Then I see you, you're walking 'cross the campus.
Cruel professor, studying romances.
How am I supposed to pretend,
I never want to see you again?
«сириус». Я пишу ему всего одно сообщение, но и то — только почти через час. Сколько времени я просто сидел на месте, чтобы вернуться в реальность. Я так сильно струсил, что просто не мог взять телефон в руки. У меня пропал не только дар речи, но и дар мысли. Перед тем как написать сообщение, я думал над его содержанием примерно столько же времени, сколько прошло с момента его написания. Он не отвечает. Наверное, моё «сириус» звучит грубо. Или бестактно. Или же просто не в тему. Но в любом случае, ответа нет. Сириус сделал это. Сириус поцеловал меня. Он действительно совершил действия, следствием которых стал этот недопоцелуй. Значит, была причина?.. Господи, нет. Он был на взводе, поэтому, не зная, как поступить выбрал самый простой вариант. Ну, относительно. Он не глупый, конечно, но… Или нет? Все в голове путается, буквы беспорядочно крутятся в голове, пытаясь составить из себя хотя бы подобие слов. А слов как не было, так и нет. Было ли это чем-то? Было ли это ничем? Было ли это вообще? Я мог запросто придумать любой поцелуй у себя в голове и не заметить этого. Я мог слишком увлечься фантазиями, а сознание само по себе могло протранслировать это в реальность. Ну то есть туда, что моё извращенное создание считает реальностью. Я принимаюсь готовить ужин. Стою и режу овощи, все поглядывая в телефон. А может все-таки придёт уведомление. Ну хоть одно. Постоянно стуча пальцем руки по столу, я нервно дёргаю пальцем ноги. Наливаю воду, пью. Мешаю продукты в кастрюле. Вытираю со стола… Эти монотонные движения даже немного успокаивают… Я всегда думал, что будь у меня в жизни нечто подобное, то я больше никогда не смогу даже заговорить с человеком от неловкости. Но может, этот недопоцелуй был слишком простым для этого и, возможно, даже понятным. Или я просто никогда не понимал самого себя. Сейчас мне хочется сказать Сириусу, что я думаю, мне хочется не сбежать а наоборот, прийти к нему. Я полон решимости. Поэтому беру телефон в руки: «ты в порядке?». Так бы я не написал, это не в моем стиле. Но я пишу. «если я что-то не так сделал, прости меня, пожалуйста». Что ещё я могу? Минута-две. Одна песня, вторая. Время замедлилось. Он даже не онлайн. Он наверняка выбросил этот телефон прочь. Из-за меня… Не покидает чувство нереальности. Как это случилось? То что Сириус заговорил со мной — уже большое счастье. Неужели все это теперь лишь воспоминания? «привет, это сириус». Джеймс. Пишет контакт Джеймса. «привет». «прости, ладно, я не хотел, чтобы все было так неловко», — он (то ли Сириус, то ли Джеймс, потому что он, в отличие от меня, умеет общаться с друзьями) пишет мне. «все в порядке, правда» и «это я должен извиняться». Но пока я думаю, как лучше выразить свои мысли, приходит другое сообщение: «я, кажется, забыл у тебя свой телефон». И я начинаю искать его по комнате, потом по дому. Но его нет. Через минуту нахожу его за входной дверью. Удивительно, как его никто не увидел и не забрал себе. Сколько же он там пролежал? «он у меня, я нашёл». «спасибо», — ответ. «я отдам его завтра», — надеясь на хоть какую-то ясность и продолжение диалога, пишу я. Но на этом все. Больше ничего. Конец. Кажется, конец всему. Вообще всему. Я больше не Лунатик. Я снова простой молчун Римус с последней парты. Музыка в ушах самая печальная и меланхоличная, которая только могла бы попасться мне в руки сейчас. Становится горько, ужасно болит что-то внутри. Кажется, вот-вот я смогу заплакать.***
Я вижу, как он идёт вдалеке. Коридор слишком широкий для него, но он не один. Конечно же, он с Джеймсом. Интересно, когда он подойдёт ближе, поздоровается ли он? Они идут мне навстречу. Но это не потому что они идут ко мне, это из-за того, что лавочка, на которой я сижу, в раздевалке стоит прямо перед выходом раздевалки. Именно поэтому я сдвигаюсь в сторону. Чтобы меня не заметили. — Римус, дашь списать алгебру? — спрашивает Гилдерой. Странно, что просит, я всегда ему отказывал. Ну или пытался… — Спиши с интернета, там есть ответы. — Стараясь не глядеть в проход, отвлеченно отвечаю. — Ну блин, — говорит он, — если будет плохая оценка, мне не подарят новый телефон. Я пожимаю плечами, но ещё секунда, и придётся согласиться. — Спрошу у Мэри, — ухмыляется он, — она мне… — но что, я не слышу. Я ковыряюсь в рюкзаке в поисках телефона Сириуса, хотя он лежит прямо на виду: я бережно положил его в такое место, где шансы на его повреждение равны нулю и даже ниже. Как он выжил без телефона целый вечер, я не думаю. Он, очевидно, был у Джеймса, а там есть чем заняться. Будь Сириусу хоть какое-то дело до меня, думается мне, он был пришел еще вчера — ему это ничего не стоит. Он мог бы найти любой предлог, чтобы прийти. Но его даже не нужно было выдумывать. Гилдерой уходит, а я, стараясь не трясти ногой, остаюсь на месте. Я смотрю на Сириуса и на Джеймса. Слышу, как за стенкой что-то гремит. Там девочки. Может быть, это Гил помешал их идиллии. Не знаю, нужно ли здороваться в самом деле? Они садятся на лавку. — Привет, — говорит Джеймс и машет ладонью. — Привет, — моё тихое слово звучит, наверное, смешно. — Привет, — Сириус тоже говорит это. Я секунду смотрю на него, а потом подаю телефон ему в руки. Как мне не думать о том, что он не побрезговал прикоснуться ко мне этими его красивыми губами? Наверное, я краснею, потому что щекам становится как-то горячо. — Спасибо, — говорит он совершенно обычным голосом. Я случайно вспоминаю, что мы тут не одни. В раздевалке есть и другие наши одноклассники. Сириус снимает с себя рубашку — вот новая тема моих будущих снов. Они делают это вместе с Джеймсом. Сириус медленно достает свои черные кеды из сумки. Джеймс не быстрее него. Урок начнется через минуту, а они не торопятся. — А может… — начинает Джеймс, наверное просто чтобы сказать что-нибудь. Но занятие начинается раньше, и все выходят в зал. Сначала мы строимся, рассчитываемся по порядку, потом ещё что-то… — А теперь двенадцатиминутный бег, — объявляет учитель. Все разочарованно охают. Это жестоко… — Ну, что, — щурит глаза Джеймс, — посмотрим, кто самый выносливый. Все знают, что он. Он убегает быстрее всех, не оставляя никому и шанса. Я ненавижу бег. Но разочаровываться в этом мире я уже привык, так что без всяких жалоб тоже начинаю бежать. — Спасибо, что сохранил телефон в целостности и сохранности, — рядом появляется Сириус. — Ну, — отвечаю, — а как ещё? — Я уже устал. — Ага, бежим-то только минуту, наверное… — Не стать нам спортсменами. Всё ощущается как-то неловко. Если я ещё раз подумаю, что Сириус вчера хотел сделать своими губами, я сойду с ума. Вечера я искусал все ногти, пытаясь об этом не думать. Но то, чем я их кусал, находится рядом с губами. Всё! всё напоминает мне об этом. Нас обогнали Марлин и Мэри. — Прости, ладно? — говорит Сириус. — Лучше ты — меня. — Если я один раз ошибся, не значит же, что нам нельзя больше дружить, так? Я путаюсь. Вот бы знать что именно он имеет в виду: то, что поцеловал меня и ему было неприятно, или, наоборот, он думает, что неприятно было мне? Или что-то ещё? Чтобы не возникло ещё больше недопониманий я говорю самое простое: — Да. — Тогда мы друзья? — спрашивает он, поворачивая голову на бегу. — Да, конечно, — киваю я. — Погуляем сегодня по парку после уроков? — предлагает он, а я соглашаюсь. Мы продолжаем бежать оставшиеся минуты, которые нам велел бежать учитель.***
Солнца почти нет на небе — темнеть начинает уже намного раньше, чем еще месяц назад. Хотя времени еще не так много, чувствуется приближение ночи. Ну или это просто так кажется. Может быть, мир потерял для меня все краски, как в грустном фильме, когда наступает момент отчаяния. Тогда должен еще и дождь пойти, а я — сидеть возле окна, глядя на капли на стекле. — А как ты свёл Лили и Джеймса? Мы сидим на скамейке возле детской сломанной качели, рюкзак Сириуса валяется где-то рядом, и я не могу отвести от него взгляд: мне кажется, что его кто-то вот-вот украдёт или прибежит собака и… Я всё ещё чувствую неловкость между нами, она как будто витает в воздухе и влезает прямо в наши тела. Сириус ни разу не притронулся ко мне, хотя обычно он очень тактильный… Мы сидим слишком далеко даже для друзей. Я краем подошвы ботинка ковыряю землю. — Как я свёл Лили с Джеймсом? — усмехается Сириус. — Я не сводил их. — А почему тогда все говорят так? — все действительно говорят об этом: благодаря Сириусу они стали парой. — Ну… Я смотрю на него, на его улыбку, на его грустно-красивые глаза, которые не должны быть грустными сейчас. Он улыбается, но не искренне. Если я хочу остаться друзьями, мне нужно что-то сделать. Мне нужно сделать шаг навстречу. Перебарывая свою нерешительность, я должен сказать или сделать что-то. — Однажды я спросил у Лили, почему она не хочет попробовать быть с Джеймсом. Она бы никогда не сказала мне правду, я думаю, — говорит он, закидывая руку за голову, — но мы тогда были на дне рождении Джеймса, она, наверное, расчувствовалась, не знаю, может, из-за алкоголя, который она выпила, и сказала мне искренне, что не думает, что Джеймс над ней не смеётся. Ей казалось, что Джеймс над ней издевается, понимаешь! Я слушаю внимательно. Но думаю, думаю, думаю… Нужно хотя бы приблизится к нему, подсесть ближе. Ему, очевидно, нравятся прикосновения, я мог бы дать ему их. Если он не против. В чем я неуверен. — …Ну и с тех пор Сохатый говорит, что это я. А я всего лишь сказал Лили, что он хороший человек! — Понятно, спасибо, — говорю и, сгорая заранее от стыда, двигаясь ближе. Сириус не двигается. Главное не смотреть на его лицо. Я оказываюсь слишком близко к нему, когда он тоже двигается в мою сторону. Наверное, он не против. Я кладу голову ему на плечо. Как то делает обычно он. Я не знаю, чего добиваюсь: хочу ли я быть друзьями, или пытаюсь флиртовать. Я мог бы весь покрыться стыдом, как трава инеем, но я не чувствую этого. Мы сидим так ровно три секунды, пока Сириус осознает, что случилось. Мне кажется, что, если он ничего не скажет, я больше не смогу находиться с ним рядом. — А тебе понравилось вчера? — осторожно говорит он, понимая, что я понимаю, о чем он. Я молчу несколько секунд. Сказать да было бы слишком. — А тебе? — говорю я зачем-то. — Мне — да. — И мне. — Признаюсь. Мурашки, как во время прослушивания инди, покрывают моё тело. А особенно на руке, к которой Сириус прикасается своей, может, и не кожей, но курткой — точно. Он медленно тянется своей ладонью к моей. Он обхватывает ее. И я позволяю этому случиться. — Тогда… — формулирует он, — может, тогда… Мы держимся за руки, а я должен поднять свою голову с его плеча, но не могу нарушить момент. Хочется убежать. Или остаться. Или уйти и удалить его контакты и жить в спокойствии. Или поцеловать… его… Мимо нас проезжает на самокате какой-то маленький ребенок. — Ты красный весь, — говорит он, когда я чуть поднимаю голову, а он смотрит на меня в упор. — Лунатик, — смеётся. Резкая смена настроения ему к лицу, когда она — в положительную сторону. — Я это… — я закрываю лицо руками, но его взгляд, добрый, я вижу даже сквозь пальцы. Возможно, он даже улыбается. Что же я делаю? — Лунатик, — он наклоняется ко мне, — ты в норме? — Да, — не знаю зачем я это сделал — теперь я застываю на месте от смущения. Какое-то время мы просто молчим. Честно, я сделал все, что мог. Я пытался сказать ему любыми способами, что он мне не безразличен. И я не виноват, что все мои способы было насколько жалкими. Он действительно очень красивый. У него очень выразительные и глубокие глаза и потрясающий взгляд. У него правильная фигура с мышцами, где надо, и их отсутствием, где это необязательно. Он умеет посмеяться, он может быть серьёзным, когда надо. Он поддерживает меня. Он слушает Дэвида Боуи! Наше знакомство началось с того, что он любит Дэвида Боуи! Он идеальный. Но не я. Я всего лишь я. Я вообще практически ничтожество по сравнению с ним. Но он успокаивающе касается моей спины. Наверное, я слишком согнулся. — Ты точно в порядке? Я сажусь нормально, как и следует, будто бы я за партой. Мой немой взгляд. Его рука, потрясающе красивые пальцы. Он гладит меня по щеке. А я наклоняюсь для объятий. Он как будто чувствует, что мне нужно молчать, и просто дышит мне в ухо, обнимая. Это даже забавно. — Может быть, сходим куда-нибудь, перекусим? Это свидание, хочется спросить ради шутки. Но, наверное, не в этой ситуации. — Давай. Он вновь берет меня за руку, и я — его. Мы кто друг для друга? Зачем я тут? Что он чувствует? Я чувствую, что я просто недостоин быть здесь. Как будто я занимаю чужое место. Внимание, уделённое мне, не должно было мне доставаться. Оно чужое. Выкинув эти мысли, я думаю, что каждый достоин дружбы. Каждый же?.. Мы встаем со скамейки, не расцепляя рук. — Ты рюкзак только не забудь. — Напоминаю ему. Он хватает его, небрежно-изящно закидывает на плечо. а я надеваю свой. Мы идём медленно, Сириус рассказывает, как в детстве они с семьёй ездили в Германию, как он видел там памятник жертвам второй мировой войны, который запомнился ему на всю жизнь. Я, кажется, начинаю привыкать к тому, что в нашем общении все осталось как было. И я чуть сжимаю ему руку.