Останься со мной

Това пропал. Не то чтобы Мадараме было дело, куда тот подевался, Кага ничего не сказал, а значит испарился Това только с его радара, а не помер в подворотне, затраханный до смерти. Может, заболел или наконец понял, что игры с Мадараме ему не по зубам. Вину за то, как повёл себя в прошлый раз, Мадараме не чувствовал. Сначала ему хотелось поставить мальчишку на место, а потом уже сложно было остановиться и не проникнуть в самые тёмные уголки собственного желания, но теперь он не видел особого смысла ни в том, ни в другом. В нём никогда не было садизма, лишь варварская грубость, и партнёр, жаждущий боли, Мадараме в общем-то был не нужен, но он солгал бы себе, если бы не признал, что Това зацепил его. Мадараме замечал, что иногда оборачивается, ища белобрысую макушку взглядом, и не ходит больше в зону Смертельных матчей, потому что никто не казался сейчас более привлекательным противником, чем котёнок, рвущийся расцарапать ему лицо. Вместе со всем этим вокруг нарастало какое-то затишье. Не как говорят: затишье перед бурей, а тёплый тихий вечер ускользающей осени, золотящий углы зданий и ласкающий разбитый асфальт. В воздухе разливалась какая-то леность, и это было заметно чуть ли не по каждому в клане. Незанятый народ валялся в офисе на диванчиках и составлял рейтинг девочек из клуба Тоно, салаги Майю и Котаро попались Мадараме за день дважды, и похоже было, что они просто гуляли, слонялись по городу вместо того, чтобы выбивать деньги из должников. Даже сам Кага неспешно потягивал кофе на заднем дворе офиса, хотя сказал, что у него необъятная куча дел. У Мадараме необъятной кучи не было, он-то как раз мог пойти домой валяться на диванчике или слоняться по улицам без цели, но он курил в компании Каги и домой особо не торопился. — Слушай, у тебя ведь нет дел на сегодня? — спросил Кага. — Окажешь мне услугу? Мадараме посмотрел на него вопросительно. — Мне нужно передать кое-что Тове, а он уже больше недели не появляется, — продолжил Кага. — Я б смотался сам, но отец внезапно объявил собрание, на которое я уже и так катастрофически опаздываю, — он глянул на часы. — А потом потащит в этот свой суши-ресторан и всё, считай, до утра. — Разве Това не живёт в твоём доме? Дом Такасато был огромный, в большей половине Мадараме даже никогда не бывал. В таком доме можно было легко спрятать внебрачного сына ото всех и даже от себя, если Рюдзиро вдруг его не жаловал. Кага с женой так и оставались жить в том доме, потому что и площадь, и отношения в клане позволяли им чувствовать себя там свободно и комфортно. Причин отселять Тову подальше от семьи не было. — Он не захотел. Пока Това учился в школе, отец хоть как-то держал его в узде, внушая уважение к старшим. Но надо признать, отношения между ними просто никакие. Не могу назвать Тову бунтарём, но жить в доме Такасато — он ни в какую. Сакаки нашёл ему квартирку здесь недалеко. — Сакаки? — удивился Мадараме. Сакаки, конечно, был правой рукой Рюдзиро и босса уважал, но Мадараме представить себе не мог, чтобы тот пристраивал внебрачного сынишку, лишь бы просто выслужиться. — Он был дружен с матерью Товы и после её смерти взял на себя заботу о мальце. Он вообще-то куда больше подходит на роль отца для Товы, чем Рюдзиро, — признался Кага. Мадараме только хмыкнул. Сакаки был неплохим человеком и некоторые могли даже посчитать его добряком, хотя Мадараме знал — жесткости и хладнокровия тому не занимать, не зря он был тем, кто в клановой иерархии шёл сразу после босса. Своих детей у Сакаки не было, и он не редко пригревал под своим крылом юнцов, которым требовалась покровительственная поддержка, тех, кого другие обычно не брали в расчёт, полагая, что с них мало толку. Сакаки всё же был чуть терпеливей к таким мальчишкам, из подобных им вырастали преданные бойцы. Может, Тову он тоже пожалел, а может, расценил, что преданность сына Рюдзиро — хороший козырь в рукаве. В преданность Товы Мадараме не верил, тот был словно бродячий кот, он не имел хозяина, даже Кага не стал для него авторитетом. — Ну так попроси кого-нибудь из парней Сакаки или из своих, — предложил Мадараме. Кага поморщился. — Это от жены, я обещал, что передам лично. Если она прознает, что я свалил это на ребят, вспорет мне брюхо. А ты — другое дело. Мадараме не видел разницы, но и сопротивляться ему не хотелось, пускай он считал не по рангу бегать с гостинцами. В итоге он всё же согласился. — Я скину тебе адрес, — сказал Кага, копаясь в телефоне. Он отправил Мадараме сообщение с адресом, а потом попробовал набрать Тову. В ответ раздался лишь голос оператора, сообщающий, что телефон абонента недоступен. Кага выругался под нос. — Третий день не отвечает на звонки, — пробормотал он. — Проверь заодно, жив он там вообще. У него бывает: уйдёт в свою мазню с головой, сутками не ест и не спит, питается одними сигаретами. — Он рисует? — переспросил Мадараме, возвращаясь вслед за Кагой назад в офис. — Ага. Всякую чертовщину. Знаешь бар «Руст»? — Там где фрики собираются? — Он, — подтвердил Кага. — У владельца есть свой арт-блог, он выставляет в нём странные картины. Работы Товы пользуются там популярностью. Он ещё со школы этим увлекался, и отец с пренебрежением относился к подобному хобби, говорил, это несерьёзно и нужно больше сил уделять учёбе. Вот только старшую школу Това так и не закончил, а рисование не бросил. Кага вручил Мадараме пакет, который нужно было передать, и, быстро попрощавшись, уехал на встречу с отцом. Пакет оказался не тяжёлым, заглядывать внутрь Мадараме не стал, опасался, что обнаружит там какие-нибудь онигири, слепленные заботливой рукой жены Каги, и тогда уж точно разозлится, что его использовали в качестве курьера. Квартира Товы располагалась на втором этаже над мастерской по ремонту часов. В этом районе многие здания полностью или только на нижних этажах были заполнены офисами и мастерскими. По пути попались и круглосуточный магазинчик, и небольшое кафе. Мадараме постучал, но ему не ответили ни в первый, ни во второй раз, и тогда он дёрнул ручку. Дверь была не заперта и он вошёл внутрь. Квартирка казалась маленькой, но больше, чем обычно могли себе позволить члены якудза, которых ещё даже в клан не приняли. Крохотная прихожая сразу упиралась в небольшую гостиную, совмещенную с кухонкой, она не казалась обжитой, тут пользовались, пожалуй, только диваном — пара подушек и одеяло кучей валялись в углу, пепельница на полу у дивана была пустой. В квартире царил сумрак из-за занавешенного окна и воздух был тяжёлым, пропахшим пылью и сигаретами. Едва ощутимо тянуло какой-то едкой химией, но Мадараме понял, что это, только отворив дверь в спальню. Спальней это было и не назвать: ни кровати, ни футона не наблюдалось, здесь была скорее мастерская. Посреди комнаты торчал потрёпанным монументом огромный мольберт, ещё один, поменьше, стоял в углу. Картины заполняли половину пространства: теснились на полках плотными рядками, стояли, прислонённые к стенам, друг за другом, несколько висели там же. Изрисованные листы валялись неаккуратными стопками повсюду вперемешку с карандашами, засохшими кистями и изнасилованными беспощадным скручиванием тюбиками. Воздух был наполнен едким запахом масляных красок и растворителей, пятна краски были всюду — на полу, на разбросанных тряпках, которыми вытирали кисти, на одежде Товы, на его руках. Това был одет в какой-то мешковатый комбинезон, с расстёгнутой на груди молнией, светло-серый, с испачканными разноцветными пятнами закатанными рукавами и цветными коленями. Он сидел на табурете у мольберта, сжимая длинную кисть в руке, и даже не глянул на Мадараме, хотя наверняка заметил его приход. В комнате горели лампы освещения, пускай до захода солнца было ещё далеко и оно проливало свои рыжие лучи через незашторенное окно. Вероятно, это было сделано для того, чтобы лишний раз не вставать и не включать свет, когда наступает вечер и естественного освещения начинает не хватать. — Кага просил передать тебе кое-что, я бросил пакет на диване, — сообщил Мадараме, разглядывая грязные волосы Товы, собранные в смешной хвостик на макушке. Пряди у лица были слипшиеся и испачканные краской, и вся эта красота в ярких и пыльных лучах осеннего солнца смотрелась забавно. — Спасибо, — ответил Това, не оборачиваясь. Голос его звучал сухо, как будто он давно ни с кем не разговаривал. Мадараме разглядывал его: бледное лицо с тёмными кругами под глазами, высохшие губы, блёклый взгляд. Синяки с лица уже почти сошли, лишь правый глаз немного желтел у переносицы, синяк на шее остался. Бледная зеленовато-жёлтая полоса, справа она расползалась шире и была там всё ещё чуть фиолетовой, будто это место тёрли и чесали. В целом Това выглядел лучше, чем после встреч с Мадараме, но его устало опущенные плечи, рука, двигающаяся медленно, пусть и упорно, кричали об истощении и бессонных ночах. Если Кага был прав, и Това ещё и не ел, было удивительно, как он вообще мог рисовать. Мадараме подошёл к окну и, дёрнув за ручку, распахнул створки. — Как ты дышишь тут вообще, — проворчал он, морщась от запаха растворителя и табака. Воздух был прохладным и босым ногам Товы, наверное, быстро станет холодно, но всё лучше, чем дышать искусством сутками. Мадараме мог уйти, ведь задачу свою он выполнил, да и Това явно не собирался отрываться от работы в ближайшее время, но вместо этого Мадараме медленно побрёл по комнате, рассматривая картины. Они были странные, такие, для понимания которых требовались, наверное, познания в изобразительном искусстве, которых у Мадараме не имелось, но на них всё равно задерживался взгляд. Они были разные, яркие, в выборе цвета Това не скупился — какие-то светлые, сочные, другие насыщенные и тёмные, но все они таили в себе что-то мрачное, пугающее. Большинство из них представляли из себя лишь пятна или полосы, кляксы, только на некоторых можно было угадать руки, глаза или цветы, какие-то реалистичные вещи, остальные же были, как сказал Кага, чисто мазня. Но в каждой работе чувствовался смысл. Не тот смысл, что станет понятен наблюдателю, а тот, что вкладывал в них художник. Картина, над которой Това работал, была такой же — пятна и ничего внятного. — Что ты рисуешь? — спросил Мадараме. — В них есть какой-то смысл? — Я рисую человеческие желания. — Желания? — Да. Тайные, тёмные, запретные, необычные. Если человек готов открыться самому себе, я их нарисую. Мадараме взглянул на картины ещё раз. Желания? Он ничего в этом не увидел. — Зачем? — спросил он. — Я освобождаю их. — Людей? — Желания. Насчёт своей свободы, люди решают сами. — И что нарисовано здесь? — спросил Мадараме, вставая у Товы за спиной. Това опустил руку, убирая кисть и позволяя увидеть картину целиком. — Ты не видишь? — Нет. — Значит, оно не для тебя. Мадараме хмыкнул. Риторика одухотворённых людей была ему не близка. — Они платят тебе за это? — У нас взаимовыгодный обмен. Они позволяют мне нарисовать их чувства и желания, я позволяю им выплеснуть их на меня. Использовать моё тело, как инструмент. — То есть если кто-то хочет тебя покалечить, ты ему позволишь, чтобы нарисовать это? — догадался Мадараме. — Звучит не шибко необычно, но если это настоящее желание… — Ты ненормальный. — Тебе же это нравится, — улыбнулся Това. Мадараме усмехнулся. — Отвечай на телефон, Кага переживает, — велел он и направился к дверям. — Подожди, — окликнул его Това, и Мадараме остановился. Това поднялся со стула, отложил кисти и краски, вытер испачканные пальцы и подошёл к Мадараме. Кажется, он наступил в одно из пятен на полу и за ним отпечаталась дорожка зелёных следов. Он подошёл близко, почти вплотную, и казалось, что прижаться всем телом ему мешала только забота о чистоте белого пиджака Мадараме. От Товы пахло краской, немытыми волосами и сигаретами, грубой тканью комбинезона, впитавшей пыль, разогретую солнцем, и это всё равно не отталкивало, а кружило голову. Това смотрел в глаза и едва заметно улыбался, и когда он дразнящим движением уцепился пальцами за ремень, Мадараме стало наплевать на пиджак. Това скользнул ладонями по его бёдрам вниз, слишком интимно ощупывая карманы брюк, и когда обнаружил, в котором лежал телефон, сунул туда руку и вытянул его очень медленно. — Разблокируй, — попросил он. Мадараме быстро набрал код пароля и отдал телефон назад. Това открыл список контактов, вбил туда свой номер, сделал быстрый дозвон на собственный телефон и так же медленно сунул мобильник обратно в карман Мадараме. — Позвони, если захочешь, — предложил он. Что должен был захотеть Мадараме — поболтать в ночи или вытрахать из него последние силы — Това не уточнил. Мадараме молчал с минуту, рассматривая его глаза, под лениво прикрытыми веками. — Ты спал с кем-то ещё? — спросил он сухо. — До тебя или после? — ехидно спросил Това. Конечно, он понимал, что Мадараме имел в виду, но не упустил возможности подразнить. — Мне плевать, как ты живёшь, — сказал Мадараме. — Я просто не хочу, чтобы ты притащил мне какую-нибудь дрянь. — Я понял, — мягко улыбнулся Това. Мадараме так и не позвонил ему: не успел, был занят или не захотел — он сам не знал, не задумывался об этом. Через три дня, вернувшись домой вечером, он просто обнаружил Тову на своём диване с сигаретой и пультом от телевизора. Тот сидел, похожий на окуклившуюся горгулью, и едва ли шевелился, длинный столбик пепла на сигарете, про которую он забыл, потихоньку обваливался в пепельницу, пристроенную на коленях. Выглядел Това неважно, уставшим и измождённым, но ему, можно сказать, повезло, ведь Мадараме взял сегодня еду на вынос в китайском ресторанчики рядом с офисом Каги. — Ты вламываешься сам или тебя впускает домработница? — спросил Мадараме, оставляя пакеты с едой на кухне. — Домработница. — Мне это не по душе. — Тогда дай ключи, — пожал плечами Това. — Вот ещё! — фыркнул Мадараме. Он достал из холодильника банку пива, сделал несколько больших глотков и принялся расставлять коробочки с едой на низкий столик у дивана. — Ты любишь острую лапшу? — Что? — не понял Това. — Ещё я взял цыплёнка донган. — Ты пытаешься меня накормить? — Кага сказал, что ты совсем не ешь, когда рисуешь, и судя по твоему лицу, он не соврал. — Я не голоден. Я бы лучше выпил. — Уверен, что не помрёшь? — уточнил Мадараме, но всё же достал банку пива и для Товы. — Готов поспорить, ты знаешь, как избавиться от трупа, — пробормотал тот в банку, и его голос отразился от жестяных стенок крошечным эхом. Мадараме взял себе коробку лапши, накидал прямо в неё кусочки цыплёнка, пару вонтонов и устроился на диване рядом с Товой. — Закончил картину? — поинтересовался он, ковыряясь палочками в еде. Това кивнул. Следов от драки на нём уже не осталось, лишь полоса на шее, которая не совсем сошла, лицо было бледным и красивым, а блестящие лёгким опьянением глаза смотрели в пустоту, не следя за происходящим на экране телевизора. Мадараме сомневался, что Това пришёл к нему лишь затем, чтобы выпить в его компании и отдохнуть, но он бы не возражал провести вечер и так. С их последней встречи прошло без малого две недели и, разумеется, за такой срок Мадараме не срывало ещё крышу от воздержания, но обычно он столько не ждал, имея кого-то, кого можно было хотя бы приблизительно назвать постоянным партнёром. Два безумных раза с трудом можно было назвать постоянством, но раз Това был здесь, Мадараме не видел смысла отказываться. Он не стал бы жалеть его, просто потому что тот измотан и слаб, чувство сострадания вообще было далеко от Мадараме, но сейчас провести вечер рядом с ним совсем без секса не казалось бессмысленным. Однако отделаться от подобных мыслей, глядя на его шею, не прикрытую одеждой, где остался ещё бледный след, было невозможно. Мадараме протянул руку, касаясь его подбородка пальцами и заставляя приподнять голову выше, чтобы можно было лучше рассмотреть сходящий синяк. — Это слишком для тебя? — спросил он. — А для тебя? — поинтересовался в ответ Това. Мадараме нравилось быть грубым с Товой, нравилось, что можно было сойтись с ним хоть и в неравном, но честном бою, а потом выплеснуть адреналин друг на друга. Он мог причинить боль намеренно лишь потому, что это приносило удовольствие партнёру, но для него самого тот эпизод с ремнём всё же не был чем-то сверхъестественным. Он не лишился тогда контроля и не открыл в себе неизвестные садистские грани, он словно прощупывал границу, на которой они оба смогут балансировать: Това в своём стремлении отдаться боли до последнего вздоха, а сам Мадараме — в попытке контролировать чувство одержимого вожделения, наблюдая за этим. Никто из них не получил ответ на заданный вопрос, но он был и не нужен. Това оставил пустую банку на столе и придвинулся ближе, протянул руку, цепляясь за пряжку ремня Мадараме. Мадараме поднял руку, в которой держал коробку с лапшой, чуть выше, чтобы ему не мешать. — Даже не дашь мне закончить ужин? — усмехнулся он, наблюдая, как ловкие пальцы справлялись с его ремнём. — Я не собираюсь тебе мешать, можешь продолжать. Расстегнув ремень и брюки, Това плавно перетёк на пол, и Мадараме раздвинул колени, подпуская его ближе. Това напористо, но медленно гладил его бёдра, скользил пальцами по швам брюк и сжимал яйца через ткань. Ещё минуту назад Мадараме не думал ни о чём таком, но теперь его возбуждение нарастало стремительно, Това на коленях между его ног был слишком интересным зрелищем. — Серьёзно? — Мадараме воткнул палочки в остатки лапши, понимая, что доесть ему вряд ли удастся, однако коробку деть было категорически некуда, и он просто отвёл руку подальше. — Ты же так старался меня накормить. Кажется, я нашёл то, что хотел бы попробовать на вкус. Это звучало настолько пошло, что с любым другим Мадараме бы просто закатил глаза, но с Товой было иначе. Его дерзкая улыбка заставляла ухмыляться в ответ, а блестящие глаза приковывали к себе взгляд. Това потянул брюки вместе с бельём чуть вниз, освобождая окрепший член Мадараме. Он не стал слишком долго тянуть и сразу накрыл потемневшую головку губами. Приятная дрожь поползла от паха по позвоночнику вверх, и Мадараме откинулся на спинку дивана, принимая позу поудобнее. Това не спешил брать в рот целиком, сначала он лишь облизывал головку снизу, то размашистыми, широкими движениями, высовывая язык изо рта целиком и капая слюной, то самым кончиком острого языка, игриво и тонко. Он смотрел на Мадараме, и глаза его тоже вязали паутину между ними: нельзя было просто зажмуриться и отвернуться, необходимо было смотреть, впитывать в себя эти взгляды, эти образы. Бесстыдно открытый рот, член, проезжающийся по мягким губам. От того, что все ощущения сосредоточились лишь в одном месте, на ставшей слишком чувствительной головке, всё внутри переворачивалось от мучительного желания большего. Хотелось схватить Тову за волосы, заставить его взять в рот целиком, затолкать в самую глотку и жёстко трахать, ощущая, как гортань сжимает член в непроизвольном спазме. Мадараме держался на краю этого животного чувства, ловил острые вспышки удовольствия, позволяя им расползаться под кожей, пропитывать его насквозь, прокладывая путь внутри позвонков. Мадараме не сдержал тягучего стона, когда Това просунул руку ему в трусы и сжал яйца, чуть оттягивая и катая их в ладони. Он всё-таки дотянулся до волос Товы, но не хватал его грубо, лишь отвёл скрывающие лицо мягкие пряди, скользнул по щеке и коснулся губ. Това отвлёкся на секунду на его пальцы, целуя их, чуть обхватывая мокрыми губами, а потом вновь вернулся к члену, прослеживая кончиком языка вздувшуюся вену от само основания до головки. Его прикосновений было мало, слишком мягко, слишком тонко, эйфория так чертовски медленно охватывала тело, что Мадараме начал вздрагивать время от времени, напрягая все мышцы и двигая бёдрами навстречу дразнящему языку, пытаясь превратить каждое невесомое касание в желанную разрядку. Он пылал и плавился, захваченный мучительным жаром, ему казалось, что это никогда не кончится, но вот Това вновь надавил языком на самое чувствительное место в основании головки, и Мадараме выкрутило в выламывающем водовороте удовольствия. Хотелось закрыть глаза, зажмуриться и провалиться в пульсирующую трясину, но он смотрел, наслаждаясь видом вязких горячих капель, выстреливающих Тове на лицо, пачкающих раскрасневшиеся губы. Това медленно провел языком по губам, слизывая их, и Мадараме не смог сдержать улыбки. Спустя пару минут он всё же нашёл силы оттолкнуть себя от дивана, поставить смятую коробку лапши на стол и сунуть Тове салфетки. Тот лениво стирал сперму с лица, пьяно улыбаясь и моргая всё реже, и сползал подтаявшим мягким телом на колени Мадараме. — Ты сейчас уснёшь, — констатировал Мадараме. — Давно не спал, — пробормотал Това. — Ты всё ещё возбуждён. Това глянул на выпирающую ширинку, как на что-то неожиданное, и пожал плечами. — Можешь воспользоваться, если хочешь, — он кинул испачканную салфетку на стол и устало закрыл глаза. — Ещё я не трахал бессознательное тело! Мадараме перехватил его под локоть, помог перебраться на диван и принёс из комнаты одеяло. — Не выключай телевизор, — попросил Това, зарываясь в него носом, и сонно добавил: — Спасибо за угощение. Мадараме усмехнулся. Он не стал выключать свет и уходить сразу, Това уже крепко спал, и его нисколько не тревожило присутствие Мадараме, который сидел рядом, доедая остывший ужин, и смотрел телевизор, особо не следя за сюжетом передач.