Ива

Греция стоял у окна и смотрел на море. В порту было людно, маленькие люди, словно муравьи, суетились на пристанях. Солнце спустилось к горизонту, значит корабли с товарами Австрии уже прибыли, сейчас их разгружали. Морская гладь была спокойной и приветливой. «Если такая погода установится надолго, — думал Геракл, — то мы успеем отправить Валахии то, что он про-сил..» Он улыбнулся. Почти вся торговля Османской Империи была у него в руках[4]. Порта не ждал от него подвоха, не опасался его. Считал скотом, не могущим проявить характер, а Греция не разубеждал его и старался быть послушным и милым мальчиком. Да, христиане были вторым сортом, да, к грекам относились с презрением, но ему позволили расти. Совершенно неожиданно для себя Греция понял, что возмужал. Удивительно, столько столетий в относительно дружелюбной среде так и не сделали из него мужчину, а этот кошмарный варвар позволил ему вырасти. И не просто вырасти, а повзрослеть. За ним практически не следили. Ему было позволено сохранить свою религию, хоть и негласно. Геракл помнил, как, увидев на его шее крест второй раз, осман, казалось, сделал вид, что ничего не заметил. Вместе с религией и местным самоуправлением грекам удалось сохранить достойный уровень образования. Пусть осман относился к нему снисходительно, это было удобно и... грек ни за что не признался бы себе, но это было еще и честно. Где-то, как-то, в общем... В основном. И тем не менее, Геракл ощущал свою силу, он чувствовал, что растет и развивается. Торговые дела империи? Это уже семечки. Что сложного в том, чтобы поддерживать обеспечение товарами различных регионов, да собирать вовремя дань с подвластных государств? Торговцам живется значительно проще, чем воинам. Остается куча времени на чтение и размышления. Послышались шаги. Греция оторвался от созерцания закатывающегося за море красного шара и перевел взгляд на дверной проем. Опять, как это и бывало раньше, осман как будто заслонил собой весь свет, и комнату затопили мощь и ужас. Но теперь грека сложно было этим напугать. Он понимал, что Порта устал. Просто по-человечески устал. Огромные территории империи требовали постоянного наблюдения, на границах регулярно вспыхивали стычки. Кажется, сегодня он взял Кандию... В какой-то степени Греции было даже жаль Османская Империю, тот просто не знал, на что подписывается, когда вздумал подмять под себя столь обширные территории. Турок, на ходу стягивая с лица черную ткань и разматывая чалму, прошел в комнату и плюхнулся на все ту же низенькую тахту, на которой... Греция поспешно отвел глаза. Не хотел он смотреть на этого монстра. Почему-то он знал, что делать этого не стоит. — Иди ко мне, — приказ-просьба, произнесенная тихо и хрипловато. Геракл подчинился. Он всегда подчинялся. Присев рядом с османом и все так же смотря в другую сторону, он проговорил: —У нас все хорошо. Неполадки с Австрийскими поставками решены, Болгария решил свои проблемы, а Серб... — договорить ему не дали горячие и требовательные губы. Греция едва успел закрыть глаза, чтобы — не дай Бог! — не встретиться взглядом. Привычным движением он сам стал расстегивать жилет. Спустя некоторое время Греция, укрытый мягким покрывалом, лежал на подушках, положив голову на колени осману, и вдыхал ароматный дымок от кальяна, который заполнил комнату. Турок молчал, периодически прикладываясь к мундштуку и рассеянно перебирая непослушные пряди волос Греции. Дыхание понемногу выравнивалось, мышцы расслабились, и Геракл задремал. Долгое время после падения Константинополя осман игнорировал мальчишку. При встрече не удостаивал не то что кивком, но даже взглядом, и Греция продолжил жить. Он начал много читать и думать, научился задавать вопросы и получать ответы. Стал расти и взрослеть, но при этом старался по-прежнему не привлекать внимания Османской Империи, который лишь для проформы иногда беззлобно шугал пацана. Как-то в один прекрасный день они встретились здесь. Геракл иногда приходил в эту башенку, чтобы напомнить себе о том, что он не сдался, он всего лишь ждет. Он как раз рассматривал ту самую подушечку, которая стала альфой и омегой его падения, когда услышал голос: — Ты же сломался. Так почему ты приходишь сюда? — Потому что я не сломался, — просто ответил Геракл и бросил подушечку к своим товаркам на тахту. Он не знал, зачем ему понадобилось это сказать. Возможно, чтобы быть честным. Он ненавидел османа, это правда, но тот не слишком сурово с ним обходился после завоевания, поэтому грек почти успокоился и уже не считал его врагом. Пока они жили вместе в одном доме, Греция был рабом, но все меняется. Интересно, Порта это понимает? — Что же нужно для того, чтобы тебя сломать? — Ива гнется, но не ломается [5]. «Хотя, откуда тебе это знать, башибузук[6]? Даже если ты уничтожишь меня, я не сломаюсь, потому что дух сломить просто невозможно. Ты никогда не интересовался ни культурой, ни нравами, ни традициями завоеванных народов. То же мне, преемник Рима. Тот был более внимателен к побежденным, брал все самое лучшее...» — не без снисходительности думал грек. Его крестик был сделан из ивы. Но додумать мысль ему не дало жаркое дыхание османа, неслышно приблизившегося со спины. Руки, обнявшие его, уже не были стальными руками победителя, взявшего то, что он хотел, это были руки любовника. Греция вздохнул и закрыл глаза. Ну точно, это должно было произойти снова. Рано или поздно. После того случая они часто встречались здесь. Осман называл это «снятием напряжения», а грек просто молчал и подчинялся. Со временем ему даже стали нравиться те ощущения, через которые его протаскивал осман своей страстью. Но как только он хотел себе в этом признаться, непонятная ненависть к Оттоманской Империи вспыхивала, как сухой хворост. И Греция пытался найти этому логическое объяснение. Пытался, но пока найти не мог... — Ты никогда не смотришь мне в лицо. Почему? — голос турка вырвал Грецию из дремотной неги и заставил напрячься. Что ему сказать? Что он почему-то знает, что делать этого не надо? Вряд ли подобный ответ может кого-нибудь удовлетворить. Даже его самого подобное объяснение не совсем устраивало. — А я вот знаю, — неожиданно продолжил после паузы осман. — Ты боишься. Греция хмыкнул, но тот лишь хохотнул и продолжил: — Нет, ты боишься не меня. Ты боишься перестать меня ненавидеть. Думаешь, я не поверил тебе тогда? Да, мне странно думать, что такая маленькая страна, хоть и является наследником великой державы, не была сломлена после завоевания. Но мне, если честно, плевать. От тебя нужна покорность, послушание и служба. Ты все это мне даешь, но твои чувства меня ни капли не интересуют. Геракл встал и начал одеваться. — Я это знаю. — Тогда посмотри на меня. — Нет. — Это не просьба. Тон османа стал ледяным. Он отдавал приказ. Греция замер, сосредоточенно изучая пол и теребя в руках свой пояс. — Посмотри. Мне. В глаза. Пушистый восточный ковер, мягкие кожаные чувяки, полотняные шаровары — перед встречей турок явно успел переодеться в домашнее. Еще выше. Загорелое и поджарое тело ловкого воина, крепкие руки, одна небрежно опирается на подушки, вторая сжимает мундштук кальяна. Выше. Лицо. Простое человеческое лицо. Смуглая обветренная кожа, слегка раскосые глаза. Глаза... зелено-карие, с искрой усмешки, внимательно наблюдали за ним. Греция пару секунд выдерживал этот насмешливый взгляд и снова уставился в пол. Османская империя поднялся, подошел к греку, взял его за подбородок и внимательно вгляделся в глаза. Сухие. Ни намека на слезы. Только спокойствие и безразличие. После этого осман развернулся и, не говоря ни слова, вышел. Греция рассеянно потрогал подбородок, который еще ощущал прикосновение пальцев. Он знал, что осман врет. Он был прав, поддерживать пламя ненависти было сложно, а этот взгляд... Почти совсем его потушил. Теперь придется ненавидеть только умом. — Как же, плевать ему. Греция вздохнул и затянул пояс. Логика редко ошибается. ______________________________________________________________ [4] Необеспеченность собственности привела к упадку земледелия и распространила среди греков занятие торговлей; этому способствовали полная свобода торговли и отсутствие (в первые века после падения Константинополя) таможен. Мало-помалу торговля в Турции сосредоточилась почти исключительно в руках греков, из которых в течение XVIII века очень многие составили себе крупные состояния. К моменту восстания торговый флот греков доходил до 600 судов. [5] В Греции ива была посвящена богине привидений и колдовства Гекате, а также царице богов, могучей Гере. В христианской религии праздник Вербного Воскресенья — один из важнейших в календаре. Он относится к числу 12 самых значительных праздников провославной церкви, приходится на воскресенье, предшествующее Пасхе, и посвящается событию евангелической истории — въезду Христа в Иерусалим. Плакучие ивы были символом печали и горя у многих народов. [6] Башибузуки — название отрядов турецкой иррегулярной кавалерии. Дословный перевод с турецкого ("баши" — голова, (или управление), "бозук" — плохой, испорченый) означает «с неисправной головой», а в более вольном — «больной на голову», «безбашенный». Имя башибузуков стало нарицательным для характеристики человека, способного на самое возмутительное по своей жестокости насилие.