с Шотган теперь ощущалось ему куда напряжённее и накалённее, чем раньше. Кольт будто на бочке пороховой сидел или на иголках — настолько было некомфортно. И если со временем, благодаря мысленным указаниям успокоиться, полностью обоснованная злоба сошла на нет, то какое-то идиотское чувство, заставлявшее Кольта ощущать угрызения совести о промолвленном, начало брать вверх. Да, неприятный осадочек остался у Кольта от того, что Шотган пререкалась и фактически подслушала его с Пайпер диалог. Но ведь это они сплетничали о Шелли у неё, как они думали, за спиной. И из-за этого Кольту было даже как-то… стыдно перед чёртовой мисс Шелли Шотган, хах? “Совесть проснулась?” — насмешливо думал он. Он почему-то вновь и вновь прокручивал у себя в голове разговор с Бернадотт и момент, когда он увидел, если ему не показалось, расстроенные глаза Шотган… И Кольт не знал, сколько времени прошло. Сколько из него он потратил на сожаления о сказанном? И сколько — на раздумья о Шотган? Сколько он просто взглядом сверлил какую-то точку на столе прежде, чем его начала окутывать дурманящая, тяжёлым сном закрывающая глаза темнота?