Маленький городок. Люди большие.

— Я ничего не делал. — Джейми понурившись нервно. Сильные мокрые пальцы заметно дрожат совсем не от пронизывающего, что Джи не свойственно, ибо холод его не волнует (Ма заметил и помнит) ветра утихающего и почти покинувшего их урагана, курит, в притихшую и шуршащую по кустам в потёмках стихию, умчавшую себя бередить и пугать кого то другого. Дождь уже не бьётся и не колотится в окна неумолимым дежурным злобным коллектором неотвратимо. Тихо стало. Шумит чуть-чуть капель с вымокших кустов абрикосов и лужи пузырятся воздушно. Коты забились в облюбованные попряточные места кошачьи где то в доме. И Да. Вдруг стало тихо и так сладко-спокойно, нега и лень. Покойно. Чувство, что тебя вот тут защитят и не дадут беде и обиде и близко к тебе подобраться. Заступятся. Помогут. Спасут? Отстоят? Как это случилось вдруг неожиданно, что Кейн проснулся и не удивился этому ощущению мира с собой? Ма проснулся мгновенно, как только почувствовал, что Джеймс больше жарко его не обнимает. Джейми поднялся, выпутался из Ма и тихонько ушел. Кейн как спать тут же забыл. Как он вообще раньше спал то без Джеймса? Майлз завернул себя в одеяло покрепче и пошлёпал босыми ногами за своею душой. — Клянусь. — Джеймс лицом корчится и жуёт фильтр еле тлеющей сигареты как словно бы продолжая их разговор или спор. Возможно оправдывая себя и правоту свою клятвой рассказывая.— Я ничего не делал. — Но хотел? — Майлз притыкается к плечу жаркому и родному? Толкает плечом плечо. — Хотел же? — Джеймс кидает на Майлза взгляд странноватый и мало читаемый, но потом, вздохнув и подумав как со скалы решаясь в глубину еле слышно свалиться, на грани Майлзовского ощущения бытия вышоптывает наконец. — Хотел. И хочу. — Тут он хватает себя за лохматые патлы, цвета черного кофе и мычит как животное. Больное. Больное животное. — ОН МОЙ БРАТ! — И тишина. Джейми сказал, что мог. И ему сейчас тошно. — Он тебя боготворит. Мелкий пройдоха любит тебя. Знаешь как? — И Майлз заглядывает в глаза неземные, потусторонние, аквамарином сияющие и плескающие тоской и тревогой. — Всего. Целиком. Как ты есть. — Я напился. Устал и уснул. — Джеймс отбрасывает окурок жестом небрежным, но плавным и очень красивым. — Уснул. Да. А он… — Джи нервно роется в мятой пачке и выуживает полудохлую мятую потасканную сигарету. Похоже последнюю на сегодня. — А он… — Джи прикуривает, и сильные длинные пальцы снова дрожат. Его колотит. — Он… — Тшш. — Майлз накрывает невротическим тиком дёргающиеся пальцы парня своими, не совсем уж спокойными. Но всё же. — Оставь. Не важно. Не важно. Я тебя слышу, и я тебе верю. Не стоит. Не рассказывай. Зачем? — Ты будешь слышать об этом изо дня в день. — Джеймс ухмыльнулся. — КАЖДЫЙ в нашем маленьком городке будет любезен, поведать тебе об изюминке. Приятное дополнение к основному блюду из сплетен. — Джеймс глубоко и судорожно вздыхает, словно нырнуть решил в жуткую глубину. Потом молчал. Вспоминая. Кивнул головой. Ухмыльнулся и вдруг продолжил — Когда я понял… Когда до меня дошло. Когда я сука блять осознал, что происходит. Я уже не смог ничего. Он меня поимел. — Он это сделал, а я остановиться не смог. — Джи давит сигарету пальцами явно желая причинить себе боль. Наказать себя хоть бы так. — Я бы его избил, что б перед собой оправдаться, но я же знаю, что это моя вина Майлз? — И он вдруг поглядывает на Кейна с таким отвращением к себе, что тому тошно. — Он простит меня? Я так жить не могу. Каждый день и ночью, я думаю, я вспоминаю, я помню, и я ХОЧУ. — Всё. Хватит. — Но Джеймс впечатывая Майлза опаловыми, цвета Карибского моря глубин нечеловечьего света глазищами в самое дно – шипит утверждающе: — Меня отымел собственный брат. И я ни черта не смог ему не позволить.