Дерево без корней

Первым вернулся слух. Кто-то плакал. Вторым вернулся разум. Плакала, очевидно, Кэрол. Похоже, от испуга. Потом начало возвращаться осязание: Том лежал во всё той же высокой траве, но уже на спине. Палочек в руке не было. Наконец догнала боль. Безоар помог от яда, но не от падения лицом вниз с высоты собственного роста. Тупо ныли лицо, ноги и живот, обещая в будущем проступить синяками, если магия не вмешается в естественный ход вещей. Левое ухо и правая кисть были разодраны в кровь: видимо, во время полета им встретились растения пожестче и позловреднее. В носу было характерное жгучее ощущение: его только что вправили заклинанием. Он резко вдохнул, открыл глаза и предсказуемо обнаружил перед собой заплаканную Кэрол. Вернее, плачущую: не то Том пробыл без сознания совсем недолго, не то она не сразу начала рыдать, но было видно, что провела она за этим занятием минуты полторы от силы. При виде очнувшегося Тома Кэрол затихла и обеспокоенно уставилась в его лицо: от слёз её глаза казались огромными и неестественно яркими: обычно неопределенно-светлые, они засияли пронзительной крыжовенной зеленью. На пару мгновений Том испытал чувство дежавю: почему-то взгляд ярко-зеленых глаз за стёклами круглых очков отозвался в сердце ужасом — в кошмаре он это видел, что ли? Потом накатило раздражение от вида чужих слёз, но и это долго не продлилось: Том Марволо Риддл слишком сильно ценил свою жизнь, чтобы осуждать кого-то за то, что его спасли не с тем выражением лица. Том сел. В теле была мерзкая слабость. Они обменялись парой фраз о его самочувствии. Потом Кэрол спросила, бессознательно пряча облегчение за резкостью: — Почему в твоей переносной аптечке есть средства на случай самой экзотической угрозы жизни, но нет банального бадьяна и мази от синяков? «Потому что синяки не смертельны». — Синяки можно исцелить заклинанием. — Ты видел хоть раз в жизни, чтобы кто-то исцелял синяки заклинанием? Том пару раз в жизни исцелял синяки заклинанием себе, чтобы попрактиковаться, но вообще Кэрол была права. Заклинание было сложным и в случае ошибки грозило кровотечением, а простейшую мазь от ушибов проходили на первом курсе. Том хотел ответить, что это в любом случае неважно, потому что сейчас они просто трансгрессируют в Годрикову впадину, где он может хоть искупаться в мазях, но потом сообразил, что это ему не светит. *** Если вы сдаете СОВ по зельеварению, и экзаменатор спрашивает, почему все отравления просто не лечат безоаром, без специфических противоядий, от вас ожидают, что вы скажете, что безоар редкий, дорогой и помогает не от всех ядов. Если же вы, допустим, студент-колдомедик, такой ответ экзаменатора уже не устроит. Безоар используется в колдомедицине только когда нет других вариантов, в первую очередь потому, что безоар помогает от отравления, но не снимает все эффекты яда. То есть, если вы выпили зелье, которое заставляет вас умирать от удушья, паря, как воздушный шарик, безоар, в отличие от специфического противоядия, не вернет вас с небес на землю. Если вы ответите на этот вопрос правильно, экзаменатор также может спросить о том, какие самые распространенные дополнительные эффекты ядов вы можете назвать. Вы, конечно, спросите, о яде какого действия идёт речь. Экзаменатор неопределенно махнет рукой, едва уловимо одобрительно улыбнётся — правильный вопрос — и скажет: «Допустим, нейротоксическом». И вы скажете, что типичные дополнительные эффекты нейротоксических ядов магического происхождения это: слабость, непредсказуемое влияние на действие зелий, употребляемых внутрь, и расщепы при трансгрессии. *** В общем, после укуса неизвестной змеи трансгрессировать не стоило хотя бы сутки. Лучше дольше. Весело. Вообще, чувствуй Том себя нормально, это не помешало бы им добраться до Годриковой впадины: до неё всего-то было миль сорок. Нормально Том себя не чувствовал: здравый смысл подсказывал, что чтобы прийти в себя, нужно поспать и отлежаться. Кэрол — в основном успокоившаяся, хотя и со следами слёз на лице, — смотрела на него скептически. Выглядел Том Риддл так, как будто на него напала не змея, а вампир. Жаль, его не видит миссис Паркинсон, — подумала Кэрол, — после такого ей больше никогда в жизни не пришло бы в голову обзывать его бледной молью в обычном состоянии. Сейчас кожа Тома была белой совсем как бумага. Ну, где не покраснела от ушибов. — Том, ты трансгрессию-то выдержишь? Том объяснил, что ему и нельзя трансгрессировать после отравления. — Ой, точно же, что-то я об этом не подумала... Движением палочки — сильно менее небрежным, чем то, которое обычно требуется для такого простого заклинания — у Кэрол всё ещё тряслись руки — она сотворила стакан воды и протянула Тому. Том поблагодарил и начал жадно пить: от воды стало легче. — Надеюсь, у тебя где-то припрятан запасной кусок души, — Кэрол с подозрением посмотрела на Тома, который чуть не поперхнулся от её слов, помолчала и всё-таки закончила фразу, — потому что твою плитку шоколада на случай нападения дементоров тебе явно нужно съесть сейчас. *** Они изучили карту деревни. В деревне была гостиница, причём совсем недалеко. Отличная идея: с помощью Мерлина и антидементоровой шоколадки у Тома должно хватить сил туда дойти. Дополнительная магия, чтобы прикрыть травмы, не потребовалась: заклятие, заставляющее Тома выглядеть для маглов не как сын своего отца, ещё действовало. Они пошли к гостинице. Нужно было хорошо знать Тома, чтобы понять, что он не в порядке: прямая спина, пружинистый шаг, спокойное лицо — только тонкие отличия выдавали, что он едва идёт. *** Гостиница, как и ожидалось, представляла из себя несколько комнат при местном пабе. Кэрол, теперь ещё менее настроенная на коммуникацию, приложила хозяйку Конфундусом с порога, представила их с Томом как мистера и миссис Смит и не стала выдумывать вообще никакой легенды. Фунты у них с собой были. Из-за магловской войны (и из-за того, что магическая война затронула всю Европу, кроме Британских островов), фунт стерлинга чудовищно обесценился к галлеону, и гостиница стоила сущие кнаты: не больше, чем пара шоколадных лягушек. Кэрол с беспокойством поглядывала на Тома. Были причины думать, что к стене он прислонился не в небрежном жесте, а потому что вот-вот упадёт. Хотя, опять же, он очень убедительно изображал, что всё в порядке. Кэрол постаралась не пустить и тени жалости на лицо, хотя сердце у неё защемило: это же в каких условиях нужно было вырасти, чтобы после укуса смертельно ядовитой змеи автоматически изображать непринужденность, ещё и без малейшей на то нужды? Хозяйка гостиницы под Конфундусом не замечает вообще ничего, Кэрол и так знает, в каком он состоянии, да и какая Тому разница, что она о нем подумает? *** Самый дорогой (из трех) номер гостиницы был просторным. Окна выходили в сад, сумрачный от раскидистых ветвей слив. Том вошел, в изнеможении сел на кровать, перевёл дыхание, снял обувь, лег, укрывшись одеялом, закрыл глаза и тут же уснул. Кэрол осмотрелась. Кровать, два кресла, стол, покрывало в тон занавесок. Часть мебели была простой и новой, часть — неуместно роскошной, но видавшей виды. Кресла, к примеру, были разными. Одно очень непритязательное, но светлое и чистое, а другое — внезапно — зеленого бархата, как у Батильды, только очень потертое. Кэрол села в бархатное. Под обивкой чувствовался выбившийся гвоздь. Она пересела в другое кресло, автоматически достала книгу, увеличила её до нормального размера и лишь тогда поняла, что совсем не хочет читать. Уменьшила книгу, убрала обратно. Растерянно скользнула взглядом по комнате. Смотреть было особо не на что, так что вскоре она начала разглядывать спящего Тома. Она впервые видела его — Тома, не Томми — спящим, но было как-то совершенно очевидно, что обычно он спит как убитый — вернее, как неживой: он и бодрствуя нередко походил на каменное изваяние. Но сейчас Том спал беспокойно: метался по постели, бормотал что-то, на его лице вспыхивали эмоции, быстро сменяя друг друга. *** Кэрол вдруг вспомнила лондонскую квартиру, где жила с родителями до переезда в Годрикову впадину. Вспомнила свою гулкую комнату в мансарде, стремительно становившуюся меньше вместе с тем, как она росла. Вспомнила, как Томми оставался у них с ночевкой и к ней в комнату ставили вторую кровать, сдвигая кровать Кэрол ближе к стене-крыше, так что потолок над ней становился низким-низким. Вспомнила, как просыпалась раньше всех и от скуки пялилась на кровать Тома: её каждый раз трансфигурировали из стола и каждый раз она получалась разной. Когда они были совсем маленькие — Кэрол было четыре годика, а Томми, получается, три, — Кэрол случайно обнаружила, что, если что-то попадает в ладонь спящего Томми, он рефлекторно сжимает это, как младенец. Кэрол это ужасно смешило ещё не один год. Когда пялиться на кровать надоедало, она тихонько подкрадывалась к Томми и ждала удобного момента, чтобы вложить палец в его раскрытую ладошку. В итоге, конечно, она будила его своим хихиканием, Том просыпался, понимал, что происходит, начинал злиться, потом они бегали друг за другом и вопили, этим будили родителей, те начинали ругаться... *** Том Марволо Риддл, выросший в сиротском приюте, неразборчиво пробормотал что-то, кажется, на парселтанге, и перевернулся на другой бок, оставляя ладонь раскрытой. Желание вложить в неё что-то исчезло само собой через мгновение. Во-первых, это глупо, ей уже не пять лет. Во-вторых, небезопасно: если он от этого проснется, то наверняка нападет. В-третьих, она и так знала, что вложенный в ладонь палец этот Том не сожмет сейчас и не сжимал, когда ему было три года.