«И я не смог тебя спасти,
Ушла из жизни очень рано,
Но светлый образ твой родной
Я буду помнить постоянно.»
Теперь она могла вечно смотреть, на такое любимое ей море. — Как она погибла? — будто ножом его режа, всё продолжала спрашивать тётушка. — Это было совсем недавно, 21 августа, — ему нужно было кому-то рассказать. Сзади послышался прерывистый вздох. Он ведь на работу наниматься пришёл двадцать второго, — тогда был очень красивый закат, такой красивый, такой кровавый. Он запнулся. Почему-то Ода чувствовал, что если продолжит говорить, он переступит какую-то невидимую черту, проведённую им в тот вечер. Почувствовав крепкую, но такую осторожную хватку на плече, он слишком резко повернул голову назад. Женщина смотрела на него с каким-то слишком родным, слишком знакомым выражением глаз. У Оды в груди что-то ёкнуло. — Моя мама, — он, с болезненным ощущением в груди, всматривался ей в глаза, — моя мама болела. Она ничего не понимала, не могла понимать, но даже так, всё равно продолжала любить меня. Она свою жизнь посвятила заботе обо мне, а я понял что тоже люблю её так сильно, только когда она уже была мертва, — на последних словах, его голос уже окончательно сел, переходя на еле слышный шёпот. — Болезнь её и забрала? — она тоже опустилась на колени, наклоняясь до уровня его глаз. — Нет, — Ода замотал головой, — нет, нет. Болезнь ей никогда не вредила, только жизнь облегчала, наверно, она ведь даже не понимала грязь этого мира. — он согнулся хватая себя за плечи, — Она посвятила свою жизнь заботе обо мне, но что стало бы с ней когда я ушёл? — он снова глянул на тётушку, будто спрашивая её, — Мне нужно было уйти, необходимо. А я не мог оставить её так одну. Ода замолчал, вслушиваясь в тихий шум волн. Ему вдруг стало так спокойно. Он скрестил ноги и подпёр голову руками, смотря на солнце, уже немного проступающее из-за горизонта. — И что было потом? — аккуратно спросила тётушка, яростно отгоняя мрачные помыслы в своей голове. — А потом я убил её. — со вздохом ответил Ода. Он старался не обращать внимание на замершую ледяной фигурой женщину, — Теперь ей не надо волноваться обо мне. Она может просто каждый день смотреть на море, как и мечтала. Женщина, замерев в удушающем молчании на несколько минут, осторожно присела рядом с ним, решительно опуская его голову на свои колени. Будто с диким животным, её действия были тверды, но неспешны. Она провела рукой по его волосам, пальцами подцепляя и вытаскивая шпильки из его причёски. Длинные, словно кровавые, волосы рассыпались по яркой ткани её кимоно. — Почему ты всё ещё называешь её сестрёнкой? — тоже всмотревшись в горизонт, почти безучастно спросила тётушка. Ода лежал на её коленях, пристально рассматривая такое близкое сейчас лицо. От вопроса он встрепенулся, будто очнувшись, осоловело моргнул. — Я всё никак не могу запомнить её имя, — немного робко признался он, наблюдая подозрительно подрагивающие уголки рта женщины. — Не можешь значит, — как-то задумчиво протянула она, — у тебя, верно, хорошая интуиция? — Да, хорошая, вроде, — непонимающе глянул он на неё. Впрочем, женщина выглядела так, словно продолжения её слов в природе никогда не подразумевалось. — Урагири Моно - не плохая девочка, — невозмутимо начала она, — просто запутавшаяся, ещё не понимающая жизни. Она ещё просто ребёнок, ей ещё предстоит вырасти. — она вдруг посмотрела на Оду, — Да ты и сам это понимаешь, верно? Он кивнул ей. Сестрёнка действительно не была плохой, всё же после его принятия на работу, она, в первые дни, всюду ходила с ним, словно беря над ним незримую ответственность. Помогала обустроиться на новом месте, знакомила его со всеми. Девушка была очень активной, Ода просто не мог выстоять против её напора. Иногда он думает, что если бы не она тогда, он бы бесплотным призраком бродил бы по «Ракюен», ни с кем не сближающейся, никому не доверяющий. Ода нахмурился. Звон интуиции начинал выстраивать нить этого разговора. — Ты понимаешь это, — женщина продолжила, — и ты ведь ни капли на неё не обижен. Ведь худшее, так и не произошло. Ты просто не видишь смысла переживать о не случившемся. Но эта ситуация всё равно нашла в твоей душе отклик. Скажи, — она зарылась рукой в его волосы, приподнимая голову парня. Пристально смотрела в широко раскрытые глаза, — Ода-тян. Тебя ведь предали? Он совсем перестал дышать, боясь пошевелиться в её руках. Глаза судорожно метались по лицу женщины, на самом деле, видя перед собой совсем другое. Его, в самом деле, никак не задела ситуация со сменой наследника. Да, ему пришлось хорошенько постараться, чтобы нивелировать все последствия этой проблемы, но особых эмоций именно сама ситуация не вызывала. Он действительно никогда не хотел лезть в преступный мир, а тем более становиться наследником трона Королевской Семьи. И всё, что осталось после подписания договора, так это облегчение. Пусть сначала он даже не знал куда идти, как теперь жить, но он ощущал, что жизнь его стала проще в два раза минимум. Тем более сейчас, когда он нашёл себе работу, место жительства, он воспринимает все эти пляски с Вонголой, как неприятный элемент биографии, не более. Ситуация его не волновала. Оду волновали люди. Его бывшие хранители. Его бывшие друзья. Те, с кем он прошёл и огонь и воду, участвовал во многих битвах. Те, кто пролез настолько глубоко под кожу, что он уже не мог представить себя без них. Обрывание связей с которыми, сделало его практически инвалидом в области Пламени. Он волновался о своих друзьях после подписания договора. Ведь как же, он, по наитию интуиции, принял в одиночку такое важное решение, отказаться от своих хранителей. Его одолевали мысли о том, что они могут расценить это как предательство, а ведь это было лишь попыткой спасти собственную жизнь. Ода волновался о том, что не спросив даже мнения его хранителей, их заставят служить другому, совершенно постороннему, человеку. Ода волновался об их человеческом комфорте. Ода хотел обсудить это всё с ними. Но они, видимо, не хотели обсуждать. Договор был подписан в семь утра. Он весь день просто без движения сидел дома, не только переваривая мысли о возможных последствиях, но и в ожидании. В то утро, он должен был, как и всегда, пойти в школу. А Гокудера-кун, как и всегда, должен был зайти за ним, чтобы, уже по пути в школу, к ним присоединился Ямамото-кун. Вот только Гокудера-кун не зашёл за ним. И Ямамото-кун тоже, что приходил обычно заместо Гокудеры, если тот не в состоянии. И это уже перечеркнуло нечто большее в нём, нежели разорванные связи. Он чувствовал лёгкие поглаживания на своих волосах. Судорожно вздохнув, Ода вынырнул из тех воспоминаний, снова глядя прямо в такие тёплые глаза, напротив своих. — Не стоит, Ода-тян. — задавила его порыв женщина, увидев, как он приоткрыл рот, в попытке объясниться, — Предательство - это всегда боль для человеческих сердец. Люди устроены учиться на своих ошибках, порой забывая откинуть в сторону саму ошибку, нуждаясь лишь в сосредоточении на последствиях. Запомни свой опыт Ода-тян, — женщина аккуратно прижала его голову к своей груди, — но забудь тех людей, что предали тебя. Отпусти их. А если можешь, постарайся простить. Всё-таки остались ещё хорошие люди в этом мире. Не стоит мерить всех лишь по одному примеру. Оде почему-то вспомнился решительный блеск глаз Йорико-сан. Они некоторое время так и сидели на пустой, безымянной могиле, вслушиваясь в шум прибрежных волн, встречая новый рассвет, проводящий их в новый день. Ода тихонько выдохнул, прижимаясь к тётушке чуть крепче, обхватывая руками её талию. «Ты, пожалуй, — нежно думал он, — слишком хорошая. Йорико-сан была права, ты, наверно, самая лучшая женщина, которую я только мог встретить в этой жизни. — он щекой потёрся о приятную ткань её кимоно.» — Я всегда буду защищать вас, — если слышно, но твёрдо прошептал он, — я клянусь, любая угроза вставшая на вашем пути, будет устранена. — Устранена, — повторила женщина, — это слово звучит слишком грубо для такой женщины как я. — Ода мог поклясться, он слышал веселье в её голосе, — Мне больше нравится слова «предотвращена», а ты что думаешь, Ода-тян? — Да, — он согласно кивнул женщине, всё ещё удерживающей его в своих объятиях, — мне это слово тоже больше нравится.