О змеях и драконах

      В борделе смердело. От смешения запахов на редкость отвратительных благовоний, потных человеческих тел и дешёвого пойла в носу щипало, а единственный глаз вновь и вновь передёргивался предательской влагой. Желание Эймонда найти одну беловолосую противную девчонку и уйти из этого насквозь прогнившего места росло с каждой прошедшей минутой, а эта старая потаскуха, стоящая напротив, по всей видимости, не планировала облегчать ему задачу.       У неё был тяжёлый, почти дикий взгляд. Она глядела на него внимательно, как насторожившийся хищник, осматривающий забредшего на её территорию врага, и, кажется, готовилась вот-вот напасть, придушить если и не своими костлявыми руками, то уж точно медвежьими лапищами позади стоящего отморозка.       Эймонд облизнул дрогнувшие в кривоватой полуулыбке пересохшие губы. Смех, да и только. — Что привело столь важного Господина в моё скромное заведение? — спросила она, сверкнув раскосыми стальными глазищами из-под низких седых бровей. Старая карга и вправду выглядела как потасканная волчица, облезшая и исхудавшая, но не утратившая прежней ярости. — Мне нужна Элейна. — Не знаю такой. — Всё ты знаешь, — произнёс и недовольно передёрнул плечами.       Он остро чувствовал чужое внимание — липкие взгляды густой патокой ложились на спину — и растущее повсеместное беспокойство. Тревогу. То же напряжение, которое обычно возникало у людей, когда он верхом на Вхагар взлетал в небо, а её широкие кожистые крылья громко хлопали, вспарывая застывшие облака, и жаркое вездесущее пламя взметалось ввысь. Страх и трепет. Восторг, читавшийся в едва слышном шёпоте позади, и опаска в лицах пробегающих мимо полуголых девок.       Эймонд нарочно лениво посмотрел за плечо, а обитательницы сего дома, выглядывающие из-за занавесей — совсем ещё дети, если судить по плоским грудям и округлым щекам, — робко потупили глаза, точно пол под ними в этот момент стал жутко интересным для тщательного изучения. — Так что, где она? — повторил принц, наконец скидывая капюшон от плаща и тут же слыша, как кто-то позади приглушённо ахнул. — Ничем не могу помочь, мой принц. Заместо этой шлюхи могу предложить вам другую, или, может быть, вы бы хотели отведать мальчика?       Самообладание дало маленькую трещину. Эймонд помрачнел. Тихая злость накатилась внезапно, ударила штормовой волной о скалы рёбер, а ладони непроизвольно сжались в кулаках.       Он тратил на пустые разговоры непозволительно много времени. Это утомляло. — Я сегодня добр и довольно терпелив. Редкое сочетание. Не стоит этим пренебрегать.       Старуха заметно напряглась, нахмурилась в ответ, но смолчала, а Эймонд, не долго думая, решительно ухватил попытавшуюся прошмыгнуть мимо девицу за предплечье. Крепко стиснул, почувствовал, как под пальцами затрещали хрупкие кости. Мимолётную тишину разрушил жалобный скулёж, и всё это время безмолвно стоящий громила — по-видимому, вышибала для особо буйных — предупреждающе звякнул тупым ножом. «Какой на редкость верный и недальновидный дуралей, так и хочется похвалить», — подумал Эймонд и цокнул языком. Мысленно прикинул: два шага и размашистое движение лезвия прямо по шее. По крупной и загорелой, почти чёрной — по сравнению с его собственной — коже. Реки крови и крики, закладывающие уши. Слишком много лишнего внимания. — Убери свою зубочистку и вернись на место. Она пойдёт со мной.       И добавил с угрозой и не терпящим шуток льдом: — Повторюсь: у меня хорошее настроение, но это до поры до времени.       Девчонка, блеснув полунесчастным слезливым взглядом, умоляюще уставилась на свою хозяйку. Та с шумом втянула воздух, поджимая старый морщинистый рот в тонкую линию, но не от досады. Скорее, от раздражения, в котором отчётливо читалась запылённая временем бессильная усталость. — Отведи юного Господина к ней. — Она махнула рукой и, по-видимому что-то решив для себя в уме, склонила горбатую спину в почтительном поклоне. Однако этот жест выглядел, скорее, как издевательство, а не как проявление искреннего уважения. Но Эймонд даже бровью не повёл — бодаться со шлюхами в его планы явно не входило, — лишь тряхнул притихшую невольницу, как тряпку, и, подумав о том, что он воистину имеет богоподобную выдержку, поторопил: — Быстрее. У меня нет желания ждать, пока ты наконец решишь двинуться с места.       Она по-глупому часто закивала и побрела по коридору, с завидной периодичностью косясь на него то ли от любопытства, то ли из-за небеспочвенного страха быть зарезанной в тени очередного поворота.       Шли они недолго. Поднялись по скрипящей лестнице на второй этаж да свернули в освещённый тусклым светом закуток. Дверь была всего одна. Они остановились перед ней, но заходить отчего-то не спешили.       Эймонд, не разжимая хватки, с явным неудовольствием вновь глянул на девчонку. — Госпожа просила не беспокоить, — пролепетала она, принявшись с особым усердием рассматривать поломанные ногти да грязные пальцы, продолжая бессмысленно шевелить губами, что-то неслышное мямля.       Эймонд непроизвольно замер, занеся руку над дверной ручкой. В горле пересохло. Пара догадок у него уже имелась, и внутри от них всё неприятно стягивало тугим узлом. Он мысленно одёрнулся и закрыл глаза, пытаясь расслабиться. Прежде чем выводы делать, стоило всё же проверить. Целая горсть — редкость в их семье — здравого смысла внутри его черепной коробки ещё оставалась. — Что ж, посмотрим, чем нелицеприятным занимается твоя любимая Госпожа.       Он сглотнул и толкнул дверь. Та с лёгкостью отворилась, и принц решительно шагнул внутрь.       В комнате витал тот же удушливый аромат, что внизу, но здесь была примесь ещё чего-то другого, уже хорошо знакомого. Взгляд остановился на наверняка недавно заваренном молочном чае, стоящем на узком прикроватном столике, после скользнул на Элейну, застывшую у книжного стеллажа. Она даже не обернулась, лишь перелистнула страницу. — Это забавно: пробраться сквозь армию потаскух во главе с помирающей бабкой и застать тебя за чтением, — произнёс и почувствовал, как кончики ушей вспыхнули огнём: настолько глупо он прозвучал и насколько глупо по итогу выглядел.       Захотелось забрать слова обратно, но было уже слишком поздно. Элейна оглянулась. Ресницы её — длинные, пушные — затрепетали, и это вечно меланхоличное лицо на несколько мгновений приобрело выражение крайнего удивления. — Эймонд, — она шепнула, произнеся его имя с едва ли не с придыханием, и торопливо положила книгу обратно на полку. — Лара, можешь идти. Спасибо.       Принц разжал пальцы, и позади тотчас послышался быстрый топот босых ног. Дверь хлопнула, наконец ограждая их от остального мира.       Толстые свечи, коптившие комнату, тихонько затрещали, а где-то на улице заиграла превесёлая музыка. Эймонд склонил голову набок, рассматривая Элейну со всей присущей ему вкрадчивостью: взглянул на часто вздымающуюся грудь, плотно обтянутую пудровым лифом домашнего платья. После обвёл — почти ласкающе — распущенные волосы, змеящиеся по спине, голые нежные запястья, выглядывающие из-под широких рукавов, и тонкие пальцы, на одном из которых сиял синий сапфир. Элейна лёгким движением убрала выбившуюся прядь за ухо. И в этот момент она показалась Эймонду слишком, чересчур милой. Домашней. Ему представилось, как он заходит после очередного дня в свои покои, а там она, лежащая на широкой кровати в объятьях многочисленных одеял. Вся такая тёплая, расслабленная, смотрящая своими глазами-лавандами, принадлежащая только ему, слитая, спаянная с ним в одно целое. Внутри зародилось словно ощущение сильного голода, только не в желудке, а гораздо выше, где-то под грудиной.       Губы сами по себе растянулись в лёгкой улыбке. Но после, раздавленные, снова поползли вниз, стоило ей начать говорить. «Как предсказуемо», — с неохотой подумал Эймонд, делая шаг навстречу. — Зачем ты здесь? — спросила Элейна, беспокойно поправляя несуществующие складки на юбке.       И тут Эймонд остановился, не понимая, что должен ответить.       Действительно, зачем он здесь? Его брови сдвинулись к переносице. — Почему о твоём прибытии в Королевскую Гавань я узнаю от пьяного в хлам брата, развлекающегося с продажными девками твоей дорогой матушки? — вывалил он совершенно невпопад. — Потому что… — Элейна смутилась от чуть не вырвавшихся слов, поморщилась и, исправившись, продолжила: — Можно подумать, меня бы с большой радостью приняли сначала в стенах замка, а после и в комнатах многоуважаемого и благочестивого принца.       Тихий смешок вырвался из груди. Эймонд взглянул на неё ироничным взглядом. Взглядом совсем нехорошим и потемневшим. — И поэтому ты решила обосноваться здесь? — сказал и размашисто обвёл помещение рукой с теперь уже оголённым раздражением. — Я тут провела своё детство. — Должно быть, весёлое было детство, — прорычал, огорошенный полученным ответом, с раздосадованными хрипящими нотками.       Лицо её тронул гневный румянец, а сама она порывисто отвернулась, уставившись в распахнутое настежь окно. Солнце уже медленно клонилось к горизонту. Колокол городской башни пробил ровно семь раз, раздаваясь гулким звоном по улицам. Эймонд открыл было рот, но тут же закрыл обратно, не произнеся ни слова. Какое-то время они простояли молча, невзирая на витающую в воздухе недосказанность. Ничего не происходило. Минуты утекали, падая золотой пылью на стеклянное дно песочных часов.       Эймонд подошёл тихо, коснулся губами светлой макушки, порывисто втянул воздух. Приятный аромат ударил в нос. То ли мёд, то ли ваниль, так сильно с недавнего времени полюбившаяся Хелейной. — Ты вкусно пахнешь.       Элейна попыталась отстраниться, выпутаться из плена горячих рук, но Эймонд не позволил, перехватил запястья, тут же успокаивающе ведя кончиками пальцев по покрывшейся мурашками коже, очерчивая выступающие косточки, повлажневшие ладони и бусинки фаланг. Он взглянул в её лицо с умело приращенной маской оскорблённой невинности и наклонился инстинктивно, отчётливо слыша, как она между короткими поцелуями тихо возмутилась. — Отпусти. — Он не позволил ей договорить, приставив указательный палец к припухшим губам. Странное умиротворение появилось на душе, когда он почувствовал, как те послушно прикрылись. — Собирайся, нам давно уже пора. — Я никуда не пойду. — Перестань устраивать представление, Элейна. — Эймонд, нет, — повторила упрямо, хотя в голосе слишком отчётливо сквозила нервозность. — Я останусь здесь, а ты, если хочешь, останешься со мной. — А затем добавила, безотрывно смотря на него расширенными, почти сожравшими всю радужку зрачками: — Прошу тебя. Как часто мы делаем то, что хочется тебе, и как редко — то, что действительно может порадовать меня? — Тебя радует дом, наполненный шлюхами? Стоило поделиться своими пристрастиями со мной чуть раньше. — Нет, меня радует дом, где на меня не смотрят как на навязанного бастарда знаменитого Деймона Таргариена, который по счастливой случайности оказался не в канаве или меж ног старого извращенца, или как на падшую девку, умудрившуюся залезть в постель к принцу. — Последняя фраза отчего-то прозвучала откровенным упрёком, осознанным или нет — об этом Эймонд не хотел думать.       На секунду, всего на какую-то секунду он представил, как бьёт её по щеке наотмашь, чтобы она наконец пришла в себя и замолчала, прекратила эту бесполезную истерику, но тут же осадил себя и сказал: — Я тебя понял. — Вышло несколько резче, чем звучало в голове. — Хорошо. Будет по-твоему. Я останусь.       Элейна с шумом вздохнула. И вместе с этим изменились черты, словно в какой-то отрепетированной сцене очередного придворного спектакля с актёрами-недоучками. Плечи её, будто избавившись от тяжкого груза, облегчённо опустились вниз. — Может быть, ты голоден? — Нет, у нас был очередной семейный ужин, на которым мы делали вид, что всё прекрасно и все счастливы, — сказал и вздрогнул, когда почувствовал, как её рука коснулась его упрямого подбородка.        Большой палец медленно погладил губы, надавливая, проникая внутрь, едва пробегаясь мягкой подушечкой по поверхности зубов. Невесомое, нежное касание, от которого всё внутри затрепетало. — Как было бы хорошо сбежать. Мы бы путешествовали по всему свету, ели только торты и фрукты, а когда пребывание среди людей становилось слишком невыносимым, то мы верхом на Вхагар летели бы дальше, в новые земли, туда, где никого нет.       Эймонд от такого откровения рассмеялся. Элейна лёгким движением откинула его волосы за плечи, растянула рот в слабой улыбке, чуть сощурившись. — Мы были бы счастливы. — И её слова вышли такими усталыми, почти обречёнными.       Сегодня они оба звучали так, говоря о наболевшем.       Эймонд долго смотрел на неё, чтобы потом вновь наклониться и наконец захватить эти капризные губы своими. Всё это было приятным: и сплетение языков, и жар жмущегося тела, и распускающееся внутри ядовитым цветком напряжение. Атмосфера вокруг стала тягучей и плотной. Её ладони упёрлись ему в грудь, пробежались по рёбрам в поглаживании. Учащённое дыхание тронуло ухо. И дальше уже влажный след — череда сладких ожогов — по шее, в ямочку у ключицы.       Он на мгновение замер, прикрывая глаза и зажимая ладонями её голову, прижимая ближе к себе, как можно теснее и плотнее, будто в попытке раз и навсегда вжать в своё тело. — Ты бы была со мной, даже если бы я не был принцем? — спросил, до странного разволновавшись, чтобы потом сразу произнести не терпящим возражений тоном: — Хотя нет, мне неинтересно это знать.       Элейна неуверенно кивнула, пусть и глаза её сверкнули так понимающе, остро, что на обнажившихся фиолетовых осколках радужки стало видно уязвимое, совсем растерянное состояние. Она приложила его руку к своей щеке, румяной и тёплой, которую так и хотелось поцеловать.       Той ночью Эймонд был на редкость неторопливым, напряжённым и скованным, делающим всё словно нехотя. Он медленно расправился со шнуровкой платья, чтобы после так же медлительно уложить Элейну на узкую кровать, слишком тесную для них двоих, и развернуть к себе спиной. Она шумно выдохнула, вильнула всем корпусом, когда его член оказался меж бёдер.       У Элейны была гладкая кожа с сахарной россыпью родинок, цепочка выпирающих маленьких позвонков и крошечные ямочки у самых ягодиц. У неё были розовые локти и чёртовы таргариенские волосы, очерчивающие острые плечи и альбиносовыми ужами спадающие на тёмные простыни. Эймонд бы никогда не признался вслух в том, как ему нравилось гладить её по голове. Зарываться носом в девичье плечо, перебирать вьющиеся пряди на загривке и слышать биение чужого сердца совсем рядом.       Она всегда странно на него действовала. Сначала это было не так заметно, но с годами стало сложнее игнорировать неведомое чувство, поселившееся за костяной клеткой.       Эймонд прикрыл глаза, плавно погружаясь в разгорячённую тесноту. Его тело, несмотря на неловкие попытки с умелыми девицами с Шёлковой улицы, знало только Элейну, оно мечтало и скучало только по ней. Оно-то её и вожделело.       Девушка застонала, так тихо, едва развязно. Вся задрожала, ощущая, как широкая, чуть мозолистая ладонь обвела крутой изгиб талии, чтобы затем притянуть на себя, к себе, ещё ближе. Обнять с какой-то всепоглощающей пылкостью, от которой у Эймонда самого потемнело в глазах.       Очередной толчок, неумолимый и глубокий. Кровать качнулась и громко скрипнула.       Эймонд задержал поцелуй на выпирающих лопатках в каком-то отчаянном жесте.       Полное несоответствие мыслей и желаний. Его будто метало из крайности в крайности, от берега к берегу, и это ощущение собственной безвластности пугало, шарахало по мозгам и пускало беспокойные мурашки. — Элейна? — голос его прозвучал хрипло, едва ли не сорвано.       Она обернулась, посмотрев на него из-за плеча своими невозможными влажными глазами. Что-то прошептала — он не смог разобрать. Сапфировое колечко на её пальце тускло блеснуло в накатившем мраке комнаты — свечи погасли, за окном расплескалась сумеречная темнота.       Эймонд стиснул зубы, повёл тазом, ощущая, как приятно пульсировал член внутри женской плоти. Вытянулся всем телом, разомлевшим и разгорячённым от этого неизъяснимого трепета, прильнул теснее, путая руки, ноги, дыхание и пот.  — Никогда не ври мне, поняла? — хрипло выдохнул он в ухо, щекоча мочку горячим дыханием.       Она сбивчиво закивала, всхлипнула остро и болезненно, когда его движения стали хаотичнее, резче, грубее. Его ладони мягко сжали её грудь, двинулись вниз, крепко обхватили бёдра, заставляя девушку зажмуриться в накатившей неге. — Иначе я убью тебя. Мне придётся тебя убить.       Слова повисли в воздухе тяжеловесными гирями. — Ты меня поняла, Элейна? — Я не буду. Обещаю, правда, не буду, — наконец прошептала она, дотрагиваясь лбом до его лба, замирая так, глаза в глаза.       Прикосновение было таким же, как и все остальные, ложно заботливым. Эймонд сглотнул очередной комок, давящий на связки, и, промолчав целое мгновение, чуть двинул губами, улыбаясь кончиками рта.       Он знал: она солгала так искусно, насколько могла, и он отчего-то поверил. Захотел проверить.       Какая глупость.