Лиличка!

      Лиля родилась в семье эпилептоидного психопата и нарциссичной инфантилки, что было наихудшей смесью из возможных, но мама предпочитала называть это «браком льва и скорпиона». И возможно, для неё это служило объяснением постоянным ссорам, дракам и всевозможным формам насилия, которые процветали у них дома. С самых ранних лет Лиля знала, как по шагу отца определить его настроение. Она знала, как по взгляду матери определить, когда стоит говорить быстрее, а когда замолчать. С самого раннего детства она умела подстраиваться, это было её супер-силой, чем-то особенным, и в глубине души она была рада, что так идеально подходила своим родителям. Кто ещё справился бы лучше?              Папа был фотографом, очень талантливым и знаменитым на весь город, его студия была одной из лучших, а мама была певицей. Вроде даже участвовала в международных конкурсах, брала первые места, и сам мэр города вручал ей путёвку в пятизвёздочный санаторий, о чём она не уставала хвастаться за ужином, прикладываясь к бутылке вина. Лиля только болтала ногами, сидя на высоком стуле, и ковырялась вилкой в грубо нарезанном салате, потому что не дотягивалась до остальных блюд, а прерывать маму было страшно.              — А щ-щас-то, — пьяно пробормотал отец, хмуря густые брови, — щас-то ты кому нахуй нужна, кроме меня? У тебя, блять, нихуя нет, кроме твоей потасканной ёбаной п…              — Алик.              — Эра, блять, рот закрой, когда я говорю! Чё ты начала про свою карьеру, где твоя карьера, сука, теперь?              Лиля молча наблюдала за тем, как та качает разочарованно головой, прикрывая нижнюю часть лица ладонью, а отец запихивает большие куски мяса в рот, почти не жуя, и запивает те водкой. Из бутылки. Мама всё время смотрела в сторону, смаргивая слёзы, которые жирными чёрными от туши каплями стекали по щекам, а папа глядел на неё в упор с бешеным давлением, будто бы пытаясь прожечь в женщине дыру.              Отца звали Альберт, и эта сухость и жёсткость его имени отлично отражали то, каким он был человеком. Как правило. А бывало, он вёл себя совершенно иначе, он мог дурачиться, мог шутить и даже наряжать Лилю в разные костюмы в своей студии, устраивая фотосессии. Он называл Лилю ласково: Лилок, Маугли, принцесса, и трепал по щекам, и целовал в лоб, и катал на руках. Но как правило, он был сухим и жёстким.              Мама, Эра, так же соответствовала своему имени, и всегда стремилась быть в центре внимания и блистать. Она родила Лилю в шестнадцать, была не готова, наверное, и Лиля никогда не перестанет сочувствовать ей в этом. Маме хотелось продолжить петь, ездить гастролями со старой группой, да хотя бы просто выступать на свадьбах, чтобы продолжить жить. Отец, разумеется, был против.              Лиля причин не понимала, была маловата и глуповата, да и если папа так говорит, так надо. Папа их одевал, обувал и кормил, поэтому он был прав. Лилю так научили. Мама раз за разом твердила, какой «Альберт Евгеньич человек золотой, с необыкновенной душой и виденьем, не от мира сего, не всем понять это дано, не всем, Лилёнок, и ты цени папочку, он один такой».              Хотя папа часто бил маму. Это происходило как что-то обыденное: когда они стояли на кухне и курили, маме мог прилететь подзатыльник или толчок, до того сильный, что она ударялась виском об открытую дверцу окна; когда они ехали в машине, мама могла влететь лбом в тонированное окно. Но чаще он просто выворачивал ей запястье до боли. Хватал за волосы. Валил на пол. Стягивал одежду.              Лиля не до конца осознавала это, её просто пугали крики и ругань, её пугало, как отец с безумным взглядом кидался вперёд, отбрасывая Лилю в другую комнату, и запирался с матерью в спальне. Её нервировало всё происходящее, но и повлиять она на это не могла, поэтому просто сидела на диване и ждала, что когда-нибудь это закончится, обливаясь слезами и играя в куклы. Она ждала.              Но это не кончалось. Они жили так год за годом, отметки с ростом на дверном косяке, которые Лиля ставила самостоятельно, шли ввысь, а положение оставалось прежним. Папа бил маму, а мама в свою очередь била Лилю. Но била не по-настоящему, не так, как Альберт Евгеньич бил её, не кулаком в лицо и не стягивая одежду, так что Лиле казалось это нестрашным. Предплечья иногда болели, ныла поясница, затылок рассекало до крови, а ещё говорить от истерики бывало тяжеловато. Но всё равно нестрашно. Страшно было, когда мама потом плакала. Как маму не простить?              Лиле было уже двенадцать, когда родители решили развестись, и отцу это давалось так тяжело, что он впал в депрессию, не переставая пил.       Это был Новый Год, мама должна была приехать от бабушки с подарками из другого города, и Лиля ждала новый кукольный домик, о котором мечтала ещё в прошлом году. Ей было уже двенадцать, не одиннадцать, и всё-таки кукольный домик был достаточно крутым, чтобы играть с ним даже в таком возрасте.              Но мама не приехала. Лиля накладывала оливье в хрустальный сервиз, когда папа закричал, так зло и яростно, что окна задрожали, и она выронила лодочку. Та разбилась о ламинат, стекло некрасиво смешалось с салатом, и на звук тут же примчался отец, всё ещё что-то крича по телефону. Лиля от страха онемела, оглохла, ослепла — зажмурилась крепко, закрылась руками, но в волосы зарылась пятерня, и её потащили через коридорчик в гостиную.              — Ты с кем? Ты с кем, блять?! Ты жена моя! Шлюха! — бессмысленно рычал Альберт, расхаживая перед Лилей, а Лиля глядела на украшенную ёлку заплаканнымм глазами, слушала, как по телевизору играет заставка из «Сватов», и тряслась, понимая кристально ясно – мама не приедет, — Ты тоже, тупорылая овца! — неожиданно приблизился папа, хлопнув её по голове сбоку, да так, что она влетела виском в стол. Лиля пыталась подавить вой, но предательски заревела в голос, как маленький ребёнок, — Руки, сука, кривые, нихуя сделать не можешь. Ты баба, блять, или кто? Да, я с тобой говорю, — вернулся он к телефонному разговору, как ни в чём не бывало. Даже не обратив внимания на то, что по лицу Лили побежала струйка крови, которую та старательно утирала. Отец закурил, продолжив мерять комнату шагами, — Я тебя найду, мразь, я же тебя урою. Я тебя уничтожу нахуй, Эра, сука! Езжай домой, блять! Какой он продюсер, дура! Домой, говорю!              Мама вернулась спустя три месяца. За эти три месяца, как бы ни тянулась к ней Лиля, мама оставалась холодной и очень строгой, несмотря на расстояние. Она не позволяла Лиле слёз в разговоре, потому что была убеждена, что Лилей манипулировал папа, и пусть это было так, плакала она не из-за этого. Иногда отец звонил матери сам, приставлял нож к горлу Лили и клялся, что перережет ей глотку, если Эра не приедет как можно скорее. Это её не поторапливало.       Лиля находилась в Аду все три месяца.              Помимо постоянного психологического давления и угрозы быть избитой, на Лиле была уборка, стирка и готовка; она должна была успеть сделать всё и подготовить домашнюю работу; утром, вставая в школу, ей нужно было приготовить завтрак отцу и не переложить сахар в его кофе, иначе кофе летел ей в лицо. Отец попрекал её за все, заставлял есть неправильно приготовленную еду половником прямо из кастрюли, выливал вёдра грязной воды на неё, если полы были вымыты недостаточно чисто. И во всём этом Лиля видела только злость на маму. Не на неё. Сколько она помнила, отец любил её. Бил редко. Не по-настоящему.              Не как маму.              И он так плакал, обнимая и целуя её колени, без слов извиняясь за всё. Он рассёк ей губу и ревел, валяясь у неё в ногах, он разбил ей нос и рыдал, как ребёнок, сожалея. Они засыпали в обнимку, хотя Лиле это было неприятно, отец раздевался до трусов и залезал к ней в кровать, прижимаясь сзади, и это казалось неправильным, каким-то странным. Он никогда не слушал протестов. За протесты Лиле прилетало по губам, по голове и по лицу. А потом папа снова плакал и проклинал себя, и Лиля верила в его сожаление.              — Когда я бью, — объяснял ей Альберт, — я с любовью. Не со зла. — но он ни разу не попросил прощения.              Даже так, это действительно успокаивало Лилю. Ничего, кроме отца, в её мире и не оставалось.              Катя в школе завела новых подруг, что было неудивительно. Катя никогда и не была только её подругой, она была подругой для всех сразу, и это просто совпадение, что Лиля вовремя успела с ней заобщаться. Все остальные обходили её стороной, подмечая неопрятный внешний вид, синяки и ссадины. Лиля могла долго не принимать душ, потому что в какие-то дни не успевала, а в какие-то у неё не было на это сил. Иногда она сгрызала на себе ногти, забывала переплести косы, и те постепенно превращались в колтуны.              Отец пил, не переставая. Студия закрылась, про их семью стали ползти самые разные слухи, и помимо того, как грязно Лиля выглядела, к дразнилкам прибавились ещё и шуточки про маму. Катя, если бывала рядом, всегда заступалась. Катя была рослой, бойкой и доброй, но рядом она бывала редко. У Кати были олимпиады, конкурсы, вечеринки, у неё был художественный кружок и танцевальная секция. Чаще Лиле приходилось терпеть, как и дома.              А потом мама приехала. Оглядела её недовольно с головы до ног, взяла в руку прядь её свалявшихся волос, и брезгливо откинула. Оценила придирчиво одежду, фигуру, лицо. От мамы пахло горькими духами, забивавшимся в ноздри, на губах была трижды наслоенная бордовая помада, а на глазах нарощенные ресницы. Она жевала жвачку, возвышаясь над ней в своих ботфортах на огромном каблуке.              — Прыщи полезли, — заметила мама первым делом, — и заплыла. Горе заедала, что ли? Что за щёки?              Лиля не нашла, что ответить, да и не надо было. Она глянула в зал мельком, туда, где папу держали два огромных человека, а третий бил его ногой в живот и лицо, и оцепенела. Не могла ни крикнуть, ни кинуться, только стояла в шоке. Мама в другой комнате уже закидывала вещи в сумки не глядя, всё подряд, тёплое и лёгкое, шапки, купальники, куртки, шубы. Так они и уехали в Краснодар.              Эра вышла замуж во второй раз, и её новый муж Лиле не нравился, он был каким-то неприятным, жутким, но Лилю он не трогал и даже будто не замечал. Мама со своим новым не уставала попрекать её тем, что ей пришлось так долго тянуть с разводом, потому что Лиля была маленькой, и вообще, родила она её не по своему желанию, разрушила великую карьеру и многое другое. Лиля в ответ старалась не обижаться, ведь маму ей всё равно было жаль.       А отец никогда не звонил. В глубине души, Лиля скучала по нему, хоть и ненавидела за то, через что он её протащил — у неё не было однозначного отношения к папе. Эти два противоположных чувства подавляли друг друга, лишь больше её запутывая. Она не знала, как ей относиться к нему.              После переезда изменилось малое. Мама оставалась холодной, неприступной статуей, спрашивала только о школе и оценках, больше Лиля ничего ей сказать не могла, не представляла интереса. За плохое поведение и глупость были крики, было рукоприкладство, но всё-таки её били не по-настоящему. Это мог быть пинок, подзатыльник, оттягивание уха. Ерунда. С чем можно справиться. Кто, как не Лиля, справился бы?              — Если бы любила меня, не позорила бы так, — причитала мама, встряхивая её за волосы, — Как у меня может быть тупой ребёнок? У тебя не должны быть тройки по алгебре, не должно, — тряхнула она особенно сильно, выдрав клок, — не должно быть такого! — и сама плакала.              И жалко Лиле было больше маму, чем себя, потому что плакала мама жалобно, прижимала к груди тесно, и целовала, целовала, целовала её в мокрые от слёз веки, умоляя о прощении. Ласковой она была, только когда сожалела о чём-то. Мама, хоть и не признавала этого, делала всё от любви. Не со зла. Лиля догадалась уже самостоятельно.              В новой школе было почти так же одиноко, как в старой, и Лиля скучала по редкому, обрывистому общению с Катей, которым пренебрегала. Ей часто было обидно и даже ревностно, что у Кати не находилось на неё времени, но теперь она узнала, что такое настоящее одиночество, и тоска по единственной подруге усилилась вдвое. Они редко, когда у Кати была возможность, списывались и узнавали, как проходят их дни друг без друга, и с лёгкой тоской Лиля понимала, что у Кати всё шло полным ходом. Она же застряла, как бабочка в эпоксидной смоле, в страхе и стыде.              Лиля выглядела аккуратно, скинула все лишние по мнению мамы килограммы, даже пыталась улыбаться, когда с ней заговаривали, но весь интерес девочек строился на том, чтобы списать у неё, а от интереса мальчиков у неё бежали мурашки страха по коже. Мальчики раскрывали двери в женские раздевалки, где Лиле и без того было дискомфортно, мальчики задирали на ней юбку, мальчики пытались ухватить за ещё даже несформировавшуюся грудь. И Лиле всегда хотелось оттолкнуть, закричать и убежать от них, даже если они ничего ей не делали.              Лилю это беспокоило, ведь с самого детства в ней цвело желание настоящей семьи с кем-то достойным, с кем-то, кто не будет таким, как её отец. С хорошим человеком, и этим хорошим человеком должен был быть мужчина. Однако, все их попытки познакомиться ближе Лиля пресекала на корню.              Поэтому в школе она только училась. Так прошло почти четыре года.              После девятого класса Лиля вернулась в родной город и поступила на издательское дело в государственном Нижегородском колледже, на бюджет, разумеется. Уехала, потому что мама всеми силами намекала ей, что пора бы выпорхнуть из родительского гнезда, к тому же, на подходе был второй ребёнок от нового брака, и Лиля отнеслась к ней с пониманием. Мама всегда была резкой в выражениях, это вовсе не определяло её любви к Лиле. Намерения обидеть мама никогда не имела, но и заботиться о ней правильно не умела тоже.              Она приехала с одним маленьким чемоданчиком одежды и рюкзаком с канцелярией, и было дико, что в этих двух небольших сумках уместилась вся её жизнь и суть. На станции Лилю встречали Катя и некая Саша. К Кате, высокой и восхитительной, Лиля как-то привыкла, пусть и радовалась от этого не меньше, налетев на неё с объятиями. Саша была другая, смотрела другими глазами, улыбалась другими губами, всё было не так, как привыкла Лиля — рядом с Катей всегда были такие, как Катя, хохотливые, с напомаженными ртами и игриво оголёнными прелестями. Сашу Лиля вообще никогда не видела раньше, и в переписках, которые они с Катей вели редко, но насыщенно, это имя не упоминалось.              В тот день, выехав встречать её, Катя просто написала кратко — «со мной будет Саня».              У Сани были прямые русые волосы до лопаток, отдающие рыжиной, большие зелёные глаза с длинными, опущенными грустно ресницами, и аккуратный нос. Она была девушкой, классически красивой девушкой, но одета была совершенно по-мальчиковски в какие-то спортивные штаны и футболку, которая обтягивала крепкий торс и массивные руки. И всё-таки, Саша была девушкой, очевидно, а что-то в её позе, в её движениях, когда она вела плечами, и её взгляде, сбивало с толку. Когда она оглядывала Лилю заинтересованно, ни слова не говоря, а лишь дымя сигаретой, у Лили всё внутри переворачивалось. Колени подгибались, ладони потели, и она глупо кусала губы, нервничая и заливаясь краской. Щёки горели.              — Чё за ребёнок? — грубовато выдохнула Саша, слегка опуская голову. Она была выше Кати, но незначительно, возможно, сантиметров на пять. Выше Лили на голову.              Катя, так и обнимая Лилю и прижимая её к своему боку, окрысилась:              — Лиличка, — с чувством проговорила Катя, поправляя свободной рукой огненно-рыжие волосы, — соседка твоя. Помнишь же?              О…              Лиля вспыхнула. Она затравленно посмотрела на Сашу ещё раз, та искривила губы в улыбке, но та будто бы была перевёрнута, уголки пошли вниз, а глаза она закатила, качнув головой.              — А Лиличка, — от того, как она произнесла её имя, Лиля задрожала мелко, а Катя ободряюще сжала её предплечье, не отступая, — точно оплату потянет?              Катя обратила на неё взор, дескать, а правда, сможешь ли, и Лиля закивала торопливо головой.              — Немая, что ли? — хмыкнула Саша, не переставая по-странному улыбаться, — Ротик открой.              — Смогу, — практически шёпотом подтвердила Лиля.              С Катей они договаривались иначе. Катя сказала, что нашла человека, который будет снимать с ней квартиру вдвоём, и почему-то Лиля думала, что это будет полный незнакомец. Хотя, наверное, глупо было жаловаться, с незнакомцем было бы даже хуже. Просто…              Почему Саша?              — За первые два месяца отдам сразу, — скромно добавила Лиля, и та вскинула брови заинтересованно, — Не переживайте.              — Не переживайте, — хохотнула Катя, запрокинув голову, а Саша только сощурилась задумчиво, — Санечке всего двадцать один, не сорок один, Лиличка.              В шестнадцать лет Лиле отчего-то казалось, что двадцать один — солидная цифра. Статная и серьёзная, да и выглядела Саша серьёзно, а ещё хмуро и тяжело. И было в ней что-то исключительно возбуждающее, что Лиля испытывала в моменты слабости наедине с собой в душе, это было чем-то подобным, только хуже. Потому что было с женщиной.              Катя поехала на квартиру вместе с ними. Оказалось, это был дом, перешедший к Саше по наследству. Жила она тут долго, но на работе, кстати, фитнес-тренером, начались трудности, и она стала сдавать комнату. А Лиля тут как тут, точнее, Катя с кандидатурой Лили.              — Мужиков не водить, не занимать ванную дольше часа, за собой всё подчищать, — предупредила её Саша, когда они остались одни. Катя упорхнула на танцы, лёгкий шлейф её духов всё ещё витал в воздухе, но та лёгкость, которую она привносила с собой, испарилась. Лиля поёжилась.              — Хорошо, — кивнула Лиля скованно, — спасибо.              Саша выгнула бровь, почти засмеявшись:              — За чё спасибо? Ты бабки мне платишь.              — Что согласились подержать комнату, — обращение на вы больно резануло той по ушам, судя по тому, как девушка поморщилась, — пока я разбиралась с колледжем.              — Это не для тебя, — закатила глаза Саша, — Это для Катюхи.              Повисла неудобная тишина. Лиля неловко потупилась, обхватила чемодан удобнее, поднявшись с места, но та вдруг махнула рукой, остановив её.              — Я думала, ты постарше будешь, — зачем-то сказала она, — а ты же соплячка совсем.              — Мы с Катей ровесницы, вообще-то. — возмутилась Лиля.              — А как мы тявкать умеем, — усмехнулась Саша удивлённо, — я боялась, ты так и будешь мямлить.              Лиля насупилась, не решаясь уйти. Что-то подсказывало, что та ещё не закончила свой монолог, просто разгонялась. Так оно и было.              — Катюха женщина, — не скрывая воздыхания, проговорила Саша, и это не было чем-то неожиданным. Катя всем нравилась, она была необыкновенной красавицей и ещё шутницей, и везде успевала, и была смелой и умелой, — сколько бы лет ей ни было, она настоящая женщина. А ты щеглуха, доска два соска, чё с тобой делать-то?              Лиля ничего не ответила, Саша что-то пробормотала о том, что она совсем «не алё», и со вздохом поднялась с места, скрывшись в своей комнате. Ближе к обеду Лиля окончательно заселилась, разложив всё по местам; вещей-то было немного, а убирать пришлось достаточно долго — в шкафах и на полках были залежи пыли, полы в комнате были липкими, на подоконнике стоял разворошённый кактус в горшке, а вокруг валялась земля из него. Пахло дешёвым пивом и сигаретами.              Лиля не выходила из спальни до вечера, читая «Маленьких Женщин» и периодически отвлекаясь на телефон, где с телеграм-каналов прилетали самые разные новости от интересных до ужасающих. Она повалялась немного в кровати, достала из чемодана коробку печенья, съев одно прямо в постели, продолжила читать, и так и заснула. Проснулась от того, что в квартире послышался громкий смех и звон стекла, а затем дверь в её комнату распахнулась и вошла Катя. Катя была уже слегка пьяной, ленивой, но весёлой, она рухнула на Лилю сверху, оставив на её щеке поцелуй, и утянула её в объятия.              — Лиличка, — протянула мечтательно Катя, — как мне не хватало тебя тут, ты бы знала. Вот мы, кажется, не виделись лет пять, а ты почти не изменилась, да? Ты та же Лиля.              — Да, — согласилась Лиля не без разочарования, — я та же.              — И мне это нравится, Лиль, правда, — потрясла её за плечи Катя, — ты будто бы… Знаешь, тебе будто бы всё ещё лет двенадцать, честно. Такая ты лапонька. И я себя чувствую… как тогда. С тобой.              Лиля улыбнулась смущённо, обняв ту в ответ наконец, и Катя вдруг наклонилась, клюнув её в губы, из-за чего Лилю пробрало до дрожи. Она отстранилась в смешанных чувствах, а затем с остервенением принялась утирать вкус чужой помады, нахмурившись непонимающе. Катя расхохоталась:              — Да я шучу, Лиля!              Лиля таких шуток не понимала и не принимала, Лиле вдруг стало совсем неприятно, до слёз, и она отвернулась всем телом. Катя вздохнула страдальчески, поправила ей волосы мягко, опустившись подбородком на Лилину макушку.              — Может, ты и изменилась, — задумалась Катя вдруг, — ты раньше не была такой закрытой.              Лиля бы хотела ей объяснить, но было не время и не место. Она хотела высказаться много лет, ещё тогда, когда они общались по переписке, но боялась потерять любую связь с Катей, боялась её отвращения к слабости, боялась наскучить.              Саша принесла алкоголь, много: в основном банки и бутылочки пива, литр водки и два литра виски, в таком чёрном пакете из обычного продуктового. Из закусок на столе лежала какая-то колбасная нарезка, батон и чипсы. Лиля никогда не пила раньше, косилась на девушек, пока они радостно выпивали, и Саша не удивила её пополняющимися одна за другой стопками водки. А вот Катя да, она пила легко и даже не морщась, что было странно. Она действительно стала другой.              — И он мне пишет, — поделилась Катя, плывя голосом, — «я уже взрослый дядька, хочу заботиться о своей малышке», а я ему такая, ну, скидывай денег, и прикинь, правда отправил.              — Без лоха и жизнь плоха, — съязвила внезапно сухо Саша, словно не смеялась только что. Стакан снова наполнился водкой.              На Саше были те же широкие штаны, спортивный топ и почему-то шапочка-бини, под которую она спрятала волосы. Лицо, чётко очерченное и подтянутое, теперь казалось совсем мальчишеским, но исключительно женская красота чувствовалась во взгляде. Взгляд был прикован к Кате, которая листала переписки в телефоне.              — Но он красивый такой, — протянула Катя, чуть ли не целуя экран, — Может, поехать к нему…              — Ебанутая? — ощетинилась Саша, что казалось, ещё немного — и Кате прилетит подзатыльник. Ничего. Саша не двинулась, только напряглась всем телом, пресс затвердел, мышцы и вены рук набухли, челюсть поджалась тесно, — Я тебя не пущу никуда.              — Ты мне не мамаша, — отмахнулась смешливо Катя, — Девчат, у него ещё и член здоровенный. И…              Саша залпом осушила стакан, повела раздражённо шеей, обновив порцию, и проделала то же самое, глядя перед собой пусто. Локти упёрла в разведённые широко колени, сгорбившись.              Лиля наблюдала. Она даже Катю слушала вполуха, всё её внимание захватила Саша и её эмоциональный шторм, отражающийся на её лице поджатыми губами, трепещущими ноздрями, сдвигающимися у переносицы бровями. Саша злилась. И Лиля, кажется, понимала, из-за чего.              Её догадки подтвердились, когда Катя и Саша вышли покурить, а она, оставшись одна, поняла, что только грызла солёные чипсы, даже не запивая. В горле пересохло. Она поднялась и мягкими шагами направилась в сторону кухни, где девочки курили, и остановилась, когда Саша хрипло, еле слышно проговорила:              — В тачке чё было? Посмотри на меня, блять, Катюша, ну, Катенька, — звала, словно не могла дозваться, она, — На заднем, вчера. Ты помнишь?              — Помню, — захихикала неуместно та. В голосе Саши не было и доли того энтузиазма.              — Ты же знаешь, я не шучу таким, — вкрадчиво произнесла она, — Катюш, я тебя поцеловала, потому что хотела. Тебя хотела. Когда ты уже… Знаешь, перестанешь ломаться?              — Сань, ну ты чё? — судя по звуку, отстранилась та, въехав во что-то спиной. Катю слегка шатало, — Это несерьёзно у баб. Подруги целуются. Мы же подруги?              — Подруги. — отчеканила та глухо после долгой паузы.              — Ну всё, хорош это обсасывать, — проворчала капризно Катя, — Ты меня повезёшь завтра? Мне целый день по городу мотаться. Не хочу на такси тратить.              Лиля онемела. Она испытывала ужасную неловкость от того, что застала эту сцену, и ещё от того, что не знала, ей шагать назад или вперёд, но, услышав, как Саша двинулась в коридор, Лиля пошла навстречу. Чтобы не вызывать подозрений.              — Повезу, — процедила Саша, выходя из кухни, и, столкнувшись с Лилей, не замедляя шаг отпихнула её в сторону, — Чё ты встала-то, блять?              Лиля могла бы обидеться, но не нашла в себе ресурса на это, поглощённая жалостью. Услышанное перевернуло Лилино представление о ней совершенно, раз и навсегда. Она не знала наверняка, была это влюблённость со стороны Саши или обычное плотское желание, но она знала, что Катя пользовалась выигрышным положением у той под боком. На Катю, что удивительно, Лиля не могла злиться или испытывать неприязнь, Катя была слишком хорошей, сплошным позитивом. Вряд ли она делала это с плохими намерениями.              Лиля замечала – Саша, с которой ей нужно было как-то уживаться, много пила и курила. Даже как-то слишком много для фитнес-тренера, и это не укладывалось у неё в голове, но когда Саша угостила её сигареткой на балконе, Лиля не отказалась, в странном желании увидеть одобрение. Саша, видимо, сама удивилась, помогла ей закурить, наблюдая за тем, как Лиля в первый раз затягивается и кашляет, и веселилась от этого. И словно смягчилась к ней.              Тем же вечером Саша предложила ей выпить, пропустить по пиву, и это был их практически первый не конфликтный диалог, а потому Лиля не смогла сдать назад. Саша в свои светлые моменты выглядела такой милой, белой и пушистой, что невозможно было упустить возможность застать это.              — Ты по тёлкам, да? — кивнула ей вдруг Саша. Её колено коснулось Лилиного, сама она закинула руку ей на плечо, повернувшись заинтересованно.              — Что? — слабо спросила Лиля. У неё кружилась голова, так как она нехотя пила пиво, как сок, игнорируя вкус, и тот ударил по всему телу. Её клонило в сон.              — Смотришь так, — объяснила ей со смешком Саша, — голодно-жалобно. Хочется то ли въебать, то ли выебать.              — Нет, — покраснела Лиля, вжавшись в диван. — Неправда.              — Да правда, правда, — засмеялась та, — нравлюсь же?              — Ты девочка, — беспомощно попыталась отвязаться Лиля, — мне не нравятся… девочки.              — А мальчики? — вдруг спросила Саша, и первым делом Лиля хотела съязвить, но не смогла. Мальчики? Нравились ли ей?..              — Я спать, — резко отстранилась Лиля, поднявшись с места, и чуть было не рухнула лицом в ковер. Комната поплыла, ноги подкосились, и она не упала только потому, что её за талию придержала Саша, притянув к себе для опоры. — Спасибо, — пробубнила Лиля, но тут к её шее припали чужие губы, мокрые, горячие, и по коже прошёлся язык. Лиля вздрогнула, застонала тихо, но вовремя опомнилась, отшатнувшись, — Я не такая!              — Не такая? — издевательски уточнила Саша, отступив благородно.              — Я не… Я не лесбиянка, — неуверенно ответила Лиля, — Я нормальная.              Холод, который пробрал её изнутри от взгляда Саши, Лиля не могла забыть долго. Иногда он заставлял её ворочаться в постели, не давая заснуть, потому что они так и не поговорили после этого разговора, а мысли в голове Лили становились только хаотичнее. Нравились ли ей мальчики?              Казалось, что нет.