***
— Здравствуй, Мэттью, я доктор Янсен, — сказала она, садясь. Она посмотрела на того, кто сидел в кресле напротив, пытаясь идентифицировать настроение молодого человека, но черты его лица были непроницаемы. Она не торопясь стала просматривать папку, лежащую перед ней; она была уверена, что где-то встречала его раньше. Только когда она прочитала его бумаги, она поняла, где именно; он был одним из подопечных в ее отделении, когда она работала в Социальной Службе. Однако тогда он был напуганным десятилетним мальчиком, только что потерявшим семью в результате пожара. Теперь он был безэмоциональным двадцатиоднолетним парнем, который, судя по его досье, прошел ад вдоль и поперек. Она внутренне вздохнула, тогда она не была частью той команды, которая присматривала за ним, и никогда не общалась с ним лично….возможно, сейчас она сможет что-нибудь сделать. — Что же, Мэттью, не расскажешь мне, почему ты напал на другого пациента? Мэттью поднял глаза, моргнул, но продолжил молчать. Она записала что-то в своем блокноте, затем сказала: — Мы можем сидеть здесь весь день, если хочешь. Тишина продолжалась, в точности как в те времена, когда она видела его ребенком….вечно молчащий, запертый в тюрьме тишины, совсем как сейчас. Тут Мэттью вздохнул и, к ее удивлению, заговорил. — Потому что он меня раздражал. Она снова записала что-то в блокнот, затем посмотрела на него…не было даже проблеска эмоции. — И что в нем было такого, что тебя раздражало? — Он меня доставал….как я и сказал, раздражал. — Я очень в этом сомневаюсь, Джимми довольно безобидный, — она знала, что это не могло быть настоящей причиной. — Ага, до тех пор, пока не дашь ему спичку. Это уже лучше, подумала она. Теперь в ее руках была ниточка, ведущая к тому, что творилось в голове у этого юноши. — Ты поэтому на него напал? У него не было никаких спичек. Мэттью заерзал в своем кресле…реакция. — Ты напал на него, потому что ему нравится устраивать пожары? Мотание головы. — А вообще, ты знаешь, почему ты на него напал? Может быть, ты набросился на него из-за того, что тебя переполнили эмоции? Мэттью снова заерзал…пришло время немного надавить. — Возможно, тогда ты…нет, сейчас ты злишься из-за того, что тебя разлучили с кем-то, кем-то важным для тебя? На этот раз Мэттью послал ей тяжелый взгляд и заметно напрягся. — Ты злишься из-за того, что тебя забрали от этого Азиза? Мэттью заговорил снова, но на этот раз, насколько она могла понять, на арабском. — Ты знаешь правила, Мэттью, только английский. Он снова посмотрел на нее и вновь заговорил, на арабском. — Мэттью, я могу не знать арабский, но твой тон говорит о том, что это было оскорбительно. Я даю тебе выбор, либо ты продолжаешь участвовать в разговоре на английском, либо ты вернешься в свою комнату и будешь сидеть взаперти. Она откинулась на спинку кресла, не отрывая взгляда от его глаз, ожидая его реакции. Она знала, что задела больное место, когда упомянула Азиза. После десяти минут тишины стало очевидно, что вести диалог Мэттью больше не собирался. — Хорошо, тогда я позову санитара, чтобы он отвел тебя в комнату, посидишь там до ужина, — сказала она и, взяв пульт, выключила камеру. Она подпрыгнула от неожиданности, когда Мэттью внезапно заговорил. — Я помню вас, вы были в отделении, когда меня привезли после пожара. Вы были социальной работницей. Она не ожидала этого и была слегка напугана тем, что он запомнил ее; он не мог видеть ее больше двух раз. — Да, но тогда я не работала с тобой. — Я его ненавидел, детский дом. Она осторожно, так, чтобы Мэттью не заметил, снова включила камеру. — Я ненавидел детей, и они ненавидели меня. Я ненавидел воспитателей с их вечными «все будет хорошо». Откуда им, блять, было знать. Сейчас Мэттью определенно говорил, и в его голосе была слышна злость. — Им приходилось слышать крики их задыхающейся насмерть семьи? Теперь Мэттью стоял, дрожа от того, что, должно быть, было сдерживаемым гневом. — Им приходилось продавать себя, чтобы достать деньги на еду…им приходилось держать в своих руках того, кого они любят, в переулке, пропахшем мочой и хрен знает еще чем, и смотреть, как он умирает! Без предупреждения он сорвался, и его рука прошла сквозь стеклянную дверцу книжного шкафа. — Мэттью! — вскрикнула доктор Янсен. Затем дверь открылась, и внутрь вбежали доктор Никколз и Доминик Ховард.***
Доминик внимательно наблюдал за Мэттью….да, он разговаривал, однако его ответы представляли из себя не более, чем уклонение от вопросов. Затем доктор Янсен упомянула Азиза; сначала Мэттью стал отвечать на арабском, потом была тишина, и камера отключилась. Внезапно она опять включилась, и Мэттью снова говорил…и в его голосе была злость. Ему было невыносимо, что он не мог вмешаться…ему было невыносимо видеть Мэттью таким взвинченным. Он насторожился, когда Мэттью встал, после чего он и Морган подпрыгнули, когда Мэттью сорвался и пропустил руку через стеклянную поверхность шкафа. Им потребовалось несколько секунд на то, чтобы среагировать. Доминик направился прямиком к Мэттью, который, по всей видимости, не осознавал, что повредил руку. — Сьюзен, звони в скорую! — услышал он, как сказал Морган, после чего он оказался возле Доминика. — Держи его руку, — сказал он, стягивая галстук, и использовал его, как самодельный жгут. Кровь стекала по руке Мэттью и капала на ковер. Доминик подвел Мэттью к креслу и посмотрел ему в глаза…в них снова была пустота; как будто бы вспышки гнева никогда и не было. — Мэттью? — позвал он, стараясь, чтобы его голос не звучал испуганно, и был благодарен Моргану, когда тот взял на себя обработку руки Мэттью. Он прикоснулся рукой к лицу Мэттью, надеясь вызвать этим реакцию, и он почти воскликнул от облегчения, когда это сработало, и глаза Мэттью сфокусировались на нем….и на какой-то момент ему показалось, что он увидел его Мэттью в этих сапфировых сферах. Вдруг эти глаза затуманились непониманием, и после этого болью…это произошло, словно его мозг наконец поспел за его телом, и закапали слезы. Но какую бы искру ни видел Доминик, она была забыта и заменена тихим всхлипом, который издал Мэттью, и примчавшимся Крисом, отодвинувшим Доминика в сторону. — Мэтти, — сказал он, делая в точности то же самое, что делал Доминик….и он получил реакцию. Могла боль разрушить то влияние, что имел над ним Азиз? — Больно, Крис, — произнес он. — Это потому что ты пробил стеклянную дверь своим кулаком, идиот. — П-прости, — прошептали в ответ. Запищал телефон, и Морган ответил. — Убедитесь, что ворота открыты, — сказал он, прежде чем положить трубку. — Машина скорой помощи в десяти минутах отсюда. Сьюзен, можешь сделать так, чтобы пациенты держались подальше от главного входа, а на самом деле, закрой остальные двери и подержи их в общей комнате, пока скорая не уедет. Доктор Янсен кивнула, а затем сказала: — Мне очень жаль….думаю, я перегнула палку. — Все нормально, Мэттью немного непредсказуемый. Обсудим это на подведении итогов недели. После этого наступила тишина, продлившаяся до тех пор, пока не появился фельдшер, Мэттью тут же стал центром внимания, и Крис отправился с ним в отделение скорой помощи. Они поехали следом в машине Моргана, с Томом за рулем, что Доминику не понравилось, но он мог понять, почему это делалось; у Мэттью могла быть травма, но это не означало, что он больше не мог попытаться сбежать. Ожидание в отделении неотложной помощи было напряженным, и когда пару часов спустя появился Крис, он был заметно расстроенным. — Крис? — сказал Доминик. — Ему повезло, но им придется подержать его, чтобы наложить швы, они хотят оставить его на ночь. Мне ничего не оставалось, кроме как сказать, что он пациент у Моргана. Дом, они собираются поместить его в охраняемую камеру, ему это не понравится. Я останусь, чтобы не получилось так, что он очнется и не увидит ни единого знакомого лица. — Я тоже останусь, — сказал Доминик, и Крис не стал возражать. По крайней мере, у Мэттью не будет возможности выкинуть что-то безумное, вроде попытки сбежать, потому что такими уж были охраняемые отделения. Они попрощалась с остальными, пообещав позвонить, когда Мэттью выйдет из операционной, после чего пошли и сели в небольшой комнате ожидания охраняемого отделения. — Крис, — сказал Доминик, — ты видел то же, что и я, когда смотрел ему в глаза, пока он говорил? Он все еще там, Крис, наш Мэттью все еще там.