Зефир и американо

Вскоре после этого Кристофер и Флоренс поженились и съехались. Теперь у Лилит были новые вещи, она не голодала, ее никто не бил, а голос повышала только мать. Раньше именно Флоренс больше всех заботилась о дочери, пытаясь спасти от побоев отца, но теперь, когда они смогли почувствовать безопасность, мать больше всех на свете боялась того, что это чувство исчезнет. Поэтому она старалась быть безумно удобной, тихой, как мышка, выполнять все прихоти Кристофера и, конечно, всеми силами старалась заставить Лилит делать то же самое. Она часто срывала свою тревожность и свой страх того, что это закончится, на дочери, и, пусть и не поднимала руку, в отсутствие Кристофера очень много кричала. Сам же Кристофер пока никаких действий по отношению к Лилит не предпринимал. Тем не менее, он действительно был добр, обращался образцово хорошо, пусть часто и дразнил, называя малышкой и делая небольшие намеки насчёт того, что Лилит вполне себе понимает, что он не тот, кем хочет казаться. Девочка, естественно, продолжала напрягаться и настороженно относиться к мужчине, но первая паника понемногу проходила. Если бы ему действительно нужно было их убить или заставить страдать, вряд ли бы он заморачивался так сильно. Если честно, ей было очень трудно останавливать себя от того, чтобы привязаться к этому мужчине. На ней не зажили и никогда не заживут огромное множество шрамов, оставленных ее биологическим отцом. Лилит ужасно отчётливо ощущала удары тяжёлой мужской руки, вырывание волос и попытки удушения широких и сильных ладоней. Брюнетке казалось, что она никогда не сможет отвыкнуть от того, чтобы вздрагивать, когда человек, стоящий рядом, поднимает руку. Она была уверена в том, что никогда не пересилит ярую ненависть к алкоголю и пьющим людям, а кровоподтёки, гематомы и царапины навсегда останутся призрачным звездным небом, не давая забыть о прошедших днях насилия. Лилит слишком хорошо помнила животный ужас от вида пошатывающейся фигуры, немного неловко идущей в ее сторону. Поэтому даже зная то, что Кристофер ужасно мутный, совершенно неискренний и, в целом, доверия не вызывающий, мозг заставил уверовать ее в то, что есть надежда на то, что он сможет быть... Не таким, как биологический отец Лилит. Что ей не придется засыпать голодной и избитой, слушая, как отец точно так же избивает мать за стенкой. Что шанс на такое вот... Мирное существование... Он возможен. По правде говоря, Лилит стыдливо представляла по ночам перед сном сцены, где Кристофер жалеет ее и искренне проникается ее болью, а девочка, понимая, что вряд ли это когда-нибудь свершится, молча задыхалась от удушающих слез. Лилит казалась себе заклейменной навсегда. Будто теперь она уже не сможет быть обычным человеком. После того, что ей пришлось пережить за эти десять лет, после того, как ее растили в побоях, криках и унижениях, Лилит никогда не станет похожей на ее сверстниц. Она никогда не сможет радоваться каждому дню, никогда не сможет просто спокойно вдыхать весенний воздух, вприпрыжку идя из школы домой, никогда не сможет наслаждаться мамиными панкейками и улыбчиво рассказывать ей о происходящем в школе... Лилит уже никогда не сможет не вздрагивать при приближении любого взрослого мужчины. Она не сможет перестать бояться того, что ее прямо сейчас ударят, станут возить затылком по полу или сломают нос. Лилит очень хотела найти в себе силы стать уверенной в завтрашнем дне или хотя бы в себе самой, но они никак не находились, как бы девочка ни старалась. Сейчас она казалась себе мертвой. И не до конца могла поверить в то, что все, что ее окружает – не сон.