«Будь проще» — значит, просто смотри, как гаснут глаза родных. «Будь проще» — значит, вечно живи, танцуй на костях чужих. «Будь проще» — не придавай значения горьким слезам друзей, Проходи мимо, плюй на лишения, боль незнакомых людей…» Четверио & Костры «Будь проще»
***
На самом деле, иногда Ши Цинсюаню казалось, что его брат в какой-то момент просто сошёл с ума. Не до конца, а отчасти. Той важной части, которая отвечала за понимание факта, что другие люди — всё ещё живые существа с чувствами, а не расходный ресурс. Даже если теперь они выше простых смертных на несколько ступеней. Многие боги были себялюбивы и высокомерны, а переживать о жизни каждого — действительно никакой выдержки не хватит — на сотни-то лет. Но какие-то крохи простого понимания и сочувствия обычно сохранялись — вколоченных при мирской жизни принципов на это чаще всего хватало, вопреки всему торжеству высокомерия, мелочности и склочности. В широком смысле боги оставались людьми, и человеческое в них обычно всё-таки сохранялось Ши Уду был другим настолько, что от этого иногда попросту тошнило. Его человеческое было живо в каком-то абсолютно отвратительном виде — и никогда он будто бы и не пытался встать на место других людей хотя бы на мгновение. Как будто бы сам ни человеком никогда не был, ни нужды и проблем не испытывал. Ши Цинсюань точно знает — был и испытывал. Просто теперь брату почему-то всё равно на это. И на прошлого себя будто тоже всё равно. Как будто бы умерло что-то важное. Понять бы ещё — в какой момент. И как теперь к брату и его поступкам относиться Они так много лет были рядом, и Ши Уду его защищал и помогал всегда — как и положено семье. Был вполне заботливым, внимательным — даже слишком берег, и вроде как продолжал. Только вот повелительного в заботе становилось всё больше, всё сильнее отдавала опека золотой клеткой, где шаг в сторону — едва ли не предательство того, чьими усилиями ты стал служащим хоть бы и средних небес раньше, чем сошёл с ума от страха. Ты теперь обязан, поэтому изволь молчать и прикрывать глаза. Руки всех богов в крови, но масштаб неравен, и Ши Уду удерживает одно из лидирующих мест, как будто сам никогда не боролся за выживание под солнцем. Первые слухи о смерти тех, кто жертвовал недостаточно, застигли Ши Цинсюаня врасплох — не мог его брат так поступить. Просто не мог. А потом посмотрел Ши Уду в глаза, когда об этом зашёл разговор — и ужаснулся блеску в них. Перестать любить брата он просто не мог, но начал помимо любви испытывать страх и какое-то подсознательное неприятие, которое старательно заталкивал поглубже, проецировал на его друзей, списывал на их влияние, просто чтоб не признавать одну простую истину — Ши Уду просто всё равно. Всё равно на жизни всех, кто не он сам или кто не приносит ему достаточно выгоды. В поиске оправданий тому, кому они и не требовались, Ши Цинсюань ощущал себя как никогда потерянным и несчастным. Ши Цинсюань знал — брат хотел бы, чтобы он стал кем-то похожим, не растрачивал себя почем зря, не швырялся бы деньгами перед другими людьми без какой-то действительно важной цели, не общался бы с теми, кто бесполезен. Уступал бы в силе лишь Цзунь У да самому Ши Уду — иначе всего недостаточно. Был продолжением, второй ипостасью, послушной и при этом расчётливой. Для его же блага, разумеется. От потенциального блага иногда начинало тошнить. Иногда ещё и от того, что свободу действий и развязанные руки на небесах несмотря на всю собственную силу всё ещё обеспечивал Ши Уду, и следственно, никогда не забывал отчитывать за всё, что было предпринято «неразумного» в каждом из дел. За то, насколько сложно Ши Цинсюаню было проходить мимо, не влезать, а просто наращивать своё могущество. Не то, чтобы это останавливало от следующих историй — просто обострялось фантомное чувство удавки на шее. Чаще всего, от него всё же удавалось сбежать. Узел был разрублен слишком быстро, слишком неожиданно. Больно до опустошения, и самое главное — и брата, и друга он лишился ещё до смерти Ши Уду. В тот самый миг, когда его жизнь была куплена за пять других, хоть он об этом и не знал. После не могло быть ничего — пепелище, прах, осознание. У него не было времени думать, решать и осмыслять, когда всё произошло. Он был напуган, пытался спасти брата, хотел услышать, что всё не так. Хотел умереть прямо там, чтоб не разбираться с чужими кровавыми тайнами и с собственной болью. Выбросить из головы скелеты, погребальные урны, кровь, оторванные части тела Ши Уду. Настоящую личность лучшего друга и собственную в этом всём роль. Но Ши Цинсюань не умер, когда было хуже и тяжелее всего. Разум рано или поздно способен принять и осознать любую боль — стоит только пережить миг приземления после падения с пропасти. Соберешь кости — выйдешь живым. А рассудок цепляется за это ощущение, не дает уже так просто покончить с собой, с этим всем — чем бы оно не являлось. Если чему хорошему его и могла научить жизнь — цепляться за возможности. Даже похоронив и остатки семьи, и то, кем он был. От старых дней остался лишь бережно хранимый веер и чёткая, взращённая железно уверенность — таким, каким был его брат, Ши Цинсюань не хочет стать и не станет никогда.