Невозможно

      Металлический блеск резал глаза, но, в данный момент, Оду это не волновало. Чистая сталь отражала в себе свет люминесцентных ламп, и, конкретно сейчас, парень предпочёл заняться очень важным, в его ситуации действием: Ода размышлял о значении декора в допросных комнатах.        Обстановка, представшая пред его взглядом в этот раз, почти ничем не отличалась от прошлого. Зеркало на стене всё также висело, тяжёлая, железная дверь скрипела наипротивнейшим образом, он уже успел с этим смириться, тем более, в допросную заходили не так уж и часто за это время. Всё те же, прибитые к полу, железные стулья, совсем неуютно, о чём вообще думает Отдел, приглашая сюда людей, ну, и конечно же, такой же прибитый к полу, железный стол.       «В этой комнате, — отстранённо думал Ода, — вообще слишком много металла, у дизайнеров совершенно нет вкуса. Отделу стоило бы уволить тех людей.»       Наиболее интересной частью интерьера Ода считал наручники. Они, как и в прошлый раз при регистрации, продолжали одиноко висеть в специальном проёме стола. Несмотря на два, кардинально разных, положения, на которых Ода, собственно, и прибывал в этой комнате, наручники исполняли именно, что декоративный момент.       «Гораздо логичнее, — он приходил к этой мысли уже не в первый раз, — было бы всё-таки застегнуть их на мне. Ведь это странно - допрашивать очевидного преступника, но, специально подготовленных для этого, наручников, так и не застегнуть.»        Область, потихоньку заживающей, сквозной раны на щеке, резко защипало. Ода чуть поморщился. Ему действительно не нравилась эта улучшенная регенерация. Все процессы были ускорены, этого не отнять, но не до крайности, как уже говорилось. При регенерации, обычные люди практически не ощущают самого заживления раны, они лишь обращают внимание на внешний показатель этого действия. В то время как Ода, чествующий на себе всё в режиме перемотки, ощущал, как его организм склеивался, сращивался. Как под кожей что-то двигалось, будто ему туда червей вшили.       Ода чуть махнул головой, в неясном намерении хоть как-то избавиться от дискомфорта, и тут же услышал резкий, множественный щелчок.       Он повёл плечами, заполняя всю допросную звонким шумом. Дёрнул затёкшими руками, заведёнными назад. Цепи на них весело звякнули.       Ода хотел бы сменить положение. Выпрямиться, как подобает, немного размять, готовые уже из суставов вывернуться, руки. Закинуть ногу на ногу, быть может, хотя бы как-то ими двинуть, избавиться от этого неудобного, надоедливого ощущения скованности.       Цепи, которыми он был щедро обмотан, этого не позволяли. Одни фиксировали грудь, прижимая её к спинке стула. Другие, те, что находились ниже, так же прижимали его бёдра. Голени были прикованы к ножкам, режущего металлом, всё того же стула. И он даже не говорил о вывернутых руках.        Ода не мог сдвинуться ни на сантиметр.        Пронёсся грохот нескольких синхронных шагов. Это приблизились вплотную те, кому телодвижения Оды были совсем не по нраву.        Если бы рана на щеке вела себя спокойно, если бы напротив него не было, столь привлекательных, наручников, если бы он не был слишком занят самим собой и своими мыслями. В общем, если бы Оде было какое-то дела до ситуации, в которой он оказался, он бы, наверно, мученически застонал.        Он прикрыл глаза, чуть поднимая взгляд, тут же упираясь глазами в дуло автомата. Немного потрудившись, он, оглядевшись по сторонам, увидел бы, что на него, в общей сложности, было нацелено восемь автоматов, что лично Ода посчитал бы лишним, ну серьёзно. Увидел бы, напряжённые лица его надзирателей, их руки, готовые в любой момент нажать на спусковой крючок. В конце концов, тщательно спрятанный страх, в глубине их глаз.        Ода почувствовал, что он сейчас занимается, не нужной абсолютно никому полемикой. Само присутствие в его голове хоть каких-то мыслей, уже погружал его в ужасное угнетение, выглядя туннелем без каноничного света в конце. Ему бы проанализировать общую ситуацию. Порефлексировать об очередной потере близких людей, подумать о неясном состоянии здоровья тётушки, вспомнить мать, в конце-то концов. Хотя бы притвориться, что ему есть до всего этого какое-то дело!       Но Оде не было дела.       Он окончательно закрыл глаза, желая хотя бы сегодня соблюсти какой-никакой режим сна.       Его внутренние часы, точность которых подтверждалась интуицией, показывали 13:48 по Токио.        Он уже давно должен был лечь спать. Он обещал маме заботиться о себе, в конце-то концов.       Сжатый кулак, твёрдым ударом, опустился на, пошатнувшийся этим движением, стол.       — Да что здесь решать? — сквозь зубы, яростно процедил один из людей, находившихся в диспетчерской, — Вы что, совсем не понимаете ситуации, в которой мы оказались? Этого надо отправить на смертную казнь!        Палец мужчины вскинулся, указывая в сторону стекла, на, находящегося за ним подростка. Низко опустив голову, с торчащими во все стороны волосами, парень не обращал ровно никакого внимания на, нацеленное на него, оружие. Присмотревшись чуть внимательнее, можно было увидеть лицо, полностью закрытое, уже начинавшими пропитываться кровью, бинтами.       Стул с грохотом отъехал назад.        — Ему всего лишь четырнадцать! — воскликнул вскочивший мужчина, — Он ещё ребёнок! Вы просто не можете..!       — Это монстр, Игараси! — ответили ему, — Эспер, с мощной способностью, представляющий реальную опасность! При всём моём к тебе уважении, это, — он ещё раз ткнул пальцем в стекло, — ребёнком считать нельзя!       — Нет! — Игараси был совершенно не согласен, — Он ребёнок, ему четырнадцать исполнилось только сегодня, он сирота и что более важно - он человек! Человек, а не только эспер! Ты, Мацушита, говоришь так, будто за человека его не держишь!        — Человек не может совершать то, что сделал этот монстр. — Мацушита наклонился к Игараси, прошипев эти слова, — Он положил четыреста девяносто восемь человек. Меньше. Чем. За час. — мужчина со злостью отчеканил эти четыре слова, — И это, только при поверхностной экспертизе. И ты всё ещё называешь его человеком?       Игараси отшатнулся, отводя глаза в пол, но всё так же упрямо сжимая губы, всё ещё стоящий на своей точке зрения.       — Слушай, — Мацушита, как бы сожалеюще, вздохнул, положив руку на плечо мужчины, — ты мой коллега, мой товарищ. Я знаю, Сакуноске первый одарённый, за которого ты отвечаешь. Но ты не обязан оправдывать ужасные поступки, совершённые им. Ты не виноват. Тебе просто не повезло с одарённым.        — Но он всё ещё ребёнок! — Игараси вскинул голову, отталкивая руку коллеги, — Некоторые из нас ведут дела с самыми отвратительнейшими из людей, с кровожадными преступниками, с мафиози, в конце концов. Но даже их мы не считаем монстрами! Те люди, которых он убил, по показаниям сотрудников «Ракюен», напали на них. Сам факт, подтверждающий их слова, это то, что в живых осталось лишь шестнадцать человек. И все они твердят, что без Сакуноске-сана, их бы здесь не было. Это его работа. Он просто защищал своих людей!       — Тогда как ты объяснишь то, что около трёх ста людей из кровавого списка этого Сакуноске, были убиты аж в четырёх километрах от «Ракюен», м? — Мацушита состроил ироничное выражения лица, — Это же как он их защищал яро. Специально для защиты прямо к ним в логово пошёл.        — Прекратите, ради бога, — не выдержала сидящая рядом с ними женщина, — ведёте себя как малые дети! Давайте успокоимся и вместе решим, что же нам делать.       — Госпожа Кушида говорит правильные вещи, — сказал, молчавший доселе, старик, — спорами дело не решить. Когда вопрос поднимают о жизнях человеческих, голова должна быть ясной.       — Да как же здесь успокоиться, Яманака-сан, — Мацушита сокрушённо покачал головой, — Сакуноске опасен, Отдел должен позаботиться о подобной угрозе.        — Давайте просто посадим его в тюрьму, — Игараси устало сжал переносицу, — этого наказания будет достаточно. Хотя я и считаю, что он лишь защищал близких и не заслужил этого, но, пожалуйста, давайте пойдём на этот компромисс. Никто не в праве отбирать чужую жизнь лишь за защиту.       — Хорошо, ладно, поверим в теорию с защитой, — Мацушита недовольно скривился, сложив руки на груди, — но ты сам-то веришь, что хоть какая-то тюрьма сможет удержать подобную силу.       — Мацушита-кун прав, с его навыками, выбраться из тюрьмы труда не составит.       Как по команде, все присутствующие перевели взгляд на человека сидящего во главе стола. Уже немолодой, но крепкий, даже мускулистый, мужчина взирал на подчинённых из-под седой чёлки, скрестив руки перед собой. Его взгляд остановился на, заметно ободрённом, ухмылявшемся, Мацушите.        — В тюрьму такого не посадишь, — мужчина перевёл взгляд на Игараси, — но убивать мы его не будет. Он действительно всего лишь ребёнок. Люди совершали более отвратительные поступки, нежели защита и месть.        — Но шеф Канзаки! — Мацушита вскочил со своего места, непонимающе разведя руки, — Сакуноске опасен! Мы не можем просто взять, да отпустить его, он представляет собой огромную угрозу.       — Отдел создавался с целью контролировать одарённых, — Канзаки неопределённо повёл рукой в воздухе, — не с целью убивать или, не дай боже, бездарно разбрасываться такими ценными ресурсами, сажая их в тюрьму.       — Ресурсами? — Игараси напряжённо нахмурился.        Его подопечный, Ода Сакуноске, являлся представителем редчайшего вида носителей способностей. Но кроме того, он, как уже было сказано, был совершенно обычным, нормальным человеком. Игараси созванивался с ним несколько раз после регистрации, помогал с уточнением некоторых вопросов. Мужчина мог сказать, что Сакуноске уж точно не был монстром. Да он рассуждал слишком взросло, для его лет, но, с учётом до сих пор неизвестного прошлого, которое ни в коем разе нельзя назвать безоблачным, это было неудивительно.        Игараси понимал позицию Сакуноске, он ознакомился с материалами дела. Он действительно совершил все эти убийства ради близких, а не ради какого-то эфемерного удовольствия. Сакуноске не заслуживал казни. У одарённых с этим делом было проще. Их даже в тюрьму не сажали за убийства, при наличии особых обстоятельств, разумеется.        У Сакуноске были эти особые обстоятельства.       Он просто был слишком силён.       Сейчас, когда Игараси сказали, что эспер не будет посажен в тюрьму или, того хуже, казнён, мужчина чувствовал невероятное облегчение. Сакуноске был его первым одарённым, он очень сильно волновался за него.        Однако, когда шеф назвал Сакуноске ресурсом, сердце неприятно сжалось. Шеф внимательно следил за тем, что говорит и никогда не произносит что-либо просто так. Ничего хорошего, в их ситуации, это не несло.       — Да, ресурсами, — глава Отдела откинулся назад, скрещивая руки на груди, — Крайне ценными, если говорить конкретно об Оде Сакуноске. Ценные ресурсы не оставляют в сторонке. Их используют. Их улучшают. Сакуноске силён. Мы все это знаем. Но мы не должны подавлять эту силу. Мы должны её улучшить.       На некоторое время в комнате установилось молчание. Все обдумывали прозвучавшие слова мужчины.       Это решение было логичным. Специальный Отдел по Делам Отдарённых был автономной организацией, действующей, по сути, как ещё одно правительство. А правительство должно заботиться о благе своей страны. Именно поэтому законы для эсперов иногда имели очень яркие расхождения с законами обычных людей. Лояльный стране, сильный, тренированный одарённый представляет собой отдельную, боевую единицу, что может многократно увеличить мощь страны.       — Но мы ведь не знаем, — единственная присутствующая здесь женщина, Кушида, осторожна начала, — лоялен ли он. Сможем ли мы его контролировать?       — У нас нет абсолютно никакой уверенности в этом. — шеф пронзительно посмотрел на Кушиду, немного сжавшуюся от подобного взгляда, — Мы не можем быть уверены в том, что если мы дадим ему какую-то работу, он не убьёт нас в свой первый же корпоратив, просто потому, что напившийся, ненадёжный сотрудник языка не удержит и спросит о семье Сакуноске. Мало ли какая у него на это реакция? Мы вообще не знаем, что он за человек, в конце концов, обычные люди ещё не научились лезть кому-то в голову.       — Тогда, что же вы планируете? — осторожно осведомился Яманака.       В голове работников отдела, медленно крутились шестерёнки. Вариантов, с одной стороны, с легальной, не было совсем. С другой, вариантов было не очень много, но хотя бы было. Это внушало опасения.        В глазах шефа Канзаки загорелась какая-то ехидная нотка. Его густые Усы дёрнулись, скрывая за собой ухмылку.        —Я думаю, академия «Сансара» ему подходит, — мужчина уставился на, сосредоточенно думающих подчинённых.       Каждый из присутствующих уже успел дойти до подобного вывода раньше, чем глава начал говорить. По всей видимости, это действительно было лучшим выходом из ситуации. Академия могла помочь улучшить свои способности и контроль над ними. Это учреждение создавалось для обучения превосходных боевых единиц, а Сакуноске Ода имел для этого все нужные данные. Также, даже обучаясь, Сакуноске уже будет приносить стране пользу, просто участвуя в учебных миссиях.       Проблема была только в одном.        — А он согласится? — задумчиво спросил Мацушита, потирая рукой подбородок, — Нет, можно и силой заставить, но тогда мы будем иметь потенциально обозлённую на нас угрозу. И только представьте: мы его своими же руками превратим во что-то ещё более страшное, нежели сейчас. И тогда он укусит, кормившую его столько лет, руку. Это слишком большие риски.       — Он согласится, — немного подумав, твёрдо ответил ему Игараси, — я его куратор, я успел немного изучить его. В обычное время, он бы согласился на обучение без раздумий. Мы это обсуждали, Сакуноске-сан понимает всю важность хоть какого-либо образования. Тем более, кто, в здравом уме, упустит шанс стать сильнее. То есть, шанс увеличить собственный процент выживания в этом мире. А Сакуноске-сан человек здравомыслящий и, смотря на навыки, что он нам демонстрирует, мы смело можем сказать о том, что этот человек подобного не упустит. Правда, — мужчина замялся, одёргивая себя. Это действительно превращалось в проблему, — всё, о чём я говорил, предполагалось лишь в обычных обстоятельствах. Без всей этой резни. Мне кажется, ему нужно время, чтобы отойти. А сейчас, — Игараси напряжённо нахмурился, — он и вправду не согласится.       В диспетчерской повисло угнетённое молчание. Казавшийся идеальным, вариант вдруг резко стал непригоден к нынешней ситуации. Ситуация становилась всё безысходней.        Шеф кинул взгляд на своих подчинённых и устало прикрыл рукой глаза.        Это «Падение», как его уже успели обозвать в народе, выматывало похуже всей этой неразберихи с войнами, происходящими в Токио. Ничего себе такое количество жертв, масса свидетелей, а оттуда вытекало давление правительства, что им не надо было вообще. На своей памяти, Канзаки не мог вот так сразу сказать, была ли такая паника в верхушке до этого. Вроде и войну совсем недавно пережили, вроде о Токио надо волноваться, ан-нет, четырнадцатилетний ребёнок же гораздо страшнее, ужас, казнить, нельзя помиловать.        Вот только казнили почему-то именно Канзаки.        Ах, какой ужас, какой позор, шеф такой важной госструктуры пропустил угрозу, в корне не задавил. Нет, были люди, которые понимали ценность Сакуноске как ресурса, но это терялось на общем фоне. На самом деле, это бы слишком странно. Чтобы эти люди, можно сказать, сердце самой Японии, разводили панику на ровном месте.       «Расслабились, старичьё! — недовольно выплюнул Канзаки в своей голове, — Боже мой, я слишком стар для всей этой активности. Доктор говорил, в моём возрасте, нужен отдых.»        Обычно, шеф с некой гордостью в глазах прямо говорил, что ему всего семьдесят лет, особенно подчёркивая слово «всего». Именно поэтому, с врачом, который был, ну, просто его семейным врачом, у них были постоянные тёрки. Врач считал, что Канзаки, с его работой, давно на пенсию пора, вот только, сам Канзаки так не считал.        Но конкретно сейчас, Канзаки был готов, упаси господь, его врач это услышит, признать, что докторишка был прав.       Пора бы на пенсию.        Мужчина лениво потянулся рукой к, стоящим рядом, стеллажам, вытаскивая оттуда приказную бумагу. Сразу же через секунду после этого, он почувствовал на себе пять внимательных пар глаз.       — Сакуноске в академию таки пойдёт, — подчинённые напряжённо всматривались в каждый штрих перьевой ручки, — это как ультиматум. Подчиниться закону он обязан. Но, — мужчина размашисто чиркнул по бумаге, немного заходя на текст документа. Посмотрев на это взглядом пропащего перфекциониста, он сморщился и растёр пальцем лишнюю часть, будто это могло её стереть. Стало лишь хуже, — мы даём ему отсрочку в пять лет. Эти пять лет мы спокойно его ждём, ничего не предпринимая, а потом уже придумаем, что с этим делать, если он всё-таки ослушается. В любом случае начать учёбу он может когда захочет, ограничение в пять лет, опять же. Всего, если считать со временем, нужным на получения образования, Сакуноске обязан прослужить на благо страны восемь лет. — Канзаки хлопнул по столу, отдавая документ, подскочившей сразу, секретарше, — Потом может катиться на все четыре стороны. Но, было бы хорошо, удержать его на службе подольше. Всё ради блага страны, да.       — Во время своей отсрочки, — шеф принялся за новую бумагу, старательно выводя каждую букву, — Сакуноске, опять же, будет работать на благо своей страны. Навыки не должны простаивать в углу. Предложим ему абсолютно легальную профессию наёмного убийцы с пометкой: «Государственные заказы - бесплатно.». — c резким щелчком, Канзаки поставил жирную точку.       Взмахом руки, он пресёк какие-либо возможные возмущения, вставая из-за стола и возвышаясь над остальными грозной тенью.       — Решение обжалованию не подлежит! — следующие слова он натурально гаркнул, — А теперь вон! Все вон! Чего застыли, ну?!       Диспетчерская опустела в мгновение ока.        Мужчина плюхнулся обратно на стул, с поистине непередаваемым выражением лица.        — Миюки-тян.       — Да, Канзаки-сама, — секретарша сама собой образовалась рядом с ним.       — Кто там надежды подавал, а, Миюки-тян?       — Танеда-сан, Канзаки-сама.       — Тащи сюда ещё бумагу, — мужчина запрокинул голову назад, краем глаза поглядывая на завозившуюся женщину, — буду подписывать ему рекомендацию на повышение.       — И, боже, умоляю! — мужчина яростно ткнул пальцем в сторону стекла, — Убери этого мальчика отсюда! Хотя бы в больницу, сделайте что-то с его лицом, не знаю, только уберите его отсюда! Я с ним и словом не перекинулся, но, твою мать, как же он меня достал!