Сожаления.

      Время — это бесконечная петля, что оборачивается вокруг твоей шеи и тянет куда-то… вникуда.       Хуа Чэн восхищался, Хуа Чэн боготворил, помнил и главное — искал. Год за годом. Десятилетие за десятилетием, плавно переходящим в последующие столетия, веря, что непременно найдёт его — своего бога.       Своего Принца. Верил, что останется рядом, защитит от всего и ото всех. Беспощадное время шло, поиски не завершались успехом, пусть он и отдавал всего себя. Его удача ему ни капельки не помогала. Томительное ожидание сменилось на гнев.              Первый срыв был спустя триста лет. Хуа Чэн увидел юношу, робко пришедшего в город, чтобы попытаться выиграть у градоначальника. Его семья слишком нуждалась в удаче при открытии дела.       Он не был похож на его бога, но парень был скромен, и вежливая улыбка едва касалась губ. На этом сходство заканчивалось. Он проиграл Хуа Чэну, но тот всё равно вызвался помочь, предложив юноше провести с ним время. И получил согласие.       Хуа Чэн даже не потрудился спросить его имя. Да и к чему это, если он видел в стройной фигуре совсем иные черты, о которых грезил каждый день.       Приведя его в Дом Блаженства, он накормил уставшего юношу и… повёл к себе.       В ту ночь всё демоны сделали вид, что слепо-глухо-немые.       Юноша ушёл под утро с обещанием, что дело будет процветать. Стоило несчастному выйти за пределы Призрачного города, как он вообще забыл, как тут оказался и зачем пришёл. Хуа Чэну не нужны были лишние свидетели. Пусть живёт дальше своей жизнью.              Второй срыв произошёл ещё через пятьдесят лет. К нему снова пришли с новостями о неудачи в поисках.       В ту ночь Хуа Чэн ушёл из Призрачного города, остановившись в каком-то городе мира земного. Его настолько захлестнуло темное отчаяние, что везде и всюду в мельтешении человеческих лиц ему виделся никто иной как Се Лянь. Только образ в голове стал размытым. Единственный глаз устало цеплялся за отдельные черты прохожих: волосы, глаза, улыбка — за всё, что напоминало его Бога.       И с того дня он сорвался.       Все, кто впредь попадал в его постель были так или иначе одного типажа. Князь был ласков и страстен с ними, любя их так, как хотел бы любить своего Бога.       Никто ещё не был им недоволен.       И сам Хуа Чэн временно находил покой.       

***

      В один из дней в Игорном доме появился юноша, что сразу привлёк внимание Градоначальника Хуа — молодой, с улыбкой мягкой и нежной как и его лицо. Взгляд осторожный, золотисто-карий, тёплый.       Давно мертвое сердце сжало. Юноша решил сыграть, стоило Хуа Чэну предложить. — Если выиграешь, я достану для тебя что угодно. Если проиграешь — будешь в моей власти. Согласен? — мягко посмеиваясь, произнёс Князь и юноша, будто заворожённый, сняв свою бамбуковую шляпу, кивнул.       У него был измученный вид, а мягкий сумрак, подчеркнувший изящные черты, был словно туманом на глазах Хуа Чэна.       Игра началась и закончилась быстро. Юноша предсказуемо проиграл, но, кажется, не был расстроен. Изначально он не рассчитывал на победу, что, впрочем, было правильно.              Хуа Чэн сошёл вниз, выходя из-за полога, и протянул юноше руку. Тот, немного поколебавшись, всё-таки вложил свою ладонь. Прежде чем отвести его в Дом Блаженства, Непревзойденный показал ему город. Руки юноши мелко тряслись, но это не было из-за страха. Тщательно скрываемая слабость читалась в медленных шагах и уставшем взгляде, с трудом отводимом от прилавков. Усмехнувшись, Градоначальник отдал приказ. Накормить проигравшего не составило труда, ведь даже при виде самой простецкой еды этот забавный человек едва не заплакал. Судя по его аппетиту и трясущимся рукам, юноша не ел довольно долгое время.        Хуа Чэн не мог оторвать взгляд и это случилось с ним впервые за столетия. Ему нравилось смотреть как этот юноша с восторгом изучал город, как он ел и пытался скрыть смущение. Он был исхудавшим, но это можно было исправить. Однако сейчас Хуа Чэн вёл послушного и робкого юношу в спальню.              Ночь была занятной и жаркой.       Его холодные руки скользили, развязывая верёвочки и снимая верхние одеяния, плавно забираясь под нижние, пока он целовал раскрасневшегося юношу. Мягко уложив его на постель, Князь избавился от оставшихся одежд, открывая взгляду бледную тонкую кожу. Шея, грудь, линия ребер и едва очерченный пресс — он целовал всё до чего дотягивался, оставлял алые бутоны засосов, под сладкие звуки чужих смущённых стонов.       Демону хотелось слышать их более громко, отчётливо.       Его руки властно прошлись по чужой талии, бёдрам, со вкусом сжимая и оставляя стремительно краснеющие следы. Он хотел усеять его всего засосами, оставить на каждой части тела цветущий знак — Моё. Про себя Хуа решил, что не собирается отпускать таинственного юношу. Даря ласки, он все больше хотел узнать всё: причину прихода, истоки покорности и, обязательно, имя. Но сейчас было главным утолить свою страсть, которая становилась неудержимой с каждым новым поцелуем. Отзываясь на ласку холодных рук, юноша мягко, но настойчиво, не позволил снять бинты с шеи и ноги. На что Хуа Чэн лишь усмехнулся, уступая.       Бутылёк с цветочным маслом тускло сверкнул гранями в свете свечей. Отрываясь от сладкой кожи, Хуа Чэн скинул с себя одежду, заставляя парня краснеть ещё сильнее и отводить взгляд.       — Смотри на меня, — с этими словами демон повернул его лицо и тепло улыбнулся юноше.        Обычно он был скуп на улыбки, но сейчас ему действительно хотелось улыбнуться и он сам не понимал причину. Первый палец вошёл туго. Хуа Чэну не надо было долго думать — девственно чист. Да и все реакции, неумелые поцелуи говорили именно об этом.       — Скоро станет легче. Потерпи немного, расслабься, — после этих слов юноша и правда постарался расслабиться, непроизвольно вздрагивая с каждым новым движением внутри себя. Но поцелуи, на которые был щедр Князь, хорошо отвлекали, затягивали. Спустя какое-то время юноша был готов.       Хуа Чэн смазал свой член маслом и приставил головку ко входу, медленно входя. Юноша вскрикнул от неожиданности и чуть выгнулся. В глазах скопились слёзы, которые демон снял поцелуем, утягивая в него этого трогательного юношу. Дав время привыкнуть, он начал двигаться.       Вскоре с чужих уст начали срываться стоны удовольствия, а сам парень под ним расслабился, прикрыв глаза. Его ресницы дрожали, пока тело непроизвольно выгибалось дугой, разводя ноги шире и давая демону волю. А Градоначальника уговаривать и не надо было. Движения стали быстрее и резче. Хуа Чэн выходил почти полностью, оставляя только головку и входил снова, выбивая с желанных губ такой сладкий, протяжный стон.       — А-ах! — этот голос был музыкой для ушей и сердца.       Хуа Чэн искренне не понимал причину, по которой его сердце так бурно реагировало. Замершее на века, оно с небывалой силой трепыхалось в мёртвой груди.              Ночь была долгой, томной и сладкой. Кончая, Хуа Чэн положил руку на чужой пах, помогая рукой и давая юноше почувствовать его первый в жизни оргазм, отчего золотистые глаза шокированно распахнулись, а тело прошила крупная дрожь от незнакомых прежде ощущений.       Закончив, Хуа Чэн взял заранее подготовленное влажное полотенце, обтирая юношу, что был уже практически по ту сторону сновидений. Ложась рядом, он услышал слабый голос:       — Мне было… очень хорошо… спасибо… — и после этого парень провалился в сновидения, заставляя Князя довольно хмыкнуть.       

      ***

             В призрачном городе всегда темно, так что утро не разбудило их. Хуа Чэн оглаживал чужую голову и спину, пока юноша спал. Но тут взгляд наткнулся на бинты на шее. Непревзойденный всегда привык получать то, чего хочет, питая слабость к чужим тайнам и секретам. Он стянул бинты и замер. Глаза в ужасе распахнулись. Проклятая канга       Плавно приняв сидячее положение и прогоняя сонную негу, он стал вглядываться в это лицо, что с самого начала показалось ему знакомым. После посмотрел на ногу, осторожно снимая бинты — очередная канга. В этот момент он был сам готов уничтожить свой прах, осознавая, кто именно в его постели и кого он так беззастенчиво трахал и опорочил этой ночью.       — Ваше… Высочество? — голос предательски дрогнул, а Се Лянь нахмурился во сне, сворачиваясь калачиком. В этот момент мир для Хуа Чэна едва не рухнул.