***
В отделении скорой царила суета и было людно, и Доминик в очередной раз сидел в зале ожидания и ждал новостей о Мэттью. Одно из легких Мэттью заполнила жидкость, и сейчас они были в процессе удаления этой жидкости. Он хотел остаться с ним, но ему сказали, что это разрешалось только семье и партнерам. Несколько раз он пытался получить информацию, но всегда получал один и тот же ответ. Наконец он увидел знакомое лицо, через дверь, ведущую в зону ограниченного доступа, вошла Келли. Ее впустили внутрь, так как она была частью команды, работавшей с ментальным здоровьем Мэттью, и квалифицированным врачом. — Как он? — спросил он. — Было сложно, потому что в какой-то момент он был частично в сознании. В конце концов им пришлось вколоть успокоительное, но они уже закончили. Они перевели его в другое отделение, чтобы понаблюдать за ним некоторое время. Можешь пойти к нему, если хочешь. Но, Дом, мне пришлось сказать им, что он страдает диссоциативным расстройством. Но они не могут давать ему препараты, пока он находится под действием седатива и проходит обследование, поэтому…. Он мог только неверяще смотреть на нее. — Ремни, они надели на него ремни. — Это для его же безопасности, они не…мы не знаем, кем он будет, когда действие седатива закончится. — Это неправильно, — негромко сказал он, не забывая о том, что рядом были другие пациенты. — Я знаю, и его семья знает. Но тебя там не было, он пытался выдернуть дренажную трубку…дважды. Они должны думать о том, что может произойти. — Тогда я остаюсь, ты знаешь, как он относится к больницам. Келли хотела что-то сказать, когда Мэттью издал стон. — Действие седатива заканчивается, — сказала она и ушла, чтобы найти медсестру. Доминик придвинулся ближе, видя, что Мэттью все больше и больше приходил в себя, готовый успокоить его и убедить в том, что все будет хорошо, несмотря на сдерживающие его ремни. Тут Мэттью дернул руками и внезапно сна у него не было ни в одном глазу, что понять можно было даже только по звукам его голоса.***
Он ждал на том же углу, в то же время и в тот же день, как ему было сказано и как он уже привык. В день, когда Уолстенхолмы думали, что у него были дополнительные занятия, или по крайней мере так говорилось в поддельном письме, которое он им показал. Он ожидал, что машина направится в обычном направлении, но в растерянности заметил, что этого не произошло. В новом месте он увидел те же лица; кроме одного, но он не сомневался, что скоро он познакомится и с ним. Он нахмурился, когда они не начали как обычно и не дали ему то, что они, смеясь, называли «таблетками счастья». Больше страха, чем обычно, пробралось к нему под рубашку, таблетки, по крайней мере, заставляли проходить время, проведенное им в аду, быстрее. Движение слева от него привлекло его внимание, и он посмотрел туда, и его глаза в страхе….нет, в ужасе расширились. Он завертел руками, пытаясь ослабить кожаные ремни, держащие его прикованным к месту на кровати. Он издал всхлип чистого ужаса, когда новое лицо переложило его тело и с силой задрало его ноги вверх и развело их в стороны, шепча слова, за которыми, он знал, не было никакой любви и заботы, зная, что слезы, которые теперь текли не переставая, тоже будут проигнорированы….как и крики, раздавшиеся, когда его обожгло болью от вещей, которые с ним делали, которые навсегда оставят шрамы на его и без того поврежденной психике.***
Доминик подпрыгнул, когда Мэттью издал испуганный крик и дернул удерживающие ремни. Он положил руку на грудь Мэттью и сказал, как он надеялся, спокойным голосом: — Все хорошо….просто успокойся. Но Мэттью продолжал вырываться, и Доминик понял, что хотя его глаза были открыты, полностью он не был в сознании. — Нет...пожалуйста…нет….нет! Мэттью снова дернул ремни, издавая крик, полный ужаса. Доминик уже мог слышать других пациентов, и он знал, что до появления медсестры оставалось недолго. — К черту, — сказал он и быстро снял ремни, и в Мэттью сразу же перестал вырываться, но теперь он плакал и дрожал, и то, что звучало, как испуганные всхлипы, заняло место громких криков. Доминик услышал, что пришла медсестра, но все его внимание было на Мэттью, который открыл глаза, и теперь можно было видеть весь тот ужас, до этого звучавший в его голосе. Но когда он заговорил, Доминик понял, что это был не его Мэттью. — Пожалуйста….хватит, — голос звучал младше….Мэтти вернулся, и он переживал нечто ужасное, что случилось в прошлом. Затем этим детским голосом он сказал что-то, что ни один ребёнок не должен был никогда произносить. — Пожалуйста….просто убей меня.