Невозможно

Ода перегружал телефон уже четвёртый раз и думал, что да, пора бы уже признать, что связи и интернета действительно нет и позвонить хоть кому-либо он не способен. Идеальным шагом было бы связаться с Ханой, аккуратно спросить, не заметила ли она чего странного — Ода рассматривал вариант того, что темнота на улице в десять утра была лишь иллюзией и происходила только в его голове, что было вполне разумным выводом, если вспомнить о способностях Туманников и прочих ребят из той же оперы — но Хана, как уже говорилось, была недоступна. Все люди, которым он мог бы позвонить, были недоступны, и даже служба психологической поддержки, номер которой ему был оставлен ещё Комиссией, несмотря на специфичность и, казалось бы, ту особенность, что позволяла бы человеку связаться с ней даже с отсутствием телефона — у эсперов были крайне мощные службы поддержки, что было бы огромным плюсом, знай о них сами эсперы — ответить ему не смогла, потому как связи не было. Чисто ради интереса он позвонил в больницу — в крайнем случае он мог сказать, что видит галлюцинации, что было недалеко от правды — потом в полицию — те же самые недогаллюцинации могли сработать как незаконное проникновение и насильственные действия в его сторону — а затем в пожарную часть — устроить пожар для него никогда проблемой не было. Кто ему ответил? Да никто. Ода проложил телефон к шее. Криво усмехнувшись уголком губ, он дёрнул головой и прищурил глаза, вглядываясь в темноту его номера. «Чёрт возьми, если…» — мужчина оборвал сам себя, не дав закончить шальную мысль. Его терзали смутные сомнения, что, даже несмотря на подобное отсутствие связи, если он вдруг решит позвонить ему, то звонок пройдёт, будто никаких проблем нет и не существовало. Он чуть не рассмеялся, что было скорее нервным желанием, но вовремя закусил губу, останавливая себя. Почему этой херне пришло в голову именно его сделать своим медиумом? Чем были плохи другие кандидаты, чего в них не было такого, что было в нём? Ну разве он был кем-то особенным? Он был, но Оде было проще притвориться, что нет. И ведь он даже не мог погрузиться в глубины самокопания на тему того, что именно из-за близости к самому Оде, именно он попал под раздачу, потому что это было не так. Потому что он был медиумом этой херни изначально, а Ода даже не был Одой в первые годы своей жизни, что снимало с него все те обвинения, которые он был готов на себя повесить. Ну почему именно он… Ода почувствовал ужасное желание ему всё же позвонить. Но тогда бы он поддался этой херне, начал бы играть по её правилам, а Ода уже давно усвоил, что Книга — это такая вещь, исполнять указания которой в деталях было ни в коем случае нельзя. Вздохнув, он упрятал телефон в карман, но, немного подумав, достал его обратно и включил фонарик. Он предполагал, что не только в его номере электричество вырубило, но и во всём отеле, а ходить на ощупь, когда зрение его почему-то подводит, было ужасной идеей. Пламя он использовать просто не мог. Он почти задыхался от того, в какой концентрации Тумана находился. Ода старался не дышать, а так же держать всё своё Пламя в себе, ведь, стоит ему его выпустить, как владелец Тумана сразу же узнает о присутствии такого-то Небесного Пламенника на таком-то этаже, в таком-то номере. Ода надеялся, что вся вот эта темнота в десять утра и другие составляющие только в его голове, но он прекрасно знал, как его разум реагировал на чужое воздействие, которое из-за этой самой реакции становилось невозможным. Огромное человеческое спасибо Пламени, сделавшему замечательную перестройку тела в его тринадцать. Туман вокруг него действовал на окружающий мир. Это был уровень материальной иллюзии — уровень, которого нормальный Туман ни за что бы не достиг. Ода знал только трёх ненормальных Туманов, а из-за поездки сюда ещё и помнил их, и все вот эти три личности ему крайне не нравились. Но перспектива вырисовывалась такая, что именно один из них был виновен в нынешней ситуации. «Что ты там говорил? Невозможная в обычное время ситуация» — вспомнил он слова Автора шестого мира. Но сейчас не было времени об этом задумываться. Это была ловушка. Нужно было срочно из неё выбираться, потому как последствий каждого его промедления предсказать он не мог. Хотя мог. Интуиция в помощь. Будет очень плохо, если он тут надолго останется. Он повесил обратно на плечо уже собранную за него сумку, подхватил с комода ключ-карту от номера и выскочил из тесной прихожей наружу, в коридор. Коридор был пуст и всё так же тёмен. Быстро подойдя к ближайшей двери, Ода громко постучал в неё. Из этого номера даже дыхания слышно не было, а он мог бы его услышать, Ода свои возможности прекрасно знал. Оторвавшись от этой двери Ода перешёл к следующей, вновь постучав. Потом к следующей. И к другой. Так продолжалось до того момента, пока Ода не дошёл до лифта, расположенного в конце коридора. Во всех номерах было пусто. Так быть не должно. Наминори, конечно, город непопулярный, но ещё в момент заселения Ода с удивлением и раздражением проталкивался сквозь толпу в этом же самом коридоре, пытаясь как можно быстрее оказаться в кровати за шесть тысяч йен в ночь. Осмотрев коридор ещё раз на наличие чего-либо странного, Ода быстрым шагом направился к лестничной клетке. Перспектива в темноте упасть с лестницы привлекала его больше перспективы понадеяться на экстренный генератор в лифте. Пока он спускался — почти бегом, задерживаться было опасно — Ода раздумывал над тем, что всё это было очень странно. Ничего, кроме ночи в неположенное время и отсутствия людей в номерах, он пока не заметил. «Если бы это был Мукуро…» О, если бы это был Мукуро, то Ода уже вовсю бы наблюдал волшебное представление имени Туманника с участием всевозможных спецэффектов, конкурсов и крайне хороших и добрых людей. Всё вот это затишье было не в его стиле. Холл отеля встретил его всё той же тишиной. Улица от холла ничем не отличалась. Сейчас ему стоило уходить из города. Вообще забыть про все свои дела здесь, про все свои намерения, ни в коем случае даже не пытаться расследовать, что за сверхъестественная хрень тут происходит, а просто уходить из города, и всё. Это должно быть очень просто. Покрепче взявшись за телефон и легко оттолкнувшись от асфальта, Ода побежал в сторону вокзала, сразу взяв довольно быстрый темп. Поезда на вокзале вряд ли работали в такой-то ситуации, но по рельсам должно было быть очень легко добраться до ближайшего населённого пункта, а там уже сориентироваться с дальнейшим транспортом. Просто добежать до вокзала — вот и всё. Он должен был справится с этим. Ничего сверхъестественного не случится, если он не будет задерживаться. А потому он бежал. Бежал и вслушивался в тишину тёмного города, опустевшего, безжизненного. По улицам разносился только ритмичный стук его туфель, набатом стучащий ему в голову своеобразный отсчёт, а потому тихое шарканье и шелест одежды, прозвучавшие чуть справа от него, так сильно его ошеломили. Он резко затормозил о сколотый край дороги, издав небрежный шипящий звук, и в слитном движении развернулся вправо, вбегая в переулок, из которого он услышал кого-то впервые за долгое время. — Простите… — Ода осторожно остановился, на выдохе обращаясь к незнакомцу и аккуратно, будто бы почти случайно, начал очень медленно поднимать вверх телефон, стремясь осветить застывший во мраке силуэт, — Вы не знаете, где все люди? Город пуст, связи нет и… Он не мог этого заметить раньше, но переулок кончался глухой стеной, тупиком. Неизвестным силуэтом оказалась женщина, но не успел он порадоваться присутствию всё же живого человека, как тут же осознал то состояние, в котором незнакомка находилось. Женщина, уперевшись в стену передней частью тела, передвигала ногами и руками, будто имитируя ходьбу, а точнее пытаясь идти вперёд, дальше по улице, не замечая той преграды, расположенной перед ней. Ода отступил на пару шагов. Привычным жестом проведя по рёбрам, он ожидаемо нащупал одну из родных беретт, не менявшихся им вот уже почти как десять лет, но оружие всё же вытаскивать не стал. Вместо этого он медленно, не отводя телефона от женщины, тем самым, оставляя её в свете, отступил из переулка. Только когда всё его тело пересекло незримую границу и вновь ступило на главную улицу, он резко развернулся и быстро побежал опять же в сторону вокзала, ни разу не оглянувшись назад. Всё будет хорошо, если он не станет задерживаться. Только в этом случае всё закончится благополучно. Интуиция, почти напрямую транслирующая ему в голову карту города, в один момент сообщила, что он подбежал очень близко к своему родному дому. Это, в свою очередь, означало, что до вокзала ему оставалось бежать относительно недалеко. «Пожалуйста, никаких больше приключений…» — пронеслась у него в голове одна лишь отчаянная мысль. Как будто слыша эту мысль, мироздание решило вновь поставить на его пути чью-то фигуру. На этот раз он разговаривать с ней не стал. Он приостановился, отошёл ближе к бесконечному забору и краткими шажками начал по кругу обходить встретившегося ему на пути человека, не имея никакого желания выяснять, что будет, если он вступит с ним в контакт. — Ну же, пойдём… — донёсся до него знакомый ему голос. Он поднял телефон выше, достаточно для того, чтобы можно было определить знакомую личность, и осознал, что это та самая молодая женщина, которую он встретил по приезде в Наминори. Та, что рассказала ему легенду о его собственном доме. Она, вроде как, вела себя нормально. Конечно, слишком спокойно, но она хотя бы разговаривала, звала свою собаку, скорее всего, шла домой У него промелькнула мысль обратится к женщине, но глаза зацепились за одну единственную деталь, помешавшую этому замечательному решению. Женщина держала в руке поводок, как и в тот день, когда они встретились впервые. Но проблема была в том, что на поводке никого не было — собаки не было — и обращалась женщина к простому пространству. Больше не обращая на неё внимания, он побежал дальше. О следующей неизвестной фигуре Оду предупредило чужое судорожное дыхание, больше напоминающее непрерывную цепь стонов, могущую возникнуть только на почве сильной усталости. Ода моментально затормозил. Хотел было уже повернуться и бежать дальше — сделать круг было опасно, но не лень — но дыхание, именно это дыхание он узнал. — Хана! — крикнул он в темноту и направил телефон вперёд, действительно угадывая в приближающемся силуэте знакомые с детства черты. Девушка на секунду застыла, будто испугавшись, но мигом побежала навстречу. Через несколько секунд, Ода смог разглядеть женское испуганное, покрытое потом лицо, обрамлённое выпавшими из хвоста чёрными прядями. Хана налетела на него, вся всклокоченная, почти что бешеная. Он крепко обхватил её за плечи, затормаживая, и сам почувствовал тупую боль от острых ногтей, впившихся в его руки сквозь одежду. — Ода-сан, я..! Мой брат, Ода-сан, там мой брат! — она почти задыхалась от того, как, наверно, долго она уже бегала по этим улицам, но, казалось, вообще не удивилась его появлению, — Ода-сан, мне нужно к нему! Ода встряхнул её, пытаясь успокоить. Женская голова безвольно покачнулась. — Успокойся! Всё нормально! Где твой брат, что с ним? Хана глубоко вздохнула, пытаясь набрать больше воздуха в свою грудь, и резко побледнела то ли от недостатка, то ли от избытка кислорода. — Мой брат, он… — она замолчала. В следующий раз, когда она снова заговорила, её голос звучал уже намного разборчивей, — Мой младший брат остался дома. Я вышла на улицу — искала соседей, учеников — но взяла только телефон, и тот очень быстро разрядился. В темноте я потерялась. Я думала, что так хорошо знаю свой город, что никаких проблем с ориентированием, даже с учётом отсутствия света, у меня не возникнет, но улицы как будто изменились! Они поменяли своё направление, Ода-сан! Ну, или же… — она усмехнулась и рукой завела волосы назад, размашисто проведя ладонью по своему лицу, — мне всё это только кажется, я правда не знаю. Но я блуждаю по городу уже довольно долго, а мой брат там совсем один… Чёрт возьми, я бесполезна, как сестра. Ода поджал губы и схватил Хану за руку, начиная идти туда, где, как подтвердила интуиция, располагался дом молодой женщины. — Не переживай. У меня есть свет, до дома твоего мы дойдём. Всё будет хорошо. Нам главное не задерживаться. Главное было не задерживаться, а бежать, бежать, не останавливаясь, пока они не выберутся из этого города. Хана кивнула ему, и они побежали. Женщина так и не спросила, как он так уверенно, а главное молча, ни разу к ней не обратившись, бежал к её же дому, дорогу к которому он знать просто физически не мог. Дом Ханы располагался от них в примерно десяти минутах бега в темпе самой Ханы. Кроме того, иногда им приходилось останавливаться, переходить на шаг, потому что Хана, уже измученная долгими скитаниями, переставала выдерживать. Она, конечно, молчала, но даже в темноте, особенно в темноте, только со светом от телефона в руке, Ода видел, как она всё больше бледнела с каждой секундой, и слышал, как сдавленные хрипы временами вырываются из её груди. Где-то по прошествии шести минут, он придвинул её ближе к себе, теперь ведя её вперёд, обхватив за плечи, перенося больший её вес на себя и помогая быстрее бежать. Хана только прижималась ближе, с опаской глядя в темноту перед ними. Неизвестные фигуры продолжали встречаться. Каждый раз, когда такое происходило, Хана вздрагивала, зажимала рот рукой, прижималась к нему ещё ближе, на самом деле пытаясь подтолкнуть его к краю дороги, подальше от странно ведущего себя человека. В такие моменты она задерживала дыхание, затихала и внезапно сильно прибавляла в скорости, пытаясь быстрее преодолеть неприятное препятствие. Видимо, у неё уже был с этими людьми весьма неприятный опыт. Об этом Оде следовало расспросить её поподробнее, разумеется, когда они с ней окажутся в более менее безопасном месте. — Ты видела много таких? — он, всё же, решил спросить у неё хоть что-то. Хана только дёргано кивнула. Всё с ней было ясно. Говорить она с их встречи отказывалась. Либо же просто не могла, всё может быть. В скором времени до дома Ханы они всё же добежали. Женщина, только завидев знакомый пейзаж впереди, мигом отцепилась от него и, не пойми откуда взяв в себе новые силы, бросилась к дому, забыв разом обо всех предосторожностях. Споткнувшись и чуть не упав прямо у порога, Хана ударилась о дверь и быстро-быстро по ней застучала. — Косуке! Косуке, это я, Хана! Быстрее открывай! Из дома донеслось странное грохотание. Застучали быстрые шаги. — Докажи, что ты Хана! — храбро ответил приглушённый голос по ту сторону двери. Дрожь в нём, разумеется, Оде только послышалась, — Вдруг ты монстр! Докажи, что не монстр! Хана даже не замялась. — Я нудная, противная женщина с отвратительной привычкой всё запрещать, к тому же ещё и учительница! Другой такой же сестры в этом городе больше ни у какого мальчика нет! Меня перепутать с монстром очень сложно! В доме снова загрохотало. С громким скрипом немного отворилась дверь, и яркий, начавший литься из появившейся щели свет чуть не ослепил Оду, успевшего вовремя прикрыть глаза руками. Вслед за светом осторожно высунулся маленький вздёрнутый нос. — Н-да. Действительно Хана, — проговорил мальчишка всё ещё чуть подозрительным тоном, — Скажи пароль. Хана, облегчённо выдохнув, молча втолкнула мальчика обратно в дом и зашла сама, подзывая Оду движением пальцев. — Иди к чёрту… — произнёс её удаляющийся всё глубже внутрь дома голос. Ода покачал головой и поспешил войти, напоследок оглянув улицу на предмет опасности. — Хана, поспеши, — он закрыл за собой дверь, наугад повернув все те позолоченные замки. Света в доме, опять же, не было, и телефон всё так же оставался единственным спасением, если не считать того огромного фонаря, с которым, видимо, всё время сидел здесь брат Ханы и который был унесён им же куда-то в другую комнату, — Чем быстрее мы уйдём из города, тем лучше. Ты же так и не нашла нормальных людей? Ненормальных он и так видел достаточно, а вот из нормальных были только Хана да её брат, что подтверждало наличие такого вида людей, в чём Ода, честно говоря, до встречи с ними сомневался. — Нет, я нашла, — ошарашила его Хана, — Все они… Чёрт, Косуке! Что-то очень громко упало. Ода заинтересованно наклонил голову и всё же прошёл глубже в дом, откуда донёсся этот звук. Попал он на кухню и обозрел весьма странную обстановку. — Ну я же говорила, что к плите подходить нельзя, Даже если ты ей не пользуешься! — Хана нависла над своим братом коршуном, строго указывая длинным ногтем на разлитую по полу лапшу. Сама она стояла прямо на бульоне из этой самой лапши. Её, судя по всему, это не смущало, — Ты прекрасно знаешь, что все дети криворуки, и ты, Косуке, не исключение! — Я хотел есть! — заявил в ответ мальчик точно таким же тоном. Его волосы угрожающе вздыбились, — Ребёнок должен есть, когда он хочет есть! Твоя вина, что ты так неудачно её поставила! — Аргумент не засчитан! — Что?! Почему?! Я нормально обосновал! — Ребёнок не имеет права голоса! — Ха-а?! Косуке натурально схватился за сердце и отошёл на пару шагов назад. Кажется, он пробормотал что-то насчёт «несовершеннолетнего труда», «притеснения» и «угнетения». — Хана, — Ода был очень за них рад, но он торопился, а значит и они все торопились, — пожалуйста. Семья из двух человек одновременно повернула голову на его голос. Косуке вылупился на Оду полностью круглыми глазами. Он отскочил в сторону так быстро, что не будь Ода немного ненормален, не уследил бы, и выставил дрожащую руку вперёд, пальцем на него указывая. — Т-ты! — мальчик глотал воздух, — Ты кто вообще такой?! Хана, он тоже больной? — Больной? — Ода непонимающе наклонил голову. — Нет, ты не больной, — поспешила успокоить его Хана и вновь повернулась в сторону Косуке, — Нет, он не больной! И, Косуке, это неприлично — вот так спрашивать человека, больной ли он, даже если он не больной! Мальчик скривился. — Да что…! — Мы то-ро-пим-ся, — повторил Ода, — Мы не знаем, что с нами случится, если мы останемся в городе. Лучше уходить как можно быстрее. Хана выдохнула и схватилась за голову, покивав. — Да. Да, ты прав, — она завозилась на месте, а потом подхватила фонарь и бросилась из кухни, — Косуке, прибери здесь! Я сейчас всё соберу! — Не забудь моего Красного Рейнджера! — крикнул ей в догонку брат. Как только женские шаги затихли, Косуке, крайне тяжело и удручённо вздохнув, еле передвигая ногами, медленно поплёлся куда-то в угол комнаты. — Посветите, дядя, — обречённо обратился он к Оде и замер на месте, осознав значение своих же слов, — Точно! Дядя, ты кто? Почему ты тоже не заболел? — Я Сакуноске Ода. Мне… — Ода приподнял телефон и осветил нужный угол кухни, где были сложены разного рода приспособления для уборки, — приятно с тобой познакомиться? Хана говорила о тебе. Не сказать, чтобы много, но всё же говорила. — О какой болезни идёт речь, Косуке-кун? Ты уже не в первый раз упоминаешь подобное и… Это как-то связано с тем, что происходит? — О, так вы не знаете? — Косуке размашисто взмахнул шваброй и принялся активно тереть ей пол, на самом деле просто размазывая по явно дорогому паркету лапшу, — А хотя… Ладно, в общем вы же, наверно, видели всех этих странных людей на улице, да? Ну, которые вообще ничего не видят и не слышат, что не связано с тем, чем они занимаются. На самом деле, вы такое не только сегодня видеть могли — даже мы в школе заметили, что в последнее время происходят такие вот странные случаи… Вот где-то дня два? Ну, что люди просто чем-то спокойно себе занимаются, а потом р-раз, и остановить своё занятие они уже не могут! Повторяют, повторяют… Мне Акио, мой друг, рассказывал, что у него дядя утром брился — так он всю шею себе изрезал и ещё бы резал, если бы ему под бритву полотенце не подложили! А сегодня вот… развелось. Я встаю утром в семь — мне надо в школу. Хана встаёт ещё раньше. Поэтому мы сначала и не поняли, что вообще не так, подумали, просто электричество выключили, а темнота в семь утра это так, нормально. Вышли, значит, а там эти… Ну, больные! И правда, как будто простудой какой, куча народу вела себя так странно! Ну, мы подумали, что просто все с ума сошли, подумали, ну ладно, не бывает такого что ли, весь мир сумасшедший… В школу пришли, а там сбор. Дети, родители, стоят, кричат, обсуждают. Там, короче, происходило обсуждение эвакуации. Заметили, что эта болезнь заразная, а потом заметили, что вообще ничего не работает, а потом ещё заметили, что и день не наступает! И все начали быстро уезжать! Ну мы, конечно, побежали за вещами, а Хану потом кто-то там позвал про эвакуацию побольше поговорить, разузнать там всё, потому что все уже уезжали, а мы их задержали бы, если бы они нас ждали… Никто задерживаться не хотел… Короче Хана дома меня оставила, а сама пошла узнавать, как оно там…. И вот так я и сидел тут с фонарём… Часа три, не меньше. А ты чего, дядь? Чего не уехал ещё? Вещи долго собирал? В смысле «собирали». Ну так у вас только одна сумка! Произнёс всё это мальчик почти что на одном дыхании. Ода на некоторое время завис, обрабатывая информацию, а потом присел, взял тряпку и начал помогать мальчику убирать лапшу. Косуке засиял. — Да я проснулся недавно совсем, — сообщил он отстранённо, — Никого не нашёл. Видел только трёх… «больных». И нет, вещей у меня вообще немного, я же приезжий. Мы с твоей сестрой как познакомились, так сразу общий язык нашли. «Подружились», можно сказать. Я как раз бежал к вокзалу, когда её встретил. Она потерялась в темноте, не знала, где ваш дом. Я помог, довёл её. — А откуда ты знал, где наш дом? — простодушно осведомился мальчик, — Тьфу, «вы», то есть, «знали». И откуда узнали, где происходит эвакуация? Она же с вокзала. Вы же говорили, что никого, кроме больных, не видели? Ода какое-то время не знал, что сказать. — Интуиция очень хорошая, — веско уронил он в итоге и поднялся с пола, оставляя в стороне тряпку. Пол блестел. — Вау-у-у, — запоздало восхитился Косуке, — Это типо как сверхспособность? — Типа того. — Круто! Когда Хана вернулась, таща на буксире два огромных чемодана, она увидела, как Косуке, повиснув на Оде подобием коалы, со звёздами в глазах глядел на мужчину, что-то щебеча своё, восхищённое. Ода, смирившись со своей участью, просто в упор смотрел на ребёнка, молча, да и в общем прикидываясь ветошью. Женщина резко замотала головой и с грохотом поставила чемоданы на пол. Пол, казалось, затрещал. — Так, — она вся встряхнулась, разметав по плечам свои волосы. Хана, кстати, успела приодеться и уже не выглядела, словно жертва безумного маньяка, — Поедем на машине, она работает. Так будет быстрее, согласен? — Конечно, — медленно ответил мужчина и отцепил от себя Косуке, подходя к собеседнице и беря из её рук чемоданы, — Ну что, идём? — Да, конечно, — она кивнула, схватила Косуке и отряхнула его от чего-то невидимого, — Косуке, готов? — Ага! — тот широко улыбнулся, но почти сразу же подозрительно прищурился, — Ты Рейнджера взяла? — Да взяла, взяла... — Хана, телефон мой возьми, пожалуйста. Я на кухне его оставил. — Сейчас. Выходя из дома, Ода сначала внимательно огляделся по сторонам. Только убедившись, что на горизонте и правда никого не предвидится, он передал Косуке на время взятый у него же фонарь, подхватил чемоданы и, сверившись с интуицией, направился прямо к небольшой машине, припаркованной чуть в отдалении от дома, у забора. Закинув в багажник чемоданы, Ода обошёл средство передвижения и открыл заднюю дверь, впуская мигом прыгнувшего туда Косуке. — Конечно это твоя машина, но давай я поведу, хорошо? — обратился он к Хане, проверяя ремень мальчика. Мало ли, что могло случится с ними в дороге. Водитель — самая опасная роль, какую только мог взять на себя человек, едущий в машине. Ода, как человек, способный регенерировать любые повреждения, лучше уж будет занимать эту роль, нежели Хана, женщина хрупкая, хоть и достаточно сильная для своего пола и возраста. — Ничего не имею против, — она, казалось, поняла его мотив и кратко улыбнулась одними глазами, — Главное уехать побыстрее. Ода кивнул и открыл переднюю дверь, садясь за руль и сразу же заводя машину выданными ключами. Машина затарахтела. Зажглись фары, осветив собой приличный такой кусок дороги перед ними. — Включи свет только впереди! — быстро попросил Косуке, увидев, как мужская рука зависла над кнопкой включения света в машине, — Я имею ввиду, э-э-э... «включите». Пожалуйста. — Как скажешь, — Ода послушно включил свет только впереди. С заднего сидения послышался одобрительный вздох, — И да, можешь обращаться ко мне на ты, Косуке-кун. Я не против. — О, хорошо! — мальчик явно обрадовался. Видимо, постоянные путания его уже прилично утомили, — Но по имени как-то неудобно... — Можешь по прозвищу. «Одасаку» — так меня называет один мой друг. Он мог бы назвать и другое своё прозвище, но Ода здраво опасался, что мальчик просто не поймёт всю ту глубину кинематографического смысла, который Леон туда старательно закладывал. — Хорошо! Тогда Одасаку! — Тогда Одасаку... Ода постучал пальцами по рулю. Только сейчас, наконец устроившись поудобнее и разобравшись с мальчиком, мужчина понял, что Хана уже долгое время не заходит в машину, хотя должна была. «Может, за вещами какими-то вернулась?» — забывчивостью девушка вроде как не страдала, но то был единственный вывод, до которого Ода смог дойти. Ведь по какой ещё причине кто-либо захотел бы слоняться по улице в темноте, где тебя на каждом шагу может ожидать неприятное нечто? — Хана? — Ода издал умеренный крик, открыв дверь машины и высунувшись из неё. Благодаря фарам, не только то, что было впереди, но и то, что было сзади, оказалось хотя бы немного освещено. Хана стояла рядом с машиной, спиной к самому Оде , молчаливо застыв неподвижной статуей. В груди у Оды кольнуло. В нём зародилось нехорошее подозрение, — Хана, ты в порядке? Едем? Но Хана больной, слава Богу, не оказалась. На его голос она отреагировала, крупно вздрогнув, быстро развернулась и тоже залетела в машину, моментально пристёгиваясь. — Прости, — рвано выдохнула она, поправив волосы, — Просто... Твориться непонятно что, и я не знаю, насколько мы вот так уезжаем, просто бросив всё... Вещи, работа, школа Косуке... У меня же и денег нет на переезд, в отеле долго жить не сможем... Да и... Просто сам факт того, что мы уезжаем... Что я уезжаю. Можешь верить мне, а можешь нет, но я никогда не покидала Наминори. Ода усмехнулся. Хана тут же отреагировала на подобное изменение в привычно каменном лице. — Что смешного? — Ничего на самом деле. Просто я подумал, что в этом мы с тобой схожи. До подросткового возраста из своего родного города я не уезжал. Жил с мамой, а та отказывалась покидать дом далеко и надолго... В Токио впервые вот оказался в тринадцать. Мой первый город, не считая родного. Хана удивлённо повернулась к нему. — Неужели? А по какому поводу ты был в Токио? — Жил там какое-то время... Просто, когда я выбирал, куда же мне поехать, на ум сразу пришёл самый известный город. — Но подожди... — женщина, очевидно, несостыковку, случайно оставленную Одой, заметила, — Ты выбирал? Тебе ведь было тринадцать, даже не студент. Твоя мать же не хотела уезжать. — Это немного... — Ода криво улыбнулся и наклонил голову, — Понимаешь, тогда, когда я уезжал, моей матери уже не было в живых. — О... Прости, соболезную. — Ничего. Это было давно. В машине повисла тишина. Ода прокрутил руль немного в сторону и аккуратно выехал с того места, где стояла машина. Улицы, освещённые автомобильными фарами, казались ему уже более знакомыми, что сильно отличалось от того тёмного лабиринта, в котором он бегал какое-то время назад. Косуке на заднем сидении бодро что-то бормотал себе под нос, активно ползая туда-сюда по мягкой обивке. Он откуда-то достал небольшого красного робота — судя по цвету, того самого Красного Рейнджера, что упоминался в его с Ханой разговорах несколько раз — и сейчас активно с ним играл, ощущая себя частью скорее волшебного приключения, нежели какой-то большой и страшной трагедии. Впрочем, он был ребёнком. Ему было простительно. Хана то ли так не считала, то ли руководствовалась какими другими мыслями, строго, но всё же мягко, обратилась к брату, повернув голову назад. — Косуке, откладывай игрушку. Постарайся заснуть. Мы сейчас в напряжённой ситуации, будет лучше, если она пролетит мимо тебя. Мальчику такое предложение явно не понравилось. Он набычился, покрепче обхватил руками своего робота. — Да с чего вдруг? Вон, сейчас одиннадцать утра, а я уже давно не сплю! Я так заснуть не смогу! — Но ты всё же постарайся, хорошо? — мягче, но всё ещё с нажимом отозвалась Хана, — Пожалуйста, Косуке. И нам с Одой-сан так будет легче — мы не будет ещё и о тебе переживать. Косуке фыркнул, но, кажется, доводы сестры произвели на него должное впечатление. — Но я же всё равно не смогу... — пробормотал он, скрестив руки и всё же отказываясь отпускать робота и ложиться, — Не получится просто... «Получится», — подумал Ода и кивнул сам себе, принимая решение. Одной рукой продолжая вести машину и не отрывая взгляда от дороги, он потянулся назад и пальцами коснулся лба ребёнка, нащупав тот только по наитию. Хорошей идеей было усыпить Косуке. Тот и так уже довольно активно игрался, так как просто ехать ему было крайне скучно, а в будущем, когда он попривыкнет находится в машине и совсем уже перестанет бояться окружающей обстановки, им грозило то, что мальчик просто разыграется ещё больше. Им с Ханой этого вообще не хотелось. Они не обсуждали это вслух, но старались быть как можно тише. Они не знали, что ещё может случиться с ними, и лучше уж никогда не узнают, избежав встречи с последствиями превентивно. «От небольшого трюка ничего не будет», — заверил себя Ода и напрягался, пропуская разряд Пламени по крови. От груди оно прошло к плечу, а затем и к пальцем, чуть-чуть, совсем немного выходя за границы его тела и проникая в голову мальчика. Почти сразу же тело Косуке обмякло. Раздался звук мягкого падения. — Косуке? — Хана взволнованно повернулась назад, уперевшись руками в панель рядом со своим сидением, — Что случилось? — Я усыпил его, нажав на специальную точку, — убедительным голосом ответил ей Ода, — Я раньше изучал акупунктуру. Это совершенно безвредно. Хана, вроде бы желая что-то сказать, открыла рот, но будущие возмущения — а то, что это были возмущения, было видно по особому сгибу её бровей — так и не вылетели из её рта. — Мне тоже нужно так научиться, — только пробормотала она себе под нос. Ода понятливо хмыкнул. Иногда детей — которых он любил, не поймите неправильно, он их брал к себе не просто так — становилось слишком много. Пламя в таких случаях было незаменимым. Главное — это освоить манипуляции с ним на должном уровне, и ты станешь практически богом. Хана, правда, Пламенем не обладала, насколько Ода мог судить. Но женщина, вполне поверив, что волшебный сон, подаренный Одой её брату, был навеян акупунктурой, могла изучить её и действительно использовать как своеобразную замену. Женщины, а особенно сильные, всегда приятно удивляли Оду. В голове зашипели помехи. Ода на секунду замер, на самом деле проживая целую смерть в собственном разуме. Его глаза широко распахнулись. Он резко вдавил ногой на тормоз и выбросил руку в сторону, защищая голову Ханы от импульса неожиданной остановки. — Что такое?! — несдержанно воскликнула Хана и быстро прикрыла рот ладонью. Только что она превысила тот уровень децибел, на который они, не сговариваясь, перешли. Продолжила она уже шёпотом, — Ода-сан, в чём дело? Почему мы остановились? Ода резко дёрнул головой в её сторону, но взгляда от дороги перед ним он всё же не отвёл. — Тупик, — вынес он вердикт, оглядев стену перед ним. Это было крайне странно. Он сейчас ехал по той же дороге, по которой они сюда пришли, и тупик на этой дороге просто не предусматривался. Это была именно та дорога. Он не мог перепутать, широкие возможности его сознания этого просто не позволяли. Тупик будто вырос из ниоткуда, из ничего. Покачав головой, мужчина начал медленно отъезжать назад. «Поеду по интуиции, — решил он тогда и выехал из того переулка, выхода в котором не было, — Так хотя бы не будет никаких неожиданностей.» Но неожиданности были и случались почти сразу же после случая с тупиком, буквально секунд через двадцать. Ода неожиданно почувствовал, как по его коже проходится лёгкое дуновение ветра. Все окна в машине были наглухо закрыты из-за их опасений, а потому такого просто не должно было быть. Он повернул голову на Хану, и так совпало, что именно в этот момент женщина решила посмотреть на него. Хана медленно покачала головой и нахмурилась. Приложив палец к губам, она поводила другой рукой в воздухе, жестом призывая его замедлиться, чтобы понять, в чём была причина даже не ветра, а того странного ощущения, которое они одновременно почувствовали. Машина замедлила свой ход. Ветер, несмотря на всю логику такой науки, как физика, почему-то начал ощущаться ещё более явно. В салоне начало становится по-настоящему холодно. Косуке на заднем сидении что-то пробормотал сквозь сон. Чтобы вы понимали, сон, навеянный Пламенем, обычно такого не позволял. Краем глаза, мужчина отметил, как Хана осторожно прислонилась к окну, выглядывая на улицу. Ода, немного подумав, совсем остановил машину. Он тоже посмотрел в окно со своей стороны. От руля он рук не отнимал. На улице, всё такой же тёмной и молчаливой, никого, кроме них, сейчас не находилось. Но интуиция… Его тело будто окатило холодной водой. Он вмиг оказался приморожен к месту, и Хана, состояние которой он мониторил краем глаза, по-видимому, ничем от него не отличалась. Широко раскрытыми глазами она смотрела на улицу сквозь лобовое стекло. Её волосы поднялись, преобразившись в какое-то совсем уж странное и невозможное подобие колючек. С улицы послышались шаги, еле слышные, совсем тихие, но в то же время до предела чёткие, звонкие, привлекающие внимание и заставляющие сконцентрироваться только на них. Казалось, город стал ещё тише, чем прежде, ещё пустыннее, ещё безжизненнее, но во много раз громче. В ушах у Оды зазвенело. Из темноты впереди на свет фар показалась часть белого блестящего костюма. А потом стало видно и исказившееся восковое лицо, окружённое монохромными квадратиками. Такие вот монохромные квадратики на самом деле по-другому назывались шахматной расцветкой. Ода не заметил, как мужчина впереди пропал. Только тогда, когда окно без воли кого-либо в машине начало опускаться, он повернул голову вправо. Окно открывалось с его стороны. Неосознанно он кинул взгляд вниз, на панель, отвечающую за окна и двери, и без удивления отметил, что кнопка, отвечающая за окно с его стороны, оказалась зажата. В машине стало ещё холоднее. Ода готов был поклясться, что его руки, всё ещё лежащие на руле, покрылись инеем и примёрзли к кожаной поверхности. А затем он услышал звук дыхания. Восковое лицо медленно выпадало в пространство напротив окна и аккуратно просунулось внутрь. В голове Оды билось одно слово. Шахматоголовый. И ещё одно. Шаман. — Мужчина. Женщина. И мальчик, — прогрохотал голос, состоящий из множества таких же голосов. Он звенел, шипел, рычал, — Какая милая семья. Они с Ханой, что было сил, пытались остановить себя от того, чтобы посмотреть в сторону влезшей в машину руки. Но, хотели они смотреть на эту руку или нет, выбора им — Оде, по крайней мере — не оставили. Большая рука, обрамлённая белой шершавой перчаткой, легла на лоб мужчины. Боль моментально пронзила его. Кровь будто вскипела, сопротивляясь чужому влиянию, но всё же не смогла остановить Пламя, инстинктивно потянувшееся к чужим пальцем. Машина осветилась рыжими искрами. Ода сжал зубы и прохрипел. Руль под его руками затрещал. По затылку у него пополз знакомый обжигающий холод. В следующую секунду его волосы вспыхнули, показывая степень его нынешней связи с Пламенем, показывая то, что он вошёл в состояние, называемое «Гипер-режимом». Хана на соседнем сидении испустила вздох, шокированный и испуганный. — Силён… — протянул Шаман, проводя по языкам Пламени, играющими на чужом черепе, — Очень силён… Я почувствовал твоё Небо совершенно случайно… Хорошая маскировка… Очень силён, да… Не пробудь ты в этом городе так долго и не пропитайся моим Туманом насквозь, то ты бы даже смог потягаться со мной… Да, ты силён… Рука в шершавой перчатке оторвалась от его лба. Вместе с этим Пламя Оды погасло, и его волосы вновь легли на его лоб привычными бордовыми прядями. Шаман медленно высунулся из машины. — Намного сильнее, чем был Савада Тсунаёши… — прошелестел ветер за окном, — Да… И снова неудача… Но в то же время величайший подарок… Иней на его руках начал таять. — Мы ещё увидимся… Улица вновь оказалась безжизненна. Какое-то время они просто сидели не в силах отмереть и отпустить прошедшее чувство опасности. Только Косуке успокоился, вновь затихнув и ещё глубже погрузившись в глубины своего сна. В голове у Оды что-то щёлкнуло. Его разум снова обрёл привычную ясность. Не теряя времени, Ода вдавил педаль газа, заставив машину оторваться от места и очень быстро набрать ускорение. Раздался резкий грохот. Машина подпрыгнула, заскрипела, затряслась. Машина остановилась. — Я посмотрю, — его голос, охрипший, разрезал повисшую напряжённую тишину. Хана сдержано кивнула. Ода, не теряя времени, разблокировал дверь со своей стороны и выскочил из машины. Наклонившись, он сразу осознал, почему их транспорт отказался ехать дальше. На колёсах машины образовались какие-то странные наросты, которых точно не было, когда они только выезжали. И на самой поверхности того колеса, которое он осматривал, и внутри него из границ колеса вылезали круглые железные кольца, обрамлённые резиновыми полосками. Машина больше не могла ехать, не потому что в ней что-то сломалось, но потому что ей что-то мешало. Ода поднялся и подошёл к задней двери, открывая её. Косуке олицетворял собой представление об идеальном, поистине ангельском ребёнке. Скрутившись калачиком, он спокойно лежал, зажав в руках своего робота. Если не вспоминать об искусственности этого сна и не обращать внимания на то, что мальчик еле дышал, тревожить ребёнка сейчас было бы величайшим грехом. Но Косуке не проснулся бы, даже реши Ода расчленить его или сжечь живьём, так что мужчина наклонился, подхватил Косуке на руки и высунулся обратно из машины. Хана, заметив эти движения, тоже вышла из машины, бросив на него заторможенный в своей осознанности взгляд. — Дальше пешком, — бескомпромиссно сообщил ей Ода, — Бери документы. Косуке понесу я. И они снова побежали по тёмным улицами, бросив за собой машину и все вещи маленькой семьи. Сумка Оды как болталась на его плече, так и продолжала это делать. Фонарь в руках Ханы не дрожал, несмотря на все окружающие их обстоятельства. По пути к вокзалу они никого — и за это они молча, но страстно благодарили Бога — не встретили. Сам вокзал был так же пуст и глух, как и весь Наминори. — Уехали… — пробормотала себе под нос Хана, потерянно оглядываясь. Она всё ещё не могла прийти в себя, что объяснялось отсутствием у неё Пламени как такового, а, соответственно, большой чувствительностью к его влиянию. Инстинктивно, не имея в виду ничего такого, он старался держаться от неё подальше — от девушки во всю тянуло Туманом и той сыростью, которую он, прибывший недавно из шестого мира, ощущал даже слишком ярко, — Без нас уехали… Неудивительно… А кто бы ждал, кто?… Что теперь делать… А Косуке?… Как же Косуке… — Пешком, — с нажимом бросил ей Ода и спрыгнул с перрона на рельсы и, даже не обернувшись, побежал по ним туда, откуда несколько дней назад приехал. На границе сознания он услышал глухой удар, а также лёгкий звон, знаменующий то, что Хана осознала сказанное им и последовала его примеру. Хана с фонарём осталась позади, и свет до Оды долетал лишь слабым остатком, почти невидным и никак ему не помогающим. Зрение его всё ещё не пришло в норму — в ином случае он бы вообще не заботился о каком-либо свете, его привычного зрения, во много раз превосходящего зрение нормального человека из-за влияния Пламени, хватило бы ему в край — а потому даже привыкать в темноте отказывалось. Приходилось бежать по интуиции, надеяться, что он не споткнётся о рельсы, не уронит ребёнка, не задерживатся больше, чем уже задержался. Но по рельсам всё же бежать без сильного света было легче, чем если бы он бежал в таком же свету по обычной дороге. Рельсы блестели, выстраиваясь в белые перекрёстные линии, указывали ему дорогу. Косуке на его руках всё так же спал. Перед глазами Оды мелькнули белые кресты. Рельсы и шпалы, не слишком понятным для него образом, как-то очень странно наслаивались друг на друга. Ода не слишком разбирался в рельсах, но и он понимал, что те должны идти ровными рядами, клетками. А не превращаться в какое-то подобие плоского клубка. «Неважно», — подумал Ода и продолжил бежать. Но это было важно. Это было важно, потому что, когда Ода прибежал к тому, что должно было быть вообще-то туннелем, его встретили заросли длинных острых веток. Только небольшой проход, куда дай Бог сейчас влез хотя бы один человек, зиял посреди того туннеля, в который должен был вмещаться целый поезд. Ода приостановился, поудобнее перехватил мальчика в своих руках и прищурился, желая рассмотреть заросли поближе, но быстро вспомнил, что этого ему делать было ни в коем случае нельзя, встряхнулся и быстро пролез в проход, неосторожно зацепившись ногой о конец одной из веток и распоров себе край брюк. Туннель встретил его ещё более глухой темнотой. Ода тяжело и устало вздохнул. Его плечи расслабились. Разум начал проясняться. Этим туннелем территория Наминори заканчивалась. — Боже мой, — тихо прошептал он, уткнувшись носом в волосы совершенно незнакомого ему Косуке, и еле сдержал порыв потянуться в свою сумку, за оставленным там телефоном. «Хочу позвонить Леону» Из-за спины до Оды донёсся тихий удивлённый хрип. Он развернулся и увидел Хану, слепо шарящую руками по веткам, вокруг себя, пытавшуюся изо всех сил выбраться к нему. Фонарь лежал рядом, уже на его стороне, не в Наминори. Передвинув Косуке ближе к плечу, Ода протянул ей руку в качестве поддержки, за которую тонкие израненные пальцы сразу же схватились. Хана кивнула ему. Ода потянул на себя её руку. — К-кха-х… Ода видел своими глазами, как выражение лица Ханы резко исказилось. Её рот открылся в молчаливом крике, а глаза приобрели ту крупицу осознанности, которую она потеряла при встрече с Шаманом. В следующий момент Хана пронзительно закричала. Ода моментально отпустил чужую руку, боясь сделать хуже чем бы то ни было. Быстро поняв, что что-то определённо пошло не так, хоть он и не понимал пока, что конкретно, Ода осторожно опустил всё ещё спящего Косуке на рельсы и бросился с к Хане, присаживаясь перед ней на колени. Женщина тут же вцепилась в его плечи, крупно задрожав. Она продолжала кричать — и то был крик больше испуга, нежели боли, которая в нём тоже присутствовала. — Вытащи! Вытащи меня! Быстрее! — прокричала она, и крик её эхом пронёсся по закрытому пространству тёмного туннеля. Ода дёрнулся и переместил свои пальцы дальше по её телу, ближе к талии. — Тихо! — строго выдохнул он, — Тихо, я сказал! Замолчи! От зарослей прозвучал тихий треск, который Ода услышал только потому, что находился близко к тому месту, где застряла Хана. Хана закричала ещё громче. Оду этот крик напугал. Он прекрасно знал, что в обычное время Хана бы себя так ни за что не повела. Не стала бы кричать, будь ей дико страшно или же адски больно, прекрасно помня о той неизвестной опасности, которая могла бы их найти. Это было просто не в её характере. Но в тот момент, когда на их пути им встретился Шаман, Хана будто бы покинула своё тело, оставляя вместо себя лишь пустую оболочку, действующую по остаточным мыслеобразам. И хоть часть осознанности вернулась к ней буквально только что, Хана всё ещё не вела себя как Хана. Хана кричала. Этот крик вызывал в Оде раздражение и страх в одном лице. Он наклонился ближе к тому месту, где Хана сливалась с сухими ветками. Ветки были острыми. Ода не удивился, когда увидел, как какая-то часть веток своими концами протыкала темнеющую в тех местах одежду Ханы. В том, что Хана застряла в ветках, её вины не было. Из-за состояния её разума, в котором она в тот момент пребывала, нельзя было ожидать, что через ветки она перелезет аккуратно, но ведь и Ода подобным похвастаться не мог. Но Ода всё же перелез заросли без особых проблем, а ведь он был гораздо выше и крупнее Ханы, тонкой и изящной молодой девушки. Ветки росли прямо на его глазах. Он понял это, как только одной из рук нащупал на земле фонарь и поднёс его ближе к женскому телу. Ветки даже не росли — они будто множились, представляя собой неразличимые копии друг друга, острые, тонкие, сухие. Слово «повторялись» или даже «возвращались» было бы в этой ситуации лучшим выбором, которым Ода мог бы описать то, что происходило с ветками. То, что происходило с рельсами. То, что происходило с машиной. То, что происходило с людьми. Они «повторялись». Они «возвращались». Ода отпустил Хану, оторвав от себя её руки. Затем он взял Косуке, поправил на себе сумку. Схватил фонарь. И ушёл, забывая о всё ещё звучавшем в ушах крике. …. … … Позже Ода думал об этом. Почему ты оставил Хану? «Я бы не смог её вытащить» Ты бы смог. «Она бы необратимо пострадала» Не пострадала бы. «Шаман бы нашёл нас» Ты бы справился с ним. «Косуке пострадал бы» Разве ребёнок важнее Ханы? «Он ребёнок» Почему ты её не спас? … … … «Хана уже не была Ханой. Этим она напомнила мне мою мать. Я не хотел, чтобы она страдала так же, как и она» … … … «Я боялся не справиться с её страданиями» Какое тебе дело до её страданий? … … …