О змеях и драконах

      Если бы Эймонда спросили, что его раздражает больше всего на свете, то он бы без промедления и капли смущения ответил: вся треклятая семейка его старшей сестры, в особенности — её горячо любимый средний ублюдок. А после, подумав пару мгновений, он бы добавил ещё одно имя: — Элейна.       Только вот сейчас её пальцы уверенно скользнули по всей длине торса, короткие ногти чуть оцарапали дрогнувший живот. Её губы застыли на его, Эймонда, шее.       Он доверительно откинул голову назад, позволяя череде поцелуев, долгих и чувственных, пройтись по напрягшимся мышцам, прижаться к беспокойно бьющейся жиле, спрятанной под едва тронутой загаром кожей. Лёгкий укус. Судорожный вздох. Зубы разжались, оставляя красную отметину. Возбуждение, словно огненная лава, неторопливо потекло по телу. Шея оказалась его самым слабым местом: прикосновения к ней было достаточно, чтобы обездвижить, разнежить. Подчинить себе. Элейна — Эймонд был в этом уверен — довольно улыбнулась, а её руки, на мгновение замершие по обе стороны от его бёдер, нарочито медленно пробрались под пояс штанов. Кончик носа упёрся в щёку. Эймонд зажмурился. — Тебе не стоило это говорить, — начала она обманчиво ласково.       Он слабо повёл плечом, чтобы обозначить, мол, если есть что сказать — говори. Её ладонь тем времен чуть коснулась его члена, заставив принца втянуть воздух через нос с наслаждением и едва заметно повести тазом. — Что именно? — пробормотал, борясь с желанием заткнуть этот о чём-то вечно хнычущий влажный рот чем-нибудь, чтобы не отвлекал, не мешал концентрироваться на нежном поглаживании большого пальца по намокшей головке. — Ты сам знаешь.       Дерево в камине затрещало, пламя прожорливо вспыхнуло, а сапфир, вставленный в глазное отверстие, опасно блеснул. Эймонд лениво обернулся, дёрнул носом от отвращения, словно учуял резкую вонь. — Разве я соврал?       Элейна отрицательно качнула головой. — Нет, но это было неуместно. — Думаешь, мне не всё равно? — сказал и мрачно усмехнулся.       Протянул руку, чтобы ухватить, обвить тонкое запястье длинными сильными пальцами, прижать близко-близко, совсем вплотную. Лбом коснулся лба, вжался пахом в пах, а после наклонился, чтобы поцеловать, но Элейна не далась, а лишь позволила коснуться губами губ. — Они хорошие мальчики и явно не заслуживают всего того, что на них выливается.       Эймонд недовольно фыркнул, всё больше походя на вздыбившегося большого кота. — Об этом стоило думать их матери-шлюхе, — в его голосе послышалась ехидная насмешка. — Нет нужды тратить время на разговоры о подлецах, глупцах и их прихвостнях.       Принц тронул дрогнувший подбородок губами. Высунул язык и щедро мазнул им вдоль разгорячённой кожи, спустился к мочке уха, прикусывая, посасывая её. Дальше — ниже, дорожка по шее до ямочки меж тонких ключиц. Потом — по одной из заманчиво выпирающих косточек, оставляя блестящий след. Проворные пальцы двинулись по талии, очертили ягодицы, легли на узкие манящие бёдра, нетерпеливо скользнули под подол — о, Боги — чересчур короткой сорочки. Прохладное прикосновение металлических колец заставило Элейну вздрогнуть, податливо прогнуться в спине, задышать тяжело-тяжело, изредка постанывая. — Они моя семья, — шепнула она.       Очередной смешок. — Элейна, — предостерёг Эймонд.       В его взгляде блеснул стальной холод — предвестник скорой ярости, но Элейна, будто не заметив, заботливо завела выбившие серебряные пряди за ухо, проводя далее ладонью ото лба до затылка в неловком зачёсывании. — Пожалуйста.       Эймонд натянуто улыбнулся, почти оскалившись, и резко отступил, состроил такое лицо, призванное, видимо, показать, как ему стало тошно от одного её вида. — Ну ты и сука, — не сказал, скорее, прошипел. В бокал плеснулось вино. — Умеешь всё испортить.       Эймонд развалился в кресле, закинул ногу на ногу и с жадностью хлебнул напиток, цокнув от жара, опалившего горло. Поглядел на застывшую посреди комнаты девушку с неясными эмоциями на дне зрачков и вяло поманил к себе рукой. Та послушно осела на пол, прижавшись лбом к его острой коленке. — Элейна, — чужое имя слетело с языка непроизвольно.       Эймонд на мгновение прикрыл глаза, как будто пробуя его на вкус: пряное, сладкое, словно мёд.       Широкая ладонь скользнула по спине, погладила по тут же сведённым лопаткам, зарылась в шёлк сизых волос, болезненно потянула, скручивая их в жгут, заставляя Элейну поднять заалевшее лицо. Она сглотнула, смотря ему в глаза, но после отвела их, когда он, обведя взглядом её всю, самодовольно улыбнулся.       Притягательная. Как змея с необычным окрасом.       Ох, Эймонд знал слишком хорошо: чем ярче тварь в природе, тем она опаснее. Ядовитее. Ему отчасти нравилось хождение на мысках по канату, это неустойчивое балансирование, когда ступаешь и не знаешь, в какой момент соскользнешь и полетишь вниз, окрашивая пол под ослабевшим телом в бордовый.       Красивая, подумал, но вновь не произнёс, лишь приспустил кружевное плечико сорочки, позволяя тонкой ткани спасть ниже, обнажая молочное плечо, высокую грудь и черешневую косточку соска.       Эта мысль была не нова. Прошло достаточно времени, чтобы она стала абсолютным утверждением.       Когда Эймонд увидел её впервые, то подумал, что перед ним не человек, а призрак, один из немногих, что могли бродить здесь, на Дрифтмарке, среди тянущихся ввысь каменных стен и узких равнин, уходящих в морской песок. В тот день воздух был наполнен запахом недавно прошедшего дождя, а туман разливался маковым молоком по намокшим мощёным дорожкам. Она стояла чуть поодаль от всей толпы, будто замершая во времени статуя, давно проросшая мхом и обглоданная порывами солёного ветра, и безучастно наблюдала за скрывающимся в буйных водах гробом.       В Элейне — как позже пояснила матушка, при этом не забыв раздражённо поджать губы, — бастарде Деймона Таргариена, гораздо больше угадывалась кровь Старой Валирии, чем в любом из трёх сыновей почившего костолома.       В паутине алого мерцания, щурясь от блеска волн, Эймонд раз за разом касался взглядом острой линии скул, крупноватого носа, белых ресниц и почти прозрачных бровей, смотрел и запоминал, чтобы после, лёжа в постели и глядя в чернильный потолок, впервые упасть в объятья сладостной грёзы и медленно скользнуть рукой по животу чуть ниже, туда, где постепенно нарастало ещё не оформленное тепло.       Эймонду было хорошо. В одно мгновение в ушах загрохотало, в глазах знойно защипало, а внизу стало липко-липко.       На утро, когда за окном закровоточил рассвет и за дверьми опочивальни стайкой неугомонных птиц завозилась прислуга, Эймонд раздосадовано закусил губу, вцепился пальцами-клешнями в одеяло, почувствовав сначала стыд, а следом уже знакомую вспышку агрессии то ли на самого себя, то ли на девчонку, которая за весь прошедший день ни удостоила его ни словом, ни даже мимолётным взглядом.       Его мать, королева Алисента, была красивой. Его сестра, Хелейна, едва достигнув расцвета, уже отличалась от служанок и прочих дворцовых девок, а эта, нескладная и бледная как сама смерть, не дракон и даже не пиявка, скорее, затаившийся полоз, пародия на их древний и великий род, умудрилась за один день пустить извилистые корни в его сознание.       Возможно, будь Эймонд старше, будь умнее, то он успел бы выкорчевать их ещё тогда, когда горячее подобие семени только-только опалило ладонь, а под плотно сжатыми веками свечой вспыхнул образ — россыпь платиновых волос, голая спина и трогательно выпирающие камушки позвонков.       Его жизнь изменилась стремительно, словно по щелчку выпущенной из арбалета стрелы. Сначала была она, его первое наваждение, неузнанный вестник подступающих перемен, потом Вхагар и потерянный — нет, отданный Богам — глаз. Всё это лишь малая цена за ожидающее его величие.       Под вечер того дня, когда было назначено отплытие домой, в Королевскую Гавань, когда солнце лениво склонялось к горизонту и слабо грело его румяные от бриза щёки, они впервые столкнулись один на один за несколько дней похорон.       Он увидел её издалека, но прошёл мимо, а она отчего-то двинулась следом. Элейна поначалу держала дистанцию. Неторопливо кралась, заложив руки за спину, чтобы после, словно дав привыкнуть к собственному присутствию, поравнявшись, сказать: — Юный господин проявил невероятное мужество.       Эймонд посмотрел на неё через плечо. Чужой взгляд беззастенчиво скользнул по чёрной повязке. Это был их первый разговор из множества последующих, но в тот момент они неловко застыли, с любопытством разглядывая друг друга.       Волнение тогда предательски всполохнуло сердце.       Девчонка была выше на целую голову, старше на несколько лет, и вблизи её кожа казалась ещё светлее: вены серебряной паутиной просвечивали под глазами, оплетали виноградной лозой обнажённые руки и шею. Дотронешься — рассыплется. Всё белое, трепетное, хрупкое. И бордовый лиф платья, как выпущенная из груди кровь.       Принц решительно отвернулся. Не из-за того, что у него зарябило в глазах от поржавевшей из-за заката морской пены, а потому что он только недавно представлял её рядом, её губы на его губах, поцелуи-укусы-касания. Сплошное марево в голове. Эймонд скрипнул зубами. — Не каждый способен приручить столь грозного и могучего зверя, — продолжила Элейна.       Эймонд, попытавшись вдохнуть поглубже да посвободнее, невольно расправил плечи и заглянул ей прямо в глаза. Далось тяжеловато, но он справился. Не мог не справиться. — И много ли Вы знаете о драконах?       Она замялась: открыла и закрыла рот, как делала вечно молчаливая рыба, вдруг оказавшаяся выброшенной на берег. Какое-то время они стояли в тишине. Ветер бил в спину. Путался в складках одежд. А потом Элейна склонила голову робко, без резких движений или привычной среди мальчишек дерзости, и произнесла почти смиренно: — Не больше, чем Вы, мой принц. Навряд ли мне дано стать драконьим всадником. — Возможно, Вам не стоит переживать, иногда Боги милостивы даже к самым недостойным, — пробурчал Эймонд.       Перед взором всплыли образы мальчишек, одинаково темноволосых и курносых. Эймонд сжал кулаки.       Когда-нибудь они расплатятся собственной кровью. Пусть не сегодня и не завтра, но этот день обязательно настанет.        Он уж об этом позаботится. — Должно быть, Вы правы, — ответила она после долгой паузы. — Мне бы хотелось однажды воспарить.       Вверху, среди перины облаков, раздался громкий рёв и захлопали драконьи крылья, поднимая в воздушный поток столбы песка и вмиг загалдевших чаек. Элейна, запрокинув голову, легко улыбнулась. Лицо её тронул маковый румянец, длинные волосы затрепетали под набирающими силу порывами. Эймонд поймал один из локонов и сжал пальцами, разглядывая девчонку в лимонном свете заходящего светила. — Вы можете сделать это вместе со мной.       И только потом, спустя много лет, Эймонд начал понимать глупость собственного предложения. Он тихо рассмеялся, тут же ловя взгляд снизу. Девушка посмотрела на него так мнимо преданно, по-кошачьи ласково. Прелестно. Эймонд хмыкнул. Желание провести по девичему лбу ладонью, собирая испарину, убрать непослушные пряди с лица, начало попахивать навязчивостью.       Ему не нравилось это чувство. От детских эмоциональных привязанностей следовало избавиться. Обрезать, обрубить, пока не стало слишком поздно и тугие чешуйчатые кольца не оплели его шею крепко-крепко. — Пригрел на груди змеюку, — сказал он и потянул к себе, на колени, с пылом сминая губы и подмечая, как Элейна в его руках вся напряглась.