Эффект кролика

Поджав ноги к груди, прижавшись к стенке, я сидел с закрытыми глазами, пытаясь забыть всё то, что произошло со мной совсем недавно, но перед глазами стоял до боли реалистичный образ убитой матери: женщина лежит на полу, а вдоль её головы, небольшой лужицой растекалась кровь — ужасное зрелище для ребёнка десяти лет, но кто знал, что такое может произойти. Особенно я, будучи маленьким, наивным, глупым мальчиком, не до конца осознавал весь ужас потери близкого человека. Мне казалось, что я сплю; что это всего лишь нелепые проказы глопого кошмара, и стоит мне открыть глаза, как сразу же увижу любящее лицо Сью. Мне искренне хотелось в это верить, правда, существовал ли смысл в побеге от реальности? Так или иначе, полицейские уже давным-давно прибыли к месту происшествия, а следом за ними скорая помощь увезла маму в больницу — так мне казалось на тот момент, но её было уже не спасти. Сью Эфтон умерла на месте в сорок пять минут десятого. Я верил, надеялся, молился, что её спасут, но это оказалось невозможным. К сожалению, но тогда такое понятие, как смерть, не было столь ясным как сейчас. Если бы я только знал, что подобное может случиться в нашей семье, то обязательно бы что-то предпринял, — что угодно, лишь бы спасти маму. Дверная ручка без конца дёргалась туда-сюда в попытке отворить дверь, а не выломать её с ноги. Сотрудники полиции отчаянно пытались уговорить меня выйти к ним для переговоров, а мне жуть как было страшно покидать своё укрытие. Отец умолял снизить давление, ведь я и без того был крайне напуган. Недолго думая, Чарльз Бишоп всё-таки принял слова отца в расчёт, поэтому решил самостоятельно выйти на контакт, ласково предложив мне покинуть комнату. Услыхав голос мужчины, мне тот час же хотелось броситься к нему в объятия, но потом я осознал, что если признаюсь во всём капитану полиции, то папу непременно посадят в тюрьму, а я поеду жить к ненавистной для меня тётке. Первый вариант был в сто раз лучше второго: Билл для меня родной, и на тот момент, — любимый человек. Аккуратно щёлкнув замком, я опускаю ручку вниз и вижу перед собой лицо обеспокоенного Чарльза, который явно серьёзно настроен против Билла. Капитан протянул мне руку и мы все вместе спустились вниз на кухню, чтобы сесть за стол и всё хорошенько обсудить. Один из помощников включил диктофон и Бишоп начал разговор. — Как вас зовут? — Задал первый вопрос капитан. — Меня зовут Билл Эфтон. — Вы вызвали скорую в надежде, что ваша жена всё ещё жива? — Да, всё так и есть. Отец врал и не краснел. Это у него получалось мастерски, не прилагая при этом больших усилий. Было отвратно наблюдать за сей происходящим цирком, который организовал мой папа, лишь бы от него в конце концов отстали: слёзы, сопли, просьбы отключить диктафор и тому подобное. Позже, ему задали вопросы по поводу их совместной жизни, в чём ему так же пришлось соврать, а стыда не видно было ни в одном глазу. Он говорил всё чётко и ровно, будто бы так и надо, иногда изображая скорбь об утрате «любимой» супруги, чтобы уж наверняка запутать полицейских в свои паучьи сети лжи и недосказанности. Мужчина мог обвести кого угодно вокруг пальца, но не Чарльза Бишопа. Полицейский с самого начала подозрительно поглядывал на него, а после по-доброму смотрел на меня, чтобы я меньше переживал. Билл так же с искоса бросал еле заметные взгляды в мою сторону, как бы утешая добрыми словами, уверяя, что всё будет хорошо. Но вдруг настало время вопроса о синяках, найденных на теле Сью, который ему искренне хотелось пропустить мимо ушей, но делоть было нечего: пришлось ответить. — Откуда у вашей жены такое огромное количество синяков и ушибов на теле. — Ровным голосом говорил полицейским. Его дикция было невероятно профессиональна. Не смотря на всю стрессовую ситуацию он продолжает держать себя в руках, прекрасно понимая, что от такого заявления отцу уж точно не отделаться, но он ошибся… — В последнее время она плохо спала и практически ничего не ела. — Так же чётко, но с небольшой наигранной болью в голосе, отвечал мужчина. — После, у неё начались неконтролируемые приступы схожие с аутоагрессией: Сью во сне избивала саму себя. Я уговаривал её встать на лечение, но она категорически отказывалась, наверное, боялась, что этим сможет оттолкнуть от себя сына. — Вы думаете, что кто-то поверит в этот выдуманный бред?! — Не сдержался полицейский, стоящий сзади. — Утверждаете, что супруга поскользнулась чисто случайно! Чушь собачья! Капитан, я требую, чтобы вы осмотрели ребёнка на увечья! — Малыш, покажи ручки. — Бишоп закатал рукава и внимательно рассмотрел руку и всё же смог найти один еле заметный синяк в районе локтя. — Что вы на это скажите, Господин Эфтон? — Я случайно ударился… — В глазах отца загорелось спасение. Не понимаю, почему я решил встать на его сторону. Может быть, потому что был сильно напуган? Хотя… Вряд-ли я смогу это объяснить сейчас. По-крайней мере можно только предполагать, но точного ответа на этот вопрос просто не существует. Капитан покачал головой, но ничего не ответил. Наверное, он всё же смог заподозрить ложь в моих словах. От этой мысли у меня неконтролируемо затряслись ноги, а глаза забегали то туда то сюда. Я хотел оказаться где угодно, но не в этом злосчастном доме Эфтанов. Мне было ужасно стыдно перед Чарльзом, так как мне приходилось обманывать человека, который твёрдо стоял на моей стороне. Отец находился в одном шаге от гибели и только я могу его спасти. По непонятным причинам я подтвердил его слова о аутоагрессии матери и после этого Бишоп не сдержался, перестав следить за словами. Он стал кричать на папу, утверждая, что запугал меня до смерти, входе чего, мне приходится обманывать полицейских. Честно говоря, он был прав. Эти люди единственные кто без слов могли меня понять. Им не следовало искать во мне доказательства, — они всё и так прекрасно поняли, но слов Билла было недостаточно, чтобы доказать его невиновность. Тоже самое было и со стороны полицейских: они не могли на одних лишь предположениях отправить папу в тюрьму — нужны свидетели или же другие посторонние улики, которые хоть как-нибудь смогли бы привести к его виновности. Капитан было разослал полицейских, чтобы те расспросили жителей и взяли с них показания, но в довольно поздний час поднимать весь район на уши ради, пока неподтверждённого несчастного случая, было глупо. Чарльз ещё раз попробовал поговорить со мной, но на этот раз я категорически отказывался идти с ним на контакт, а потом и вовсе заплакал, крича о том, что я ничего не знаю. Отец без спросу подбежал ко мне и ласково обнял за плечи. Мужчина целовал мой лоб и волосы, говорил привычную мне фразу, которой я никогда не верил: «всё будет хорошо». Чарльз приказал задержать Билла на время расследования, но никто не знал, что делать со мной и где теперь я буду жить. — Что будем делать с мальчиком, Сэр? — Спросил один из подчинённых Бишопа. — Я заберу его к себе на какое-то время. Со мной ему точно ничего не грозит. Быть может он осмелится рассказать куда больше, чем мы смогли на сегодня узнать. — Надеюсь… — Безнадёжно посмотрел партнёр по работе в сторону меня, зачем-то поправив волосы, которые и так ровно лежали. Папу посадили в машину и отвезли участок, тем временем со мной в доме осталось двое полицейских, а также Бишоп. Мужчина попросил этих двоих покинуть помещение, чтобы ещё раз поговорить со мной, но теперь в более домашней обстановке. Он заварил чай и больше ни слова не сказал об отце, либо же о матери. Он спросил о том, будет ли мне комфортно жить с ними, пока ведётся расследование, на что я ответил благодарностью, что заставило мужчину задуматься над моими словами. Ему стало интересно почему я не стал противиться его воле, а так легко принял предложение. Он задал ещё пару вопросов о наших взаимоотношениях с отцом, после чего я невольно заплакал, сам не понимая, зачем я решил дать волю слезам. Быть может это вошло в привычку — плакать, когда что-то идёт не как должно было быть. Капитан принялся меня успокаивать, извиняясь за свои слова. После, Бишоп отвёз меня к себе домой. На удивление, но Джон в тот час не спал. Он волновался за отца, но увидев его со мной, парень вошёл в ступор. — Пап, в чём дело? — В пижаме встретил нас удивлённый Джон. — Что случилось с Уилли? — Не сейчас, сынок… Позже поговорим. — Ни сказав ни слова, мужчина провёл меня в кабинет, где стоял большой письменный стол со множеством застеклённых шкафов и стеллажей, на одном из которых стоял большущий сейф. — Вот здесь ты будешь спать. Чарльз усадил меня на диван, попросив подождать, пока тот принесёт одеяло и подушку, чтобы я смог поспать хотя-бы в его кабинете, так как лишней кровати у них не было, да и не к чему ей было быть. Никто не знал, что всё повернётся таким ужасным образом. Капитан заботливо застелил постель, за что я искренне его поблагодарил. Билл никогда этим не занимался: постель готовила мама, а если ей приходилось ночевать в подвале, то я. Ещё раз сказав «спасибо», я укрылся одеялом, а Бишоп, пожелав спокойной ночи, покинул кабинет. Это была одна из самых спокойных ночей и, наверное, самая лучшая из всех. Я лежал на мягком диванчике, укрытый тёплым одеялом. Это не сравнимо с тем, как я коротал ночи лёжа на ненужных тряпках и коробках, в подвале. Проснулся я только в обед, чему сильно испугался, рассудив, это за наглость. Меня и так, буквально, с улицы приютили, а я бездельничаю в такое время. Проснувшись, я попытался найти хотя бы Джона, но его нигде не было. Благо ко мне навстречу вышла мама друга — Сара Бишоп. Она приветливо мне улыбнулась и проводила меня в туалет. — Что будешь кушать, Уилли? — Ласково спросила женщина. — Буду рад всему… — Неуверенно ответил я. — Тогда я сделаю хлопья с молоком и клубничный коктейль. Джон уже сегодня пил… Сказал, что было вкусно. Может быть и тебе сделать? Как раз осталось немного мороженого. На одну порцию этого вполне должно хватить. — Спасибо, Мэм! — С этими словами я закрылся в ванной, а Сара ушла на кухню. Мне было очень приятно, что обо мне заботятся, а не бросают на произвол судьбы, но это чувство меркло пред бесчувствием. Эйфория после избиения ребёнка постепенно угасала: я стал более холодным, а любую благодарность или доброжелательность выдавливал через силу. Мои эмоции становились наигранными и вскоре бы совсем потухли. Я не хотел верить в то, что влечение к издевательствам над детьми способно порождать самое изящное и прекрасное. Это выглядит как что-то невозможное, невообразимое или даже больное. От одной такой мерзотной мысли, живот скручивало в невероятных спазмах. Каким будет эффект эйфории если я убью ребёнка? Я смогу стать человеком?... Нет, о таком даже подумать стыдно, а я допускаю, чтобы подобные мысли спокойно сидели в моей голове и провоцировали меня на выходки животного характера. На кухне меня уже ждал завтрак. Я принялся жадно кушать всё подряд. Хоть коктейль и был слегка холодноват, я испил его с великим удовольствием, что аж вновь захотелось спать, но чувство совести не позволило мне распластаться на диване, ведь мне необходимо было отплатить добротой на доброту Бишопов. Я спросил у женщины, не нужна ли ей помощь по хозяйству, но та мило усмехнувшись, ответила, что сама со всем справится. Тогда я начал уговаривать дать мне любую работу: мытьё полов, протирание пыли, да хоть зашивание носков и стирка трусов, мне было по барабану — главное, чтобы не остаться в долгу, а руки, не смотря на столь малый возраст, готовы были ко всему. Бишоп предложила взяться за мытьё посуды, правда, не шибко хотела обременять меня работой, но увидев искру в моих глазах, не стала переубеждать, а лишь удивлялась тому, как невозможно быстро я мою посуду. Тарелки бегут ко мне в руки одна за другой, а я всё никак не устаю. Хозяйка была довольна работой, за что и похвалила. За тем, я предложил ей сходить за недостающими продуктами для ужина в магазин, сказав, что я сам смогу всё купить, но она строго-настрого запретила мне выходить из дома, поэтому я не стал перечить, а послушно вернулся в кабинет Чарльза, ожидая прихода друга и в скором времени главы семейства. В комнате было много чего интересного, что и не заметишь с первого раза: книги о психологии стояли вместе с какими-то важными папками, хранящими документы. Также на столе стояла небольшая фотография в фоторамке на ножке, на которой были изображены счастливые родители и маленький Джон. На изображении все были такими живыми, счастливыми, радостными. Мы с мамой и папой никогда не фотографировались. Было пару фоток запечатлевших моё младенчество и то, сейчас лежат где-то далеко-далеко, в пыльном шкафу, находившимся в гараже. Я видел их один раз: чёрно-белые фото, на которых изображены радостные мама и папа: отец держит меня на руках, а сам весь сияет от счастья. Всё таки родился сын… Я прилёг на диванчик, закрыв на минуту глаза, но через секунду открываю, а домой оказывается вернулся Джон. Я вышел к другу и мы поздоровались за руку. До сих пор не могу привыкнуть к подобному жесту приветствия, но постепенно начинаю привыкать. Наконец, хоть что-то в этой серой, скучной жизни меняется. Пару дней назад завёл новых друзей — завтра заведу ещё больше. Так я рассуждал на тот момент, чтобы вновь не впасть в отчаяние. Эту неделю я обязан вести себя благодарно, приветливо, вежливо, иначе могу потерять всё: друзей, отца, а это очень много. К такому я не был готов морально, поэтому мне стоит постараться, чтобы продержать ситуацию под контролем до самого конца. Вскоре товарищ позвал меня на ужин, на что я весело согласился. Долго держать улыбку я не мог: она сама собой таяла от чувства безразличия. Мне нужна новая жертва для восстановления эмоций. «Может быть попросить Джона побыть боевой грушей?..» — Думал я и в то же время казнил себя за такие мысли. Не могу я ударить друга — это неправильно, подло, непростительно. Но если не поспешу, то вновь стану таким же, каким и был всегда, и тогда Джон точно разобьёт наше товарищество. — Я дома! — Развеял ужасные мысли в моей голове голос Чарльза в пороге жилища. Сняв с себя куртку, мужчина заскочил на кухню, чтобы поздороваться с сыном. Радостный Джон обнял папу за пояс, после чего Бишоп опустился на колено, дабы обнять ребёнка и сын повис на шее отца. — Добрый день, Сэр! — Доброжелательно поздоровался я. — Добрый!.. Как тебе живётся с нами? Не скучно? Ну ничего… Скоро как обычно пойдёшь на занятия вместе с Джоном. — Мужчина ласково погладил меня по голове, а после, закрылся на какое-то время в ванной. И вот мы все за одним столом: Джон, Чарльз, Сара и я. В голове появилось непонятное чувство тревоги, будто бы я лишний. Джон бурно делился впечатлениями о сегодняшнем дне, а я молча и внимательно его слушал. Обо мне как будто бы все забыли, либо же это чувство жило во мне всё это время, но я почему-то решил заметить его только сейчас. Но вскоре, Джон предлагает мне пойти с ним на школьную футбольную площадку, вечером, чтобы сыграть в футбол с Генри, Ричардом и другими ребятами. Им как раз в команде не хватало одного участника, но я сочтёл лучшим отказаться, сказав, что совсем не умею играть, но Чарльз решил вставить слово, дабы поддержать мою слабость. — Ничего сложного в этом нет! — Сделал глоток кофе мужчина. — Все учатся и ты сможешь! С чего ты взял, что не умеешь? — Футболистами рождаются… — Уныло произнёс я. — Что за глупости! — Звонко брякнул ложкой по тарелке капитан. — Кто тебе сказал такую чушь! Я сам учил Джона играть и тебя научу! После ужина выйдем во двор! — Дорогой, ты устал! Тебе лучше прилечь, отдохнуть! — Нет, даже и не говори! Между прочем, с тобой мы познакомились… — Пап, всё! Не начинай! — Запротестовал младший Бишоп. — Эту история мы слышали миллион раз! — Как же жарко… — Расстегнул две верхних пуговицы на рубашке Чарльз. — Дорогая, достань из холодильника четыре порции мороженого. Сара положила перед нами мороженое с разными вкусами. Шоколадное выбрал Джон, а мне предстояло выбрать одно из трёх. Я взял самое обычное, дешёвое — пломбирное. Мне было стыдно брать какое-либо другое: интересное, дорогое, поэтому решил остановиться на выбранном варианте. Старший Бишоп подозрительно сверкнул глазами в мою сторону, но ничего не сказал, выбрав ванильный десерт. Мы сидели и не о чём не разговаривали. Мне казалось, что такая напряжённая атмосфера нависла только из-за меня. Было немного стыдно смотреть в глаза главы семейства, поэтому я осторожно встал, поблагодарил за вкусный ужин и покинул помещение. Упав на диван, я задумался над недавно произошедшими событиями и вдруг мне искренне захотелось, чтобы отец вернулся домой. Здесь я приношу лишь неудобства и ничего более, но я слишком привязался к этой семье, в особенности, к отцу Джона — Чарльзу. Я бы глубоко гордился тем, что мой отец такой хороший человек, к тому же, очень сильный, смелый — полицейский, который каждый день жертвует жизнью, во благо города. Я завидовал везучести Джона, но и одновременно благодарил судьбу, что я не сын капитана Чарльза. Мужчина знатно настрадался бы со мной и вскоре окончательно бы потерял интерес к жизни, так же как и мой папа. Укутавшись в одеяло, хотел было уснуть, но мне удалось совершенно случайно услышать разговор Сары и Чарльза. Встав под дверью спальни родителей друга, я почти-что не дышал, чтобы никто не заподозрил моё присутствие. Вначале они разговорили о своём, но позже речь зашла и обо мне. — Уильям так жадно ел за завтраком… Я конечно ни на что не намекаю, но мальчик очень худой. Он так быстро набивал себе рот. Мне казалось, что в конечном счёте он подавится — настолько сильно хотел кушать. — Это ещё раз подтверждает ужасное отношение к мальчику. — Вздохнув, высказал мнение Чарльз. — Что будешь делать? — Наблюдать… Мне больше ничего не остаётся делать. Расследование зашло в тупик, а у меня нет ни единой зацепки, чтобы доказать свою правоту. — А как же побои на теле матери? — Вспомнила Сара. — Не знаю… — С глубочайшей тоской вздохнул Чарльз. На этом их разговор закончился. Супруги легли спать, а я вернулся к себе, поразмыслив над всей ситуацией. Удивительно, что Белла так же участвует в расследовании — я-то думал, что она вне истории, но оказалось, что я ошибся. Мне стоило быть куда более осторожным, чтобы снять все подозрения с отца и поскорее вернуться домой. На утро, я встал, почистил зубы и скромно заглянул на кухню, где теперь меня встретили Джон и Чарльз. Пожелав им доброго утра, я сел за стол, взял бутерброд и на этот раз глотал медленно, тщательно пережёвывая пищу. Полицейский не спускал с меня глаз, а я не понимал, что именно во мне вызвало подозрение, ведь вчера ночью я остался незамеченным. — Твой отец в скором времени вернётся домой и вы вместе заживёте прежней жизнью. — Сухо произнёс Бишоп, глотая чай. — Я рад… — Так же опустошённо ответил я. — Я знал, что ты так скажешь… Это фраза сильно ударила мне по голове так, что всё вокруг меня остановилось и даже время. Я вновь совершил промах? Что я сделал не так? Посмотрев на каждого, ни у одного из них не дрогнул мускул, а вот я дрожал всем телом, одновременно прислушивался к сердцу, которое мечтало выпрыгнуть из груди. Осмотрев территорию комнаты, в конце коридора я заметил маленькую видеокамеру на потолке, близ родительской спальни — там где вчера ночью стоял я. Вот тогда мне стало ясно: Чарльз провёл меня вокруг пальца — снова! Что будет следующим шагом? Я более ничуть не сомневался в профессионализме этого мужчины. Он прирождённый полицейский и лучший руководитель, но не смотря на все эти качества, я продолжу сражаться, чего бы мне это не стоило. Капитан не был для меня врагом, но и друг из него так себе. Мы не можем быть товарищами, когда различаемся во взглядах. Не прошло и пяти минут, как Бишоп придумал следующую уловку. Мужчина попросил подать маленький чёрный чайник для чая, чтобы развести вторую кружку горячего напитка. Чайник был наполовину пуст и как я не заметил ногу капитана, об которую споткнулся и полетел на пол, естественно разлив всё содержимое. Вода не сильно обожгла мне руки, так как не имела высокую температуру. Я многократно стал извиняться, а Бишоп подбежал ко мне, расспрашивая, всё ли со мной в порядке. Я испуганно кивал головой в знак согласия, а Чарльз дружески мне улыбался и только он хотел меня погладить, как я внезапно начинаю инстинктивно прикрываться руками, чтобы защититься от опасности, чему полицейский был сильно удивлён. Когда до меня дошло, что опасности вовсе нет, то я ещё раз извинился перед главой семейства, который явно над чем-то задумался. Товарищ проводил меня в ванную, чтобы умыть руки холодной водой, а мужчина провожал нас взором, который совершенно не внушал к себе доверия. Он будто бы что-то знал, но хотел как можно серьёзнее выглядеть в лице. Я снова где-то совершил промах и я даже могу предположить где именно: когда Чарльз бросился ко мне на помощь, я сразу же закрылся руками как для защиты, но мужчина не представлял собой угрозу. Вот это и заставило его задуматься. Вскоре, Джон отправился в школу. Попрощавшись со мной, он пожелал мне хорошего дня и я теми же словами его отблагодарил. Как только друг покинул территорию жилища, внезапно, ко мне подходит нервный Бишоп, хватает за руку и ведёт к автомобилю. Я задал ему несколько вопросов по поводу его возбуждённого состояния, но тот молчал как рыба, не проронив ни слова. Мы приехали к полицейскому участку на что я как раз-таки не рассчитывал. Я ожидал чего угодно, но чтобы привезти сюда — это выглядело очень странно. Меня привели в камеру для переговоров с заключёнными. Это было серое помещение с одним небольшим металлическим столом за которым сидел мой папа, а неподалёку от него стоял незнакомый мне полицейский, который что-то постоянно писал на бумаге. Отец был рад моему визиту: хотел обнять, но одной рукой тот был прикован наручниками к спинке стула, поэтому поприветствоваться нормально не удалось. Билл выглядел таким счастливым при виде меня. От одного понимания, что со мной всё хорошо на душе убийцы становилось легче. Чарльз Бишоп снова включил диктофон прямоугольной формы и мы начали разговор. — Как ты, сынок? — Чуть ли не плача, говорил Эфтон. — Со мной всё в порядке… Как ты себя чувствуешь? Всё хорошо? Ты скоро вернёшься? — На счёт этих слов Бишоп недовольно фыркнул, но ничего не сказал. Его поведение меня крайне настораживало. Я знал, что этот мужчина очень умён и хитёр, раз ему удалось с лёгкостью облапошить меня целых два раза. — Я скоро вернусь, родной… Ты главное слушайся мистера Чарльза. С этими словами отец почесал правой рукой место под глазом, что означало: «только попробуй оплошать». В нашей семье существовала целая система специальных жестов, которыми можно было общаться без слов. Она была придумана заранее: я думал Билл учил меня языку для глухонемых, но на самом деле, эта мразь снова меня обманула, как будто в самый первый раз — больно и непростительно, но даже не смотря на всю эту дичаюшую ненависть к нему, во мне находились силы, чтобы его простить и даже понять. Пусть он сидит и в открытую тайно угрожает, — я всё ещё его любил, думая, что это единственный оставшийся родной человек в мой жизни. О боже, как же я ошибался!.. — У вас зачесался глаз? — Обратил внимание Чарльз. В этот момент всё могло бы рухнуть, если бы мужчина обо всём догадался. Руки вспотели при поднятии нервов. Я молился, только, чтобы полицейский ничего не заподозрил. — У вас аллергия? Может позвать врача? — Нет-нет, не стоит! — Тот час же убрал руку от лица Билл. — Благодарю за беспокойство, но всё нормально. Украдкой посмотрев в сторону Бишопа, мне удалось заметить ещё более помутневшее лицо, размышляющие над чем-то неизвестным. Этот человек чёртов гений — бес, способный читать мысли, делая вид, что ничего не знает. Вскоре, встреча с отцом завершилась. Вернувшись домой, он не изменился во взгляде; даже не поздоровался с собственным сыном и не поцеловал жену. Его мир как будто бы рухнул и я даже мог понять почему: а дело в том, что благодаря сегодняшней беседе, с Билла сняли все обвинения и уже завтра его должны освободить. Мужчина и без этих жалких доказательств смог всё понять, но судьям нужны вещественные улики, а без них ничего не докажешь. Хоть лоб расшиби — им всё равно. Его состояние души стало понятным только тогда, когда полицейский захлопнул дверь супружеской спальни прямо перед моим носом. Я же пришёл на кухню, но её «оккупировала» Сара: готовив вкусный ужин, она что-то весёлое напевала себе под нос, пахло жареной курочкой. Мне не было места ни в этом мире, не в этом доме… Как бы я не старался убедить себя в том, что я кому-то нужен — не удавалось на отрез. Мне хотелось убежать куда угодно, хоть на край света, лишь бы больше не чувствовать эту тяжесть в душе — вину. Мне нужно поскорее найти новую жертву, чтобы привести все чувства в порядок, а на данный момент, меня тошнило от чувства чего-то непонятного. Человеку вроде меня сложно понять, что на данный момент я сейчас ощущаю. Я осознал, то что всё это время шёл против правды, а совесть беспощадно терзала мою душу, но так просто свернуть с пути я не могу. Мне нужно вытащить отца из тюрьмы и всё как раз складывается в мою пользу, но хорошо ли это? Мужчина не выходил из комнаты ещё какое-то время и я решился на отчаянный шаг — решил сказать правду: признаться в том, что Билл убил маму, при её жизни периодически избивал меня, и наконец сообщить о том, что он ни в чём не ошибся. Я медленно открываю дверь, а он, чудесным образом оказывается прямо передо мной. Видимо мы синхронно угадали действия друг друга: решили сделать шаг на встречу в одно и то же время, словив при этом, неловкую паузу. Только что я знал, что именно хочу высказать капитану, но теперь когда тот смотрит на меня усталыми глазами, я просто не могу повторить всё это вновь, но теперь вслух. Ком подступил к горлу, зрение расфокусировалось из-за слёз и я неосознанно заплакал. Я окончательно потерялся в своих эмоциях: не понимал то, как мне правильно поступить, что сказать и на чьей стороне быть. Я сделал один шаг вперёд, а после, крепко обнял мужчину за пояс. Чарльз в недоумении поднял руки, не понимая, что я творю. В моих глазах всё рухнуло; мне крайне нахватало внимания и поддержки. Я иду на огромный риск, который может обернуться для отца чем угодно. — Я… Я! Вы!.. Я!.. Слова перемешались в одно густое месиво: я не знал какие именно нужно подобрать, дабы конкретно объясниться перед Бишопом. Капитан опустился на одно колено, с тревогой смотря на меня, и тёплыми объятиями пытался меня успокоить. Ни разу мне не было так тепло, как в моменте, когда полицейский убирал слёзы пальцем с заплаканного лица. Он успокаивал, утешал, говорил, что обязательно во всём разберётся, но эти клятвы заставили меня разрыдаться ещё больше. Я боялся, что его старания, направленные в неправильную сторону, приведут к чему-то непоправимому, но и с собой справиться невыносимо трудно, поэтому и реву сейчас в три ручья. Но Бишоп смог сделать то, с чем эффект после избиения того самого пацана, не сравнился бы. Во мне вновь что-то загорелась: эмоции отошли на задний план и теперь я мыслил абсолютно разумно и расчётливо, а удалось мужчине сделать это благодаря поцелую в лоб. Он сделал это подобно родному, любящему человеку — как отец! Точно! Он поступил так же как и любой другой любящий родитель, готовый порвать за своего ребёнка кого угодно. Я стоял как вкопанный и всё понимал — понимал то, что Чарльз совершил ошибку. Привёл чувства в порядок, теперь я действую исключительно из своих побуждений, а не по зову сердца. Я не признаюсь чего бы мне это не стоило. Пойду на любые жертвы, но добьюсь своего. Победа будет за мной и она совсем близко… — Успокоился? — Нежно уложив растрёпанные волосы на бок, заботливо спросил Бишоп, сам еле сдерживая слезу. — Так что ты хотел мне сказать? — Я хотел извиниться перед вами… — Убрав сопли, зашмыгал я. — Извиниться? За что? — Это ни то, чего ожидал мужчина. Он хотел услышать правду, а не подобную чепуху. В его голосе были слышны нотки разочарования и боли. — Утром я доставил вам немало хлопот из-за своей неуклюжести. Вы не сердитесь? — Наивно говорил я. — Это действительно то, о чём ты хотел со мной поговорить?.. — На лице капитана нарисовалась безнадёжная улыбка. — Простите… Простите меня! Может быть я смог бы как-то… — Внезапно Бишоп перебивает меня речью. — Из-за недостатка доказательств нам не удалось установить виновность твоего отца. Завтра его освободят… — Не прекращая улыбаться, тихим голосом произнёс Чарльз. — Прости, что сомневался в тебе. Твой отец ни в чём не виноват… Разговор закончился, но перед этим, мужчина так же сообщил о завтрашнем возвращении меня домой. Вернувшись к себе в комнату, я долго размышлял о сегодняшнем: думал, утешал себя, ненавидел, плакал. Прекрасно осознавая тот факт того, кто именно причастен к убийству матери, я какого-то хера умалчиваю. Язык не способен произнести четыре слова: «во всём виноват папа». Я долго тренировался, чтобы утром точно во всём признаться, а признаться полицейскому во всём так и не удалось, да и плевать ему хотелось на моё признание: всё и так было предельно ясным — Билл убил Сью, но этих слов было недостаточно и вот в чём досада. Неделя расследования по делу убийства супруги Эфтона прошла впустую, мужчина со всей дури вмазал кулаком в журнальный столик, в тот момент, когда я выходил из кабинета, но увидав меня в коридоре, тут же утихомирился. Извинившись перед отцом, Чарльз с любовью потрепал мои волосы, а после сел за руль, немного постоял на месте, а после, нажал на газ и рванул в сторону своего дома. Вместе с отцом мы зашли в дом, с порга ощутив невыносимый запах пыли, а душнота пробирала прям до тошноты. Вместе с отцом мы открыли окна и взялись за уборку дома, так как после ухода мамы, заниматься этим будет некому и нам стоило заранее привыкнуть ко всему. Я протирал пыль в своей комнате, а Билл промывал весь первый этаж, в том числе, и подвал. Оба закончили примерно к ужину, но когда открыли холодильник, то ужаснулись от немыслимой его унылости. Кроме двух луковиц и яблока в нём ничего не находилось. Пришлось мне по быстрому сходить в магазин, чтобы купить хотя-бы хлеб, молоко и масло, дабы приготовить простейшие бутерброды, ибо желудок ещё как скрутило от голода. На следующий день я отправился в школу полон сил и энергии. Давно я так не радовался началу нового дня. Даже люди стоявшие на остановке казались мне такими же счастливыми. По приходу в класс я заметил обеспокоенных одноклассников, окруживших Джона, тихо что-то обсуждая. Я подошёл к Генри, Майклу и Ричарду, чтобы узнать конкретно, что именно произошло, но они так же выглядели слегка растерянными и унылыми. Непонимание продлилось не долго и вскоре, Рич хватает меня за руку, отводит в угол, после чего заявляет о смерти Чарльза Бишопа. В этот момент меня будто бы парализовало: время вокруг меня остановилось, люди замерли, всё стихло, словно я находился в диком лесу, где нет места шуму; голову разрывало на мелкие кусочки, а дыхание участилось в миллионы раз и я не в силах больше стоять на ногах, падаю на колени, хватаюсь за голову, и кричу без звука, куда-то в пустоту, сам не осознавая тот факт зачем я это делаю. Мне стало плохо — невероятно плохо. Словно тысячи ножей пронзали сердце раз за разом, не щадя рассудка. В мыслях молниеносно всплыл момент поцелуя мужчины; воспоминания о прикосновении его добрых рук и незабываемых слов поддержки. Глотая ртом воздух, я кусал пальцы от ужаса полнейшего непринятия реальности. Потерявшись окончательно, я сгибаюсь к коленям и начинаю безвучно рыдать, но длилось это недолго и вскоре разум смог взять вверх над чувствами. Поднявшись с пола, я взял сумку и помчался обратно домой, не обращая ни на кого внимания. Проходивших мимо меня людей я либо полностью не замечал, либо мне хотелось убить каждого, кто смеялся, радовался, шутил. Будто им всем было в радость издеваться надо мной, но сейчас у меня нет сил на бесполезные драки, поэтому вернувшись домой, я бросаю сумку в пороге дома, и падаю на мягкий кухонный диван, находившийся близь обеденного стола. Совсем недавно я видел Чарльза весёлым, бодрым, а сегодня узнаю, что он погиб. Даже не помню, что именно говорил Ричард, когда я находился без сознания. Помню только то, что он сказал в самом начале: «отец Джона вчера погиб… Не справился с управлением, в следствии чего, произошло ДТП.» Напомню, что Бишоп отличный водитель, а без того, я бы не утверждал тот факт, что он просто лучший полицейский в мире. Наверняка всё не так-то просто, как казалось бы на первый взгляд, и вдруг ко всему причастен тот о котором я ещё ничего не знал. Различные теории, предположения крутились у меня в голове и все они имели место быть, так как казались достаточно логичными, но я упустил одну маленькую деталь — где на тот момент находился Билл, когда я бегал в магазин за продуктами? Внезапно входная дверь отварилась и на пороге меня встретил папа с огромными пакетами продуктов. Мужчина удивился моему быстрому возвращению, но я решил слукавить и посетовать на плохое самочувствие, и головную боль. Отец понимающе кивнул головой, снял куртку, поставил пакеты на стол и принялся выкладывать покупки. Я нерешительно подошёл к отцу и рассказал, обо всём случившимся, но тот практически никак не прокомментировал гибель отца моего друга и даже на мгновенье показалось, что ему и в радость услышать подобную новость. Билл оставил меня одного на кухне и в тот момент до меня дошло, что именно он виновен в произошедшем с Чарльзом. Наверняка он что-то сотворил с машиной, чтобы в неожиданный момент, Чарльз не смог ничего предпринять и попросту разбился. На этот раз ток отчаяния повалил меня на смерть. Упав на пол, перед моими глазами всё кружилось и расплывалось в уродливое яркое пятно: по щекам потекли слёзы, а в районе сердца стало так больно. Обхватив руками колени, я тихо разрыдался, а моё сознание и вовсе вырубилось. С того дня я не помню ничего, но похороны Бишопа мне удалось хорошенько запомнить. Майкл, Рич, Генри и я стояли вместе с родственниками погибшего, а так же в их число входили Джон и Сара. Супруга покойника тихо плакала, а состояние Джона нельзя охарактеризовать словами: глаза парня дрожали в неясных судорогах — красные как у волка, смотрели на белый могильный камень. По бледным щекам неконтролируемо текло обилие прозрачных слёз, которые он даже не пытался скрыть: они падали с подбородка на землю, а то и вовсе, дрожа болтались на ветру. В скором времени церемония похорон подхошла к концу. Родственники, друзья, коллеги по работе — все разошлись кто-куда. Сара уговаривала сына пойти домой, ибо в такую ненастную погоду нетрудно и простудиться, но товарищ на отрез отказывался идти с матерью, крича, что ещё немного хочет побыть с отцом. Не выдержав, женщина махнула рукой, но её плачь разносившийся средь могил мы слышали ещё какое-то время. Её состояние можно было понять: она осталось одна с ребёнком, да и вдобавок потерять мужа в таком раннем возрасте, это огромный стресс. Удивляло то как она ещё держится, но вот Джон безоговорочно нуждался в помощи, правда, мы и сами находились в глубокой растерянности из-за чего в голове не прояснилось ни единой мысли, которая хоть как-либо могла смягчить нынешнее состояние обезумевшего друга. Джон упал на колени, роняя слёзы прямо на сырую могилу отца. Я просто не мог смотреть на то, как сильно страдает Джон, поэтому насильно поставил его на ноги, отряхивая колени от кусков грязи и плевать, что теперь мои ладони чернее ночи. Я обнял товарища: никого другого так крепко ещё никогда не обнимал. Плач стих. Видимо, мне удалось привести чувства приятеля в какой-никакой порядок. После, каждый из друзей обнял Джона, а Генри случайно не сдержался и невольно прослезился. Пришлось успокаивать и его, но это не проблема. Главное, что пока мы вместе, то никогда и ни за что бы не оставили Джона одного, в такой морально тяжёлый период времени.

***

— У меня есть идея, — организованно говорю я, — Джону сейчас крайне тяжело и без нашей поддержки ему не обойтись, а мы же, как друзья обязаны ему помочь. — И что ты предлагаешь? — Поправив очки, заявил Ричард. — Мы уже что только не пробовали и всё без толку. Тот кто ему необходим — это психолог. — Хочешь, чтобы ему помогал мутный незнакомец? Какие же мы друзья, если не справимся самостоятельно — все вместе! — Уилл прав! — Вставил слово Майкл. — Давайте покажем ему, что его переживания значат для нас нечто большое! Вот, только, осталось придумать, то как мы покажем ему это... — Давайте завтра придём в чёрных костюмах, тем самым показывая то, что мы тоже готовы скорбеть столько сколько ему потребуется. — Хорошо. — Неуверенно произнёс Ричард. — Я с вами! — Поддержал задумку Майкл. — И я тоже! — Согласился Генри. — Я заработал достаточно денег вчера на смене, поэтому мне удастся купить самый дешёвый костюм. Никого не смутил тот факт того, что в столь юном возрасте Харрис самостоятельно зарабатывал себе на жизнь. Мы лишь по-доброму кивнули и разошлись туда кому каждому было нужно. На следующий день мы пришли в школу как и договаривались: чёрный пиджак и брюки, отлично сочетались с униформой школьного порядка. Генри ничуть не отличился: его наряд хоть и казался простым, но как всегда был чист и опрятен. Джон сразу же обратил на нас внимание, когда мы всей компанией зашли в класс. Все с недоумением смотрели на нас, но это нас не интересовало — главное, что карие глаза друга засветились смыслом. Он с тревогой подошёл к нам, рассматривая образ каждого. — Зачем вы так вырядились? — Дрожащим голосом произнёс Бишоп. — Помнишь, что мы сказали, когда создали группу: один за всех и все за одного, верно, ребята? — Задал вопрос троим Тейлор. — Да! — В унисон ответили приятели. — Мы будем разделять радость, грусть, тоску, печаль все вместе. Как одна семья! У нас получилось: глаза Джона заблестели от счастья при виде его друзей, готовых в любую минуту помочь ему и поддержать. Казалось, что вот-вот и парень разревётся, но это можно ему простить: Джо целыми днями тосковал один и вот наконец сквозь тучи скорби и грусти начал пробиваться маленький лучик света, уничтожающий своим ослепительным светом всё плохое. Приятели крепко обнялись, а я стоял в сторонке и радовался их сплочению, но долго стоять в стороне мне не пришлось: Бишоп подозвал и меня, признав так же своей «семьёй». Как не странно, но с каждым днём становилось всё лучше и лучше, а друзья показали во мне лучшие стороны, помогая при этом, в их развитии. Джон заметил хорошую физическую подготовку и силу, Генри — хорошо развитую фантазию и аккуратность, Рич увидел остроту ума, а Майк вывел меня из зажатого, скомканного состояния, которое сделало из меня интроверта. Помогать и поддерживать приятелей стало моим любимым увлечением, правда, иногда мне приходилось поражаться ими, и не один раз. Однажды, в дождливую погоду, идя со школы домой, я заметил стоящего Генри, неподалёку возле парковки, протирающего фары автомобилей и обувь прохожих за небольшие деньги, которых максимум хватило бы на покупку дешёвого сока в автомате с напитками. Некоторые проявляли доброту и благодарность, но были те, которым в радость было оскорбить, унизить или даже ударить беззащитного парня. В один из таких случаев, я подбегаю к хаму и ударяю его в пах, затем локтем в висок, после чего, тот падает прямиком в грязь, к ногам Харриса. К сожалению та сволочь не подохла, а, обматерив нас, быстро встала и ушла прочь с места инцидента. Я отвёл друга подальше от толпы, чтобы поговорить с ним наедине. Промокший от мороси и с грязным лицом, юноша трусился от холода. Наверняка беднягу подошвой били по лицу, а тот смиренно терпел всё, чтобы получить хоть что-то от этих мразей под названием — «люди». За свой счёт я оплатил стаканчик горячего чая в одном из автоматов с напитками, а Харрис с благодарностью во взгляде, схватился за стаканчик, дрожащими руками поднося его к синим губам. — Такой ужасный день и ты всё ещё не дома? — Посмотрев на скверное небо, спросил я. — И долго ты так подрабатываешь, пресмыкаясь перед людьми? — Год, наверное… — Глотая горячий напиток проговорил парень. — Я думал, что полицейские достаточно зарабатывают… Твой папа полицейский, ведь так? — Он инвалид… — Сухо обрезал Генри. — Что? — Ты не подумай, что я нищий, просто, моему отцу нужны деньги на дорогостоящую операцию, чтобы его жизни ни что не угрожало. Он на отрез отказывается что-либо предпринимать, ссылаясь на недостаток денег. Льготу мы тратим на продукты, одежду и другие бытовые вещи, но финансовые вопросы полностью под моим контролем. Папе я покупаю всё самое лучшее, а себе… На себя я не смотрю. — Значит на улице ты работаешь, чтобы собрать на операцию для отца, верно? — Так и есть. Папа отказывается тратить деньги на свои нужды, поэтому, чтобы поддержать его состояние в норме мне нужны деньги. А на операцию ещё больше. Надеюсь, что я успею… — С поникшей головой произнёс товарищ. Я настолько сильно проникся чувствами к приятелю, что мне показалось стыдным не протянуть ему руку помощи прямо сейчас. Я отдал Генри последние пятьдесят долларов которые нашёл в кармане и крепко вложил их в ладонь друга, чтобы тот не выронил их случаем. Парень смотрел на меня блестящими глазами, которые еле сдерживали слёзы. Ему вдруг стало неловко: побледневшее от холода лицо покраснело, а взгляд забегал по округе. — Ты мне даёшь деньги? Просто так? — Испугался юноша, но быстро сообразил посмотреть на обувь. — Твои туфли такие грязные… Давай протру! — Без раздумий Харрис встал одним коленом в лужу, а я схватил его за плечи, тем самым не позволив ему сделать это. — Мне ничего не нужно. Мы ведь друзья, ведь так? — Генри стеснительно кивнул головой. — Поэтому иди и купи себе что-нибудь покушать. Не гноби себя хотя-бы сегодня. Парень поблагодарил меня за подарок и тотчас же поспешил в магазин, чтобы поскорее вернуться домой к отцу. Ожидая подходящий автобус на остановке, я раздумывал над сегодняшним случаем с Генри: бедный парень в жару и в зной, вне зависимости от условий, зарабатывает как только может, чтобы продержать жизнь родителя ещё какое-то время на своих хрупких детских плечах. Настоящий герой, которому я искренне сопереживал. Вернувшись домой, в пороге меня встречает отец, со злобным от ненавести, лицом. Впрочем, это не удивительно. При жизни мамы застать мужчину в хорошем расположении духа — большое достижение, а сейчас его злоба вошла в обыденность. С порога стал задавать вопросы по поводу результатов экзаменов. Я же ответил, что всё сдал на отлично, но его не интересовали мои слова. Выхватив из рук портфель, садист пытался отыскать в нём рультаты с тестами. Убедившись, что я не лгу, он не остановился... — А сколько баллов набрал Бишоп? — С ухмылкой спросил отец. — Девяносто семь… — С подозрением ответил я. — А ты девяносто пять, кусок дерьма! — Размахивая листом перед моим носом, кричал покрасневший папа. — Ты специально действуешь мне на нервы так же как и твоя непутёвая мамаша, да?! Снимай рубашку! — Только не снова… — С тяжёлым вздохом промолвил я. — Быстро снимай с себя всё и становись к стене! Билл сходил в подвал, тем временем, пока я готовился к ожидаемому наказанию. В руках отец держал провод, которым уже не раз хлестал по телу убитой матери. Грубо поставив меня к стенке, он приказал поднять руки вверх, а после стал быстро, но не долго избивать мою спину проводом. Иногда моё тело вздрагивало от неожиданности, но я терпел. Возможно, он ожидал услышать слёзные мольбы о пощаде, как это и было при Сью, но перед этим подонком я не стану унижаться ни при каком раскладе, как бы он сильно этого не хотел. По завершению наказания я поднялся на верх и закрылся в комнате. Достав из тумбочки остатки пластилина, я принялся чинить сломанные фигурки, которые испортила эта мелкая паскуда по имени — Эмили. Так бы и схватил эту дрянь за волосы, таскал по комнате и избивал её несносную черепушку о стены, пока та с концами не подохла бы. С этой мыслью, починка зверушек пошла как по маслу и вскоре работа была завершена. Но мне казалось, что в их компании не хватает ещё одного зверёныша и эта идея заставила взять в руки немножко оранжевого, красного, чуть-чуть серого и коричневого пластилина. Игрушка получилась на «ура» — красивый лис, — пират с потрёпанными штанами как у настоящего бандита и с пиратским крюком, вместо руки. Зверушки вновь заняли место на полке с книгами, но теперь их дополнял никто иной, как Фокси. Не смотря на более слаженную и даже, можно сказать, счастливую череду событий, рано или поздно всему приходит конец. «Эффект кролика»: так я назвал принцип наполнения себя эмоциями, при определённых обстоятельствах, угасал. Мне искренне не хотелось причинять боль такому чистому и светлому существу, как ребёнок, поэтому старался найти как можно выгодный вариант решения данной проблемы. Вспомнив, про тот неожиданный поцелуй Чарльза, я понял, что мне нужен тот, кто сможет меня поцеловать, но на тот момент мне было всего одиннадцать лет: друзей просить об одолжении стыдно, а девочки не обращали на меня внимания. Внезапно в голову пришла идея. В очередной рабочий день, я прямиком со школы полетел домой в надежде, что папа поцелует меня, ведь тогда, я был полностью уверен в том, что он всё ещё меня любит. Если бы это оказалось правдой, то мне бы не пришлось мучить детей ради достижения поставленной цели. Придя домой, я радостно принялся искать отца, чтобы попросить его об одолжении, но случайно заметив приоткрытую дверь ванной, увидел то как отец занимается любовью с незнакомой женщиной. Внутри меня всё оборвалось: по лбу пробежал холодный пот. Мне стало невероятно больно и гадко. В такое я не мог поверить, представить или даже подумать. Жестокое непростительное предательство больше никогда не сотрётся с моей памяти. Случайным образом отец замечает шокированного меня в дверях, после чего, я со слезами бросаюсь в сторону своей комнаты. Испуганная женщина выбегает из помещения, кричит на отца и после смачной пощёчины покидает жилище, оставив разочарованного Билла в одиночестве. Весь день я проплакал в подушку, а раскаявшийся отец ломал дверь комнаты, упрашивал впустить и убеждал в том, что это какая-то ошибка. Я не верил ни единому слову этого лжеца. Благодаря ему погиб Чарльз и Сью и даже после принятия этого, он продолжает играться на моих нервах. Но мужчина стоял на своём, даже сбегал в магазин, чтобы купить набор инструментов для лепки и много-много разноцветного пластилина. — Сынок, смотри сколько всего я купил тебе. — Умоляюще говорил отец. — Выйди на минутку, давай поговорим. Уверен, что ты просто запутался. — Пошёл вон! — В слезах захлёбывался я. — Как ты мог! Я думал ты любишь только маму! — Ты ещё слишком мал, чтобы понять меня… — На тон ниже произнёс Эфтон. — Как?! Как это возможно любить одного, а завтра переключиться на другого?! Это невозможно! Немыслимо! — Послушай!.. — Я не хочу тебя слушать! — Перебил речь отца. — Ты омерзителен! Мне мерзко находится рядом с тобой! — Ну почему ты такой твердолобый? Прошу, хоть один раз в жизни постарайся меня понять. — С мольбой в голосе кричал папа. — Я люблю тебя… — А я тебя нет! — Внезапно обрезал я. Отец замолк, а я продолжил хныкать, пока не насторожился в степени тишины дома. Выглянув из спальни, я увидел как на жилище упала кромешная темнота. За окном шумел ветер, а небо затянулось серыми тучами. Страх окутал мою душу. Я попросил папу подойти ко мне, но тот не откликнулся. Спустившись на первый этаж, я принялся искать отца, но его нигде не было. Единственное, что я не мог проверить, — это подвал. В доме и так темно как ночью, а спуститься на нижний этаж дома, звучит как самоубийство. Только я хотел повернуться к лестнице, чтобы спуститься вниз, как вдруг со спины меня хватает Билл, прикладывает влажную тряпку к моему лицу, а я дёргаюсь как дикая кошка, мыча что-то неразборчивое себе под нос. Вскоре, глаза начали слипаться и я упал замертво. Мне удалось очнуться спустя несколько часов после нападения Билла, в одних трусах. Ноги были привязаны верёвками к батарее, а руки к стулу. Я кричал, звал на помощь, но никто не отзывался. Папа сам заявился ко мне в гости, неторопливо спускаясь по деревянной лестнице в сырое подвальное помещение. Подняв на него взор тело самопроизвольно задрожало: я начал вырываться, дёргаться, но это не имело смысла. Эфтон стремительным шагом подходил ко мне. Я начал неистово кричать, как только провод с хлёстом упал на спину. Затем ещё раз и ещё. Мужчина всё делал быстро и с невероятным рвением разодрать мою спину в мясо. Он заставлял меня просить прощения и всячески, унижающими своё достоинство высказываниями, вымаливать пощады. Тело полыхало огнём, кровь пробиралась сквозь свежие раны — это было просто невыносимо; нечеловеческие муки мне пришлось стерпеть в районе пятнадцати, или даже, двадцати минут. Мне пришлось взвыть к милосердию: спина была полностью высечена в кровь. Он ни разу не остановился, не отдышался, не отдохнул, чтобы с новыми силами начать всё заново. Он черпал силы благодаря своему безумству, которое больше невозможно оправдать. После пятнадцати минутной пытки, отец развязал меня, а я пластом упал на холодный бетонный пол, весь в слезах, крови, поту и соплях. Спина была полностью истерзана, в гематомах и кровавых полосах, что горели огнём. Когда мне удалось встать на четвереньки, я ужаснулся от картины присутствующей на полу: кровь с обрубками свежей плоти располагались неподалёку от места пытки. Я избивал кулаками пол, рыдал и кричал как не в себя. Мне хотелось выдрать все волосы на голове, выбить глаза отвёрткой, либо же вставить её в горло и наконец испустить дух, чтобы все эти страдания наконец закончились. На четвереньках я дополз до лестницы, а там кое-как встал и еле-еле поднялся на первый этаж. Я падал, полз на животе, бился плечами об стены, чтобы хоть как-то добраться до комнаты. Зайдя в детскую, навалившись плечом на дверь, я плотно запираю её на замок, а после, падаю на колени и начинаю безудержно рыдать. Слёзы ручьями лились из воспалённых глаз, а невыносимая боль не позволяла мне нормально дышать — настолько адски невыносимо, что невозможно было пошевелиться. Встав перед зеркалом я поворачиваюсь спиной к нему и медленно оглядываюсь, чтобы заранее не испугаться. Картину сего не описать словами: от кожи на спине практически не осталось и следа; она была раздроблена в мясо, вся красная и воспалённая. От подобного зрелища я разревелся ещё сильнее: физическая боль отступила — осталась лишь душевная. Я орал, как резанная свинья, бился головой о зеркало, оно сразу же треснуло, но я продолжил всячески избивать отражение, раздробленное на сотню мелких кусочков, кулаками, пока осколки медленно со звоном сыпались на пол. Немного успокоившись, я принялся надевать футболку, но меня тут же обожгло нестерпимой болью. Мне хотелось умереть, но позже я прерывисто расхохотался и поклялся себе, что убью отца самым бесчеловечным способом. В моей голове крутились сцены того, как Билл бьётся в бессмысленных перепадах, а из его перерезанной шеи струится кровь. Мне стало так смешно и приятно от этой мысли, что даже спазмы отступили.