Bloodlines

Тибериус не знает, что сказать, поэтому не говорит ничего. Шепард некоторое время успокаивает Тарквина, баюкая его на руках и тихонько напевая, пока младенец не замолкает. Молчание становится давящим. Он пытается придумать правильную комбинацию слов, которую ему следует сказать, но терпит неудачу. Тишину нарушает только тихое посапывание Тарквина. – Полагаю, мне следует сказать «спасибо», – говорит Шепард, наконец нарушая молчание. – Без тебя Гаррус не успел бы прибыть вовремя. – Не за что. – Между прочим, я рада, что ты здесь, – она вздыхает. – Я знаю, это не то, что ты хотел, но… – Но это то, что вы с Гаррусом хотите, – он кивает и смотрит на неё. – Мне жаль, что я не понял этого раньше. – Мне тоже. Ты сделал ему больно, – говорит она, и хотя в её голосе нет злости, он морщится от этих слов. – Очень больно. Мне трудно это простить. Он закрывает глаза. – Мне… Мне тоже было нелегко, коммандер, – он встает с кровати и отходит к окну, которое, как он замечает, слишком велико и дает слишком хороший обзор для возможного вражеского снайпера. Он мысленно делает заметку, чтобы сказать об этом Гаррусу и попросить его сменить палату. – Честно? Я рада, – говорит она. – Потому что это мучило его долгое время. И мне было невыносимо видеть его таким. Я очень люблю твоего сына, Примарх, а ты… Ты даже не можешь назвать меня по имени. В её словах – открытый вызов. – Я знаю… Джейн, – говорит он. Тибериус не находит в себе сил посмотреть на неё. В коридоре снова раздается громкий шум, и он оглядывается на дверь, пытаясь уловить возможную угрозу. – Мне нужно кое-что узнать, прежде, чем мы продолжим, – говорит она, и он улавливает легкую заминку в её голосе. – Если бы Тарквин выглядел как человек, ты бы все еще хотел быть в его жизни? – Коммандер Шепард, – он вздыхает. – Зачем говорить о том, чего не случилось? – Я хочу знать. – … Нет, я бы не хотел, – он уступает настойчивости в её голосе. – Потому что логичным объяснением этого было бы то, что он не был бы потомком моего сына. – Даже будь это правдой – а это не так – если бы твой сын воспитал такого ребенка, он все равно был бы твоим внуком, – она нежно погладила пальцем голову младенца. – Гаррус сказал мне, что хочет, чтобы ты был частью жизни нашего сына. Честно говоря, я сомневаюсь. Я не хочу, чтобы Тарквин стыдился своего человеческого наследия. – Мы уже говорили об этом с Гаррусом. От меня он этому не научится, – он набирается храбрости и встречается с ней взглядом. – За свою долгую карьеру я работал со многими людьми. – Я не оспариваю твои способности поддерживать рабочие отношения с людьми, – она насмешливо приподнимает брови. – Семейные отношения – это нечто иное. – Это…, – он качает головой. – Это сложно. Я возражал против вашего союза, потому что не верил, что ты сможешь дать моему сыну то, что, по моему мнению, ему нужно для счастья. Турианцы придают большое значение… наследию, особенно такие древние кланы, как наш. Гаррусу не было до этого дела, когда вы поженились, но мой долг, как отца, состоял в том, чтобы учитывать его возможные будущие потребности. Я был, очевидно, – он несколько нервно смеется, – совершенно не прав, несмотря на то, что вся медицинская литература говорит об обратном. – Значит, ты хочешь сказать мне, что если бы не Тарквин, ты был бы счастлив просто… никогда больше не разговаривать с Гаррусом? Только потому, что тебе не понравился выбор, который он сделал? – Счастлив? Нет. Я определенно не был бы счастлив, – он качает головой. – Но я… я был детективом, Джейн. Я верю в тот результат, на который указывают доказательства. Пары человек-турианец редки по вполне очевидной причине – ваша культура очень, очень отличается от нашей. – Пожалуй, ты прав, – Шепард выглядит задумчивой. – Но «разные» – не значит «несовместимые», Примарх. – Пожалуй, ты права, – он дергает мандибулами. Соланы и Гарруса нет дольше, чем ему бы хотелось. Он чувствует себя уязвимым, беззащитным, и это никак не связано со слишком-доступным-для-снайпера-окном за его спиной. Тем не менее, он берет себя в руки. – Тебе следует звать меня Тибериус, Джейн. Учитывая, что ты моя… дочь… кажется неправильным, что ты обращаешься ко мне по титулу. – Тогда Тибериус, – по её губам скользит улыбка, и он позволяет себе надеяться на благополучный исход этого тяжелого разговора. – Но… давай-ка проясним одну вещь, Тибериус, – продолжает она, и в её голосе слышны стальные нотки. – Я не хочу, чтобы ты был в жизни моего сына, если ты и дальше собираешься нести эту чушь. Я не позволю своему ребенку почувствовать, что он сделал что-то не так только потому, что его дедушка вдруг резко перестал с ним разговаривать. Если однажды из-за его решений ты собираешься вот так просто вычеркнуть его из своей жизни… тебе лучше просто не быть её частью. – А если я дам слово, что этого не произойдет? – Ну, тогда я просто выпишу тебе дополнительный наряд по подгузникам. Он усмехается: – Подходящее наказание, я полагаю. Тарквин прерывает их разговор, заворочавшись на руках у Шепард, и Тибериус наблюдает, как она осторожно прижимает младенца к груди, мягко утешает его, а тот цепляется за нее тонкими пальчиками. «Она будет хорошей матерью» - думает Тибериус. «Несмотря на то, что у нее нет капюшона, в который она могла бы его спрятать». – Еще кое-что, - говорит она, и её улыбка исчезает. – Гаррус рассказал тебе, как это произошло? Он наклоняет голову, глядя на неё: – Я не понимаю. – Ну, люди и турианцы, как правило, не совместимы. Я не была исключением, – она хмурится. – Расскажу тебе вкратце. Однажды я умерла. В открытом космосе. Была мертва два года. «Цербер» – ты ведь слышал о них, верно? Он кивает. Он несколько раз имел дело с этой организацией во времена своей работы в СБЦ и знает их методы. Он чувствует себя очень неловко и не знает, что сказать. Он думает о Гаррусе, о двух годах молчания и задается вопросом, была ли Шепард единственной, кто умер и потом возродился. – Ну, в общем, они решили меня вернуть, и сделали это. Однако…, – она издает тихий смешок, который звучит так, будто у неё что-то застряло в горле. – У «Цербера» всегда были запасные планы. У меня было очень много повреждений. Обгорела при падении через атмосферу. Они знали, что нет никаких гарантий, что мое тело когда-нибудь сможет полностью функционировать… не говоря уже о сознании, – она смотрит в стену. – Но я была слишком дорогим проектом, чтобы вливать столько инвестиций без какой-либо гарантированной прибыли. Она делает паузу. Он тоже молчит. – Поэтому, пока я была мертва, они решили, что если я не смогу остановить Жнецов, то может быть, смогу ими управлять, – он видит, что её трясет. – «Цербер» решил, что лучший способ сделать это – создать собственную эскадрилью Жнецов. Единственной проблемой для них – помимо отсутствия каких-либо принципов, конечно – было то, что они тогда еще не знали, из чего конкретно сделаны Жнецы. У них не было полных образцов технологий, я была лишь первой частью головоломки. Так что они запихали в меня все возможные виды био-имплантов, чтобы сделать меня совместимой для разведения с любой формой жизни. Декстро или лево. Шепард заканчивает свой рассказ шепотом и отказывается на него смотреть. – … зачем ты мне это рассказываешь, Джейн? – ему неудобно, что она такая маленькая и уязвимая перед ним. История настолько нелепа и сюрреалистична, что он с трудом в неё верит – и то только потому, что доказательство сейчас тихонько сопит на руках у Шепард. Она не поднимает взгляд, вместо этого склоняясь над ребенком. – Я говорю тебе это потому, что мы с Гаррусом не планировали заводить собственных детей. «Цербер» не давал мне инструкций по эксплуатации моего нового тела, знаешь ли. Мы думали об усыновлении, а потом появился Тарквин Дэвид Шепард-Вакариан, – она поглаживает гребень малыша, и тот тихонько щелкает в ответ. – И хотя теперь у нас есть Тарквин, мы все еще планируем усыновление. Поэтому мне нужно знать – если у него появятся братья или сестры – люди, или азари, или саларианцы, или даже чертовы кроганы – что ты будешь с этим делать? Будут ли и они твоими внуками тоже? Он представляет себе крогана по имени Грюнт с вакарианскими метками на лице и вздрагивает. Но… во вселенной есть вещи и похуже, и одна из них – отсутствие его семьи. – … Да. Возможно, она права, и они смогут ужиться все вместе. Возможно, у него получится научить человеческого ребенка быть настоящим членом Иерархии. Он пытается представить, как вместе с маленькой азари они делают копулу духа для гробницы её бабушки – и это получается у него на удивление легко. Он даже может представить, как учит маленького крогана стрелять из первой в его жизни винтовки… Они могут быть первыми в своем роде в клане Вакариан, но он сможет направить их на правильный путь, благословленный предками. – Да, они будут. – Ну, в таком случае, у нас все будет хорошо, – он смотрит на неё и видит, что она ухмыляется. – При условии, что ты не против время от времени посидеть с детьми. Искра, мелькнувшая между ними всего полчаса назад, разгорается в ровное, теплое пламя. – Конечно, – с улыбкой говорит он. Тарквин снова начинает хныкать на руках у матери, поэтому Тибериус садится на край постели и тянется, чтобы обхватить пальцами крохотную ручку. Шепард начинает мурлыкать турианскую колыбельную, он подпевает вместе с ней, и его суб-вокал добавляет мелодии ту глубину, которую человеческий голос не может передать. Взгляд Тарквина тяжелеет, и он медленно погружается в сон, но его пальчики все еще крепко держат палец деда. – Джейн, – шепчет он, и Шепард поднимает голову, чтобы посмотреть на него. – Те жертвы, которые ты принесла для того, чтобы стать частью нашей семьи, не будут забыты. Тибериус опускает взгляд, сосредоточенно глядя на спящего младенца. Ему кажется, что если он посмотрит в глаза невестки, то не сможет удержать голос и сорвется на тонкие, пронзительные ноты стыда. – Когда я вернусь на Палавен, твое имя и деяния будут вписаны в родословную клана, как и имя Тарквина, когда он вырастет. Также я намерен добиться того, чтобы вы оба получили полное гражданство Иерархии. Это же касается и любых будущих… пополнений. Он возвысит её до уровня предков. Он будет молиться за неё. – Спасибо, – говорит она. Когда он набирается сил, чтобы посмотреть на неё, то он снова видит влажный блеск в её глазах. Но на этот раз это хороший знак. – Я бы хотела этого. – Я тоже, – он улыбается. Ничто не может испортить этот момент. Даже очень громкий скрежещущий звук, подозрительно похожий на звук от когтей крогана, которого тащат по полу. Даже звуки двух знакомых, тревожно кричащих голосов, не отвлекают его от этого нового начала, от момента единения трех поколений, объединенных кровными узами. – Знаешь, медсестры говорили, что дадут нам всего несколько минут с ребенком. – Подозреваю, – хмыкает он, – что наш друг-кроган их немного отвлек. – О да, – она смеется. – Как ты думаешь, ты не мог бы взять Тарквина ненадолго? – она улыбается, но он видит усталость в её глазах. – Сумасшедший сегодня день. Сначала меня расспрашивали о службе на «Нормандии» толпы военных чиновников, потом эта перестрелка с кучей кроганов. И как будто этого было мало, в завершении я вытолкнула из своего тела шипастого шестифунтового младенца. Да еще и все эти запутанные эмоциональные штуки, – она зевает. – Я устала. – Это было бы для меня честью, – говорит он и осторожно забирает малыша из её рук. Тарквин на мгновение просыпается и ерзает, но сразу же успокаивается, когда видит над собой лицо деда. Тибериус ласково потирает лоб ребенка и тот вознаграждает его тихим курлыканьем. Тибериус растягивает мандибулы в широкой улыбке и оглядывается на Шепард, но обнаруживает, что она уже спит. – Вот мы и остались вдвоем, Тарквин, – бормочет он. Младенец не отвечает, только сворачивается клубочком в объятиях дедушки. Духи, как он вообще когда-то мог подумать о том, чтобы жить, не зная этого ребенка? Предки благословили его. Возможно, не так, как он себе это представлял, но… это благословение. Пора и ему проявить почтение к их Духу. Как Патриарх рода, он обязан совершить обряд. – Спасибо вам, предки, за то, что вы привели к нам Тарквина, – говорит он, и нежно ведет пальцем от лба ребенка к его еще мягкому килю, чувствует под пластинами ровное сердцебиение. О, Духи, он уже безмерно любит этого малыша. – Пусть он заставит вас гордиться им. Тарквин просыпается и пищит в его руках. Тибериус продолжает водить пальцами по его мягкому телу и шепчет тысячи молитв тысячам разных предков. Он молится, чтобы они смотрели, как этот ребенок живет, растет, и чтит их память. Он теряет счет своим молитвам, когда громкие звуки в холле внезапно стихают и дверь в палату открывается, впуская внутрь прихрамывающего Гарруса. – Извини, – начинает он, опуская глаза в пол, и ноты смущения резко звучат в его суб-вокале. – Грюнт хотел… продемонстрировать некоторые приемы для Тарквина, и когда подошла Солана, он использовал её как спарринг-партнера. Ей пришлось вызвать «Черную стражу», и все вылилось в такой хаос…, – Гаррус с отчаянием трет лоб. – Они разворотили половину зала ожидания, так что мне пришлось раскошелиться на покрытие ущерба, и теперь там будет масштабная уборка… а СБЦ придется поучаствовать в нескольких благотворительных проектах Гуэрта. Гаррус перестает бормотать и наконец поднимает голову, и сразу же замечает уснувшую Шепард. Неуверенно, он переводит взгляд на отца. Ни говоря ни слова, Тибериус встает и поднимает Тарквина, чтобы передать его в руки сыну. Гаррус принимает малыша осторожно, почти благоговейно. На его лице появляется такое нежное выражение, которого он никогда раньше не видел у своего сына. - Ты молился за него предкам, – говорит Гаррус с теплотой в голосе, и в его суб-вокале звучат ноты надежды. – Да, но у меня не было возможности закончить благословение для него. Я хотел бы сделать это, с твоего позволения. Непроизнесенные слова последних строк его молитвы тяжело висят в воздухе. Гаррус понимающе кивает, и синева волнения разливается на его горле, когда Тибериус завершает ритуал: – Я провозглашаю этого ребенка кровью от моей крови, продолжением рода Вакариан, не сломленного со времен последней битвы при Ципритине, – он прикасается своими мандибулами к мандибулам Гарруса, а затем – к невероятно крошечным мандибулам Тарквина. – Спасибо, – бормочет Тибериус, глядя на своего сына. – Хм? – Гаррус приподнимает надбровную пластину. – За что? – Ты имел полное право отказать мне сегодня. Ты мог отстранить меня от своей жены и своего ребенка, но не сделал этого. – Ммм, – Гаррус кивает. – Несколько лет назад я бы так и сделал, но…, – Гаррус переводит взгляд с сына в его руках на спящую жену. – Она научила меня верить во второй шанс. Она… она делает меня лучше, папа. – Будь достоин её, сын, – он думает о всем том времени, которое он потерял, не пытаясь узнать Гарруса и его женщину. – Прости, что я не понял всего этого раньше. Гаррус издает успокаивающую горловую трель, и на несколько мгновений они замирают, наслаждаясь умиротворенным покоем. – Итак, э-э-э, папа… Ты, ммм…, – шея Гарруса определенно стала синее. – Посоветуешь что-нибудь? Я, эм… я правда не знаю, как мне правильно себя вести в этой роли. – Ну… Как его отец, ты должен всегда присматривать за ним. Искать способы помочь ему стать достойным взрослым. Не потакать ему, но и не сдерживать. Воздавать по заслугам как за поступки, так и за проступки. Молиться Духам, чтобы он выбрал правильный путь. – Ха, что-то знакомое, – говорит Гаррус, смущенно потирая шею. – Припоминаю, как кто-то говорил мне, что его долг состоит не в том, чтобы сделать мою жизнь проще. – И самое главное, – продолжает Тибериус, делая глубокий вдох и моля предков дать ему мужество для этих слов, – ты должен понять, что однажды твой сын обретет достаточно мудрости, чтобы начать принимать свои собственные решения. – Пап, – Гаррус тянется к нему свободной рукой, и они обнимаются во второй раз за день. Новый рекорд, между прочим. Он надеется, что ничего не испортит. Это только начало, он знает. Впереди у них долгое будущее, и он уверен, что просто не будет… Но он думает, что они встретят все будущие трудности вместе, как одна семья. В этом его долг, как отца. Как деда. Он держит в объятиях одновременно своего сына и своего внука, и удивляется тому, как такое простое действие заставляет его чувствовать себя так правильно.