В этой жизни мне точно никто ничего не должен В этой жизни мне пока ничего не принадлежит Вчера было так хорошо, что хотелось даже сдохнуть Сегодня стало плохо настолько, что хочется жить «Пятница» Дела поважнее
***
Ши Цинсюань старательно срезает с себя слой за слоем образ избалованного ребёнка, которым слишком долго был. Это больно, но приносит какое-то правильное облегчение. Вымарывает из своей жизни безусловные любовь и доверие к брату, руша под собой последнюю опору. Падает, расшибается, но ни о чём не жалеет, несмотря на давящую боль где-то внутри. Всё, что было до этого — лживое, отталкивающе, неприятно липнет к коже, отдирается только с мясом и кровью. Всё, что было до этого — оставаться невольным ребёнком несколько сотен лет и биться, биться, биться о свою золотую клетку, составленную из красивого слова забота. Им же самим придуманные образы на месте близких людей. От братской заботы несёт гнилью и запретами, не дававшими ни вдохнуть, ни повзрослеть. Контролем и осуждением за любое отклонение от намеченных не им планов. Неудовлетворённым желанием вылепить что-то себе под стать. От драгоценной дружбы — жестокой ложью, и ещё вопрос, кто Ши Цинсюаня обманул больше — Хэ Сюань, или всё-таки он сам, так и не узнав по-настоящему человека, которого называл лучшим другом. Не попытавшись достаточно его узнать. От бывшего богатства несёт чужой несправедливо пролитой кровью, и оставить его позади — облегчение, даже если с непривычки так просто случайно себе навредить. Нынешняя переломанная жизнь, которую практически все старые его знакомые считают за искупление — на самом деле, величайший подарок. Со старыми знакомыми Ши Цинсюань не говорит, не то, чтобы они горели желанием, не то, чтобы ему было это нужно. Разве что, с Се Лянем, но тот его не жалеет и помощи не предлагает, так что это просто хороший шанс на действительно стоящую дружбу, и сейчас Ши Цинсюань так или иначе может понять Его Высочество немного лучше, чем раньше. Иногда Цинсюаню снятся кошмары, и он резко просыпается, почти сразу расслаблено выдыхая — ночи бывают прохладными, но они всегда спокойные, людные и безопасные. Просыпаться тяжелее от душно-приторных снов о счастливой жизни на небесах. От непонимания, почему имея всё на свете, он всё ещё не чувствовал себя хорошо, и всё искал и искал чего-то. После таких сновидений подташнивает и тянет выйти на улицу и подышать. В некоторые ночи — дойти пешком до Чёрных вод, чтобы всё-таки поговорить последний раз. Про что-то, в чём нельзя было разобраться ни в праведном гневе, ни в паническом ступоре. Сломанные судьбы, починенный веер. Про то, имело ли что-то смысл по-настоящему. Это было невыполнимо по целому огромному ряду причин, начиная с больной ноги, и Цинсюань в итоге просто шёл медитировать к старому узловатому дереву неподалёку. Хэ Сюань прячется в тенях и толпах людей, и ощущает прилив тоскливой вины. Цинсюань не был замешан, никогда бы осознанно не согласился быть замешанным в таком, и не заслужил того, через что в итоге прошёл. Ни пустослова, ни представление со смертью брата и лишение сил. Пускай не его — но не то, чтобы он плохо с ними управлялся. Из всего он заслужил только правду — и ту, не чтобы причинить боль, а просто потому что нет никакого милосердия в неведении. Даже если ценой знания будет боль. Но сейчас Хэ Сюань вспоминает мальчишку на небесах, и стремится защитить то, что от него осталось. В их общении не было особого смысла или злого умысла, и Хэ Сюань никогда не планировал специально втираться в доверие. Просто ему всегда было одиноко, и как бы демон не думал, что его одиночество — правильное, привычное состояние, на оброненный случайно ворох тепла было сложно не повестись. Даже если пропасть между ними и их опытом была всё ещё слишком велика, чтобы сблизиться по-настоящему, немного погреться и почувствовать себя каплю живее было действительно не так плохо. Месть выжгла всё между ними дотла, но Хэ Сюань чувствовал себя благодарным за компанию. И виноватым за ложь и причинённую боль. Это было несправедливо. Хэ Сюань в облике средней зажиточности торговца подкармливает нищих, потому что неделя у них выдалась совсем уж сложная, мимолётом отмечает вспыхнувшую на чужом лице облегчённую улыбку. Хэ Сюань, скрываясь в ночи, видит, что Ши Цинсюань опять не спит как надо, и вздрагивает, ловя едва слышное своё имя, абсолютно не сумев выловить контекст. Разве что тот факт, что напуганным человек не выглядит, скорее, в его облике сквозит тоска. Но для задушевных разговоров демон не готов. Даже если ему и было бы, что сказать и услышать. Хэ Сюань так и не подходит, следит ещё немного и возвращается домой. Однажды Ши Цинсюань уходит из города, и Хэ Сюань теряет его из виду. Это неизбежно, Цинсюань не из тех, кто способен подолгу обосноваться на одном месте, и его тормозили только его увечья и необходимость разобраться в себе немного лучше. Это грустно — пропала даже иллюзорная связь. Это правильно, потому что Ши Цинсюань ищет себя в мире, и вряд ли его мир должен ограничиваться столичными нищими. Хэ Сюань периодически заглядывает в Призрачный город, с удовольствием переругивается с Хуа Чэном, объедает его и, по своим меркам, приветливо перекидывается парой фраз с Сэ Лянем. Жизнь становится несколько пресной, но вполне терпимой штукой. Ши Цинсюань отправляется в путь в середине лета, когда нога и рука уже практически прошли, а регулярные медитации начали давать свои первые плоды. Странствует по разным селениям и городам, практически с нуля пытается освоить заклинательство, по возможности помогает людям. Вокруг так много всего нового или просто давно забытого, что даже тоска глухим ворчанием укладывается где-то на дне сердца. Чувство свободы пьянит хлеще любого вина, отчёт держать абсолютно не перед кем, разве что иногда помолиться Его Высочеству в храмах по пути — просто передать весточку другу- дойдёт — хорошо, нет — не беда. Иногда Ши Цинсюань позволяет себе обратится к Хэ Сюаню — как будто он сейчас рядом, и путешествуют они вдвоём как раньше на миссии. И ругает себя за то, что продолжает цепляться за иллюзию. С другой стороны, особенно это никому не мешает, а временами в пути всё-таки становится одиноко. Временами он также вспоминает, что никогда не стремился узнать «Мин И» — Хэ Сюаня, по-настоящему. Не умел узнавать так людей, цеплялся за поверхностные впечатления. Отчасти, защищал сам себя — от разочарования в брате, например. Отчасти, просто не вырос тогда достаточно. Только прятался, прятался, прятался от реальности. Возможно, сейчас он бы хотел что-то с этим сделать. Цинсюань практически пропадает из зоны наблюдения на пару лет, исключая редкие молитвы Се Ляню, которые тот иногда пересказывает, если считает, что это важно не только ему. Впрочем, из каких храмов они долетают — молчит. Хэ Сюань радуется про себя, что всё в порядке, поглощает очередные творения лучших поваров Призрачного города, вполуха слушает про увеличение долга — иногда ему кажется, что Хуа Чэн в жизни не даст ему расплатиться только ради того, чтобы продолжать нудеть на эту тему, потому что не отказывает он никогда, и достаточно сквозь пальцы смотрит на фактические выплаты. Они так давно друг друга знают, что это перерастает в что-то типа шутки между ними, хотя к другим своим должникам Собиратель цветов под кровавым дождём беспощаден. Хэ Сюань скучает, и отчаянно надеется, что никто ничего не замечает, но, очевидно, зря. С охоты на нечисть близ своих владений его сдёргивает голос Хуа Чэна в его голове, передающий, что Ши Цинсюань вознёсся повторно, на этот раз абсолютно точно сам, и что-то там ещё дальше. Не важно. Черновод предпочитает делать вид, что это всё не имеет никакого значения. Это оказалось достаточно обескураживающе, снова оказаться на небесах, ещё и достаточно скоро. Не то, чтобы Ши Цинсюань старался специально сюда вернуться. И задерживаться он тоже не стал — послал весточку Се Ляню, сразу спросил разрешение на то, чтобы продолжить путешествовать и разбирать молитвы сразу на земле, поднимаясь только по действительно значимым поводам. В Небесной столице было слишком много неприятных воспоминаний и одиночества. Новоявленный бог ветра, покровитель нищих и странников, ушёл тенью практически сразу, как пришёл. — Приветствую хозяина Чёрных вод. Хэ Сюань вздрагивает. Он так и не менял пароль в сети со времён «Мин И», но не думал вновь услышать Ши Цинсюаня в своей голове. — Я слышал про твоё вознесение, могу поздравить. Но. — Что мне нужно? — Цинсюань перебивает, что абсолютно возмутительно, конечно, но Черновод чувствует себя слишком растерянным. — Я бы хотел поговорить, может, нанести визит вежливости или вроде того. — Я не твой друг, — напоминает Хэ Сюань. Друга нет, не было, возможно, об этом самую каплю тоже можно пожалеть. — Разумеется, нет. Но всё равно, есть вещи, которые, возможно, стоит обсудить? — голос Ши Цинсюаня вздрагивает и становится менее уверенным, но он продолжает. — К тому же, я бы хотел познакомиться получше с господином Черноводом, если он, конечно, не против. Может быть, в этот раз у нас получится лучше. Может быть, мы оба поняли достаточно за эти года, чтобы построить что-то настоящее. — Давай обойдёмся без визитов. Пойдём в таверну, если тебе так приспичило поговорить. Где ты сейчас, мне надо начертить сжатие?