Алиса

Уже на следующий день они возвращаются домой, и Алиса не замечает никаких изменений в нем. Человеческому глазу не видна цепь рун и заклятий, опоясывающих буквально каждый сантиметр жилого пространства. «Что ж, по крайней мере здесь она точно в безопасности», — думает юноша, но тревога в нем все равно едва ли уменьшается, — «Я несу за все это ответственность — Алиса не выбирала быть удочеренной, Кощей никогда не хотел детей, я сам своими руками заварил всю эту кашу…». Спустя пару дней он приводит домой собаку — и Алиса с недоверием и даже нотой страха вглядывается в крупное животное, больше похожее на волка. — Ты же хотела питомца, верно, солнышко? — улыбается юноша, с досадой вглядываясь в смущенное лицо дочери. — Эм…ну да, — пожимает плечами девочка, размышляя о том, что предпочла бы скорее кошку, или, на худой уж конец, щенка, — Ты из приюта взял его, верно? — Алиса осторожно подходит к сидящей собаке и робко поглаживает по голове, — Как его зовут? И глаза у него такие умные, будто бы человеческие… — Можешь придумать имя сама, — рассеянно произносит Иван, выразительно играя бровями и смотря прямо в глаза волколаку. Оборотень мгновенно начинает махать хвостом из стороны в сторону, изображая дружелюбную собачку — работенка, конечно, странная и до пугающего ответственная- сторожить господское дитя, пойдет что не так, голову снесут и все, поминай как звали. — Будет Белым Клыком, — уверенно произносит Алиса, скользя по теплой шерсти на позвоночнике, как раз оттененной именно этим цветом. Она как раз недавно дочитала одноименную повесть, и ассоциации с волком упорно не покидали ее, так что девочка посчитала, что имя вполне подходит. Спустя некоторое время невысказанный отцу скептицизм по поводу нового члена семьи постепенно сходит на нет. Молчаливый товарищ — вполне себе неплохое приобретение. Активных игр, которые по идее должны любить животные, Клык не жаловал, хотя палку и мячик приносит исправно, но, как заключила про себя Алиса, без энтузиазма в глазах. Зато долго прогуливаться по парку, кажется, нравилось им обоим. Кроме того, на пса можно было удобно опереться, пока ты читаешь сидя- словно на большую, теплую, мохнатую подушку. Клык теперь неизменно встречает ее после школы вместе с няней- она, кстати, внезапно для Алисы тоже поменялась на новую девушку, Анну, все так же неизменно милую с ней, но явно с детьми малоопытную. — Солнышко, Софи больше не сможет работать с нами. — А почему? — не без доли грусти интересуется девочка: к людям она привыкала долго, а прошлая няня ей нравилась, не слишком приторная и надоедающая дружелюбностью, но вместе с тем умеющая вызвать у нее улыбку. — Переезжает в другой город, — улыбается Иван в ответ, и Алиса, склонив голову на бок, внимательно вглядывается в отца. Обычно, такое выражение посещает его лицо, когда что-то идет не так, но что делать? Люди же иногда меняют место жительства. — Забавно, что на одну маленькую девчонку приходится упыриха и оборотень, — хмыкает Кощей. — В этом случае лучше перебдеть чем недобдеть, — поджав губы, холодно произносит Иван в ответ: со дня той злополучной встречи прошло несколько месяцев, и сама Алиса думать уже забыла о том происшествии на катке, но юноша изо дня в день отчетливо ощущал натянутую струну напряжения внутри. — Василиса справится с этим, стоит Яге только поднять голову, но еще раз повторюсь, ведьма все еще в своем заточении, — твердо произносит Бессмертный, который на самом деле в весьма жестких выражениях намекнул действующей верховной, что он ожидает от нее большего, — И куда-то подевалось все твое легкомысленное милосердие к врагам, не правда ли? Успокоишься, только когда узнаешь, что она мертва? — Да, — сверкнув глазами, спустя паузу раздраженно отвечает Иван. Он действительно ощущает в себе то самое, глубокое и темное, очень редко просыпающееся чувство — юноша ловит себя на том, что будь у него возможность придушить Ведьму Ведьм собственными руками, он бы безусловно это сделал, едва ли ощутив сомнение хоть на одну секунду. Он смотрит на дочь, и видит хрупкое создание, что так много раз обжигалось, и с таким трудом научается доверять миру, и последнее, что он может допустить- чтобы Алиса попала в лапы жаждущей мести Темной Матери. Иван почти перестает отлучаться в навь, Кощей же проводит там все больше времени, и напряжение, висящее меж ними в воздухе, уплотняется, так, как слой за слоем на оставленный на столе предмет ложится пыль. Юноша ощущает это, но едва ли может поделать что-то с собой- фоновое переживание грызет изнутри, и отстраненное, где-то граничащее с равнодушным поведение Бессмертного не добавляет ему сил вносить теплоты. Кощей эмоций не высказывает, но в весьма жестких выражениях напоминает действующей Верховной, что на нее рассчитывают. Вся ситуация действительно вызывает у него океан досады и раздражения, и он ощущает эту непредусмотренную деталь своей ответственностью. Мужчина слишком хорошо знает, что если с девчонкой что-то случится, Иван буквально сгрызет себя до основания, а наблюдать за подобным ему невыносимо. И вместе с тем, то, что мысли мужа настолько забиты заботами об Алисе, царапает неудовлетворением- в мирные дни юноша вполне справлялся с балансом между родительством и супружеством, но сейчас Кощей, до крайности не любивший делиться, ощущал раздражающий его перекос не в свою сторону. Сама же невольная виновница всего этого, как бы ни старался ее отец, напряжение в воздухе тоже ощущает, считывая его по лицу Ивана в те моменты, когда тот думает, что дочь на него не смотрит. Юноша оказывается в неприятной для себя дилемме- врать он терпеть не может, но разве от правды будет толк? «Алиса, солнышко, тебе стоит опасаться ведьмы, с которой я весьма не в ладах, ты там будь поосторожнее, ладно?», — мысленно передразнивает Иван свою возможную реплику, и подобные размышления только множат тревожную досаду в сердце. Он чувствует, будто что-то утекает из его рук, словно он не справляется, или справляется недостаточно хорошо- вечная осторожная ложь, недомолвки, его двойная сущность и жизнь, идет ли все это на пользу маленькой девочке? «Почему я вообще посчитал, что я буду хорошим отцом?», — с тоской размышляет Иван, ночью присаживаясь на край кровати, в которой спит Алиса. Взгляд скользит по комнате — игрушки, книги, фотографии, запечатляющие совместные выходные и путешествия. Он читал ей на ночь, ходил на почти все выступления по фигурному катанию, внимательно слушал все радости и горести, которыми она делилась (зная, что делится далеко не всеми, но оставляя ей право на свою долю замкнутости), помогал с уроками, когда плохо давалась математика, осторожно и бережно расчесывал волосы, дул на ранки и ссадины, ласково целовал в кончик носа, не позволяя сомневаться в ее красоте, поддерживал все робкие начинания. Когда она вырастет, у нее все равно всегда останется место, где ее примут такой, какая она есть, как бы жесток или холоден не оказывался внешний мир или взрослая жизнь со всеми ее испытаниями и трудностями. Достаточно ли этого? Юноша глубоко и тяжело выдыхает, устраиваясь рядом с дочерью и приобнимая хрупкое и мирно спящее тело. Он — лжец, его дочь не знает, кто он такой на самом деле. В перспективе он будет врать ей всю жизнь, врать ее будущему возлюбленному и ее детям. Иван осторожно проводит пальцами по гладким, темным волосам. «И такой ли я хороший муж?..», — он утыкается носом в шелковую копну, вдыхая запах сладкого шампуня. «Я поставлю его в ужасное положение, если Яга доберется до нее. И это понимаем мы оба», — юноша досадливо морщится, — «И все это лишь от того, что я не смог удержать своего эгоистичного желания урвать кусок нормальной, человеческой жизни, от которой сам отказался когда-то… И я знаю, что он раздражен, и что я обещал, что ничего в наших отношениях не изменится». Иван переворачивается на бок, всматриваясь в белый потолок: «Что ж, мое решение- моя ответственность». Осторожно выбравшись из кровати, он целует Алису в лоб, поправляя одеяло. — Спи, солнышко, — тихо произносит Иван, выскальзывая из комнаты и аккуратно затворяя дверь. — Вернусь к утру, — кивает он лежащему у двери оборотню, и получив ответный кивок, уходит в свою спальню, где на внутренней дверце шкафа имеется зеркало, подобное тому, что находится в квартире Константина. Волколак встает со своего места и ложится под дверь комнаты Алисы, прикрывая глаза, и вслушиваясь в ночную тишь. Оказавшись в нави, в родном замке, Иван закрывает глаза, и уже в следующее мгновение уверенным шагом движется вдоль длинных коридоров туда, где находится Кощей. Игла, тот, кому она принадлежит и тот, кто ее хранит, за эти века связь стала столь неразрывной, словно оба — часть одного и того же предмета, только с двух разных сторон. И все же, ничего нельзя воспринимать как должное — особенно любовь. — Занят? — он осторожно входит в комнату, находя своего супруга за работой. Кощей поднимает глаза, и, кажется, выражение его лица едва ли меняется, но бумаги многозначительно откладываются в сторону. Юноша улыбается краями губ, несколько шагов вглубь комнаты, холодные руки, что двигаются на встречу, и они встречаются в объятье. Когти на мгновение сильно смыкаются на спине — я ждал тебя. Кончик носа Ивана мягко скользит по холодной шее — я знаю. Кощей прижимает его к себе, и юноша успевает увидеть едва заметную эмоцию на лице супруга — Бессмертный едва ли бы сказал: Знаешь, мне тебя не хватает Меня беспокоит и злит, что ты отдаляешься Но Иван знал своего возлюбленного чертовски хорошо — ему слов не нужно было, он мог считать это по тонкому оттенку печали в лиловой глубине, по холодному тону голоса, по пристальности взгляда. Он целует тонкие губы, запуская пальцы в шелк черных волос, прижимаясь плотнее и ближе, соскальзывая руками на плечи стягивая одежду. Ощущает укус на своей шее, и хриплый, горячий выдох, язык, слизывающий кровь, губы, идущие дальше по ключице. Юноша тоже не озвучивает нечто: Ты мне нужен, но я не знаю, вправе ли я просить Я просто умираю от тревоги, понимаешь? Я чувствую себя виноватым Кощей видит это в надломившихся губах, ощущает через сжавшуюся на плече ладонь, слышит в сдавленном выдохе, когда, подхватив стройное и гибкое тело, не укладывает его прямо на стол, а доносит до кушетки, плавно опуская в мягкое. — Я понимаю, что ты злишься, — тихо произносит Иван, не размыкая объятья после, сплетаясь ногами и обвивая руками шею, — И ты во многом прав в этом. Бессмертный в ответ едва заметно усмехается — и заправив локон за ухо, мягко скользит когтями по тонкой коже, касаясь уголка губ юноши поцелуем. И это значит — Как бы я ни злился, я всегда люблю сильнее. — Я знаю, что она важна для тебя, свет мой, — тихо произносит он, касаясь теплого плеча поцелуем, укутывая супруга в покрывало, — И сделаю все, чтобы твои тревоги рассеялись. В ответ Иван сжимает кощееву ладонь в своей, упираясь лбом в лоб. — Спасибо. Бессмертный знает, что должен излучать спокойствие, непоколебимость, и эта толика равнодушия проистекает не только из общего раздражения. Ивану лучше считать, что дело не стоит ничего, в противном случае, все может стать еще хуже. Проходит еще несколько месяцев — и юноша постепенно успокаивается, но все же, червь тревоги продолжает грызть. Он просит Василису сплести браслет, такой же, что когда-то носил сам. — Попробую… Но очень давно не создавала таких рун, — осторожно произносит Верховная, и Иван с досадой замечает в ее глазах тонкую тень тревоги. — Она точно не представляет опасности? — стараясь не пропускать в голос давящие ноты вопрошает юноша. Спустя столько веков по мощности магии с нынешней Темной Матерью едва ли кто-то сравнится, но что толку, если окажется, что Яга имеет над ней власть такую, что не перевесит вся совокупность сил? — Да, она все еще в той самой пещере, — Василиса поджимает губы. Иван молча кивает и с ужасом ловит себя на том, что кажется, впервые не доверяет Верховной так безоговорочно, как все века до этого. Слишком важным оказывается защитить ценное для себя. И Василиса видит это, в осторожно приподнятых кончиках губ, с горечью осознавая, что, если она совершит ошибку, на нее прольется гнев обоих Князей, и милосердие второго, что несколько раз поддерживало ее в критические моменты, отступит в тень. — Слушай, — тихо произносит Иван, и она с тонкой дрожью холода по телу различает в васильковых глазах темную глубину, — Я помню о своем обещании. Но это обещание трудно будет сдержать если…я не смогу рассчитывать на тебя так, как ты действительно, — ровный голос выделяет это слово особой интонацией, — можешь рассчитывать на меня. Это не угроза, и не предупреждение, это гораздо хуже. — А где Уля? — словно мимоходом интересуется он, — Вы поссорились? Он приходит в дом нынешней Темной Матери с визитом совсем неофициальным, дружеским, но имеющим определенные намерения. — Можно сказать и так, — дергает плечом Василиса, едва ли оборачиваясь на собеседника. Иван и так знает, что Верховная своего фамильяра прогнала, велев и порога ее земель не переходить. Но при всем при этом, кажется, Уля не совершила ни одного преступления, за которого могла быть предана такой анафеме, да и жизнь ее как-то больно гладко и легко устроилась на новом месте… — Почему ты отталкиваешь ее? — А почему вас это так интересует, Князь? — бросает Василиса через плечо, а Иван в досаде поджимает губы. Этот резкий переход на вы — демонстрация того, что ведьма намерена и дальше оберегать мрачное и болезненное внутри себя. — Ты знаешь, почему, — мягко произносит Иван, с беспокойством всматриваясь в напряженную спину Василисы, что занимает руки каменной ступой, и ее тонкие ладони двигаются столь яростно, что благо малахитовая пыль не поднимается в воздух. — Я об этом не просила, — сухо роняет ведьма, с грохотом ставя предмет на стол. — Да, это верно… — он осторожно отставляет в сторону чашку с гостеприимно предложенным отваром и поднимается с места, — Но… — Что но?! — Василиса резко оборачивается, и стекла в доме вздрагивают. «Но я знаю, что я не ошибся, хотя ты лучше меня знаешь, какой я бестолковый ведьмак», — хочет произнести юноша, но лицо собеседницы сверкает гневом, смешанным с глубокой, пронизывающей болезненностью. Ведь он видел ее с ней- и как карие глаза начинают блестеть живым блеском, и как Темная Мать улыбается, почти смеется, наблюдая за простодушием, своего фамильяра, что порой граничит с нахальством, но так хорошо контрастирует с отстраненностью Василисы. Повисает молчание. Хозяйка дома делает шаг в сторону, касаясь ладонью стены, силясь найти опору. — А вы с ним… Так хороши… Иван Прекрасный и Кощей Бессмертный… Горшочек нашел крышечку…- женщину с лицом девушки буквально трясет, — Он убьет ее, если что, и глазом не моргнув, или того хуже, будто смерть — это самое страшное, а ты новую любовь найдешь, что за чудесный тандем! И все счастливы, и все довольны! — она пошатывается, и рука, опирающаяся на деревянный сруб предательски сгибается, — Я…я…я просто не смогу это еще раз пережить, неужели ты не понимаешь? Да, все в порядке, я справляюсь, но, если настанет день, когда ему нужно будет прижать меня к когтю? Если однажды я ошибусь в чем-то так сильно, что наказание будет… — и, хотя Василиса пытается сдержаться, карие глаза все равно наполняются слезами, — В прямом столкновении мне с ним не выстоять, особенно когда…- глаза ведьмы скользят по боку юноши, со стороны Иглы, и Василиса всхлипывает, — Лучше, лучше не иметь ничего…- она оседает на пол, обхватывая плечи руками, — И тогда терять нечего. Тогда Иван резко со всей откровенностью ощущает отчетливую волну отвращение к себе. Да, разве так все не выглядит? Разве его благие намерения не выстилают нынешней Темной Матери дорожку в ад? И разве не дарит он своему коварному и дальновидному супругу тонкую, и прочную ниточку за которую можно будет дернуть в нужны момент Василису, если таковой настанет? — Послушай, — он торопливо подходит к собеседнице, опускаясь на колени рядом с ней, в замешательстве думая, имеет ли право на объятье. «Боже, ну какой я дурень», — мрачно думает он, обхватывая худое лицо и осторожно разворачивая его к себе, едва ли встречая сопротивление изнеможденной внутренними битвами женщины. — Я понимаю, что тебе очень страшно, и я понимаю, что тебе больно… Даже без всего, что ты сказала выше, любить — это доверять, и я знаю как это…может быть непросто, — он осторожно стирает дорожки соленой воды со щек ведьмы, — Но я обещаю…я даю тебе слово, я клянусь, что Уля не повторит судьбу Марьи. От всего остального ты можешь защитить ее сама, а Кощей… — Ты не можешь! Ты не можешь мне этого обещать, это иллюзия, в которую я поверю, и… — сипло произносит Василиса, всхлипывая, пытаясь мотнуть головой и вырвать лицо, но Иван не дает ей. — Единственный во всем белом свете кто может — это я, — твердым прерывает ее юноша, прижимая ведьму к себе и поглаживая по спине, — И никто другой. Вздрогнув всем телом, Василиса утыкается лицом в плечо, пытаясь выдохнуть и взять себя в руки, с ужасом осознавая, что вообще-то, плачет сейчас впервые за несколько столетий. И это обещание стоило ему весьма тяжелого разговора с супругом, вылившуюся в непростую ссору, но от своего он не отступил. — Пойми меня правильно, Василиса, — так же тихо и спокойно продолжает Иван, — Я пойму и смогу вступиться, если что-то пойдет не так, если ее силы окажутся неожиданно велики…даже если ты…не сделаешь это идеально, или лишь передашь ее в наши руки, разберемся — на этой фразе Темная Мать отчетливо понимает, что не справиться совсем она не может, — Но если окажется, что Яга имеет, — в повисшей паузе ведьма усилием воли сдерживает желание отступить на шаг назад, увеличивая расстояние между собой и собеседником — неожиданного союзника, тогда… Эту фразу Иван не заканчивает, ибо все ясно без слов. Василиса сглатывает, молча кивая. Многие абсолютно заслуженно боятся гнева Темного Князя, ибо в нем он ужасающ. Но не менее страшны те тьма и мрак, что могут проснуться в хранителе его Иглы — не яростные и горячие, а обжигающе ледяные, такие, что заставляют ивановы глаза менять синеву летнего теплого безмятежного неба на стылый холод вечного льда. Видели это за долгие столетья буквально единицы, но те кто видел… Так что руны приходится вспомнить. — Солнышко, не снимай его, хорошо? — произносит Иван, одевая обережный браслет из тонкой кожи на руку девочки. Украшение совсем не во вкусе его дочери, но Алиса молча и серьезно кивает. Оно правда ей не нравится, и обычно, она заправляет его за рукав блузки или свитера, но кожа наощупь приятная, и задумавшись, она порой скользит кончиком пальца по выгравированным на коже загадочным для себя символам. Беда приходит откуда не ждали, впрочем, как и всегда. Это случается в школе — Алиса, как обычно коротала свое свободное время в библиотеке. Это была одна из тех вещей, которая в новой школе нравилась ей намного больше, чем в предыдущей: здесь красиво, светло, много действительно интересных и разных книг и можно уютно устроиться с ними в кресле или на мягком ковре. Так она поступает и сегодня, пока в какой-то момент ее не отвлекает глухой звук. Подняв глаза от страницы, она замечает маленькую девочку, что упорно подпрыгивает, пытаясь достать книгу с высокой полки, но рост ее слишком мал. «Хм, тут же есть скамейки для этого…», — размышляет Алиса, а затем, спустя мгновение промедления встав с места, откладывает книгу в сторону. В таких ситуациях работал ее внутренний камертон: как бы поступил папа? Сама она, особенно раньше, скорее стремилась быть пассивным наблюдателем по отношению к миру, пока тот не вторгался к ней сам. Но наблюдая за Иваном, что всегда терпеливо объяснял дорогу прохожим, разъяснял состав продуктов плохо видящим пожилым людям в магазине, спокойно и вдумчиво отвечал на звонки родителей «своего» класса, даже в позднее время со временем пришла к выводу, что с действительностью можно взаимодействовать и по другому. — Ты не можешь достать? — с улыбкой интересуется она, смотря на собеседницу сверху вниз. Та в ответ сосредоточенно и серьезно кивает, и Алиса с легкостью выуживает с полки желаемую книгу и протягивает незнакомке. С ее ростом подобное никакого труда не составляет, и за эту маленькую услугу она получает ответную улыбку. — Будешь яблоко? — произносит девочка, доставая из портфеля фрукт и протягивая собеседнице, — А то мне мама дает все время их много, а я не очень люблю. — Спасибо, — девочка берет, с некоторым сомнением: яблоки она тоже не очень любила, но это выглядит привлекательным: красное, наливное, с красиво отблескивающим бочком. «Хм, кажется эта девочка тоже из начальной школы, но я ее не помню…» — размышляет Алиса, всматриваясь в спину уходящей незнакомки. В этой школе классы были маленькие, и несмотря на то, что она не с многими общалась близко, в лицо, так или иначе, помнила почти всё младшее звено, — «Быть может, новенькая…» Оперившись на книжную полку, она откусывает кусок — плод хрустящий, сочный. Еще укус- и Алиса ощущает в теле странную сонливость и слабость. «Странно, я вроде выспалась сегодня», — думает девочка, сощуривая взгляд, который постепенно становится размытым, словно то ли сквозь пелену слез, то ли мутную дымку. И раскрыв глаза, Алиса обнаруживает себя в лесу, с раскалывающейся от боли головой. «Что…что произошло?», — думает она, садясь на холодной земле, покрытой опавшими листьями, — «Где я вообще?». Девочка растирает виски пальцами, пытаясь воссоздать в памяти последние события, но они уплывают, ускользают, как отполированный камушек, что не удержать в руках. Алиса морщится, поднимаясь на ноги и пытаясь стряхнуть с рук пожухлую, влажную листву. Чем больше она силится сосредоточиться и вспомнить, как именно оказалась здесь, тем сильнее болит голова. Девочка оглядывается вокруг — и нет ничего знакомого, один лес, к тому же отдающийся тревожными звуками. Алиса невольно вздрагивает — и от холода, что пронизывает все тело, начиная с промокших в школьных туфлях ног, и от нахлынувшей тревоги. «Я ведь…не могла остаться здесь одна? Где Аня, где папа? Где хоть кто-нибудь», — размышляет девочка, нерешительно ступая вперед. Она медленно и робко бредет, сама не зная куда, иной раз останавливаясь, вспоминая о том, что на уроках окружающего мира учили что если потерялся, нужно оставаться на месте. Но замереть не выходит: страх и тревога гонят ее вперед, подкармливая призрачной надеждой выйти к дороге. — А где же твои родители, как они такую красавицу одни оставили? — внезапно раздается вкрадчивый голос со стороны, — Потерялась, милая? Вздрогнув, девочка резко оборачивается, обнаруживая перед собой женщину, вида вполне обычного, неопределенного возраста, близкого к пожилому, но еще не старому. Резиновые сапоги, куртка, с накинутым сверху дождевиком, в руках- совершенно обычное пластиковое ведерко с виднеющимися на дне грибами. «Так…а это уже что-то больше похоже на нечто нормальное», — думает ребенок, внутренне выдыхая. Обстановка вокруг выглядит странно, и ее не покидает чувство того, что от этого места хорошего ждать не стоит. — А вы? — осторожно интересуется Алиса, разглядывая собеседницу. Выглядит она вполне миролюбиво, обычное, простое лицо без каких-либо выдающихся черт, миролюбивая, спокойная улыбка на узких, бледных губах. И все равно, что-то тревожно колет внутри, заставляя сделать шаг назад. — А я тут живу, в деревне неподалеку. Как ты тут вообще оказалась? — Трудно сказать, — коротко роняет Алиса, оглядываясь. «Это…не нормально», — логично рассуждает девочка. Вываливается за грань всех законов природы, что изучены в школе: люди не исчезают в одном месте и не появляются словно по волшебству в другом, по крайней мере, не должны. Да и лес какой-то странный: темный, мрачный, не такой, в каком она бывала раньше. И холодно так, будто почти зима, хотя снега нет, а листва явно осенняя. Но, кажется, если она скажет, как именно тут оказалась, ее просто сочтут сумасшедшей или фантазеркой, так что Алиса решает не объясняться. Люди ведь не любят странности, верно? — Да что ж ты будешь тут одна, в лесу? Стемнеет скоро. Пойдем со мной, мой дом близко, согреешься, а то так промозгло, а ты даже без куртки… — Мне надо позвонить папе, — твердым голосом произносит Алиса, — У вас есть телефон? А то я свой кажется…оставила в другом месте. «И где мои вещи, интересно? Я ведь была с портфелем…или нет? Так плохо помню все… И действительно, странно быть в лесу без куртки и в туфлях» — с тревогой думает девочка. — Да, конечно, милая, — улыбается женщина, спустя буквально мгновение замешательства — Я свой в лес не беру- тоже боюсь потерять. Пойдешь со мной, и родителей твоих найдем, и чаем напою. Алиса, нахмурившись, склоняет голову набок. Она совсем не знает эту женщину, но, кажется, выглядит она вполне обычно. Некоторое время назад отец несколько раз напомнил ей в общем-то, изученные еще с детдома правила не говорить с незнакомцами и не ходить с ними никуда. Но окружающий лес- холодный, давящий, мрачный выглядел весьма пугающе, а женщина- вполне обычно. «А если здесь водятся звери какие-то?», — с сомнение размышляет Алиса, — «И вряд ли я выберусь сама, без нормальной одежды, телефона, еды… Идти с незнакомкой опасно, я не помню, как оказалась здесь, и даже не знаю где это «здесь»…», — девочка еще раз обводит глазами темную череду деревьев, вслушивается в крик птиц вдалеке, — «Но разве быть тут одной не опасней? Надеюсь, она поможет связаться с папой… Тем более, все таки женщина…». — Хорошо, — кивает Алиса спустя паузу, — Спасибо. Женщина приветливо протягивает ей руку, но девочка, смущенно улыбнувшись, качает головой и прячет руки за спину. На мгновение Алисе кажется, что незнакомка хмурится, но списывает это на то, что ее, как впрочем и весьма часто, сочли недостаточно дружелюбной. Незаметным для самой себя жестом она хочет провести по подаренному отцом браслету, но не находит его, и это множит внутреннюю тревогу. «Все странно, но я хотя бы не одна. Папа найдет меня, вернусь домой, все будет хорошо», — мысленно рассуждает Алиса, успокаивая сама себя и делая-таки шаг вслед за женщиной. — А как зовут тебя, девочка? — интересуется незнакомка, неторопливо двигаясь вглубь леса, иной раз останавливаясь и срезая попадающийся на пути гриб и укладывая его в корзину. — Алиса, — помедлив мгновенье, отвечает-таки она: «Наверное…это невежливо не представиться», — А как мне обращаться к вам? — Ядвига, — коротко бросает женщина. — А отчество? — уточняет девочка, не привыкшая к фамильярности с незнакомцами. — Просто Ядвига, — усмехается женщина, но это выражение быстро перетекает в улыбку. Алиса молча кивает. Ей некомфортно, но она стремится скрыть это, не желая отвечать на лишние вопросы, с трудом понимая, как объяснить свое положение. В лесу холодно, и очертания деревьев кажутся пугающими фигурами, а скрип веток под ногами заставляет вздрагивать. — А твое отчество как? — голос звучит дружелюбно и мягко, и Алисе почти становится неловко за свои подозрения перед этой милой женщиной, вызвавшейся ей помочь. — Алиса Ивановна, — с кроткой улыбкой отвечает она, смотря под ноги в опасении споткнуться о корни деревьев, не подозревая о том, какой гримасой раздраженного отвращения на мгновение искажается лицо собеседницы от этих слов. «Ничего… Главное выбраться отсюда. А быть может, это сон?», — продолжает размышлять Алиса, больно щипая себя за запястье, — «Если да, какой-то очень уж реальный…». — Так а родители твои где? — спустя какое-то время молчания интересуется ее спутница, — Странно что ты тут одна, в таком глухом месте, как-то плохо они за тобой следят, — Ядвига идет впереди, и от того Алиса не видит глубокую и мрачную усмешку на ее устах. — Они… — девочка смущается, осознавая резонность претензий, — Думаю, мы самую малость с ними разминулись. Они скоро хватятся меня. Алиса замечает, как женщина пожимает плечами. «Думаю, вы разминулись с ними достаточно, чтобы мы с тобой познакомились поближе», — с мрачным предвкушением размышляет та. «Пусть лучше думает, что папа где-то рядом», — думает ребенок, и ловит себя на странном чувстве: странно говорить о родителях во множественном числе. Это отзывается оттенком грусти и одновременно волнения. Спустя полчаса они выходят к небольшой полянке и дому на ней — Алисе он кажется немного устаревшим, словно в старорусском стиле, но, кажется, в деревнях бывают такие. — А где другие дома? — интересуется она, в задумчивости окидывая взглядом строения. — Другие? — переспрашивает женщина с толикой недоумения. — Да, вы же сказали, что живете в деревне, — натянуто улыбнувшись, протягивает Алиса, замирая в нескольких шагах от порога. — Да там дальше чуть, за деревьями не видно, — пожимает плечами Ядвига, входя внутрь, — Проходи. Алиса, сохраняя натянуто-вежливое выражение на лице, оборачивается на лес. Еще минута размышления, и она все же делает выбор в пользу окончательного принятия приглашения, а не возвращения в незнакомое и мрачное место, в которое, ко всему прочему, не вполне понятно, как попала. — Садись за стол, — роняет женщина, но в потемках сумерек плохо видно, что именно находится внутри. Алиса, несмотря на всю дружелюбность в голосе собеседницы, испытывает странное чувство тревоги, но все же проходит дальше и оказывается в комнате, которую можно счесть гостиной, совмещенной с кухней. «Наверное, какая-то очень старая дача…», — рассуждает девочка, устраиваясь за деревянным столом. Вместо стульев — скамейка, — «Да и поесть хочется. Ох, а как я это папе объясню?.. И темно здесь как-то, что она свет не включает? Или его нет? Тогда это совсем какая-то глушь, нет, это было бы странно… И как же я здесь оказалась? Это в любом случае ненормально и странно…». Ядвига ненадолго замирает на крыльце, вслушиваясь в звуки леса. По следу уже идут, времени мало, но оно есть. Женская рука опускается в карман, ощупывая маленький пузырек с черным, вязким содержимым. «Что ж милочка, вот ты мне наконец и попалась» — думает добрая самаритянка, на секунду позволяя злобному оскалу проступить на своем лице — «Не учили что ли тебя твои родители не говорить с незнакомцами? Ох, весьма зря». — Ты наверное голодная, да? — безмятежным тоном возвещает женщина, входя внутрь дома и крепко запирая дверь за собой, — Быть может, хочешь чая?