A Fine Line

Часто говорят, что зеркало - это отражение души. Будто бы лист металла обладает магической способностью узреть потаенные человеческие грехи, в то время как люди вокруг остаются слепы и немы к карнавальным маскам, которые носят они же сами. Это утверждение, даже мысль звучат так глупо, так ненаучно, так суеверно, что Доктор Генри Джекил с легким осуждением рассмеялся бы в лицо человеку, кто рассказал бы ему такие бредни. Но можно ли рассмеяться в лицо самому себе? С едким сожалением, Доктор Генри Джекил отмечает, что можно. Старинное зеркало в пол с серебряной искусно вырезанной рамой досталось Генри по наследству. Этот определенно гротескный вид мебели никак не вписывался в общий приветственный дубовый интерьер дома: зеркало же отдавало некой мрачностью, готической составляющей, к тому же обладало ржавыми подтеками по углам. Все эти причины послужили тому, чтобы зеркало перенесли в его рабочий кабинет, а по совместительству лабораторию, где оно, покрытое какой-то серой тряпкой, стояло в углу и никому не мешало своим присутствием. До недавних событий. Рассматривая бледную, практически белоснежную, руку с острыми пальцами в отражении, Джекил был очарован тем, как под этой тонкой грациозной кожей с силой выступают синие вены, создавая омерзительную и болезненную картину. Зеркало было старым, забытым, никому ненужным, но оно сейчас служило Генри спасителем и единственным способом увидеть себя. - Ну, что, нагляделся? - мужчина с лохматыми черными волосами слегка ухмыльнулся, показывая оскал из заточенных зубов с желтизной. Способом увидеть себя и Мистера Хайда. Способом увидеть Доктора Джекила и себя. - Я не понимаю, почему твои пальцы такие, - Генри пробовал слова на языке, и те с горечью не хотели находиться. - Острые, я хочу заметить, даже аномальные. Джекил посмотрел на свою руку и обнаружил, что та была практически такой же: бледной, с синими венами, только менее когтистая. Он вздрогнул. Потом, посмотрел на руку в зеркале, заметил единичную разницу и успокоился, чувствуя осадок притворства в этом мнимом затишьи. Как хорошо, что зеркала теперь больше не показывают обманчивый внешний фасад Доктора Джекила и Мистера Хайда. - Твои же пальцы, гений, я откуда знаю, - Эдвард слегка хмыкнул, закатывая глаза. - Да и к тому же, ты же у нас тут "главный ученый", - Хайд саркастично протянул последние слова, лениво поднимая одну руку, чтобы сделать кавычки. Джекил нахмурился, тут же опуская свою руку, которую поднял для этого жеста. Хайд незаметно улыбнулся. Прошло не более трёх месяцев с чудовищного эксперимента, может чуть больше, Джекил перестал следить за временем после первого неудачного приема сыворотки. Да и к чему же? Ведь, каждый раз просыпаясь в новых местах, в своем же кабинете, спальне, на улице, в непонятное время суток в абсолютно различных обстоятельствах, не думаешь о том, какой сейчас час. Джекил ненавидел Хайда с той силой, насколько могло позволить ему всё его оставшееся чувство. И он знал, что сам Хайд ненавидит его ещё пуще, в силу своей отвратительной злобной природы. Генри каждый божий день бросали в холод новостные блоки о прошедших преступлениях, побоях и бесчинствах, где каждый раз гордо светилось описание Хайда. Эдвард скрежетал от бессилия зубами, когда ему приходилось днем терпеть, ждать и ненавидеть, с завистью наблюдая за тем, как Джекил снова и снова отбирает у него контроль. Но ни Генри Джекил, ни Эдвард Хайд не могли ничего сделать с этим положением дел. С недавнего времени соли перестали действовать, подходящая формула не могла изготовиться как надо, а, к ужасу обоих, трансформации стали происходить сами по себе по мере того, как каждый из них получал контроль. Генри, как только осознал это, был готов с присущим ему отчаянием покончить с собой в ту же минуту, но руку с ядом всё время отводил Хайд, и его ненависть с ужасом смерти разливались в груди Джекила подобно огненному разрушающему выстрелу. Часто в самые критические ситуации, когда под отблеском ножа замирала очередная жертва безумия Эдварда, джекил с усилием отбрасывал лезвие в сторону или давал жертвам секунду на то, чтобы сбежать. Каждый день был похож на роковое сражение инь и янь, и это могло продолжаться вечно, только ни Хайд, ни Джекил всесильными существами не были и в конце концов стали постепенно уставать. Уставать от внутренних драк, от вечного напряжения. Но самое главное - каждый из них начал уставать друг от друга. Жгучая ненависть постепенно утихала в простое презрение и отчаяние. Джекил похудел, побледнел и ослабел из-за того, что спал как придётся и ел, что придётся - иногда дома, иногда что-то на улице. Хайд, хотя, конечно же, не показывал этого, но тоже выглядел не лучше. Тело странно казалось и своим, и чужим, и ни Генри, и ни Эдвард, искренне не знали, что с этим делать. - Я пойду на прогулку сегодня, - Хайд слегка потянулся в отражении, и Джекил ощутил, как спина приятно пощелкивает после долгого сидения перед зеркалом. - Ночью. - Я ночью буду спать, Хайд. - Генри со вздохом помассировал голову, которая чуть-чуть пульсировала во лбу от недосыпания. - Как все нормальные люди. Как же он устал от всего этого. Даже желание защитить невинных от посягательств зла Мистера Хайда не перекрывало его обыкновенное желание наконец закрыть глаза и погрузиться в долгожданный сон. - А мы не нормальные люди, Джекил, если ты ещё не понял, - Хайд оскалился, когда надавил на особо больную точку на голове. - Ночь - моя стихия, а не твоя, да и скоро день станет моим. - Не дождешься, демон, - Джекил с омерзением заставил убрать оскал Хайда со своего лица. - Скоро я придумаю способ избавиться от тебя навсегда, и ты больше не посмеешь творить зло на улицах Лондона. Генри не хотел сейчас снова вступать в конфронтацию со своим альтер-эго и поэтому отвечал довольно неохотно, уже заученными фразами. Он взял серую тряпку и хотел было закрыть зеркало, так как снова начал раздражаться, но сил на ярость совершенно не было. В глазах мутилось, руки были слабыми, и Джекил решил ненадолго отступить. Хайд расхохотался, показывая острые зубы Генри, тыкая себя в грудь. - Избавишься от меня - избавишься от себя, ведь ты - это я. Надеюсь, когда-нибудь это запомнишь. Джекил отвел руку от своей груди и с силой кинул тряпку на зеркало. Теперь он никого не видел. Но Хайд внутри продолжал победно рычать. - Посмотрим, кто победит сегодня, док-тор. Джекил слишком устал. Была очередная пора смениться контролю. *** Если Лондон конца девятнадцатого века ночью большинству его жителей представлялся довольно унылым местом, где в тумане каждого могли поджидать опасности и мерзкая слякоть, то Эдварду Хайду ночной Лондон казался самым ярким и красивым местом в его жизни. Ведь опасностью был он сам. С каждым бодрым босым шагом по грязной брусчатке, с каждым диким вздохом, который вырывался с хрипом из бледной груди, Хайд всё больше предавался прохладному воздуху, туману, скрывающему всё в молочной дымке, а также примитивному животному желанию. В голове рычали лишь одни слова: Уничтожать, грызть, убивать. Налитые кровью глаза Эдварда засверкали рубинами на фоне блеклых фонарей и тёмных окон спящих людей, не догадывающихся, кто скользит мимо их домов. Лондон уповал в тишине и зыбком ночном сне в спальных районах, Лондон пьяно завывал в неблагополучных кварталах, Лондон несменно стоял на посту в самом сердце города, охраняя покой своих граждан под мерный бой часов. Но сегодня, в городе было слишком тихо, слишком спокойно, будто бы все с испугом попрятались по углам, что аж бездомные безвозвратно исчезли в тёмных углах улиц. На зажатой в ладони трости начали появляться свежие царапины, а сам Эдвард чувствовал, что вот-вот потеряет терпение и набросится на какую-нибудь лавку снаружи, оставленную на ночь каким-нибудь наивным идиотом, не знающим свирепость ночных улиц. Сегодня Хайд хотел особенно жестоко отыграться за огромную душевную усталость, от которой изнывал весь день, слушая и слушая без перерыва отчаянные мысли, рассуждения самонадеянного лицемерного доктора. Но луна непоколебимо сияла над головой, вокруг стоял равномерный звон фонарей, а Хайд с раздражением привалился к одной из стен, медленно сползая по ней вниз. Брусчатка была холодная, липкая, и насквозь пропитала чем-то мерзким тонкие штаны, но Эдварда это не волновало. В одной из луж поблизости, немного расплывчатое хмурое отражение Джекила покачало головой, из-за чего это выглядело довольно комично со стороны. Хайд весело усмехнулся. - И стоило тебе снова бегать по этим грязным улицам без обуви? Ты даже представить не можешь, на что наступаешь. Это ещё не говоря о том, что- - Да заткнись ты, и без тебя тухло. Эдвард с неудовлетворением прикрыл глаза, чувствуя, как внутренняя горячая бурная энергия растекается куда-то в стороны, оставляя после себя какое-то гадкое послевкусие. Хайд сплюнул в сторону от себя. Хотя бы один человек, проходящий мимо, неважно кто: старик, ребёнок, бездомный - Хайд просто желал получить от сегодняшней ночи долгожданную кровь на своих бледных, как поверхность луны, ладонях, удовлетворить этот сильный инстинкт где-то глубоко внутри себя. Забыть о мерзком существовании доктора Генри Джекила. Хотя бы на минуту, на секунду, почувствовать себя свободным, живым. Вкусить мир вокруг, погрузиться в него полностью, а после неожиданно разорвать на мелкие кусочки, а дальше- - Хайд! - резкий окрик Джекила заставил Эдварда дернутся, и взглянуть в лужу напротив. - Я слышу, что кто-то идёт, пока ты снова витаешь в облаках, - Хайд начал с предвкушением улыбаться. - По шагам и разговорам это полисмены, - Генри сбросил с себя эту неуместную улыбку и показал рукой на приближающийся свет, а Хайд тем временем разочарованно вздохнул. Эдвард посмотрел, куда показывали его длинные когтистые пальцы, после чего с тяжелым вздохом встал, потягиваясь. - А ты стал внимательным, Джекил. Быстро учишься, - может быть, у него ещё есть призрачный шанс прочувствовать все прелести рискованной погони. Изображение джекила на поверхности воды это абсолютно не впечатлило, будто этот разговор случался уже не в первый раз. - Я просто не хочу очнуться в тюрьме, или ещё хуже, на виселице. Хайд усмехнулся, чувствуя, как к нему возвращается азарт и сама жизнь снова впитывается в кровь, заставляя его бешено рыскать глазами по сторонам. - Ну мы это ещё посмотрим, - он дождался момента, когда лучи приближающихся фонарей лишь на секунду поймают его в свою световую клетку. - Пора размять кости! Хайд мелькнул призраком во вспышке света, и тут же бросился наутёк, слушая как приятно бьётся сердце где-то в шее, а в ноги впиваются осколки стекла от бутылок. - А ну стоять, урод! - раздался приглушенный выкрик где-то сзади. Да. Да, да! Да, он был уродом, уродом ночных улиц, и эта мысль вызывала в нём приятную дрожь! Мосты, переулки, улицы, дома - всё проносилось мимо как в сумасшедшем сне. Всё вокруг качалось и искрилось, закручивалось в запутанные спирали, унося Хайда всё дальше и дальше от своих преследователей по улицам Лондона. В голове было так приятно пусто, впервые за долгое время, и лишь кристальный звон бил по ушам, превращаясь в классический концерт великолепной музыки. Лишь луна крутилась над головой, словно путеводное солнце, его единственная верная подруга, покрывая влажный воздух плотным светом, который будто можно было почувствовать на кончиках пальцев. Хайд выскочил на мост, и победно завыл в воздух, затем раскатываясь невыносимым хриплым грохотом смеха истинного счастья, чувствуя, как по жилам течёт огненная жидкость природы. Жидкость жизни, инстинктов, огня, разрушения, зла. Хайд медленно отдышался, наблюдая, как глубокие тёмные воды реки уносят за собой нечистоты целого города, скрывая на своём дне многолетний мусор, грязь и многие людские грехи. Он попытался разглядеть хоть что-то в этой темной, как смола, реке, но ничего не смог различить. Интересно, как много людей задохнулись в этих водах? Как много людей отчаянно бились в предсмертных муках, завязанные, украденные, забытые? Как много людей свели свои счеты с жизнью прямо на том месте, где сейчас стоял Хайд? Его взгляд переместился на бледнолицый размытый диск в черной пустоте воды. Луна блестела резвыми искорками на поверхности реки, будто зазывая снова побежать за ней, снова погрузиться в пучину истинной человеческой сути. И Эдвард бы с удовольствием кинулся на этот зов, но только. Только внутри начинало жечь грудь. Знакомые жжение, чесотка начали прикосновениями множества иголок растекаться по краям рёбер. Похоже, время Хайда неожиданно закончилось. Убийственная ярость мгновенно разлилась по всему телу. - Ночь ещё не прошла, сейчас моё время, Джекил! - Хайд со злобой крикнул это в воздух, чувствуя, как у него скрипят зубы. - Ублюдок, ты пожалеешь, я убью тебя, разорву, и- Хайд резко осекся. В разуме царило общее негодование, непонимание, и, почему-то, страх. Прозвучало тихое, неуверенное, опасливое: - Хайд, это не я. Начинало нестерпимо жечь уже сердце, внутренности, которые, похоже, медленно, но верно стали менять свои места, иначе это адское состояние нельзя было объяснить, и Хайд с трудом подавил стон боли, закусив язык. - А кто ещё, Джекил! - Хайд, скалясь, начал судорожно искать место для укрытия, но в глазах как назло всё расплывалось. - Насколько я помню, нас только двое, придурок! Хватит врать! В глаза попалась узкая расщелина между соседними домами, и с трудом опираясь на трость, другой рукой вцепившись в живот, Хайд начал хромать в ту сторону, сдавленно шипя. - Я ничего не делаю, клянусь! Эдвард не выдержал и упал на землю, закусывая кулак до крови острыми зубами, пытаясь не закричать. Боль перешла на шею, а затем на голову, отчего челюсть затрясло, и из глотки вырвалось гортанное, бешеное: - В-врёшь! Перед глазами стали плясать звёзды и Хайд уже предчувствовал возвращение в свою тюрьму, где бы каждое движение окрашивалось присутствием Джекила, и каждая его, личная, собственная мысль снова звучала лишь скрытым дополнением к основному каскаду доктора. Его опять ждало дневное заключение в чужом теле, в знакомом, но не в его собственном, где бы он опять был бы вынужден смотреть на всё его, и чужими, незнакомыми глазами, ощущать его, но и чужие, незнакомые чувства. Он с болью зажмурился, ожидая, что снова уйдёт вглубь, под воду сознания. Но потом всё резко прекратилось. Спазмы мышц прошли, и те с облегчением расслабились, челюсть перестала дрожать, а всё внутри тут же перестало сжиматься в болезненный комок. Хайд судорожно вздохнул и сквозь слезящиеся глаза взглянул на свою руку. Белоснежную руку с заточенными пальцами, похожими на когти, и капельки крови, стекавшие из места укуса. Эдвард на пробу запустил руку в копну чёрных лохматых волос, ощущая их вьющуюся структуру. - Говорил же, что это не я, Хайд. Джекил звучал отстраненно, и его замученный голос разносился набатом где-то в затылке. Хайд поморщился. - Тогда какого хрена сейчас произошло, а? Злоба потихоньку возвращалась в тело, напитывая его своими целебными соками. - Я сейчас чуть не сдох, и не говори, что ты к этому не причастен! - Хайд резко вскочил на ноги и с вызовом уставился в стекло ближайшей витрины, которое блестело зеркалом под светом ночного светила. - Всё-таки придумал способ как меня грохнуть, да, мудила?! Он с силой стукнул кулаком по стеклу, разбивая его, и, чувствуя, как по ладони растекается багряная кровь. Джекил в отражении с невидящим взглядом уставился на собственную окровавленную ладонь, после чего медленно перевёл взгляд на Хайда. - Это был точно не я, ведь мгновение назад, я был точно уверен, что чуть не погиб сам. Хайд ожидал увидеть гадкое лицемерие, сладкую маску доброты, пыль в глаза, с усилием всматривался в стекло, пытаясь увидеть, прочувствовать внутри самого себя любые знаки, признаки, указывающие на ложь. Медленно бледные губы превратились в узкую невидимую нить на лице. Джекил не врал.