Muted Symphony

Доминик распрощался со своей зоной комфорта, как только его такси остановилось у большого здания. Он показал пригласительное швейцару, и его провели в большую комнату, которая оказалась библиотекой. Она была наполнена дорогой мебелью и дорогими книгами первого издания; по крайней мере, наравне с деньгами они имели вкус. Затем он заметил картину; это был семейный портрет. Художник был очень хорош, однако смотрел он только на Мэттью. Конечно, на его губах лежала улыбка, но в глазах можно было увидеть пронзительную грусть. Он задумался, мог ли художник заметить эту деталь и отразить ее специально. Доминик не услышал, как открылась дверь, и поэтому подпрыгнул, когда голос рядом с ним произнес: — Притягивает взгляд, правда? Он повернул голову и увидел пожилого мужчину с картины стоящим возле него. — Эта грусть, она всегда там. Что бы мы ни делали…всегда она. Мужчина протянул руку. — Филипп Уолстенхолм. А Вы, должно быть, Доминик Ховард? Доминик пожал руку и заметил, что его хватка была такой же крепкой, как у его сына. — Это храбрый поступок, то, что Вы сделали. У тех мальчишек репутация больших любителей помахать кулаками. — Это сделал бы любой человек, окажись он, или она, на моем месте, — ответил Доминик. — К сожалению, в этих местах дела обстоят несколько иначе. В мире много недалеких людей. Но, сегодня у нас праздник…так что пойдемте, познакомлю Вас с остальной семьей. Миссис Уолстенхолм оказалась приятной и дружелюбной, и даже обняла его, заставляя Доминика покраснеть. Затем Доминик обнаружил себя втянутым в массу людей, расположившихся внутри большого шатра. Ему удалось найти себе уголок, и он стоял некоторое время, наблюдая и удивляясь легкости, с которой Уолстенхолмы правили балом. Он увидел Криса, увлеченного оживленной беседой с группой мужчин; ему же нужен был покой и чего-нибудь выпить. В конце концов он набрался смелости, чтобы проложить себе путь к бару. Он взял свой бокал красного и вышел из шатра в залитый светом прожекторов сад. Ему показалось, что он увидел чей-то силуэт в беседке, и решил присоединиться к ним. Подойдя ближе, он увидел, что это был Мэттью…и, было ли это то, что он думал? Он облегченно вздохнул про себя, увидев, что это был ингалятор, а не сигарета. Когда он шагнул внутрь, Мэттью подпрыгнул, очень напоминая своим видом испуганного оленя. — Не беспокойся, я никому не скажу, что ты здесь. Тоже не любишь вечеринки? Никакого вербального ответа конечно не последовало, только кивок головы. Бедный ребенок, так травмирован произошедшим, что потерял способность говорить. — Астма, она у меня тоже была, когда я был ребенком, но я вырос из нее. Снова тишина. — Нехилый такой фонарь тебе поставили, — сказал он, показывая на щеку Мэттью. Доминику хотелось, чтобы тот заговорил; должно быть, это было все равно, что жить в мире, не являясь его частью. Интересно, спрашивали ли его когда-нибудь, почему он не говорит. Может быть, кто-то просто должен это сделать. — Это наверное сложно, жить в окружении всех этих людей, говорящих о тебе, когда ты разговаривать ни с кем не хочешь. Глаза Мэттью расширились, и была ли это вспышка гнева? — Не было бы лучше сказать что-нибудь… что угодно? Да, определенно, его глаза гневно блеснули. — Можешь поговорить со мной, если хочешь. Я сертифицированный терапевт. Теперь в лазурных глазах плескался настоящий гнев, и Доминику пришлось уйти с дороги, чтобы не быть снесенным Мэттью. — Так держать, Ховард, — сказал себе Доминик и направился обратно к шатру. Мэттью нигде не было видно, и было похоже, что приближалось время аукциона.

***

Он был пойман Крисом, который схватил и усадил его за стол их семьи. Аукцион шел хорошо, и Доминик заметил что-то, что определенно было роялем, прикрытым белым покрывалом. — А теперь мы подходим к нашему последнему лоту и призу на сегодня, модель B Music Room Grand Piano, изготовленная и подаренная нам семьей Steinway. Торги проходили оживленно, и финальная цена поражала воображение…видимо, некоторые из этих людей были весьма состоятельными. Впрочем, Доминик сам любил музыку и мог оценить искусно сделанный инструмент. В детстве он играл на пианино, но у него не было достаточно таланта и желания, чтобы продолжать заниматься. Участники аукциона стали возвращаться в большой шатер, и в какой-то момент Доминик стал центром внимания. То, что люди считали его поступок храбрым, очень его смущало. Но его поразило то, с какой теплотой говорившие с ним люди отзывались о Мэттью. Это не было притворными сантиментами; он довольно хорошо умел отличать фальш в людях. Вскоре ему удалось освободиться от череды похлопываний по спине. — Не виню тебя, приятель, — сказал Крис, — но у меня просто нет выбора. Через пару часов намечается маленькая приватная вечеринка, только семья и близкие друзья, и ты приглашен. Доминик кивнул и вернулся в сад, с наслаждением вдыхая прохладный воздух. Он начал идти к беседке, когда услышал звуки пианино; он решил, что звук доносится с вечеринки. Музыка остановилась и началась снова….она шла из маленького шатра, в котором недавно проводился аукцион. Он узнал произведение, это был Рахманинов… Первый концерт. Он слушал, как музыкальная тема перешла от «Vivace» к «Andante Cantabile». Но произведение звучало не совсем обычно, как будто тот, кто его исполнял, использовал свою собственную интерпретацию…и это было невероятно красиво. Он подошел к шатру и так тихо, как только мог, отодвинул шторку входа, не желая беспокоить пианиста. Ему пришлось моргнуть дважды, когда он увидел, кто это был….это был Мэттью. Он смотрел, как его пальцы летали по клавишам, в то время как музыка перешла к последней части, «Allegro Scherzando». И снова она была переиграна, можно было заметить небольшое изменение в мелодии…гениально. Как может кто-то настолько ограниченный так играть? Он не заметил, что музыка закончилась, пока не услышал скрежет отодвигаемого стула. Он снова моргнул и увидел, как Мэттью встал и уставился на него с видом человека, застигнутого с чем-то, что делать не следовало. — Это было прекрасно, — сказал Доминик. Это привело Мэттью в чувства, который тут же сорвался со своего места. Он хотел проскользнуть мимо Доминика, но тот не собирался ему это позволить. Он схватил Мэттью за руку, и в следующее мгновение обнаружил, что уже лежит на земле, а Мэттью возвышается над ним с глазами, полными ярости…не гнева. Его взгляд красноречиво говорил «не трогай меня». — Мэттью… — начал Доминик, но Мэттью развернулся и выбежал из шатра. Доминик поднялся на ноги, все еще шокированный реакцией Мэттью. Она не была похожа на обычное раздражение от того, что его застали за игрой…это было что-то другое. Реакция Мэттью только укрепила желание Доминика разобраться в том, что было ее причиной.