Тигр из Арборского леса

Так уж вышло — не крестись — Когти золотом ковать, Был котенок — станет рысь, Мягко стелет, жестко спать! «Оборотень», Мельница

Скайхолд не знал тишины и бездействия. Замок напоминал гигантский улей с прилепленными к нему по бокам конюшнями, казармами, лесопилками и дозорными постами – ульями поменьше; вся разница с настоящими – пчелы двуногие и без крыльев. На ярмарочном пятачке с рассвета до последнего луча солнца шла бойкая торговля и ругань на всех тедасских языках, прибывали и уходили на задания отряды скаутов, солдатня, отметелив о палки бока, уступала плац для мажьих красочных тренировок, неизменно собиравших десятки зевак. Пиво в «Приюте Вестницы» наливали в любое время, и в любое же время можно было поймать у камина какого-нибудь заезжего барда, приехавшего к Мариден на поклон; и даже когда Кабо шел спать, строго наказывая, чтоб гуляли тихо и не раздражали соседствовавших с таверной жриц в часовне, замок продолжал жить. Слуги вставали задолго до зари и с работой заканчивали глубоко за полночь, а дозорных и скаутов канцлера с пухлыми пакетами депеш и вовсе ночью встретить было вероятнее, чем выглядеть в дневной толпе их зеленые капюшоны. Словом, Скайхолд всегда жил полной жизнью. Наверное, за века сна в ожидании Инквизиции ему осточертели и тишина, и видения в серебре метели, и убаюкивающее тепло снежных шапок на крепостных стенах, так что теперь замок никогда не спал – разве что чутко дремал часок-другой в ожидании рассвета. Расу, впрочем, и не нужна была незаметность в глухой темный час, чтобы исчезнуть: нашивки Инквизиции на куртке скрывали его от лишних глаз и вопросов лучше самого искусного охотничьего плаща. Мало ли куда и по какому поручению поскачет канцлерский скаут; он мог хоть в полдень, сияя мордой и расшаркиваясь с каждым знакомым дозорным, выехать через главные ворота и остаться все равно безнаказанным. Но в таком случае должна была быть причина задержаться до полудня, а Раса ничто в Скайхолде больше не держало. Долиец вскочил в ранних сумерках, когда в казарме было еще темно, собрался, закинув на плечи перевязь с оружием и седельную сумку, и выскользнул во двор. С гор как раз спускался туман; за ним придет рассвет и беспомощное тепло драккониса, способное разве что солнечных зайчиков пускать, а пока было зябко. Рас перемахнул последние ступеньки лестницы одним прыжком, босыми пятками проскользил по грязи, от которой не спасали никакие настилы и доски, и толкнул дверь конюшни. В нос пахнуло неизменной смесью запахов – размоченный овес, сено, навоз, хрусткая перемерзшая морковь и конский пот. В большой бочке у входа вода покрылась тонкой до прозрачности корочкой льда; Рас разбил ее ладонью, ополоснул лицо, фырча громче, чем посапывавший по соседству тяжеловоз, цапнул из бочки поменьше яблоко, откусил сразу половину. Пожрет нормально потом, когда окажется за перевалом из скайхолдской чашеобразной долины; пока же Рас сдернул с крючьев снаряжение, подогнанное под Норова, и двинулся к стойлу. Конь его тоже узнал, вытянул над оградкой гнедую морду, скалясь, но у Раса не было настроения флиртовать. – Будешь кусаться – за жопу цапну, – пригрозил он между делом. Норов то ли почувствовал хладнокровную уверенность в голосе, то ли еще не проснулся с утра, но артачиться внезапно не стал, только вздохнул покорно, завидев седло. Мог и не строить из себя невесть что – в конце концов, долийца ему предстояло терпеть последний раз. Тащить Норовистую Скотину на корабль, а тем паче в Арлатан, где ногу сломали б даже приземистые пони, не было никакого смысла. – В Устье Дэрвина тебя оставлю, – между делом пообещал Рас, распутывая ремешки недоуздка. – Там ребята толковые, присмотрят, пока тебя кто обратно в Скайхолд не перегонит. Норов всхрапнул и с намеком раздул ноздри, уловив кисло-сладкий запах сока. Рас хмыкнул, откусил от яблока еще немного и половинчатый огрызок запихнул в призывно распахнутую пасть. Довольный Норов захрупал угощением, из соседнего стойла, тоже соблазнившись, вытянул шею светло-серый иноходец, ткнулся бархатными губами в ухо. Глаза у него были чернющие и умные, в ореоле длинных трепетных ресниц – почти как у Сирила, и смотрел иноходец также печально и красноречиво: только жестокое сердце могло б отказать. Когда Деннет год назад вывел им свежую партию, Кариб и Алала долго искали себе подходящих животин, даже Рас не сразу притерпелся к Норовистой Скотине, лишь пару месяцев спустя начав дружелюбно именовать жеребца Норовом, а вот у Сирила симпатия к иноходцу случилась с первого взгляда. Как и у Раса к Сирилу – когда-то, уже очень давно… – У хозяина выпрашивать будешь, – буркнул Рас, чуть шлепнул иноходца по носу, чтоб не лез под руку, и конь, обиженно всхрапнув, отвернулся – довольствоваться вместо яблок сеном. – Совсем распоясался, – ему в спину, будто оправдываясь, также ворчливо добавил Рас и взялся за уздечку. Норов как почувствовал его настроение, дохрупав яблоком, за добавкой тыкаться мордой за пазуху не стал, даже удила сам спокойно принял с ладони. С седлом пошло туже; Норов его терпеть не мог, но без седла гнать суточный переход до моря не выдержала бы даже стальная расовская задница, так что он шлепнул коня по крупу – смирно, Скотина! – и потуже затянул подпругу. Потом свое место заняли сумка, колчан и налуч с луком; Рас пристегнул стремена, намотал на кулак повод и потянул Норова из стойла. Вслед косил умными глазищами иноходец; Рас замахнулся на коня, чтобы отвернулся и не травил душу, но тот только уши прижал к голове, а морды опустил. Ну вот, подумал Рас, даже у скотины гордости побольше оказалось, чем у Первого, и словно это помогло бы избавиться от тяжелых мыслей, зашагал шустрее. Остальные лошади спокойно, даже безразлично смотрели вслед, ничего не понимая; а даже если бы понимали, кто такой Рас и почему торопится бежать из Скайхолда, ничего не смогли бы сделать. Никто уже ничего не мог: узор клятв сложился однозначным и простым, как валласлин Андруил с тремя прямыми клинками, целящимися в горло. Четвертый, блеснув в полутьме конюшни, описал полукруг замаха и острием уперся Расу в кадык. Быстро – он даже дернуться не успел. Тощая эльфийка ходила также тихо, как долийцы, и ей ничего не стоило запрятаться меж бочек; ну а что не ждал ее никто тут… Это все – и меч, и эльфийка, и ее поджатые от гнева белые губы, и колючий взгляд, горящий в полутьме, – выглядело так естественно, что Рас даже не удивился. Может, мне снится, подумал он, может, сейчас все закончится; и осклабился в приветствии: – Доброе утро, Юрка. – Недоброе, – веско, как сплюнула, перебила она. – Куда намылился? – Прогуляться, – ярче ухмыльнулся Рас, потянул повод – смотри, вон, обычная конная прогулка, Норов со мной тоже согласен, – но клинок тут же, реагируя, как живой, надавил сильнее, вынудив долийца запрокинуть подбородок. – Прогуляться – это теперь так называется предательство? – холодно выцедила Юрка, и оба замолчали. Рас смотрел в потолок, на спилы досок и забитую в щели солому. Он успел застать срубы конюшен совсем свежими, когда в Скайхолде проще было найти дыру в стенах, чем укрытие от ветра, и успел увидеть, как темнеет со временем дерево, подстраиваясь под короткий шемский век. Эльфийский, впрочем, был бы не короче; но существовал способ это изменить. – Не я предатель, – нарушил тишину первым Рас. – Сказал кусок дерьма, который спрятался за нашивками Инквизиции. – Сказала плоскоухая, которая зарабатывает на жизнь тем, что копается ради Инквизиции в дерьме, – парировал Рас. Притиснутая к горлу сталь дрогнула: Юрке хватило б решимости, но не сил долго держать меч в вытянутой напряженной руке. Она не пырнула насмерть в первую секунду, когда у нее еще было преимущество неожиданности, а теперь Расу ничего не стоило, отшатнувшись резко назад, ударить Юрку по кисти, выбить клинок из руки и успеть выхватить – даже не дар’мисан, нет; зачем, если хватит охотничьего ножа с бедра, которым так удобно разделывать туши. Юрка не могла не понимать этого. Поэтому, наверное, Рас терпеливо ждал, не шевелясь и не выпуская из кулака поводьев, хотя и толку от этого было мало – Норов эльфийку знал прекрасно, и его не тревожил даже вид обнаженного клинка. – Как узнала хоть? – спросил Рас без капли любопытства, только б не раздражала неловкая тишина, скривился чуть заметно. – Сирил нажаловался? – Не вам одним эта волчья хрень снится ночами, – Юрка фыркнула. Усталость взяла свое, клинок скользнул вниз, острием уткнувшись в грудь, Рас опустил взгляд следом, с нахальной ухмылкой уставился на эльфийку. – Чё пялишься, – хмыкнула она, но меч обратно к горлу возвращать не стала. – А вообще, хули спрашиваешь, знаешь же, что он не жалуется. Кошмар ему приснился, орал, как режут. Я ссыканула, вдруг чё мажье не в порядке, а он там в соплях опухший сидит, и совсем один. Ну, я чуток попытала его… Рас хмыкнул – знал, как Юрка умеет «пытать», если ей очень надо. Надо было редко, зато получалось – эффективно; даже если Сирил держался, пары оговорок и снов хватило бы, чтобы далеко не тупая Юрка сообразила. Одно только интересно – Фен’Харел предлагал ей пойти за собой? Или волчий хвост лишь мелькнул в Тени мимо, когда Ужасный Волк в маске с шестью горящими глазами пришел за клявшимися ему – призывать в Арлатан членов Стаи, ибо недели до дня, когда Фен’Харел явит себя всему Народу, сочтены? Настроение откровенничать дальше у Юрки пропало, она замолкла, шмыгнула носом – не отвлекай, мол, от основного. Расу отвлекать не хотелось, как, впрочем, и говорить много; он перевел взгляд с эльфийки на полосу света меж дверей, Юрка тоже туда покосилась, шмыгнула сердитее и с вызовом подняла голову: – Да к демонам оно все. Одно мне скажи – нахуя, а? Хули тебе тут не сидится, рыжий-полосатый? – А хули б сиделось, – в тон ответил Рас, перестав хмылиться. Тоже вздохнул: после вечерних разборок с Сирилом объясняться еще раз не хотелось, но приставленный к груди меч не способствовал игре в молчанку. – Я клялся быть с Народом. Народ сейчас с Фен’Харелом. Вроде, все понятно? – Да ни хрена. Инквизиции ты тоже клялся, обмудок. – Военная хитрость, – Рас пожал плечами. – Слышала про такое? К тому же перед Инквизицией я чист, работу свою делал честно, дрался с ее врагами, как со своими, и сейчас против Инквизиции конкретно ничего не замышляю. А Народу я клялся на крови, от такого не отказываются. – Ну если все дело в хуеписи, давай сведем ее тебе, как Кату, будешь тоже нормальный! Он вот тоже расфуфыренный вначале ходил, а щас поумнел, свой в доску парень. И Сири вон даже за ум взялся, что ж тебе-то одному неймется… Хорошо, что Рас уже ухмылялся, иначе бы удержать совсем уж каменное лицо было труднее – и неизвестно, что выдало бы, смешок или на миг проскользнувшая во взгляде жалость. «Хуепись» Кат свел не потому, что отказался от клятв, а как раз наоборот – принимая клятву Волку; настолько ему не терпелось носить валласлин даже ради маскировки. И каково Юрке будет через месяц-другой, как закончится знатнючья возня в Халамширале, узнать, что Кат вовсе не свой в доску, а такой же шпион? Впрочем, рассеяно подметил Рас, с Катом будет легче – он сбежит из Зимнего дворца, не пересекаясь с отрядом, и ему Юрка не придет дергать уши и грозиться страшной расправой за выбранный путь. Будет должен, решил Рас, и ухмылка почти болезненно потянула уголок шрамированной губы: – Я же говорю – не я тут предатель. – Зубы-то мне не заговаривай, – Юрка свела брови к переносице. – Очевидно, кто тут адекватный, а кто – совершенно ебнувшийся на голову двуличный мудак с долийским шилом в жопе. И я тебе еще дырки штопала! Рас осклабился: – Жалеешь? – Еще как! Надо было вместо канавариса крысиного яда тебе подсыпать! – Ну так воспользуйся шансом все исправить, – Рас взглядом показал на приставленный к груди меч. – Давай. Один удар – и одним якобы предателем станет меньше. Я даже порадуюсь, если тебе будет легче… Острие прижалось плотнее, кольнуло через рубашку – пока не до крови, но уже ощутимо, и Рас заткнулся. Юрка аж побелела от злости; Рас прищурился, приглядываясь к ее напряженно застывшей фигуре и стиснутых на рукояти пальцах. Главное, избежать первого удара, увернуться вбок, пустив лезвие вдоль реберной кости, а то и вовсе обойдясь без раны; потом, как только Юрка сделает первый ход, ее проигрыш будет неизбежен. Эльфийка смертоносна на расстоянии выстрела, пока тетива послушно поет в мозолистых натруженных пальцах; а против рослого долийца, со слишком тяжелым, не по руке, клинком… Жилы на кисти уже вздулись от напряжения. Юрка зло дернула щекой, перехватила рукоять обеими руками, кусая губы; разумнее было бы ударить прямо сейчас, но Рас упрямился и ждал. Если она нападет первой, то совесть его будет чиста. А если все же сглупит и атакует – что ж, удача рассудит, кто был прав… – А вот хуй тебе, – шепотом, будто разговаривала сама с воздухом, сплюнула вдруг Юрка и выпрямилась, опустив меч острием в пол. – Хуюшки. Даже не надейся, что все закончится так просто, от меня такого милосердия не дождешься. Где-то внутри ты все понимаешь, сучья морда… Она подняла ладонь, но передумала, перехватила меч обратным хватом и вместо кулака стукнула долийца в грудь эфесом. В ребрах загудело – больно, но первый удар Рас ей простил, не стал отшатываться, даже разгадав маневр. Потом, когда разозленная эльфийка замахнулась снова, перехватил ее запястье, стиснул накрепко, до побелевшей кожи; Юрка вскинула голову, кольнула снизу вверх прищуром, яростным, как у дикой лесной кошки, дернула раздутыми ноздрями: – Внутри ты понимаешь, что ошибаешься. И надеешься, что все закончится быстро и безболезненно, и ты больше не будешь сомневаться… Ну так вот хуй, я тебе этого легкого решения не оставлю. Катись к своему Фен’Харелу ебучему и гадай до конца дней, где ты так проебался, что я о тебя руки марать не захотела. В своей ярости Юрка была по-звериному великолепна – Рас не хотел, но не мог не сравнивать. Если бы мать дожила до седин, была бы она похожа на Юрку? Что-то такое на лице он, видимо, так и не смог сдержать; Юрка, только что яростная, посмотрела вдруг спокойной и серьезно, будто бы не на него, а вглубь, в самое потаенное, сокровенное, то, что он доверил ей когда-то на привале – и так и не решил с тех пор, стоило ли о том жалеть. – Все сказала? – хрипло хмыкнул Рас, отбросив Юркино запястье. – Все, – кивнула эльфийка, сплюнув ему под ноги. Норов всхрапнул, тряхнув мордой, Рас оглянулся потрепать коня по шее, натянуто ухмыльнулся: – Много уверенности для таких смелых предположений… Юрка вдруг хихикнула – рваным, приглушенным, отнюдь невеселым смешком: – За дуру-то меня не держи. Я же вижу, что происходит. Если бы ты так ненавидел шемлен, как пытаешься показать, прожил бы с нами эти два года? – Притворяться нетрудно, – мгновенье помедлив, пожал плечами Рас. Это-то мгновенье его и выдало. Он раздраженно встряхнулся, потянул повод на себя – Норов, устав переминаться с копыта на копыто, послушно зацокал за хозяином. Юрка не мешала, посторонилась с пути, но в шаге от двери все же окликнула: – Эй, Тигрище… ну зачем тебе это, а? Он молчал. Юрка шмыгнула и затараторила высоким, натужным, как готовая вот-вот лопнуть, тетива: – Красных мы столько в Арборе перебили, что за клан ты давно отомстил. Тайны эльфячьи тебе никогда не интересны были, ты не Сири. За мать… ох, рыжий-полосатый, столько ж лет прошло… – А сколько лет должно пройти, чтобы ты забыла о своем сыне? Юрка двигалась беззвучно, и все равно Рас услышал, как она застыла за его спиной – даже сквозняк в приотворенную щель, кажется, перестал дуть; только и слышно было, как кони хрупают овсом в кормушках да чешут о столбики стойл бока. – Забыть не забуду, – медленно, тщательно подбирая слова выговорила Юрка. – Но помнить – не то же, что мстить. Рас, люди тоже те еще хуи на блюде бывают, ну так и долийцы – не все ж как ты и Сири. Ты же сам… говорил… – А я говорил, как именно ее убили? – резко оглянулся Рас. Норов, недовольный, что его ни в стойле не оставили, ни на улицу никак не выведут, попытался цапнуть за ухо, но Рас твердой рукой схватился за ремешок недоуздка, удерживая морду коня подальше. Юрка медленно мотнула головой. – Она уважала Пути Дерев. Убивала всегда так быстро, как могла, в сердце и в горло. А ее три ночи пытали перед тем, как повесить. – И что это меняет? – у губ Юрки обострилась жесткая складка. – Ты разве не больших… – Всё, – резко перебил Рас. – Всё меняет, – коленом пихнул створку и вырвался, наконец, из душной конюшенной полутьмы. Задержка вышла небольшая. Туман еще клубился у основания гор, снежные макушки окрасились нежно-оранжевым, как выполосканные ветром и солнцем аравельные паруса. Рас с шумом втянул воздух, глубоко, как мог, выдохнул, потрепал Норова по холке. Мысли путано, туманными клубами вихрились в голове; дурной разговор вышел, только и талдычил воображаемый внутренний голос интонациями Левинии, а с другой стороны – что сейчас, на чужой шемской земле, может у него выйти не дурно? Рас огляделся. Ранний торгаш раскладывал по столу какую-то блестящую мелочевку, лесорубы, зевая и почесывая загривки, цепочкой потянулись к воротам, у барбакана кто-то орал – должно быть, готовились принять первый обоз из низины; Скайхолд стряхивал с себя дремоту, но до одинокого скаута все еще никому не было дело, и тревога, едва кольнув, замолкла. Юрка вышла следом, молча встала у входа, привалившись спиной к дверному косяку и скрестив руки на груди. Меч куда-то делся, но колючий внимательный взгляд остался при ней: смотрела эльфийка так, как конвойный смотрит на осужденного. Боялась, он какую дурь со злости совершит? Или наоборот, хотела убедиться, что предатель действительно уберется с глаз долой и никогда больше не вернется? Рас хмыкнул и принялся перепроверять снаряжение. Вдумчиво, без спешки, дернул каждый ремень крепления, перетянул подпругу на одну дырку туже – все было в порядке, с такой упряжью до самого Предела можно гнать, не беспокоясь за целостность задницы. Юрка все еще молчала и смотрела. – Раз уж тут торчишь, – между делом поинтересовался Рас, заметив, что Норову натирает ремень на затылке, – сделаешь последнее одолжение? – Все-таки яду тебе? – эльфийка за словом в карман не полезла, но Рас привычно спустил колкость по боку. – Нет. Передашь Сирилу, что я… – вздох получился неожиданно тяжелым. Проклятье, столько, казалось бы, наговорили на ночь друг другу, а слов все равно было слишком много: напором давили на грудину, подступали к горлу изжогой, кололи кончик языка. – Мне жаль, что все так вышло? Пожалуйста. Я бы многое отдал, чтобы между нами не было наших клятв, или хотя бы чтоб мы попрощались по-нормальному. – Да ты совсем тронулся, – прошептала пораженно Юрка. Рас не удержался, оглянулся – на лице эльфийки растерянность и презрение сплавились кособокой гримасой. Юрка расцепила руки, попыталась описать в воздухе ладонью какой-то жест, но получилось только странное то ли потрясание кулаком небесам, то ли вовсе усталая отмашка: – Да иди ты нахуй, Тигр. Я ему от тебя ни словечка не передам. Приду щас к нему и скажу, что ты, сукин сын, умчался так, что только грязь из-под пяток комьями летела, и что тебе было насрать на всех, а на него… хотя погодь, одно от тебя передам, – Юрка сощурилась, – что ты его предателем хуесосишь, как дышишь. И еще совет от себя добавлю, чтоб выбросил тебя из башки кучерявой нахуй, незачем там у Сири место занимать. Нормального мужика себе еще тыщу раз найдет вместо такого уебища, как ты. Рас кивнул – быть может, несколько медлительнее, чем должен был, если бы успокоился по-настоящему, – и отвернулся. Скинул с седла стремена, проверил, ровно ли по длине, хмыкнул: что ж, он хотя бы попытался. Удивился бы больше, если бы вышло. А Юрка молодец, почти смогла задеть, хотя Расу давно уже казалось – ничто его не тронет, если сам не захочет… – Эй, – окликнула вдруг эльфийка незнакомым, смягчившимся каким-то голосом, – рыжий-полосатый. Хочешь, чтобы он знал, что тебе жаль – иди сам скажи. Он поймет. Ему показалось едва весомое, теплое прикосновение к плечу. Рас собирался уже запрыгнуть верхом, но замер, как был, со стиснутыми до боли пальцами на луках седла, скрипнул зубами. Чего Юрка добивалась? Чтобы он вот так просто побросал поводья, сумки, планы и устремления, галопом умчался в казармы, прямо к знакомой до каждой выщерблины двери? Чтобы колотил, пока Сирил не откроет? Чтобы сграбастал его в объятья и не выпускал, пока Сирил не осипнет от криков, и потом, когда Первый обмякнет, продолжил держать – теплого, родного, прячущего в плечо охотника рассеянную улыбку пополам со слезами? На миг Рас представил, как услышит эхом сердцебиение Сирила в собственных ребрах – по-птичьему быстрое, яростное, но все равно счастливое, – и нутро скрутило такой судорогой, что чудом не раскрошились стиснутые зубы. Если бы все было так просто, если бы был выход, если бы можно было превратить последние два года в янтарь и увязнуть в них, как муха; пить с Катом и Карибом в «Приюте», на пару с Эвой бросаться на передовой отряд врага, прятаться с Сирилом по темным углам, целуясь так, что сердце – глупое, неразборчивое, счастливое, дери его демоны, сердце, – падает в пустое от предвкушения брюхо… Если бы так было можно, напомнил себе Рас, ничего этого не было бы. Он грелся бы с Сири в их койке в казармах, и не думал бы о бегстве, и Юрка, пинком ворвавшись в их утро, разве что шутливо оттаскала бы за уши, чтоб неповадно было дрыхнуть в такую замечательную рань. И алые волчьи глаза б ему также, как и Юрке, снились только мельком, без всякого смысла; и не было бы зова на север, к народу, в Арлатан, домой. Фен’Харел созывал свою стаю. Инквизиция не продержится вечно; рано или поздно Вестница, притомившись от спасения мира, уйдет на покой, и снова всякая шваль – знатнюки, красные, мародеры, торгаши, – решит поохотиться на какой-нибудь клан. Не Гилайн, так другой. Пока мир таков, каков он есть, это никогда не закончится, и да, способ Фен’Харела несправедлив… Но мир вообще несправедлив. И каким бы он не был, в нем должен жить гордый и смелый народ, чтобы однажды другая Тигрица с другим Тигренышем смогла найти там убежище. Рас зло, подражая сердитому Норову, мотнул головой, крепче вцепился в седло и одним толчком взлетел коню на спину. Как он и думал, прикосновение лишь почудилось – Юрка и дальше подпирала спиной столб, разве что смотрела новым взглядом, какого Рас никогда не видел. Так, наверное, она пялилась на огонь, поглотивший родной эльфинаж? – Зря только надеялась, – вздохнула Юрка, потерев подбородок, глубокомысленно изрекла: – Ты же понимаешь, что если покинешь Скайхолд, там тебя тоже как своего не примут? Ты не сможешь скрыть, как много прожил с людьми. – А мне не принятие от них нужно, – фыркнул Рас. – Тигры – одинокие охотники, за меня не беспокойся. Вкусивший свежего ветра Норов нетерпеливо переминался с ноги на ногу, Рас подобрал крепче повод, заставив жеребца, провертевшись беспокойный круг на месте, замереть под твердой рукой. Юрка смотрела. Не вышло проститься с Сирилом – стоило хотя бы с ней нормально разойтись, но Рас никак не мог придумать, что сказать на прощание. Сожалею? Юрка не примет жалости также, как он не принял ее мудрость. Извини? Извиняться ему не за что, он поступает, как должно. – Не передумала предателя отпускать? – лучшее, что смог придумать Рас, прозвучало жалко даже для издевки. – Не отпускаю. Я тебя нахуй шлю мучиться той дурью, что ты сам себе выбрал. В их положении вполне сойдет за пожелание доброй дороги. Рас кивнул, принимая ответ, чуть стиснул колени – Норов, всхрапнув, чутко вытянул нос к воротам. Уже в спину, запоздало, будто Юрка до последнего не хотела выцеживать из себя остатки яда, попало как камнем: – Если и жалею о чем – так о том, что сыном тебя назвала. Рас приподнял бровь. Он был уверен, Юрка забыла; после стрелы венатори она пару дней провалялась в горячке и следила за языком еще меньше, чем в добром здравии. До чесотки в загривке захотелось обернуться, посмотреть, а какой у нее теперь взгляд, но Рас заставил себя сдержаться; подобрал повод, еще ровнее выпрямил спину. Нет уж, хватит прощаний, горьких и режущих, как феландарисовый отвар; пусть лучше Юрка такой останется в памяти, яростной, злой и с дрожащим в руках клинком; лучше так, чем мучительный взгляд матери, которая не смогла спасти своего ребенка. Одного она уже потеряла – пусть о втором даже не думает. – Я тоже жалею, – не оглядываясь, бросил ей Рас. – Твой сын вырос бы лучшим эльфом, чем я. И если Фен’Харел будет верен своим обещаниям, и за Сулави, и за Юркиного сына он отомстит; и может тем, кто выживет после этой войны, удастся устроить все так, чтобы другие матери и сыновья больше не оставались одинокими. Рас резко хлестнул поводом холку Норова, конь всхрапнул и с шага перешел сразу в тяжелый галоп. Под копытами чавкала дворовая грязь, потом скрипнули глухо промокшие доски, потом зазвенели булыжники мостовой, переброшенной через пропасть. Желание оглянуться поначалу было нестерпимым, зудело внутри, как яд, и только у барбакана пропало в один момент. Тогда Рас обернулся, чуть дернув повод, чтобы Норов перешел на рысь, приложил ладонь к лицу – солнце било в глаза, но он увидел ворота Скайхолда, тени башен, испещрившие двор, и пустой проем конюшни – Юрка, конечно же, ушла. Наверное, даже не стала ждать, пока он пересечет мост. И правильно сделала.