— Фирузе, — представила я наложницу, которая, склонив голову, стояла рядом со мной. Хюррем изучала персиянку очень внимательным, недоверчивым взглядом. Конечно, доверять жизнь своего больного ребёнка неизвестно кому она не станет.
Я смотрела на госпожу, испытывая к ней сочувствие. Красивые голубые глаза покраснели и опухли ещё сильнее, чем вчера. Нетрудно догадаться, что султанша провела в слезах всю прошедшую ночь. И причиной тому была не только внезапная болезнь Джихангира, но и весть, что некая рабыня вчера получила от падишаха заветный платок. На Хасеки за несколько дней посыпалось слишком много проблем одновременно.
— Фирузе, значит, — рыжеволосая подошла ближе к девушке и слегка дотронулась пальцами до острого подбородка, вынуждая рабыню поднять голову, чтобы посмотреть ей в глаза.
Фирузе ни одним жестом не выказала волнения или страха, какой испытывали бы на её месте другие, она держалась уверенно и бесстрашно смотрела на госпожу. Я заволновалась, что Хюррем сочтёт это за дерзость и разгневается.
— Это правда, что у тебя дар лечить людей, даже в тех случаях, когда лекари бессильны? — спокойно спросила султанша. Она настолько переживала за Джихангира, что всё остальное, в том числе и то, что наложница вела себя чересчур смело, даже не замечала. Мне это было на руку.
— Да, госпожа, всё верно, — Фирузе заговорила, опустив голову. — Я выросла в семье, в которой этот дар передавался по наследству. Мои прикосновения имеют особую живительную силу и способны поставить на ноги даже умирающего.
— Одни только прикосновения? Но это невозможно, — Хюррем нахмурилась, в голосе послышалась тревога. — Ты что же, занимаешься магией, Фирузе? — султанша, которую перспектива отдать сына в руки ведьмы не привлекала, насторожилась.
— Нет, госпожа, что Вы, — сразу же поспешила развеять опасные догадки персиянка. — Меня многие считают ведьмой, но это ошибочное мнение. На самом деле, никто, кроме одного Аллаха, не в силах исцелять людей и даровать им жизнь. Это не в наших, смертных, руках. Я всего лишь указываю Всевышнему, чью именно душу необходимо спасти, а будет этот человек жить или нет, решает Он сам. Вот и весь секрет моего дара. Я не делаю ничего, что могло бы разгневать Его.
Я с интересом и удивлением смотрела на рабыню, так же, как и рыжеволосая. Честно говоря, такого объяснения я бы не придумала. Мне хотелось узнать, выдумала ли это сама Фирузе для пущей убедительности, или так оно действительно было? Надо будет потом найти способ это выяснить.
Но султанша явно не была уверена, стоит ли верить словам хатун; это было видно по её напряжённому лицу. Похоже, она никак не могла принять решение, чтобы ответить. Видя сомнения госпожи, я решила взять ситуацию в свои руки:
— Валиде, — Хюррем так посмотрела на меня, словно уже забыла о моём присутствии. — Позвольте повторить то, что я Вам уже говорила. Вы можете не сомневаться, уверяю Вас, всё, что сказала Фирузе — правда. Она действительно помогла мне справиться с головными болями после травмы. Значит, и брату она сможет помочь.
— Ты точно уверена, что ей можно верить, Михримах? — Хасеки перевела взгляд с меня на девушку, и я кивнула:
— Конечно, Валиде. Я готова отвечать за неё, — добавила я, чтобы точно убедить госпожу. Рыжеволосая тяжело вздохнула:
— Что ж, Фирузе, у меня не остается выбора, кроме как поверить тебе на слово, — было видно, что Хюррем не очень доверяла персиянке, даже после моих убеждений.
Но Хасеки сама понимала, что Джихангир ужасно страдал. Лекари не могли ему ничем помочь, и выбора особо не было. Фирузе была последней надеждой.
— Но раз ты, Михримах, — пристально посмотрела на меня, — так настойчиво пыталась меня убедить, так уж и быть. Михримах рассказала тебе, от чего мучается Шехзаде? — обратилась к рабыне.
— Да, — кивнула Фирузе и посмотрела на меня, — госпожа сообщила мне всё о его недуге. Я точно знаю, что нужно Шехзаде, чтобы облегчить его боль. Можете довериться мне.
— Назлы, принеси Джихангира, — неохотно приказала султанша, и служанка отправилась в детскую. — Надеюсь, ты понимаешь, что в случае, если ты каким-либо образом причинишь вред моему сыну, даже не нарочно, то понесёшь самое строгое наказание незамедлительно? — чуть понизив голос, пригрозила Хюррем, став слишком близко к персиянке и смотря ей прямо в глаза. — Но в том случае, если ты сможешь помочь ему, не сомневайся, что я позабочусь о том, чтобы ты получила заслуженную награду.
Прежде, чем Фирузе успела что-либо ответить, вернулась Назлы с Джихангиром на руках. Шехзаде крутился, не в силах сидеть спокойно, и громко хныкал от боли. Мое сердце снова болезненно сжалось. Неужели теперь мне придётся наблюдать за его страданиями каждый день?
— Позвольте мне взять его на руки, госпожа, — в глазах наложницы тоже была боль за невинного малыша, на которого она смотрела с нежностью и теплотой. Было видно, что он ей понравился с первого взгляда.
— Помни, Фирузе — только одно неверное движение, один крик Шехзаде, и твоей судьбе никто не позавидует, — напомнила Хюррем твёрдым голосом, недовольно поджала губы и дала своей служанке знак передать ребёнка.
Угрозы Хасеки звучали так жёстко, что даже меня не на шутку испугали. В горле осел страх: что, если рабыня случайно что-то сделает не так, и госпожа посчитает, что она навредила Джихангиру? Я пыталась не показать своей тревоги, с опаской наблюдая, как Назлы очень осторожно и медленно передала малыша в руки Фирузе, и мысленно молилась, чтобы с ним всё было хорошо.
Джихангир продолжал плакать, благополучно оказавшись на руках персиянки, но не громче, чем до этого. Она держала его осторожно. Я выдохнула, проследив за реакцией Хюррем. Султанша была напряжена до предела, глаза опасно сверкали, но она не шевелилась и ничего не говорила. Казалось, что она, подобно хищнице в дикой природе, готова в любой момент наброситься на того, кто попытается причинить вред её детям, и растерзать его когтями.
Но пока Фирузе не давала никаких поводов это сделать. Она спокойно перехватила Джихангира поудобнее, не доставив ему при этом боли, наклонилась ближе к удивлённому малышу и, кажется, очень тихо зашептала ему что-то. На детском лице было недоумение, видимо, потому что его держала на руках девушка, которой он никогда прежде не видел. Но кричать и вырываться шехзаде почему-то не стал. Испуганным он не выглядел.
От того, как ласково и бережно к нему прикасалась незнакомка, он даже затих, почти перестав всхлипывать, будто забыл о своей боли. Похоже, что к Джихангиру так особенно не прикасалась ещё ни одна его няня. Тревога на лице Хюррем сменилась изумлением, но она по-прежнему ничего не говорила — только продолжала поражённо наблюдать за действиями Фирузе, не решаясь вмешаться. Но боялась за сына госпожа уже не так сильно, как прежде.
Шпионка шаха не спешила переходить к чему-либо, медленно покачивая шехзаде на руках из стороны в сторону, чтобы успокоить его, и продолжая что-то шептать себе под нос. Когда Джихангир расслабился, привыкнув к ней, она наклонилась и слегка дотронулась губами до детского лобика. Реакция малыша очень удивила и меня, и султаншу. Такого мы точно не ожидали. Он весело улыбнулся персиянке и даже схватил маленькой ручкой локон длинных, тёмных волос, резко потянув на себя.
— Лекарь недавно проверяла, жара у него нет, — сказала Хюррем, подумав, что она поцеловала его в лоб для проверки.
— Я знаю. Я сделала это, потому что сперва мне нужно, чтобы Шехзаде не боялся меня, — объяснила Фирузе, высвободив свои волосы из крепкого захвата детской ручки. — Нам с ним нужно установить близкий контакт, чтобы он привык.
От услышанного ответа Хасеки удивилась ещё больше, чем прежде. Странности наложницы явно настораживали её, но она не нашлась, что сказать, и стала с нетерпением ждать, что же Фирузе будет делать дальше. Я тоже ждала с волнением. Пока всё шло хорошо.
Персиянка подошла к детской кроватке и медленно опустила необычайно спокойного Джихангира на постель, животиком вниз. Проследив за её движением, я поняла, что она собиралась сделать, мгновением раньше, чем это произошло. За эту секунду на меня накатила волна страха — как и на госпожу, — и отчаяния. Я приготовилась к тому, что сейчас тишину комнаты прорежет громкий детский крик, а сразу за ним и разгневанный крик султанши…
Закрыть уши я не могла, потому закрыла глаза, не желая это видеть. Мгновение, и… Сдавленный детский всхлип — но никакого крика. С удивлением я открыла глаза и увидела, что Фирузе, прикасаясь как можно нежнее, осторожно массировала спинку шехзаде, расстегнув и приспустив вниз его рубашку. Я не поверила своим глазам.
Как и Хюррем.
— Но почему… Никто прежде не мог прикоснуться к его спине, даже лекари, — Хасеки будто громом поразило, от изумления она не могла даже слов подобрать. — Как… Он же всегда надрывался от крика, — голос рыжеволосой начал дрожать.
Пока госпожа справлялась с шоком, я едва заметно улыбнулась. Как я могла сомневаться в способностях Фирузе? Она меня не подвела. Значит, у неё и правда особый дар? До этого момента я сомневалась, потому как в сверхъестественное верить не была склонна, все эти «битвы экстрасенсов» в прошлой жизни казались мне полной чушью. Но теперь уже не была уверена. А вдруг?
— Я же говорила, госпожа, что не похожа на лекарей, — Фирузе улыбнулась, продолжая растирать спинку Джихангира пальцами, но не надавливая, как это делали все лекари. Мальчик всхлипывал, но не кричал. — Они могут исцелить лишь физические проявления недугов. Я же могу видеть корни болезней глубже, чем они.
По мере того, как рабыня продолжала свой целебный массаж, шехзаде расслаблялся. Тонкие нежные пальцы ласково порхали по его позвоночнику, и я заметила, что она старается не прикасаться к тем местам, где на детской коже выпирал воспалённый бугорок, которого там не должно было быть.
— О чем ты говоришь, Фирузе? Какие ещё проявления, кроме физических, ты знаешь, объясни? — потребовала Хюррем.
— Причина всех недугов заключается не в нашем теле, а в душе, госпожа, — персиянка заговорила тише, чувствуя, что Джихангир начал засыпать. — В моей семье было принято верить, что болезнь — это своеобразный сигнал от Аллаха. Когда Всевышний хочет сообщить человеку, что ему надо разобраться в себе, он посылает ему недуг. От того, какие симптомы у болезни, зависит, что Он хочет сказать.
— И что же Аллах хочет сообщить о моем сыне? За что послал ему такие страдания? — Хасеки, судя по голосу, не особо верила в это и начала терять терпение.
— У Шехзаде небольшой горбик на спине, — оставив затихшего Джихангира спать, Фирузе отошла. — Там, откуда я родом, это считается знаком Всевышнего, а не проклятием. Это значит, что перед рождением он побывал на небесах с ангелами, и они даровали ему свои крылья. Аллах сделал Шехзаде особенным. Это значит, что он будет очень добрым, справедливым, хорошим человеком.
Я слушала Фирузе и понимала, что, возможно, недооценила её ум и способности. Даже как-то жаль стало, что она шпионка Тахмаспа, и рано или поздно придется от неё избавиться. Такую мудрую, хитрую служанку очень сложно найти. Она могла бы стать очень хорошим соратником, если бы мы были заодно — но это, увы, невозможно.
Персиянка остановилась напротив Хюррем, склонив голову, и ожидала, что госпожа скажет по поводу неё. Я немного волновалась, потому что рыжеволосая не торопилась ничего говорить и выглядела растерянной. Она была крайне удивлена, что у какой-то рабыни вышло сделать то, что не смогли лекари. Султанша не могла оторвать взгляда от кроватки, в которой впервые за долгое время почти спокойно спал шехзаде.
Нерешительность госпожи была мне понятна. С одной стороны, та не совсем хотела позволять лечить своего ребенка девушке, которую могут принять за ведьму — с её странными способностями. Но с другой, что же остаётся делать, когда только она и способна помочь — и больше никто? Выбирать не приходилось.
— Фирузе, — наконец заговорила Хасеки, постаравшись сделать голос твёрдым.
Я напряженно сглотнула. Наложница подняла глаза, полные надежды.
— Признаюсь, я не ожидала, что ты сможешь… сделать то, что у тебя вышло. Твои способности поразили меня, — рабыня не смогла сдержать улыбку от гордости. — Я не хотела верить в твой странный дар, но, похоже, у меня нет выбора. Не знаю, как, но у тебя получилось помочь Джихангиру.
— Госпожа, для меня это долг, я служу Вам и Шехзаде, — с улыбкой поклонилась Фирузе. — Я буду очень рада, если смогу помочь.
— Хорошо. Тогда, я думаю, тебя будут звать, когда Джихангира не смогут успокоить служанки, — приняла решение Хюррем.
Мы с Фирузе почувствовали облегчение.
Как только мы оказались в коридоре, от улыбки на моём лице не осталось и следа. Конечно, я была рада, что персиянка смогла помочь Джихангиру и, похоже, он ей действительно понравился — её улыбка казалась искренней. Это очень хорошо. Однако, несмотря на то, что вроде бы всё получилось, это была лишь малая часть плана. Расслабиться я не могла. Причины тревожиться у меня всё ещё были: сегодня ночью Фирузе пойдет к Сулейману.
Я нервно поглядывала на наложницу, пока мы преодолевали путь к моим покоям. Она шла, опустив голову и плечи; её лица не было видно. Я напряжённо думала, что же с ней делать: то, как она смогла успокоить Джихангира, и как он ей улыбался, сбило меня с толку окончательно. Я не знала, как мне поступить.
Я понимала, что держать Фирузе рядом с собой слишком долго опасно. Да, теперь я могу шантажировать её тайной; она знает, что на моих руках неопровержимые доказательства. Да, я осознавала, что вот так просто раскрыть перед ней все карты было очень рискованно, но времени у меня было в обрез, надо было что-то придумать, чтобы она не начала травить Сулеймана. Другого способа контролировать ситуацию я найти не смогла.
И всё же я волновалась, потому что шпионка Тахмаспа была умной и хитрой — не зря же ей поручили такое сложное задание. И вот это мне было совершенно не на руку. Я сомневалась, что она не придумает что-нибудь, чтобы перехитрить меня и выйти из-под моего контроля. И тогда весь план полетит к чертям.
В конце концов, если она собиралась убить падишаха, то где гарантия, что у неё рука не дрогнет убрать с дороги его дочь, которая помешала плану? Победить ребёнка легче. Я старалась отогнать эту страшную мысль.
А Джихангир только усложнял ситуацию. У меня не настолько жестокое сердце, чтобы я могла позволить себе лишить ребенка последней надежды на более-менее нормальную жизнь. Я не могу полностью контролировать Фирузе, но и избавиться от неё быстро мне не позволяет совесть: я не буду обрекать дитя на страдания. Ситуация безвыходная.
Что же мне с тобой делать, Фирузе? Я пристально смотрела на неё и пыталась угадать, что на самом деле происходит в голове у шпионки сейчас, пытается ли она строить какие-либо планы против меня — или нет. Боится ли, что я выдам её падишаху — или это всего лишь хорошая игра? Как же понять? Персиянка не замечала моего взгляда. Или делала вид, что не замечает.
Как только мы переступили порог комнаты, я велела всем остальным служанкам выйти. Когда мы остались одни, я решительно подошла к ней ближе — слишком близко. Наложница поникла, догадываясь, что за разговор сейчас будет. Я попыталась сделать голос грозным и внушающим страх — настолько, насколько это возможно для двенадцатилетней девочки (тело ребёнка было главной проблемой для меня):
— Надеюсь, ты помнишь условия, Фирузе? — яростно сказала я, как можно более тише, опасаясь, что и у стен есть уши. — Ты же понимаешь, что я в любой момент могу пойти к Повелителю и рассказать ему всю правду. Ты можешь быть глупой, и тогда тебя незамедлительно казнят. А можешь быть умной, и остаться в живых. Для этого тебе всего лишь нужно делать только то, что я скажу. Повтори то, что я тебе говорила вчера.
— Конечно, я помню, госпожа, — в голосе персиянки было слышно отчаяние, полная безысходность и покорность… Или же она просто хорошо играла. — Я должна буду заниматься лечением Шехзаде Джихангира, делать всё, что в моих силах, чтобы ему стало лучше.
— Повторяю, чтобы ты точно усвоила раз и навсегда: мои служанки будут следить за тобой, на случай, если ты попытаешься каким-либо образом отправить письмо своему шаху, — пригрозила я. — И не сомневайся — если ты попытаешься хоть чем-то навредить Повелителю, я сразу об этом узнаю. Усвоила?
— Да, госпожа, — тихо сказала Фирузе, опустив голову ещё ниже. Длинные тёмные волосы полностью закрывали лицо. Вдруг она специально скрывает от меня свою реакцию, чтобы я ни о чём не догадалась?
— Про вред касается не только отца, но и моей Валиде, и меня, — я решила показать, что не доверяю ей, на тот случай, если она и правда что-то задумала. — Один неверный шаг, и в руках падишаха окажется то, что ему видеть нельзя, ты же этого не хочешь? — рабыня молчала, но ответ был не нужен. — И самое главное. Не втирайся в доверие к моей матери. Нам не нужно, чтобы она привязалась к тебе. Если вы будете близки, она может догадаться, что новая фаворитка Повелителя — ты.
И тогда попытается избавиться от соперницы, прежде чем Фирузе сможет вылечить Джихангира. И, скорее всего, Хасеки это удастся, а ребёнок будет обречён на муки. Несмотря на то, что Фирузе была опасна, нельзя позволить Хюррем узнать о ней раньше, чем мне это будет нужно. Ради Джихангира.
— Ты поняла меня, Фирузе? — сказала я уже громче, чем до этого, обманчиво спокойным голосом.
— Поняла, госпожа, — наложница по-прежнему не проявляла никаких эмоций, не давала понять, правда ли смирилась. Меня это начало раздражать.
— Уже за полдень, — я кинула взгляд на окно, за которым солнце клонилось к закату. — Скоро Афифе-хатун начнет искать тебя, чтобы подготовить к хальвету. Ступай.
Фирузе поклонилась и направилась к дверям. Пристально смотря ей вслед, я окликнула:
— Фирузе, — уже взявшись за ручку, она снова обернулась. — Не думай, что меня легко провести, потому что я ребёнок. Я обязательно узнаю о твоих планах, чего бы мне это ни стоило, можешь не сомневаться. Советую хорошо подумать, прежде чем пытаться что-то придумать за моей спиной.
Персиянка смотрела на меня большими тёмными глазами, и, похоже, была искренне удивлена тем, с каким холодом и спокойствием я высказала это предупреждение. Не показывая никаких эмоций, я кивнула, давая ей понять, что теперь она может идти. Спустя мгновение за ней закрылись двери.
Тяжело вздохнув, я упала на тахту и закрыла глаза, чувствуя себя обессиленной. Я ломала голову, пытаясь понять по взгляду шпионки, смогла ли она догадаться, о каких именно интригах я говорила. По ее лицу невозможно было сказать, осознала ли она, что мне известно о её сговоре с Махидевран и Хатидже. Это была ещё одна проблема, ухудшающая ситуацию, о которой я не забывала всё время.
Можно было бы использовать это себе на руку, получая через Фирузе информацию обо всех планах султанш, если бы шпионка была полностью на моей стороне и ей можно было бы доверять. Но это, к сожалению, невозможно. Прямо сказать персиянке о том, что мне известно всё о том, как госпожи собираются использовать её, я не могу: я вообще ничего не должна про это знать.
Как помешать планам этих двух обиженных мужчинами женщин, так, чтобы и они, и Фирузе не догадались, что я знаю о том, что они задумали втроём? Лучший вариант событий — использовать шпионку против них же, чего я и хотела. Но как? Мне казалось, что голова вот-вот взорвётся. Вот если бы можно было сделать так, чтобы персиянка служила только мне, и была полностью на моей стороне… Но, как бы не хотелось, это невозможно, нет. К сожалению.
Придётся найти другой способ вмешаться в интриги Хатидже и Махидевран, в которых главную роль играла Фирузе, и нарушить их. Мне только нужно придумать, как именно это можно сделать.
***
Следующим утром я обнаружила, что Фирузе ещё не вернулась в гарем, из чего следовало, что она до сих пор в покоях Сулеймана. Это не на шутку взволновало и расстроило меня. Судя по всему, падишах сильно к ней привяжется, а мне бы этого не хотелось.
Но, честно говоря, я совру, если скажу, что не понимаю, что так понравилось Сулейману в персиянке — кроме красивой внешности и тела. Они, конечно, были важны, но красивыми были все наложницы в гареме. Фирузе выделялась среди них своим умом и образованностью. С ней было интересно поговорить.
Нужно признать, что Тахмасп не был глупцом: видимо, он догадался, что Сулеймана в наложницах привлекает в первую очередь ум, а потом уже красота и умение ублажать. Конечно, ведь слух о мудрости и хитрости Хюррем, как я была уверена, вышел далеко за пределы империи. Потому персидский шах подобрал самую умную шпионку, которая точно должна была заинтересовать султана. И, очевидно, не прогадал.
Позавтракав, я решила навестить Хасеки, чтобы поинтересоваться здоровьем Джихангира; главной задачей, однако, была попытка очень осторожно узнать у госпожи, что она думает по поводу новой фаворитки супруга, и понять, что рыжеволосая собирается делать с этой проблемой в ближайшее время. Конечно, её планы были ясны, и нужды узнавать не было, но лишний раз перестраховаться не помешает.
Я подошла к главным в гареме покоям, остановилась и уже собиралась постучать, но замерла, услышав за дверьми голоса. Один из них, тихий, мужской, я прежде не слышала, а второй, более громкий и гневный, принадлежал Хюррем.
Я быстро осмотрелась по сторонам. Коридор был пуст — в нём присутствовали лишь молчаливые стражники, которые никому ничего не расскажут. В ташлыке не было ни души — в утреннее время все наложницы были на занятиях. Конечно, если меня застукают здесь подслушивающей, это будет очень плохо, и я понимала, что очень рискую, но решилась.
Я почти не шевелилась, со всех сил пытаясь расслышать их разговор. Голоса были очень тихими, из чего я поняла, что речь о чём-то секретном. Значит, мне точно было необходимо это знать. И мне удалось разобрать слова, когда госпожа, кажется, потеряла над собой контроль и повысила голос:
— Идрис-ага, ты понимаешь, что мне говоришь? — Хасеки была разгневана и встревожена. — Скажи, что я не так всё поняла. Вы доверились какой-то хатун, о которой я до этого ни слова не слышала, и упустили Нигяр, хотя я ясно отдала приказ, чтобы её доставил ко мне лично ты? Ты в своем уме?
Я замерла, перестав дышать, чтобы не упустить ни слова, как только поняла, о чём она говорит. Нигяр! Я же попросила Рустема проследить, чтобы калфу точно казнили безо всяких проблем, и она уже должна была быть мертва, если всё сложилось удачно… Я медленно осознавала услышанное.
До меня начало доходить. Выходит, Нигяр не мертва? Но как же так? Почему Рустем не проследил? И где она сейчас? Я ничего не понимала, в голове была каша. Я с нетерпением ждала, что скажет этот Идрис-ага, мне было необходимо получить ответы на все возникшие вопросы. Немедленно.
— Госпожа, — судя по дрожащему голосу, Идрис был до смерти перепуган и растерян. — Эта хатун уже давно служит во дворце Хатидже Султан. Она уверяла нас, что ее подослал какой-то ага, чтобы она помогла нам выкрасть Нигяр-хатун и доставить к Вам… И она действительно нам помогала.
Я быстро вспомнила, что Рустем упоминал какую-то служанку Хатидже, его сообщницу. Видимо, о ней и говорил этот ага. Остается только молиться, что она не сказала им имени того, чей приказ выполняла.
— Что? — с удивлением перебила сбивчивую речь аги рассерженная Хюррем. — Что за чушь ты мне говоришь, я не понимаю? С чего бы это какому-то аге понадобилось помогать мне? И откуда он мог знать о моих планах? Эта хатун назвала вам его имя?
Меня бросило в холод. Тревога забилась в груди. Пожалуйста, нет…
— Нет, госпожа, — у меня отлегло от сердца, и я расслабилась. Конечно, как я могла сомневаться в Рустеме. Он не мог проколоться так просто. — Кто этот ага, мне неизвестно. Она лишь сказала, что он хочет помочь нам выкрасть Нигяр-хатун, чтобы заслужить таким образом Ваше доверие и стать Вашим слугой.
— Всё равно не понимаю, — похоже, Хюррем была в недоумении. — Не знаю я никакого аги, который мог бы помогать, да и не мог он никак узнать, что мы собираемся сделать с Нигяр, это невозможно. Идрис-ага, как вы только могли поверить этой хатун, и довериться ей, даже не спросив меня? — Хасеки пришла в ярость.
— Госпожа, простите, времени было слишком мало… — испуганно начал бормотать какие-то оправдания Идрис-ага. — У нас не было выхода, кроме как согласиться на её помощь…
— Я разочарована. Вам ведь даже не пришло в голову, что история про какого-то агу звучит очень неправдоподобно? Да она же точно служит кому-нибудь из наших врагов, как вы могли не догадаться! — продолжала наседать на агу госпожа, которая, похоже, была на грани истерики.
Шестерёнки в моей голове усиленно работали, я пыталась сложить все детали в одну целую картину. Пока понятно было мало. Итак, шпионка Рустема смогла убедить слуг Хюррем, что она хочет им помочь, они ей позволили… А дальше то что? Как и куда Нигяр пропала? Почему её не казнили?
— Немедленно расскажи мне, как все было, ещё раз, Идрис-ага, — жестким голосом потребовала Хасеки, и я мгновенно превратилась во внимание, приготовилась слушать, чтобы не упустить ни одну важную деталь. — Как вы только могли её упустить?
— Сперва всё шло так, как должно было происходить по обещаниям Фериде-хатун, — значит, ту служанку зовут Фериде, поняла я. — Ночью стражники Хатидже Султан привели Нигяр-хатун в сад, на место, где её должны были казнить. Я прятался там же, за деревьями, и всё видел. В самый последний момент, когда палач уже занёс над головой женщины топор, он вдруг упал замертво с ним в руке, — я удивилась, и в то же мгновение ко мне пришло осознание. — Ему в спину воткнул нож внезапно появившийся там невесть откуда мужчина, он был в черном капюшоне, лица я не видел. Я подумал, что это тот самый ага… Затем он убил всех стражников, что были там, а Нигяр-хатун забрал с собой, и больше я их не видел. Я думал, что он повез её к Вам, во дворец… — Идрис, смутившись, замолк.
«И не довёз» — договорила я в своей голове, чувствуя, как меня начинает переполнять радость, когда я наконец-то всё поняла. Хотелось подпрыгнуть на месте и завизжать от восторга. Все идеально сложилось. Как я могла забыть о уме и хитрости Рустема! Уж он-то не мог ничего не придумать даже в безвыходной ситуации. За что я его и любила, когда смотрела сериал.
Главное, чтобы его никак не засекли и не поняли, что это он. Надеюсь, его лицо никто не видел, и кому служит эта Фериде, судя по всему, никто не знал. Я уверена, что Рустем слишком осторожен, чтобы оставить за собой какие-нибудь следы. Он точно умело заметал все хвосты.
— Поверить не могу, что вы могли так глупо провалить задание! — Хюррем была то ли в бешенстве на провинившегося слугу, то ли в отчаянии. По голосу казалось, что ей хочется или ударить его, или взвыть. — Вы просто позволили украсть её прямо из-под своего носа! Когда она была у нас в руках, вы упустили Нигяр по своей воле! Теперь она уже, скорее всего, в руках наших врагов!
— Госпожа, простите, но… Вдруг по дороге на карету просто напали разбойники? — осмелился едва слышно предположить ага, но эта попытка прозвучала до смеха жалко и неуверенно.
— Да что ты говоришь, Идрис-ага? — разъярённо, будто с шипением процедила Хюррем, так, что даже мне стало не по себе от яда в её голосе. — Скажи мне, где же сейчас эта… Фериде-хатун? Она вам как-то объяснила произошедшее?
— Она… — голос Идриса дрогнул, он запнулся, и я догадалась, что на него наконец снизошло осознание. — Она пропала из дворца той ночью, когда выкрали Нигяр-хатун. С того момента её больше никто не видел.
Я решила не думать о том, какая участь ждала эту хатун. Видимо, Рустем позаботился, чтобы она никому не смогла ничего больше рассказать — в целях безопасности. А как именно он это сделал… уже не моё дело. Чем меньше свидетелей, тем лучше.
Я не стала дослушивать разговор до конца, поскольку поняла, что ничего важного больше не услышу, кроме ругани Хасеки на непутёвого слугу. Ликуя от мысли, что победа уже почти у меня в кармане, я развернулась и радостной походкой пошагала обратно по коридору, думая, как бы скорее выбраться в конюшню. Мне срочно нужно было узнать обо всем от самого Рустема.
Наложницы ещё не вернулись с уроков, и в основной комнате гарема никого не было, кроме Фирузе и Афифе-хатун. Хазнедар склонилась очень близко к персиянке и что-то шептала ей с очень суровым выражением лица. Она не заметила меня, поскольку повернулась ко мне спиной, в отличие от новоиспеченной фаворитки, которая подняла на меня взгляд как раз в тот момент, когда я проходила рядом с ними.
Я не остановилась и ничего не сказала, но, приблизившись, на мгновение замедлила шаг и посмотрела прямо в темные глаза рабыни. Наши взгляды пересеклись, и я поняла, что Фирузе смотрела твёрдо и решительно, без капли страха передо мной или растерянности, будто показывала, что не боится меня. Я приняла вызов и выдержала тяжёлый взгляд.
Афифе все-таки услышала мои шаги, обернулась и испуганно поклонилась. Было видно, что она напряжена, глаза хазнедар бегали из стороны в сторону, будто она меня боялась. Я сразу поняла, что с ней: волнуется, что я сложу два плюс два, догадаюсь, что Фирузе была с Сулейманом ночью, и побегу доносить все своей матушке.
К её счастью, сейчас я этого делать не собиралась. Я мило улыбнулась ей, поздоровалась, прикинулась наивным, глупым ребёнком, и прошла к своим покоям, как ни в чём не бывало. Старушка за моей спиной вздохнула и расслабилась.
А я в это время думала о куда более срочных и важных делах.
***
По дороге в конюшню я едва сдерживалась, чтобы не перейти на бег, не боясь запачкать в грязи юбку платья, настолько мне не терпелось поскорее услышать, где Рустем держит Нигяр. Меня переполняла радость от мысли, что ага выполнил такое непростое задание, только чтобы угодить мне. Я так хотела поблагодарить его за это, сказать, как я ценю такую отвагу.
План всё-таки удался, и это прекрасно. Калфа в наших руках, пускай и без ребёнка, но это не так уж и страшно — как минимум пару ближайших лет девочка не должна создавать проблем, пусть живет себе спокойно с няней, пока о ней никто не знает. У меня будет достаточно времени, чтобы принять решение, что с ней делать, подумала я.
Сейчас нам нужно разобраться, куда отослать Нигяр, и как можно скорее. Она не знает, что её дочь жива, и не должна узнать, иначе не согласится никуда уезжать без неё. Это жестоко, но ей действительно будет лучше думать, что ребёнок мертв. Для её же блага.
Не в силах держать себя в руках, я влетела в конюшню, даже не обратив внимание на резкий запах внутри, что уже стал мне привычным. Кара, как всегда, узнала меня и заржала, приветствуя. Но я не смотрела ни на что, кроме Рустема, который убирался в стойле. Я остановилась напротив него, тяжело дыша после быстрой ходьбы.
Сердце в эйфории билось в груди. Я сглотнула, от волнения в горле пересохло. Совсем скоро я навсегда избавлюсь от одной проблемы, дело осталось за малым. Я уверена, что всё получится, как надо, благодаря Рустему. Больше препятствий возникнуть не должно.
— Госпожа, — Рустем обернулся на мои шаги, поклонился. Он держался, как обычно, но от моего взгляда не ускользнуло какое-то волнение в нем, и это меня насторожило. — Я не ожидал, что Вы придете, простите.
Пока он, выйдя из стойла, в котором менял сено, омывал руки, я пыталась понять, что в его поведении не так. И замерла, осознав. Ага не был радостным, или приятно взволнованным, не выглядел так, будто его переполняло желание поделиться со мной вестью об удачно выполненном плане. И это мне очень не понравилось.
Рустем должен был быть доволен собой, ведь у него получилось успешно провернуть такое сложное дело с Нигяр, он может вполне собой гордиться. Но вместо этого ага выглядел так, словно… Не очень рад, что я пришла? Не хочет делиться со мной радостной новостью?
Это сильно встревожило меня. Триумф, который я чувствовала по дороге сюда, сменился недоверием и недоумением. Я не могла понять, что происходит, в чём причина такого странного поведения мужчины, и это очень напрягало. Но я никак не показывала свое волнение, оставаясь спокойной, чтобы ага не догадался, что мне что-либо известно.
— Вы, наверное, пришли узнать, как обстоят дела с Нигяр-хатун? — голос Рустема был настораживающе спокойным и не выдавал абсолютно никаких эмоций. Что-то в этом напускном равнодушии не так, но я не могла понять, что. — У меня для Вас хорошая весть, госпожа… — я затаила дыхание, с надеждой подумав, что все мои подозрения были ложными.
Но то, что я услышала мгновением позже, повергло меня в шок, заставив в изумлении приоткрыть рот и с недоверием уставится на мужчину.
— Я выполнил всё точно так, как Вы мне сказали. Нигяр-хатун казнили прошлой ночью в саду дворца Хатидже Султан, я уверен. Можете не волноваться, госпожа.
