«Bound Gods»

                           Каждая девушка, насколько бы сильной она ни казалась со стороны, даже в меру своего воспитания желает встретить вторую половинку и счастливо с ней жить. Для девушки с нетрадиционной ориентацией такая мечта становится более хрупкой. Матильда всегда считала себя сильной и гордилась независимостью и железной волей, но узнать о том, что Инна за спиной всех встречалась с Анастасией Голубевой, оказалось для неё страшным ударом.       Она надеялась, что по её лицу брат ничего не смог прочесть. Его слова раскалёнными клещами вырвали с корнем её душу и сбросили на самое дно сознания, в гущу тёмных вод, куда не проникал свет. Она смотрела на Мишу, но не видела его. Алые губы открылись, но вырвался лишь невнятный звук, некрасивый, грубый, словно животный. Она, Матильда, которая всегда знала, как себя вести с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать и она переспала с одноклассницей, потеряла дар речи и не знала, что ей делать.       Михаил внимательно смотрел на неё. В его взгляде стоял лишь один вопрос: нужно ли Матильде поговорить или она предпочтёт в одиночестве переварить свалившуюся новость. Домина с трудом покачала головой, всё ещё пребывая в оцепенении. Шрединг молча удалился, бесшумно закрыв за собой дверь — у него хватало работы.       Матильда отпила небольшой глоточек обжигающего кофе, горьким комком прокатившегося по пересохшему горлу. Заметив, как дрожит её рука, она отставила чашку. Матильда поднялась и невольно устремила взгляд на зеркало напротив. Она всегда любила одеваться красиво, она любила своё тело и лицо, неустанно следя за ним. Женщина должна быть красивой.       Ей было уже давно за тридцать, но она смогла сохранить и плоский живот, и чистую кожу, и упругую грудь. В зеркале отражалась брюнетка, за секс с которой любой мужчина отвалит половину, если не всё своё состояние. Чёрный корсет с кружевом и красными тесёмками, кружевные трусики под пеньюаром в цвет и тяжёлая масса завитых волос. На бледном лице ярко выделялись алые губы и странно застывшие зрачки под пушистыми ресницами. Глаза не уверенной в себе стервы и Домины, а глаза напуганной предательством женщины, которая боится поверить в то, что её возлюбленная могла изменить или бросить.       Почему?       Матильда подошла к зеркалу, всматриваясь в своё отображение. Что могло заставить Инну предать клуб, её и Савина? Между представителями гей– и лесби–сообщества порой пары распадаются быстрее, чем сменяются времена суток. Но так же и с традиционными любовниками. Однако в БДСМ–сообществе пары намного крепче. Из–за доверия, из–за разумности, из-за безопасности. Кодекс БДР. В Теме не принято уточнять социальный статус и общественное положение, хотя от Доминанта требуются достаточные финансовые возможности, чтобы содержать сабмиссива. Хотя Верхние должны учитывать психологические и физиологические особенности нижнего. Однако они могут быть практически не знакомы в одном, но будут сближены сокровенными тайнами и удовольствиями, о которых другим никогда не расскажут.       Между Матильдой и Инной были иные отношения. Домина не пыталась принудить или поставить себя выше. Инна могла уступить только равной себе, а никак не самодовольной выскочке. Несмотря на разницу во всём, они стали почти единым целым.       Но теперь всё разрушено. Разрушено Инной.       Между страниц книг засыхали цветы, подаренные любимой. Сентиментальный жест, чтобы хранить память о каждом мгновении, проведённом вместе. В фотоальбомах хранились редкие фотографии: ни одна, ни другая не отличались страстью к позированию и запечатлению самих себя.       Женщина с разбитым сердцем внутри Матильды хотела взорваться гневом, но Домина, привыкшая в любой ситуации держать чувства под строжайшим контролем, не позволяла. Громаднейшим усилием воли она заставила себя допить безвкусный кофе, аккуратно покрасить ногти вызывающе алым лаком и одеться так, словно ничего не случилось.       Возможно, произошла какая–то ошибка. Однако же Михаил ей лгать не будет.       Кажется, она пришла в себя. Так она думала до тех пор, пока в дверь не постучались и после разрешения войти в спальню не зашла Инна. Внутри Матильды вспыхнуло что–то и тут же потухло, в сузившихся глазах появился обжигающий лёд, а на губах искривилась горькая усмешка.       — Доброе утро, дорогая, — сухо поприветствовала администратора Домина. — Не ожидала тебя так быстро увидеть.       — Думала, что меня уже выкинули из клуба? — приподняла бровь Инна. На её губах застыла лёгкая доброжелательная улыбка, но в глазах таилась неопределённость. — Извини, Тильда, но ты кое–что могла неправильно понять.       В душе загорелся тусклый огонёк. Матильда отказывалась поддаваться вспыхнувшей надежде, однако внимательно смотрела на свою любовницу.       — Хочешь сказать, ты не встречалась с Анастасией Голубевой? — пытливо спросила она, и голос стал более мягким, несмотря на мнимое равнодушие.       — Нет, обманывать я не хочу: с ней я встречалась, — покачала головой Инна. Вины администратор за собой не чувствовала. — Однако я не предавала Славу, тебя или клуб. Она вежливо попросила меня с ней встретиться. Я решила узнать, чего она от меня хочет. К тому же мы с Яной хотели сходить за покупками, даже машину взяли клубную, чтобы довезти всё до дома. Правда, из–за встречи я с Яной поссорилась и она уехала без меня, — с лёгкой досадой вздохнула Инна, наконец проявив какие–то отрицательные чувства. — Так вот. Анастасия, как ты понимаешь, хотела перетянуть меня на свою сторону, подкупить, чтобы я проследила за Максимом и сообщала ей обо всём.       — И ты, конечно, отказалась? — закончила Матильда.       — Конечно, — улыбнулась администратор. — Я сказала, что Максим уже свыкся с увлечениями Дмитрия Евгеньевича и даже сам попробовал себя в роли Верхнего с Серёжей. Посоветовала ей не трогать клуб, потому что он никогда ей не достанется. Она рассчитывала, что Максим откажется от наследства, когда узнает, чем увлекался его отец. Но, к счастью, Слава справился: Максим не собирается сдаваться.       На полу медленно двигалось пятно солнечного света, переползая на стену, подобно утомлённому жарой таракану. Время для обеих женщин словно застыло. Мысли Матильды путались, цепляясь одна за другую, но основная билась пульсом по венам — Инна не виновата, всё было недоразумением. Только вот наружу выбился страх, прятавшийся в глубине души, страх потерять и быть брошенной. И как теперь Матильда может смотреть в глаза Инне, когда посчитала её виновной, даже не выслушав? Она поверила словам брата, но в первую очередь должна была сама разобраться во всём.       Молчание легло тяжестью им на плечи. Но слов у Матильды, чтобы объяснить, как она раскаивается и сожалеет о своём недоверии, не находилось. Язык упрямо прирос к нёбу и не желал её слушаться, а в горле пересохло и в нём встал горький комок. Наконец Инна тяжело вздохнула — необычно громко её вздох разнёсся по углам, дрожью пробежавшись вдоль позвоночника Матильды.       — Я сожалею, что сразу не сказала о встрече с Анастасией, — мирно, словно с малолетним ребёнком, проговорила администратор. — Я не придала значения этой встрече, отказавшись. Мне не хотелось идти к Славе, Глебу или Мише и гордо хвалиться, какая я верная и преданная клубу. Я предпочла промолчать. И когда Миша узнал, он не стал говорить со мной, а сразу всем сообщил о своей слежке. Хотя я до сих пор терзаюсь вопросом, откуда он мог узнать о встрече Анастасии с «крысой». Но когда он вызвал меня на серьёзный разговор, я ему всё рассказала. Ему решать и Славе — верить или нет, хотя я чиста перед всеми. Но вот твоё недоверие — это... больно.       Матильда вздрогнула. Невольно хотелось разрыдаться, как подростку, дать волю чувствам, чтобы Инна увидела её сожаление, чтобы обняла и простила. Но это детский шантаж, чтобы вынудить взрослых выполнить свои капризы.       — Ты знаешь, насколько трудно мне было переступить через свои принципы четыре года назад, чтобы начать работать тут. Мне было трудно, всё–таки я не имела никакого отношения к Теме, — продолжила Инна, скрестив руки на груди. — Но я преодолела моральную неприязнь, смирилась и даже полюбила работу, хотя порой как клиенты, так и наши ребята ведут себя просто невыносимо. Но я не собиралась никогда бросать клуб!       — Не собиралась? — встрепенулась Матильда и наконец скинула с себя непонятное оцепенение. Что она себе позволяет? Сидит и молча ждёт, когда стоящая перед ней женщина полностью разочаруется в ней? — Инна, Meine Liebe, ты же не хочешь сказать...       — Не хочу, — мягко оборвала её администратор. — Но мне очень больно, что ты настолько низко обо мне думаешь и считаешь...       — Это не так, — возразила Матильда, поднимаясь со своего кресла. — Я не думаю о тебе низко. Наоборот, ты для меня...       — Ты меня считаешь чужой в клубе. Я не пришла в Тему, и потому ты думаешь, что клуб мне совершенно безразличен, — покачала головой Инна. Прежняя доброжелательная улыбка исчезла, и стало заметно, сколько усилий администратору приходится прилагать, чтобы скрыть грусть и обиду из–за недоразумения. — Ты не думаешь, что и ты, и Слава, и Миша заняли в моём сердце прочное место и я ни за что не брошу вас. Если ты так легко поверила, значит давно ждёшь, что я уволюсь или уйду. Это хуже всего.       — Ты права, — честно сказала Матильда. — Я давно боюсь, что ты найдёшь себе мужчину, готового стать отцом для Яны, и уйдёшь не только из клуба, но и от меня. Что захочешь стабильного брака, новых детей. Нас всех — Влада, Глеба, Мишу — держит Тема, она стала нашим смыслом и способом жизни, но тебя она не держит. Тебе есть куда идти.       — Ты пытаешься внушить мне мысль бросить всё и начать сначала с каким–нибудь мужчиной? — с лёгкой иронией спросила Инна, вернув улыбку на лицо. Взгляд Матильды скользнул по губам — манящим, блестящим от перламутровой помады и аккуратно очерченным по краям контурным карандашом.       — Нет, — покачала головой Матильда. — Я не хочу этого, но боюсь. Я жутко боюсь тебя потерять. Я хотела бы заковать тебя в цепи на кровати и никогда не отпускать. Заботиться о тебе, любить тебя...       Улыбка Инны стала более заметна. Она прекрасно знала о фантазиях своей любовницы, однако равноправие таило в себе не меньше удовольствий для них обеих.       — Так как Миша опростоволосился, — заметила администратор. — То он уже попросил прощения и обещал сам позаботиться о клубе, взамен я смогу поговорить с тобой столько, сколько потребуется, чтобы решить все наши недомолвки. Так что нас пока что никто не потревожит, и ты можешь заботиться и любить меня, пока я тебя не прощу.       Матильда удивилась, потом невольно рассмеялась.       — И сколько у меня времени, Meine Liebe? — спросила она, обняв покатые плечи любовницы. Знакомый аромат духов пьянил, как и мягкость, и податливость администратора.       — До обеда. — Инна жадно ответила на поцелуй Матильды и теребила свой наглухо застёгнутый жакет. — Ты ведь не оставишь своего брата без обеденного перерыва?       — За такое — может и поголодать, — улыбнулась Матильда.                            — Молодой человек, не бегайте по коридорам! — возмутилась медсестра, когда Максим едва не сбил её и пациента с гипсом на ноге. Брашинский в последний момент, с трудом удержавшись от падения, прижался к стене и пробормотал неясные извинения. Его потряхивало от ярости, от злости, и он спешил побыстрее убраться из больницы. Однако стоило выйти на крыльцо, освещённое тёплым солнцем, как он замер в растерянности, не зная, что ему делать и куда идти.       Не обращая внимания на мимо снующих людей, Максим уселся прямо так, на верхнюю ступеньку, и обхватил руками раскалывающуюся голову. В висках билась боль, перед глазами плыло.       Если бы отец усыновил Серёгу... Нет, Максим бы не простил этого никому из них, а Карпова бы просто возненавидел. И то — если бы не знал об их настоящих отношениях, а иначе парень просто не представлял свою реакцию. Савин прав, это бы просто разрушило всё. Неужели Максим так зациклился на отце?       — Молодой человек, вам плохо?       Незнакомый обеспокоенный голос вырвал Максима из путаницы сумасшедших мыслей. Подняв голову, он увидел мужчину за тридцать в белоснежном халате, от которого несло лёгкой смесью никотина и медикаментов. Очевидно, доктор вышел покурить за углом, а вернувшись, обеспокоился схватившимся за голову парнем на ступеньках больницы. Из–под полов халата выглядывали потрёпанные на коленках дешёвые джинсы, на ступнях красовались серые носки и мягкие тапочки. Серые глаза за линзами очков внимательно смотрели на Брашинского.       — Нет, — глухо произнёс Максим. — Просто голова раскалывается.       — Здесь недалеко есть аптека, вы можете купить аспирин, — очевидно, слова Максима успокоили врача, и он сложил руки в карманы, махнув в сторону главного корпуса. Брашинский покачал головой, поморщился и встал, натягивая лямки рюкзака на плечи. — У меня в кабинете есть таблетки, я могу вам дать их и стакан воды, чтобы запить, — настоял доктор, видя, что Максим собрался проигнорировать его советы. Его рука вцепилась в локоть Брашинского, и тот хмуро дёрнулся. — Вдруг станет плохо и вы упадёте в обморок.       — Нет, я тут просто знакомого проведывал, — отрезал Максим, разозлившись на нежданного «самаритянина». Потом замешкавшись, что–то ощутив, парень добавил в сторону: — У меня отец недавно умер.       — Соболезную, — коротко ответил доктор. Пальцы сжались на локте Максима, а потом отпустили. — Извини.       — Ничего, — буркнул Брашинский. Доктор стоял напротив, чуть ниже на ступеньку, и больше не собирался его трогать. Но Максим вдруг понял, что не хочет отпускать его просто так. Он уже забил на университет — в который раз за последнее время — потому искал, чем заняться и предпочтительнее забыться. — Вы предлагали аспирин?       — Да, — слабо улыбнулся врач. Он поднялся на крыльцо и обернулся, приглашая за собой Максима. — Пойдём за мной.       Доктор провёл его в конец коридора на первом этаже, открыл запертую до этого дверь. Принципиально не взглянув на табличку с названием врача и его фамилии, Максим робко зашёл внутрь и присел на край кушетки, скинув рядом рюкзак. Незнакомец подошёл к столу, пошуршал в нижних ящиках и, налив воды в стакан из термоса, стоявшего на подоконнике, протянул две таблетки Брашинскому. Запив аспирин, Максим с ожиданием посмотрел на врача.       — Вы сейчас заняты?       Врач посмотрел на часы, что–то мысленно подсчитал и улыбнулся «пациенту».       — Ну, минут пятнадцать у меня есть. Тебе нужен сеанс психотерапии?       Максим сверкнул глазами. Он не стал бы так называть то, что ему нужно, но термин, конечно, был кстати.       — Хочешь поговорить об отце? — доктор уселся на стуле. В окружавших его белых стенах, в ореоле льющегося света из окна он казался пришельцем из другого мира.       — Наверное, — пожал плечами Максим. Он опёрся спиной об стену, лопатки тут же заныли. — Он умер почти месяц назад. Но мы с ним редко виделись, у него была... своя семья, — замешкавшись, сказал Брашинский. И верно, у Дмитрия Евгеньевича была семья — Савин, Серёга, весь клуб.       — Ты только недавно узнал о его смерти? — сделал вывод доктор. Максим раздражённо покачал головой:       — Нет, мне сказали через неделю. Просто я оказался его основным наследником. Только я узнал об отце столько нового, что меня это пугает.       — Люди часто подстраиваются под ситуации, под общество, чтобы стать частью социума, а другие не хотят прогибаться, — успокаивающе произнёс доктор. — До конца познать человека невозможно, это невероятная тайна природы. То, что для одних естественно и обыденно, для других может быть из ряда вон выходящим. В любом случае твой отец уже ничего не исправит. Он умер и пусть покоится с миром. Оставь его в памяти хорошим человеком, а сам живи дальше.       — Я бы с удовольствием, однако он оставил мне проблемы, которые просто так не выкинешь, — раздражённо бросил Максим.       — И ты из–за этого злишься? — поинтересовался доктор, лениво вращаясь влево и вправо на стуле кончиками носков.       — Конечно!       — Он оставил тебе долги?       — Нет, квартиру и свой бизнес, — неохотно выдавил Максим.       — И ты недоволен? — удивился врач. — Возможно, ты видишь проблемы там, где их нет? Проблемы с отцом тебе мешают или проблемы с его наследством?       — С отцом, — вновь выдавил Максим, хорошенько подумав.       — Конечно, мне трудно судить по тому, что ты недоговариваешь, однако, по–моему, ты просто перемешиваешь свои проблемы. Как я уже говорил, твой отец мёртв, потому отпусти его. Людей не вернёшь. Прожитые годы не вернёшь. Испорченное здоровье не вернёшь. Возможно, твой отец хотел исправить свою вину, выделив тебя наследником вместо своей законной семьи, и тебе стоит ценить это.       — У него не было... — Максим оборвал себя на полуслове. Доктор посмотрел на него с любопытством. — Всё очень сложно, если рассказывать, — вздохнул наконец Брашинский. Странно, но в обществе этого незнакомого мужчины он успокаивался. Возможно, так действовали стены или у самого доктора была редкая способность создавать уют. — Я не хочу идти по его стопам, я считаю, он совершил много ошибок.       — Если бизнес твоего отца для тебя неприемлем, то лучше не влезай в это, — с серьёзным видом посоветовал доктор. — Это уже дело принципов. Иначе можно угробить себя.       — Я не могу отказаться от его наследства. — Взгляд Максим застыл в воздухе. — Я уже решил и не отступлюсь. Это... легальный бизнес, просто он необычный. Сначала я думал, что это аморально, но один человек заставил меня взглянуть на всё иначе. Он сделал этот бизнес настолько... безопасным и разумным, насколько мог.       — Он тебя заставляет его принять? — уточнил доктор, перестав крутиться на кресле.       — Нет, но... Это я сам себя заставляю, кажется, — криво усмехнулся Максим.       Он всё время себя заставляет. Держаться от Влада подальше, словно от края небоскрёба, к которому тянет и в то же время веет ужасом и страхом. Кто сравнивал Савина с его акрофобией? Максим нахмурился.       Почему он опять думает о Владе, хотя говорил об отце и его наследстве? Несмотря на то, что Серёга проводил с Брашинским–старшим больше времени, главная ниточка ведёт к Савину. Именно от своего партнёра Максим узнал больше о себе и отцовском отношении. Медленно, стараясь не разворошить не закрывающиеся раны непонимания, Савин рассказывал ему о Дмитрии Евгеньевиче.       Влад его не заставлял. Ни разу, даже поспорив на той сессии с Серёгой. Он его хитро провёл, но Максим мог отказаться почти в любой момент.       Хотя если бы Максим хоть раз позволил ему... Он вспомнил горячие фантазии, которые преследовали его после слов Серёги. Максим боится отношений с Савиным, боится, потому что знает — ему понравится. И это больше всего сводит с ума. Собственное упрямство, так похожее на отцовское. Упрямство, которое погубило их отношения. Ошибки, которые Максим не хотел повторять.       А ему ещё несколько лет находиться рядом с Владом, ходить по острию ножа, на грани между страхом и интересом. Максим не верил, что у него встанет на мужчину, однако он несколько раз трахался с Карповым. Но это ни к чему не обязывающий секс, даже Серёга это признал, хотя хотел большего.       — Этот человек... ты пытаешься им заменить отца? — неожиданно ворвался голос доктора в его размышления, которые далеко ушли от темы разговора. Максим непонимающе взглянул на мужчину, вспоминая последние фразы.       — Нет, он для меня не отец.       — Но ты так рассказывал, словно этот человек для тебя многое значит, — заметил доктор.       «Мнение Савина — да, как и его уважение», — подумал Брашинский. Максим разрывался между неприятием и желанием заполучить уважение.       — Терпеть его не могу, — пробормотал парень, встав с кушетки. — Спасибо, что выслушали. Кажется, голова прошла. Пойду я, не буду вам мешать, а то я и так вам доставил неудобство. Ещё раз спасибо.       Максим настолько быстро ретировался, что прощальные слова доктора услышал уже за дверью. Подумав немного, он медленно побрёл по коридору, избегая столкновений с медперсоналом, пациентами и мебелью. Ноги несли его туда, откуда он недавно бежал. Бежал со злостью, мысленно проклиная и обещая не возвращаться.       Савин стоял у окна, в небольшую щель покуривая сигарету. Услышав скрип двери, Влад выкинул сигарету и резко обернулся, но замер, узнав Максима. На его лице застыло странное для него замешательство, смешанное с виной, которое Максим раньше не видел. А потом вновь появилось знакомое выражение строгости опекающего.       — Быстро ты вернулся, — заметил Савин. — Я думал, раньше завтрашнего дня тебя не увижу.       — Я тоже, — скривился Максим. Кажется, Влад вновь в своём ритме пытается вывести его из себя. Неужели ему так нравится это? Максим не выдержал и прямо спросил об этом.       Савин чуть приподнял бровь, озадаченный вопросом:       — Вероятно, это у меня такая реакция на тебя, — усмехнулся Влад. — Пытаюсь снять твою агрессию, вывести тебя на чистую воду.       — У вас прекрасно это получается, — язвительно прокомментировал Максим.       В палате повисло молчание. Влад терпеливо ждал, с чем на этот раз пришёл Максим, а сам парень подбирал слова. Облегчение, пришедшее после разговора с незнакомым доктором, сменилось крайней усталостью. Хотелось по–хамски пройти и разлечься на кровати Савина, закрыть глаза и отдохнуть.       Но оставалось то предложение, которое пришло Максиму там, в том кабинете. Та неожиданная мысль, до боли пугающая, которую он не хотел произносить вслух. Там с доктором они говорили об отце, а Максим не мог уйти от Савина, от своего необъяснимого поведения прошлой ночью, от слов Серёги, заставивших его иначе взглянуть на всё, что раньше случилось и что рано или поздно случится между ним и Владом.       — А... — Воздуха не хватило, и Максим замолчал. Савин сдвинул брови, обеспокоившись. — Серёга сказал, что я боюсь отношений с вами, потому что мне может понравиться.       Атмосфера мгновенно накалилась, Максим словно слышал, что пульс у них обоих участился.       — Пока не попробуешь — не узнаешь, — хрипло выдавил Влад. Его глаза потемнели, он с силой вцепился в край халата, накинутого ему на плечи.       — Я боюсь.       — Ты и высоты боишься, но это не мешает тебе ею наслаждаться, — напомнил Влад.       — Это ненормально, — покачал головой Максим.       — Кто сказал? Твой психолог? Отличаться от других — это норма, это заложено в генотипе человека, иначе мы были бы клонами друг друга.       — Возможно, — согласился Максим. — Но сам я не могу. Если... Заставьте меня просто. Возможно, тогда я пойму, чего хочу.