Эффект кролика

Шикарный солнечный день. Проходящие мимо, и пропускающие меня из виду — такие радостные и счастливые, как будто бы все эти люди выиграли лотерейный билет, который гарантирует им счастливую жизнь без боли, печали и страданий, а главное — без смерти. Им было не до меня, летевшего со всех ног, обезумевшего от неожиданного звонка друга, парня, который мчится в больницу на помощь, а она находилась отнюдь не через дорогу: чтобы до неё добраться нужно было преодолеть пять автобусных остановок, к тому же нужно было пройти оставшуюся часть пути пешком, которая занимала пятнадцать, а то и двадцать минут времени. Я невыносимо сильно боялся опоздать. Генри так сильно меня напугал, что я не знал, что и думать. Где сейчас лежит Джордж? Всё ли с ним хорошо? При уме и памяти или же лежит как овощ и совсем не соображает? Я хотел увидеть его живым; пока бежал, молил небо лишь об одном, — чтобы отец друга всё ещё был жив и сегодня оно оказалось ко мне благосклонно — Джордж всё ещё был жив, но то что мне пришлось увидеть, не походило на то, что мы привыкли называть "нормальной жизнью". Мужчина находился на расстоянии двух шагов от смерти. Зайдя в палату, я увидел стоящего на коленях Генри, изливавшего на всё ещё сильную руку родителя, горькие слёзы, которые не переставая текли по обеим щекам скорбящего сына. Товарищ заметил меня не сразу, наверняка он очень устал, а вот Джордж заметил меня с порога и произнёс следующее: — Сынок, кто это? — Генри повернулся ко мне, а на его лице были изображены все виды человеческой боли; с подбородка, одна за другой катились слёзы; красные от усталости глаза смотрели на меня в желании наконец закрыться. Он не мог остановиться плакать. Юноша был до смерти напуган. Он вцепился в руку отца смертельной хваткой и ни за какие земные богатства не хотел её отпускать. — Если это врач, то скажи ему, что мой сын ничуть меня не утомляет. — Нет, папа, это Уилли… — Прерывисто и со всхлипами произнёс Генри. — Уильям, дружище! Прости, что не признал. Я почти ничего не вижу, но я очень рад тебя видеть. — Родитель пытался изобразить радость в своих речах, когда это совсем не к месту. Сын всё ещё стоял рядом, — он не хотел, чтобы тот беспокоился. — Проходи, Уилл, садись. — Вам не нужно извиняться, Сэр. Как вы? — Я сел на стул и осмотрел помещение. Находиться в нём было достаточно уютно, но не в тот момент, когда перед тобой умирает один и близких для тебя людей — человек, который в детстве спас тебе жизнь. В комнате стояла всего одна кровать с капельницей и с кучей другой рабочей техники, которая на скучных мониторах изображала нынешнее состояние больного. — Прекрасно, дружище. Обо мне заботятся, а ещё тут вкусно кормят. — Он смеялся и шутил, но в то же время ему было совсем не до смеха. Никакие шутки не смогут скрыть его истинное представление о жизни, которую Бог собирается у него отнять. — Хочу сказать, что ты вовремя подошёл, Уильям. Генри сидит со мной с самого утра. Пора бы ему уже домой пойти, отдохнуть… — Нет! — Завопил Генри, сильнее схватившись за его руку, обхватив её полностью. — Я тебя не брошу, папа! — Делай как я говорю! — Нахмурив брови произнёс отец. Юноша недовольно вздохнул, встал, с обидой посмотрел на меня и озлобленно хлопнул дверью. — Простите его, Сэр… — Да знаю я, — внезапно рявкнул Джордж, тем самым оборвав мою речь. — Я и он… Все мы на нервах, но ты Уилл, слушай меня внимательно, понял? — Да, Сэр. — Когда я умру… — Не говорите так!... — Да послушай же ты меня! — Мужчина от злости сжал руку в сильный кулак, что аж вены на руке набухли. — Не говори мне подобной чепухи про то, что мне ещё жить и жить, — забудь! Мои дни уже сочтены. Врачи сказали, что я проживу в лучшем случае неделю. — Родитель на минуту затих, а его глаза блестели от слёз, которые он стремительно проглатывал в себя, не давая тем ни единого шанса, вырваться наружу. — Так, что послушай, сынок… Генри сам по себе смазливый мальчик, доверчивый и глупый, как маленький котёнок. Пригляди за ним, смотри, чтобы не наделал глупостей, будь всегда рядом. Клянись, что не бросишь его! Клянись, что не причинишь ему вреда! Я оставляю тебе самое дорогое и сокровенное, что у меня есть — моего единственного сына. Ты клянёшься, Уилл? Такой ответственный момент, а к моему горлу подступил комок, зубы сами собой стиснулись — я не мог произнести ни слова. Единственное, что я мог, так это разрыдаться у него на глазах. Но всё же, мне удалось сконцентрироваться на мысли того, что я должен произнести эту дурацкую клятву; набрался сил и уверенно провозгласил следующее: — Клянусь, Сэр! Джордж улыбнулся светлой улыбкой, а по его едва морщинистой щеке скатилась маленькая слезинка счастья, не менее лучезарная, чем сама улыбка. Я даже не заметил как мы разговорились. Ему так хотелось обо всём поговорить, как будто завтра для него не существует вовсе. Он вспоминал о детстве, о жене, которая бросила его одного с маленьким ребёнком на руках, а сама ушла к какому-то несостоявшемуся прохвосту, который очаровал её своей выдуманной солидностью, а когда все маски были сброшены, то несчастная женщина решила, что всё-таки стоит вернуться назад, к семье, но Джордж был не умолим, — он не мог простить столь низкое предательство супруги и после этого решил подать на развод, после чего, он больше никогда её не видел и не желал интересоваться ни её личной жизнью, ни жизнью того самого оборванца. Затем он поведал мне об увлекательных приключениях, с которыми ему пришлось столкнуться, работая капитаном полиции города «N». Он рассказал об интересных делах, которых ему удалось раскрыть; о наградах за смелость и отвагу, о том как сильно доверял и любил свой отряд, которым он руководил на протяжении долгих пяти лет, но тут случилось несчастье и он слёг, после чего пришлось оставить службу и уйти в отставку. Сначала было невыносимо сложно: Генри находился то ли в ужасе, то ли в растерянности, врачи отказывались в помощи; возникли проблемы с финансами, они были в одном шаге от пропасти, которая беспощадно тянула их вниз, — к смерти. Но вдруг, у Генри как будто бы открылось второе дыхание: он взял всю ситуацию в свои детские руки, пообещав, что Джордж не умрёт прежде, чем тот не увидит своих внуков. На этом моменте мужчина не сдержался и с улыбкой на лице расплакался. Скоро он со всем расстанется: с жизнью, с сыном, с любимыми блинчиками на завтрак, которые готовил Генри каждое утро. Он больше не поцелует своего сынишку на ночь и не пожелает ему спокойной ночи. Ему как и любому другому человеку было страшно умирать. Пусть он и мечтал об этом последние годы своей жизни, дабы навеки избавиться от мук, но сейчас, — ему было невыносимо жаль расставаться со всем. Я крепко сжал руку Харриса, а он мою. Мне не хотелось ничего говорить, точнее, я не знал какие именно нужно подобрать слова, чтобы моя поддержка не оказалась жалостью отчаянного человека, провожавшего его в последний путь. Наступила ночь. Хватка руки мужчины, которая держала меня всё это время, ослабла. Сначала я подумал, что случилось кое-что совсем непоправимое, но когда услышал что-то напоминающее мужской храп, то с облегчением вздохнул, отпустив его руку. Я знатно ужаснулся, увидев Генри в регистратурном холле, но это был не Генри — это был живой мертвец. Опухшие веки нескончаемо продолжали извергать слёзы, катившиеся по его бледному уставшему лицу; дрожащими губами юноша шептал что-то неразборчивое. Неторопливыми, пьяными шагами он приближался ко мне и прямо передо мной, друг спотыкается и падает на четвереньки, видимо, он совсем было терял сознание. Находясь в растерянности, я не понимал кто из них по правде умирает — Джордж или Генри. Крепко схватившись за дрожащие плечи друга, я насильно поставил его на ноги и усадил на ближайшее сиденье. Товарищ шёпотом лепетал молитвы, которые больше походили на безразборчивый бред бесноватого, но после слов «Господи, помоги» я убедился в какой-никакой трезвости его рассудка. — Я ходил в церковь… — Всхлипывая, произнёс товарищ. — Отец говорил, что Господь слышит мольбы искренне раскаявшихся людей и, что он всегда готов прийти на помощь, тому кто действительно в ней нуждается. — Генри, в чём тебе каяться? Это мне бы следовало хотя бы раз за эту жизнь нормально помолиться. — Я не слушался папу… Я без спроса ходил на подработку, чтобы заработать ему на простейшие препараты, которые могли хоть как-то продлить ему жизнь. Господь хочет наказать меня, но я не хочу, чтобы папа умирал! — Юноша закрыл лицо обеими руками и горячо расплакался. — Если только отцу удастся выжить, я обещаю, что больше никогда его не ослушаюсь!... Никогда! Я не отпускал его плечи ни на мгновение, пытаясь хоть чем-нибудь ему помочь. Мне и самому хотелось тот час же расплакаться, но я не мог. Я обязан быть сильным. Я поклялся отцу Генри, что никогда не брошу и не оставлю его сына в трудную минуту. Да и без всей этой дурацкой чепухи, не побоюсь признаться, что я его люблю. Люблю, как младшего брата, который всю жизнь смотрел на мир добродушными, ничего не понимающими о его жестокости, глазами. Мне так сильно хотелось его поцеловать, сказать, что всё будет хорошо, но разве это сможет вернуть его в реальность? Товарищ сомкнул обе руки в замок и шёпотом проговаривал про себя молитвы, которые, обезумевший мозг самостоятельно генерировал и выдавал их сквозь уста. Неожиданно Харрис подскакивает с места и бежит на четвёртый этаж. Я тоже подхватываюсь и со всех ног мчусь за ним следом, прося небо, чтобы тот не наделал глупостей. Слава богу всё обошлось. Генри встал на колени перед больничной койкой, на которой лежал отец, взял его руку и залепетал молитву «Отец наш, сущий на небесах». Я тоже опустился на колени рядом с ним, молитвенно сложил руки, а после окончания очередной выдуманной молитвы Харриса, каждый раз проговаривал слово «Аминь». Я никогда не верил в Бога. В отличие от Генри, родители не внушили мне это с раннего детства, не смогли показать мне всю его значимость, и даже если и впрямь существует какой-то судья, который сидит на облаках и следит за каждым грешником, то я буду стоять в первом ряду и первый среди всех полечу в преисподнюю. Мы молились до самого утра. Товарищ наконец сообразил, что ни я, ни он не можем более находиться в этом мрачном месте, в котором тут и там пахнет медикаментами. Юноша встал и я сделал тоже самое. Мы недолго постояли около Джорджа и разошлись по домам. Я обещал Харрису, что не брошу его сына, что бы не случилось, но, что может случиться сейчас? Мужчина всё ещё при уме и памяти, в его глазах всё ещё горит жизнь, а значит, что ничего страшного произойти не может. По крайне мере, мне хотелось в это верить. Я даже был готов поверить в Бога, лишь бы с отцом приятеля всё было хорошо. Но долго верить не пришлось. Спустя несколько часов, домашний телефон, находившийся на первом этаже в коридоре, загремел весёлой песней, в следствии чего разбудил всю семью. Я знал, что это Генри. Сердце подсказывало мне — случилось что-то непоправимое и я оказался прав. Я медленно поднимаю трубку и прикладываю её к уху. Вначале было гнетущее молчание. Я несколько раз звал друга, но он не откликался, а потом моё ухо познало ад, — Генри кричал в телефон о том, что ему позвонили с больницы и сообщили о смерти Джорджа Харриса. Он был готов проклять весь этот мир, ведь его отчаяние не знало границ. Его всхлипы, резали мою душу, как хорошо заточенные кинжалы, будут резать мясо. Я не мог произнести ни слова. Генри тоже больше ничего не говорил. Он лишь рыдал в трубку, кричал и подтягивал в себя сопли. Мейсоны, стоящие неподалёку от телефонной трубки тоже ужаснулись: Белла заплакала, а Эмили прижалась к отцу, в следствии чего, тот обнял дочь и через какое-то время произнёс: «Господи, помоги несчастному мальчику...»