Эффект кролика

— Двадцать восемь, двадцать девять… Давай! Ещё немного! — Поддерживали меня парни при подтягивании на турниках. — Тридцать! Молодец! Смог повторить то же число, что и Джон! Каждый день, после учебного дня, всей компанией мы ходили в тренажёрный зал. Таким образом мы проявляли себя кто как мог и помогали друг другу, если в этом была необходимость. В спорте отличался ото всех только я и Джон. Мы с ним были практически на одном этаже по выносливости, правда, седьмым чувством я ощущал, что превосхожу его физическую силу во много раз. Эта особенность заложилась во мне ещё с раннего детства, а сейчас мне уже пятнадцать лет. На среднем уровне стоял Тейлор. Такой же спортивный, но не достающий до нашей планки, а за ним Ричард и Генри. Не то, чтобы они отъявленные слабаки, нет — оба были сильны в своём, но всё же, им немного нахватало опыта и той неотъемлемой части, которая крайне важна при спорте — Харрис был уж слишком худым, но все мы прекрасно понимали то, с чем это связано. У Ричи плохое зрение, входе чего, его очки постоянно слетали с носа при отжиманиях, что выглядело весьма забавно, но несмотря на разность в физической силе, никто никого не дразнил и не смеялся. Все друг другу помогали и поддерживали как могли. После тренировки, мы шли в кафе, расположенное неподалёку от школьного заведения. Мы покупали сладкие напитки и по одной порции мороженого на каждого товарища. Иногда за Генри приходилось платить, но в этом его никто не судил и каждый раз по очереди мы оплачивали ему всё, что покупали сами. После весёлого времяпровождения, попрощавшись, я и Джон шли на автобусную остановку, а по прибытию до нужной станции, так же прощались и расходились по домам. Вот на этом этапе и начиналось всё самое интересное, а точнее, моё падение из рая в саму преисподнюю — возвращение домой. Бывало так, что отца можно было и не застать — бухал где-нибудь в подворотне, либо же ходил за жизненно необходимыми продуктами в магазин и не забывал захватить с собой чего-нибудь "горяченького". Домой возвращался в разном расположении духа: то с отличным, то со скверным, но отношение ко мне не зависело от его настроения — оно всегда оставалось предвзятым, высокомерным и эгоистичным. С тех «давних пор» прошло четыре года. Наши с отцом отношения приобрели чуждость: при каждом обращении к отцу, или же предложении о просьбе, я обязан произносить слово «сэр». Ко мне он обращался как к собачке на поводке: «принеси то, принеси это; сходи в магазин, в аптеку; извинись немедленно; встань к стене, быстро!» — это основные команды, которые я должен знать наизусть. Бывали случаи, когда отец хвалил меня, но это было крайне редко, а эти слова, произнесённые из его уст, ценились мной на вес золота. Каждую ночь я думал о наступлении дня, когда он наконец подохнет от алкогольного отравления, но этот день как назло тянул с наступлением. Мне хотелось ускорить этот процесс. Взять ночью и вскрыть ему шею, чтобы тот захлебнулся кровью и умер быстро, без всяких криков. Бессмысленно было об это мечтать, ведь Билл вечно где-то пропадал, а если и присутствовал, то весь вечер приходилось прыгать перед ним на задних лапках и выполнять любые из приказанных прихотей. Проблевавшись на полу, мне приходилось отмывать его от дерьма; при заражении — лечить, а при нехватке денег — зарабатывать и кормить, в основном только его. Этот рабский образ жизни неслыханно раздражал, но я не уставая, ждал сигнал желанного звоночка, но терпение трескалось, как бы я не старался предотвратить этот момент, а пока, продолжал всё в том же режиме прислуживать Биллу и жить своей жизнью, в школьное время. Не забываем про «эффект кролика», который постоянно нужно поддерживать, дабы сохранить состояние здравого человека. По началу, мне приходилось без разбору избивать малолеток в школьном туалете. Ни слёзы, ни просьбы о милосердии не могли смягчить моё окаменевшее сердце. Зато потом какая услада ощутить прекраснейшую эйфорию от проявленного хулиганства. Малыши не жаловались взрослым. Мне пришлось их запугать тем, что вспорю животы каждому, если кто-нибудь хоть слово пикнет маме с папой. Они как испуганные котятки верили и соглашались на любые уговоры. Но позже, я придумал иную технику восстановления эмоций: я причинял вред лишь, тем кто особо сильно отличался в издевательствах над слабыми. Тогда меня все тот час же возлюбили, начали боготворить, именуя спасителем и борцом за справедливость. Данный метод решения оказался в сто раз приятнее, чем тот, который я выбрал ранее. Все задиры и хулиганы дрожали от страха при одном упоминании моего имени. Друзья естественно ничего не знали, так как любое «добро» должно оставаться в тайне, но на самом деле, во мне жил страх того, что узнав они об этом, то сразу же прервут со мной общение, навеки нашу дружбу. Джон, Генри, Майкл, Ричард — все они стали для меня родными людьми, незаменимыми. Я не хотел, чтобы те узнали о моих выходках, поэтому иногда прерывал с защитой слабых и продолжал жить той же жизнью, что и жил когда-то. Но как бы я не старался что-либо изменить, «эффект кролика» не позволял мне забыть о нём. Тогда я вновь приступил к очередной серии хулиганств в борьбе за справедливость. Однажды, в один из таких случаев, в туалет, где я топил одного из обидчиков младшеклассника, заходит Рич и видит всё происходящее своими глазами. Тот теряет рассудок от увиденного, начинает кричать без звука и громко дышать. Я стараюсь его успокоить, но тот даже не соизволил выслушать меня. В попытке рассказать всё товарищам, я хватаю его за шею и прикладываю влажную салфетку, смоченную хлороформом, после чего тот засыпает крепким сном младенца. Двоим, что видели, я сказал, чтобы быстро свалили с места происшествия и строго-настрого приказал никому ничего не рассказывать. Друзья волновались за Ричарда, поэтому сразу же поспешили на помощь. Найдя его без сознания, они отнесли товарища в медпункт, где с помощью водного раствора амиака, смогли привести в чувства. Уставшим голосом, он рассказал обо всём, что видел, но его речь больше напоминала бред психически больного человека, нежели здравомыслящего. Никто не поверил его словам, ссылаясь на плохое самочувствие, но он полностью был верен своим глазам, но всё же ему пришлось передо мной извиниться, на что сыграло давление среди нашей компании. Все стояли на моей стороне, а на стороне Дикинсона не оказалось никого. Я на него долго не обижался, ведь он был прав во всём. Я лишь изображал мелкую обиду, но после слов раскаяния, мы забыли обо всём и в том же образе продолжили общение, не став разрывать крепкие дружеские узы. Но эта ситуация поставила меня в опасное положение, после чего приходилось действовать куда осторожнее нежели, чем обычно. Я был уверен в том, что явлюсь единственным членом нашей компании, который познал настоящий ужас детского насилия. Срывы отца становились всё агрессивнее и невыносимее: мужчина каждый день сёк спину шнуром, а после, заставлял браться за уборку всего дома, а сам шёл в бар, чтобы как всегда напиться до потери пульса. Раз за разом мы возвращались домой на такси, но история повторялась вновь и вновь, из-за чего мне пришлось прекратить ночную беготню от одного заведения до другого, в поисках бухого родителя. Одним обычным днём мне совершенно случайно посчастливилось встретиться с Майклом в продуктовом магазине. Весельчак разговорил меня из-за чего мы решили зайти в парк и съесть две порции эскимо на пару. Сев на одну из лавочек мы бурно обсуждали одноклассниц, друзей, а так же разговорились об игровых автоматах, которые поставили в одном из кафе по близости от дома Тейлора. Внезапно, я замечаю то как Майк сильно впил ноготь в кожу указательного пальца. Он настолько сильно сдавил плоть, что аж кровь стала просачиваться сквозь образовавшуюся ранку на пальце. Я попытался узнать зачем он это делает, но его физиономия скривилась до неузнаваемости. Юноша хотел расплакаться: он еле-еле сдерживал слёзы, а руки задрожали от волнения. Я обнял товарища за плечо и ещё раз повторил вопрос. Друг признался — оказалось, что у него депрессия. Страдал он этим недугом уже долгое время, скрывая негодование под маской весёлого, жизнерадостного человека. Расстройство жило в его голове за счёт того, что никто не хотел воспринимать его всерьёз. Все шутят, иногда смеются над ним, как над клоуном. Отношения в семье были абсолютно идентичны моим с отцом. Отец часто срывался за плохие оценки, а так же не редко его избивал. Мама Тейлора скончалась при родах и глава семейства остался совсем один, да и к тому же, с ребёнком на руках. И Майклу и отцу приходилось не сладко, но не смотря на трудности, они не имели нужды в деньгах. Родитель считался бизнесменом. Майк никогда об этом не говорил, но сегодня его как будто бы прорвало на разговор. Последняя капля наполнила стакан горя и отчаяния, входе чего, всё вышло через край и теперь Тейлор просто не мог остановиться и всё говорил, говорил, говорил… Рассказывал обо всём не с той живой улыбкой, а с диким желанием как можно дольше сдержать слезу. На вспоминаях о том, как папа извинялся за свои ошибки, он не смог сдержаться: мокрая дорожка на щеке образовалось от прокатившейся, и упавшей наземь, слезы. Я обнял его крепче, но тот не умолкал; рассказывал как ему тяжело жить в этом мире, наполненным лицемерным смехом и болью. Будучи бесчувственным человеком, я многое не понимал, но друга поддержать хотелось: обняв его, Майк уткнувшись в плечо, безудержно заплакал. Проходившие мимо люди, с интересом смотрели на нас, но только успев заметить мой грозный взгляд, все тут же шли своей дорогой, будто и не замечали нас. — Твой отец просто устал. Все мы иногда совершаем ошибки — главное вовремя их успеть исправить. Уверен, что он хороший человек. Кроме тебя у него больше никого нет... — Дело не в этом… — Всхлипывал друг. — Я не ощущаю себя нужным ни дома, ни где-либо ещё. Я как будто бы пустое место. Бесполезный! Абсолютно бесполезный! — Ну что ты такое говоришь! — Схватившись за плечи, я пытался растрясти товарища. — Какой же ты бесполезный? В каждом человеке есть что-то полезное! — И в чём же заключается моя польза? — Твоя польза… — Не вовремя замялся я. — Ты даришь радость всем кто тебя окружает! Неужели ты этого не замечаешь? Благодаря тебя я стал более-менее открытым. Если бы не ты, то я бы так и ходил с опущенной головой и с нежеланием общаться с другими ребятами. — Ты так думаешь?... — Посмотрев на меня глазами голодного щеночка, спросил Тейлор. — Конечно. Ни Джон, ни Ричард, ни Генри не стали бы смеяться над своим другом! Да никогда в жизни! — Майк на минуту призадумался, а потом как обнял меня, что я еле как ловил ртом воздух. — Спасибо, Уильям! Ты самый лучший друг! Последние его слова хорошо запомнились мне на всю жизнь: уж слишком сильно они прожгли кровь и въелись в сознание навсегда. До последнего вздоха буду вспоминать, как впервые раскраснелся от счастья. Я обнял друга, и попрощавшись мы разошлись по домам. Отец как всегда нашёл повод, чтобы меня наказать. Я обещал что приду в назначенное время, а вернулся на тридцать минут позже. Билл не поленился самостоятельно снять с меня штаны, а после, отхлестал мой зад по первое число. Нужно сказать «спасибо», что хоть не до крови, а то бы как тогда пришлось сидеть за партой? Следующий день прошёл как обычно: до начала занятий я отпинал несколько малышей, насытился эффектом кролика и отправился к друзьям, которые давно собрались в классе. Ребята окружили Майкла сидевшего за последней партой. Тейлор будто бы ревел из-за чего в классе нарастала паника. Подойдя к другу я сел к нему за стол, пытаясь расшевелить его, но тот отмахнувшись рукой выбежал прочь из кабинета, не сказав ни слова. Испугавшиеся девочки ахнули, а я долго смотрел на открытую на распашку дверь. На урок Майк так и не вернулся. Всем стало не по себе и мы с ребятами решили его отыскать. Разделившись мы бегали по всем кабинетам, коридорам и туалетам школы, но найти пропавшего так и не удавалось. Позже я увидел Джона и его жестикуляцию руками, дабы призвать всех пойти за ним. Наверняка Джо смог найти товарища. Так оно и было: бедолага сидел на полу мужской раздевалки и тихо плакал, но увидев нас, не обратил внимания, всё так же продолжая рыдать. — Что случилось? — Обеспокоенно сел на колени рядом с другом Бишоп. — Тебя кто-то обидел? Только скажи и мы набьём этим уродам морды! — Сказав это, Джо сжал руку в сильный кулак, показывая, что он готов сражаться. — Папа назвал меня чучелом и размазал кашу по лицу, а после, ушёл на работу… — Дрожа голосом признался юноша. — Это не в какие ворота не лезет! — Закричал я. — Дай мне с ним поговорить! Я не позволю унижать моего друга! — Ты хочешь, чтобы твоя семья погрязла в проблемах? — На удивление обрезал Майк. — У него множество связей, а если с тобой что-то случится, я никогда себе этого не прощу. — Чем же ты так рассердил папу? — Сел на пол Генри, положив руку на плечо друга. — Я опаздывал в школу, но я тысячу раз перед ним извинился, а он даже со мной не попрощался. Майкл надолго затих в нежелании что-либо говорить. Все мы дружно молчали, не зная, что и придумать, но вскоре я во всеуслышание заявил, что приглашаю всех к себе домой. Понятия не имею, зачем решил это предложить, но друзья были не против и даже Майк согласился. После уроков мы дружно отправились ко мне, тем временем, как я молился, чтобы товарищи не увидели зловещий образ моего отца. Я надеялся, что он сейчас где угодно — пускай даже на краю света, но не дома. Зайдя в мою комнату, мы быстро обустроились и заняли свои места: кто-то сел на пол, а кто-то на мою кровать. Никто из них ни разу не бывал у меня в гостях, поэтому хоть в моей комнате и было скучно, но все долго и сосредоточено рассматривали её. Особенно обратили внимание на пластилиновые фигурки животных, стоящих на книжной полке. Первый их заметил Генри, а после на них обратили внимание и остальные. Как я и думал, Билл припёрся домой именно в тот момент когда мы с друзьями веселились в комнате. Зайдя к нам без спросу, он как всегда кричал, но увидев толпу народа смягчился в голосе, изменился в лице; отец перевоплотился в абсолютно другого человека: доброго, вежливого, а порой даже смешного. Товарищам он понравился, а в конце все будто сговорившись сказали, что с отцом мне "капец как повезло". Я иронично улыбнулся, но ничего не ответил. Нужно всего лишь снять с себя футболку, как всё в один миг станет ясным, но я по какой-то странной причине боялся сделать это, понимая, что папу вновь посадят в тюрьму и на этот раз уже по-настоящему. Я искренне хотел убить отца, но как только мне удавалось собраться с силами, всё в один миг ломалось внутри меня, что беспощадно тянуло меня и моё стремление на дно, входе чего, мне приходилось каждый раз откладывать этот момент в самый край временного ящика. Когда все разошлись отец устроил очередной скандал, который мог закончиться весьма плачевно, если бы я не остановил безумца. — Сколько раз я тебе говорил не водить в дом всяких долбаёбов?! Ты, что забыл это!? — С пеной у рта кричал Билл. — Простите, Сэр… — Смиренно произнёс я. — Да тебя убить мало, сучёныш! Я не произнёс ни слова, а смирно стоял как вкопанный и смотрел в пол. Мне даже хотелось пустить слезу, но если бы не эффект кролика, то фиг ему, а не слеза. Он бросался в мой адрес различными пошлыми, низкими словами, а мне было абсолютно всё равно; бил меня по щекам, но я терпел — терпел ему на зло. Он даже пригрозил ремнём, но и на это я не обратил внимания. Затем он схватил меня за бёдра и резко взялся снимать с себя штаны. Я чуть ли не умер от осознания того, что он пытался со мною сотворить. Кое-как вырвавшись, я прикрыл рот рукой и беззвучно зарыдал. Билл смотрел на меня пылким взором и громко вдыхал в себя воздух. Выскочив из комнаты я устремился в ванную, чтобы умыться. У меня не укладывалось в голове то, что родной отец стремился изнасиловать собственного сына. Он что-то кричал из комнаты, насмехался и злорадствовал. — При жизни матери ты не был столь чувствительным! — Смеялся папа. — Ты сломал мне жизнь, тупоголовый кусок дерьма! Бесчувственный мешок с мусором! Я сплю и вижу, что однажды приду домой в нетрезвом состоянии и увижу тебя мёртвым у порога моего дома! Когда же ты сдохнешь, наконец!... В остальное я не вслушивался. Надев куртку и зашнуровав кроссовки, выбежал из дома и полетел к остановке, чтобы добраться до места, где в прошлый раз мы столкнулись с Генри, но я опоздал. Транспорт умчался минуту назад, а следующей прибудет не менее, чем через двадцать. Дождь омывал заплаканное лицо и душу от чего мне и впрямь становилось легче. Я посмотрел на затянутое тучами, серое небо, чтобы окончательно воссоединиться с дождём. Упав спиной на мокрый асфальт, я смотрел вверх, а глаза слипались от усталости. Только я хотел закрыть глаза, как вдруг увидел перед собой чей-то весьма знакомый силуэт. Он что-то сказал так ласково и по-доброму, что и вовсе не хотелось вставать на ноги. Как будто услышал добрый, нежный голос матери, но это был Генри. Парень с большим усилием поднял меня и усадил на лавочку. Друг поймал такси и мы с лёгкостью смогли добраться до его дома. Юноша вёл меня, вцепившись мёртвой хваткой в плечо, так как самостоятельно идти мне не удавалось. Зайдя в жилище он осторожно усадил меня на табурет и заботливо снял с меня обувь. По моим щекам текли слёзы, а он нежно убирал их с лица, еле касавшись худыми бледными пальцами. Вскоре, я потерял сознание и замертво повалился на пол. Дальше ничего не помню… Проснулся спустя несколько часов, видя перед собой обеспокоенную мордашку друга. Он позвал отца, чьё лицо мне не удавалось рассмотреть сквозь прозрачную пелену слёз. Грубая рука коснулась лба, немного приподняв чёлку, после чего глава семейства заявил: — Принеси таблетки против жара и боли! Потом я вновь уснул и после этого пришёл в сознание лишь только ночью. Генри от неожиданности проснулся и был безмерно рад увидеть меня сонным, но вполне здоровым. Я хотел подняться, но тот резко уложил меня обратно, укрыв одеялом. Оказалось, что я лежал на кровати младшего Харриса, от чего мне сразу же стало не по себе, но на это он лично дал своё согласие. Он сделал постель рядом с кроватью специально, чтобы следить за моим самочувствием. Мы быстро уснули и спали до начала следующего дня. Проснулся я только к обеду. — Вчера ты нас очень напугал… — Стеснительно произнёс товарищ. — Как ты? — Нормально… — Сухо ответил я. — Папа хотел вызвать скорую, так как температура зашкаливала за тридцать девять. — Простите… Я заставил вас беспокоиться. Это того не стоило. — Что за ерунду ты несёшь! — Возмутился Харрис. — Я что по-твоему должен был пройти мимо умирающего друга, когда на дворе такой ливень. — Генри сел на колени близ меня и посмотрел мне прямо в глаза, от взгляда которого мне вмиг хотелось отвернуться, но я не мог: неправильно это было и не по-человечески. — Что с тобой случилось? Как ты оказался на остановке? Ком подступил к горлу в ту же секунду. Мне искренне хотелось ему признаться во всём: и в избиениях и в попытке изнасилования, но почему-то от одних вчерашних воспоминаний становилось тяжко и до боли невыносимо. Перед глазами встал образ отца, пытающегося дотянуться до ширинки моих брюк. В тот час же меня стошнило прямо на кровать товарища. На странные звуки примчался отец, но я вновь не смог на него посмотреть, но на этот раз из-за стыда. Испугавшись, мужчина принёс влажное полотенце и приказал мне протереть лицо, а после проводил в ванную, где я не переставая извергал остатки вчерашнего завтрака прямиком в унитаз. Вскоре, мне нечем было рвать и поэтому из-за рта шла только желчь вперемешку со слюной. Не знаю, о чём в тот момент я думал, но мне правда хотелось умереть от немыслимого позора. Что подумает глава семейства? Что я пьяный? Вкинутый или ещё, что похуже… Я осторожно приоткрыл дверь помещения и за ней, как на зло, стоял мужчина, с обеспокоенным, но одновременно строгим выражением лица. Правда, строгость моментально сменилась сочувствием и он спросил: — Всё в порядке, сынок? От этих слов на глазах навернулись слёзы, что было крайне сложно скрыть. Я боялся, что он увидит моё заплаканное лицо и на этот раз точно разочаруется, но он больше ничего не произнёс, после чего я заплакал. Чёртов эффект кролика, сделал из меня сентиментальную тряпку, когда раньше без эмоциональный Уильям больше походил на мужчину, нежели чем сейчас. Глава семейства обнял меня, а я уткнулся ему в грудь, сам не понимая того, зачем я позволил дать волю слезам. Он гладил вспотевший волосы, а мне становилось только тяжелее и до невыносимости стыдно за себя. Мужчина пах медикаментами и больницей, но несмотря на это, я не уставал рыдать. Вскоре, слёзы как будто бы кончились; высохли на щеках: всё как будто бы рухнуло и я, вдруг понял, что ничего не чувствую… Вновь это чувство настигло меня, да и ещё в такой неподходящий момент. Колени тут же затряслись, а глаза задёргались как у ненормального. Все мысли, чувства, эмоции смешались в одно какое-то мессиво от чего мне стало куда более хуже нежели, чем раньше. Мужчина сразу же заметил во мне что-то неладное, а я быстро сообразив, мигом засакиваю в ванную и имитирую звуки рвоты. Я мысленно умолял эффект кролика вернуться ко мне, но для этого мне нужна «маленькая жертва», которая своим плачем заставит его проявить себя вновь. Схватив полотенце, я начинаю его мять, представляя то как плачет маленькая девочка либо же мальчик и просит меня остановиться, а я мысленно продолжал душить и смотреть над тем как несуществующие дети умирают, но это не давало никакого толку. Затем, мне захотелось ощутить чувство крови на руках: укусив подушечку пальца до крови я импульсивно начинаю выдавливать её, всматриваясь, размазывая её по пальцу, но ничего не происходило. Совсем отчаявшись, я хватаюсь за искусывание кулаков, но и это ни к чему не привело. Мир внутри меня вновь рухнул, а ведь минуту назад я плакал как самый настоящий человек — живой. Выйдя из комнаты Генри и его папа словили на мне бесчувственный взгляд, но решили сбросить всё на усталость. — Меня, кстати, Джорджом зовут, а тебя как? — Растерянно спросил старший Харрис. — Уильям Эфтон… — Исподлобья смотрел я. Мы вместе поужинали и если мне было бы суждено родиться обычным человеком, то я бы искренне поблагодарил Джорджа за его доброту и гостеприимность, но даже если я и попытаюсь это сделать, то выглядеть это будет абсолютно нелепо и бесчеловечно. Мне хотелось то ли убить себя, за окончательно нависшую надо мной ненависть к себе, — то ли убить всех присутствующих, а именно, Генри и Джорджа, но от этой мысли я отталкиваться не хочу, так как я не какой-то там дикий зверь, готовый разорвать семью на мелкие куски: семьёй я считал моих друзей, поэтому я всегда старался оградить их от озлобленного меня, с помощью эффекта кролика. Так же я стал свидетелем проявления неизлечимого заболевания главы семейства. Как только отец начинал неистово кашлять аж до слёз, Генри пулей мчался за аэрозольным баллончиком с какими-то незнакомым лекарством, которое предотвращало смерть мужчины. Генри это делал на автомате и даже, когда отец спал, заранее знал и ставил будильник на то время, когда это обычно происходило. В школьное время сына, Джордж ходил с лекарством постоянно, так как приступы могли настигнуть его в любое время. Здоровье сильно ухудшилось из-за применения данного препарата, иммунитет ослаб — Джордж еле перемещался по дому. В тридцать семь лет его организм походил на состояние больного старика и чуть что не так, сын сразу же стремился помочь отцу, но тот смеясь говорил, что всё ещё живой и пока не беспомощный. Генри невероятно сильно любил отца, что крайне меня поражало. Подростки в пятнадцать лет очень скрытны в чувствах, но Харрис не такой: он регулярно проверял самочувствие родителя, безропотно помогал по дому, свалил всю тяжкую работу себе на плечи и ни на что не жаловался. У него столько проблем и обязанностей, но тот как будто бы в упор ничего не замечал; не плакал по пустякам — на это просто не хватало времени. Его главное счастье заключалось в том, чтобы отец находился в здравии и благополучии — это всё, что ему надо от этой жизни. Это стало для него смыслом жизни. Я слёзно упрашивал отца Генри на разрешение остаться ещё хотя бы на пару дней и у меня с лёгкостью удалось убедить Джорджа в том, что я не наркоман и не алкаш, а просто потерянный человек, не имеющий характерного права на эмоции. Но даже и без них, актёр внутри меня заслуживал Оскара. Мужчина махнул рукой и всё же разрешил мне остаться. Как счастлив был его сын, что аж расцеловал лицо любящего отца. Вместе мы вернулись в комнату, где провели остаток дня, но так толком ни о чём не поговорили. Харрис гладил школьную форму для завтрашнего похода в школу, а я потупившись в потолок, лежал и раздумывал над дальнейшей жизнью. Двое суток пролетят незаметно, а что делать дальше? Идти домой? Но отец меня точно не пустит. Кажется я становлюсь никому ненужным, одиноким бродягой, который не доживёт и до шестнадцати, и сдохнет где-нибудь возле канавы. Повезёт если в кустах или на дороге… — Так что с тобой случилось? — От внезапного голоса друга я аж вздрогнул, но виду не подал. — Поругался с отцом… — Слукавил я. — Из-за чего? — Удивившись спросил Генри. — Твой папа такой замечательный человек, порой, даже забавный. Чем ты ему не угодил? — Ничем! — Огрызнулся я. — А ну говори! — Грозно скомандовал Харрис. — А то сам свяжусь с ним и обо всём узнаю! — Ты не станешь меня ненавидеть? — Смотря что ты натворил… — Я… Он… Меня… — Не мог собраться с мыслями. — Я… Эх! — Ну? Что ты? — Сжалься, Генри! Мне так не хочется об этом говорить… — Просто скажи, — с мольбой в голосе просил Харрис, — ничего не будет. Никто не выставит тебя за дверь. Папа всегда держит своё слово. Он на самом деле очень добрый, а ты понапрасну его боишься. Я глубоко вздохнул. Перед глазами стоял он, без штанов, хотя подобного даже не было. Рвота вновь попыталась меня атаковать, но на этот раз я оказался сильнее. Генри положил ладонь мне на плечо и заглянул голубыми добродушными глазами в мои. Мне хотелось разреветься, но ни слёз, ни чувств я не испытывал. Наконец я собрался с силами быстро протараторил следующие слова: — Он хотел меня изнасиловать… Зажмурившись я ожидал чего угодно: презрительного взгляда, упрека, пощёчины — думал, что товарищ не посчитает нужным верить. Отец забавный, добрый, а я бесчеловечный обманщик и несостоявшийся сын. В ту же секунду я готовился принять плевок в лицо, но вместо этого, Харрис крепко-крепко обнял меня, и ни сказав ни слова, дышал мне в ухо. Сердце бешено стучало, а мурашки расползались по всему затылку. Я обнял друга в ответ и так мы просидели долго, пока Генри первым не отпустил меня, и то он всё ещё держался за мои руки — вспотевшие, дрожащие руки, с которыми он не стыдился соприкоснуться. Смотрев мне в лицо, он даже немного заплакал, но я тут же стал сбивать с лица товарища прозрачные слёзки. — Уильям… Прости, я не знал! Клянусь, я даже не думал! — Тсс-сс… Всё нормально. — Повторно обнял приятеля, но на этот раз не столь крепко. — Генри, ты мой лучший друг! Спасибо тебе! А ещё… Ты милый! Друг что-то буркнул неразборчивое, но жуть какое милое. Представляю как его щёки загорелись розововатым румянцем — он всегда так забавно краснел; смешно и невинно. На следующий день отец Генри пичкал меня таблетками с самого утра. Я ненавидел горькие препараты от простуды, поэтому при одном их упоминании корчился и не поддавался никаким уговорам. — Да, что вы со мной как с маленьким! — Уворачивался я от ложки с сиропом. — Не надо, пожалуйста!… Я правда себя отлично чувствую! — Сказал я и тут же невольно закашлял. — Глотай, пожалуйста. — Слово «пожалуйста» Джордж произнёс с некой иронией, а следом, резко запихнул ложку в рот, что я аж вскрикнул, мыча от тошноты. — Уилли, ты должен пить лекарства, чтобы поскорее выздороветь. — Тихо произнёс Генри. Он говорил, как самая настоящая мамочка. От этого занудства хотелось сдохнуть, но одновременно, я был счастлив тому, что обо мне хоть кто-то заботится. — Да, а кому-то нужно идти в школу! — Набрав вторую ложку лекарства, произнёс отец. — Точно! Я побежал! Всем пока! — Умчался друг, оставив меня один на один с мужчиной. — Сын, вас очень любит… — Подумав, что сболтнул чего лишнего, остановился я. — Да, — вздохнул родитель, — только как-то неправильно всё получается. Это родители должны заботиться о детях, а не наоборот. — Это не самое странное, что вы могли увидеть в жизни. — С намёком произнёс я, послушно проглотив лекарство. — Так почему же ты сбежал из дома? С родителями поругался? — Скептически спросил мужчина. — У меня только папа. — И чем ты его оскорбил? — Неважно… — Мне не хотелось даже вспоминать тот день, тот случай и того конченого человека, называемого себя отцом. Думаю, что по-моей физиономии и так всё ясно, но походу, что глава семейства ничего не заподозрил. Я мысленно убрал со лба пот и решил соврать неизвестно какой раз подряд. — Я огорчил отца… Очень сильно. — Стыдно? — Ага… — Неуверенно кивнул я. — Подростковый возраст… — Усмехнулся Джордж. — Все через это проходили. Думаешь Генри идеален? Тоже бывает спорит и не слушается, но спор заводит по поводу подработки. Я категорически запрещаю ему заниматься этим, а он ни в какую не поддаётся. — Отец отвёл взгляд в сторону, а затем продолжил. — Я на него не сержусь. И я в детстве был таким, — в разы хуже его. Родители порой и злились, но прощали. Просто… Мы не можем смириться с тем, что вы уже выросли, становитесь взрослыми и совсем скоро начнёте взрослую жизнь, в дали от родительского дома, а ведь недавно были совсем малышами. Нам просто не верится, что вы всё делаете так необычно — по-взрослому. Поэтому и ворчим, но это любя… Как вернёшься домой, поговори с отцом, извинись, обними. Уверен, что он простит. «— Он уже успел меня обнять...» — Ничего страшного не случится, если ты искренне попросишь прощение! — Мужчина похлопал меня по плечу, как взрослого, и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. — Благодарю вас, Сэр! — Сказал ему на последок. На следующий день мне стало лучше и я, попрощавшись с Генри, и поблагодарив главу семейства, пошёл домой, но перед этим решил зайти на территорию школы. В моей голове будто бы произошёл сбой в системе: невидимая сила поволокла меня к воротам учреждения, а после, подозвав одного мальчишку из первых классов, предложил ему за деньги выполнить одну очень важную миссию, на что тот радостно согласился, захлопал в ладоши и пообещал, что обязательно исполнит наказ. Перед тем, я провёл строгий инструктаж: «поднимешься на третий этаж… Смотри, чтобы никто из учителей не заметил! Малышам туда нельзя! Найдёшь кабинет под названием «химия», постучишься и сразу же прячься. Если никто не откроет, то попробуй зайти, а если кто и будет, то попроси прощения и дождись момента, когда в кабинете никого не останется. Зайдя в помещение, скорее беги к сейфу и открой его при помощи ключей, которые лежат в учительском столе. Бери только те реактивы, которые я тебе сказал. Если попадёшься, — убью!» — Мальчик легко справился с поручением и все нужные вещества без кого-либо труда оказались в моих в руках. В школе учителя обсуждали пропажу химических реактивов, а я злостно ухмылялся, как бы смеясь над их тупостью. Домой отец вернулся на другой день, к весомому удивлению, абсолютно трезвый и спокойный. Мы с ним ни о чём не говорили: он молчал, а я тем более, только когда тот сел на диван, чтобы почитать газету, я подошёл и сел рядом. Он вопросительно посмотрел на меня, а я положил голову ему на колени и долго извинялся, сам не зная за что. Билл долго сидел молча, но потом всё же проявил немного внимания, поправив волосы, которые падали мне на глаза. Наверное он тоже всё осознал, хотел начать новую жизнь, но уже ничего не получится. Сегодня его последний день! Сегодня он увидит смерть! Отец попросил заварить ему немного чая. Всё шло именно так, как я и думал. Он всё ещё хотел видеть во мне послушного пёсика на поводке, чему я впервые обрадовался. Отрава была готова и чай тоже. Цвет напитка после добавления яда ничуть не отличался от классического. Я не знаю как долго он будет умирать, умрёт ли он вообще и сможет ли заставить он себя выпить эту гадость. Я принёс ему чай, а он сделал пару глотков, случайно проглотил, а после, стал плеваться и материть меня за то, какое дерьмо я сготовил. Мужчина кричал, вопил, а затем упал на пол и в судорогах стал биться затылком, что выглядело крайне не здорово. Вот оно — то что мне нужно! Подбежав к умирающему отцу, кладу его голову себе на колени, а он умоляет вызвать скорую и смотрит на меня глазами маленького ребёнка: совсем невинными и добрыми. На моём лице не дрогнул ни один мускул, не скрипнуло сердце, не выскочила слеза. По большей части, мне хотелось смеяться и радоваться, ведь теперь, я наконец смог отомстить за смерть мамы и Чарльза. Умирающий больше не мог произнести ни слова. Судороги постепенно стали утихать, а веки неторопливо закрываться. Вскоре, всё закончилось. На жилище семьи Эфтонов опустилось кромешное затишье. Изо рта мёртвого полилась кровь, но процесс шёл не долго. Отец скончался без десяти минут четвёртого, а я сидел на полу, не в силах встать на ноги. Тяжелейший камень повис на моей шее, не позволяя отвести взор со стороны побледневшего мужчины. В какой-то момент его тело начало терять прежнюю температуру. Он всё больше и больше стал походить на труп. Так я просидел около двух часов, не осознавая того, почему я всё ещё бездействую. В доме стало мутно, как при утреннем тумане; за окном зашумел ветер и только тогда я произнёс последние слова, которые отец уже никогда не услышит: — Спокойной ночи, Билл Эфтон…

Конец 1 сезона