Змеиный принц

Он открыл глаза и уставился в потолок, белый, далёкий и странно размытый. Сквозняки, гулявшие по помещению, подсказали, что комната очень просторная. Запахи оказались незнакомыми, чужими. Было очень тихо, прохладно и темно. Он повернул голову и увидел расплывчатое прямоугольное пятно, за которым было самую малость светлее. Окно. Но почему всё такое нечёткое? Он закрыл глаза, приложил к ним пальцы и попробовал воздействовать на себя исцеляющим сейдом. Под веками запекло, правая сторона лба взорвалась режущей болью, но он, стиснув зубы, не убирал рук. Глазам становилось всё больнее, лоб словно буравом сверлили, потекли слезы, скатываясь к вискам и запутываясь в волосах. Он сосредоточенно дышал на счёт и ждал. Наконец боль утихла. Из глаз она ушла внезапно, вдруг, а лоб отпустила постепенно. Он стер какую-то липкую жижу, сочащуюся из лба — не кровь, пахла она иначе, мерзко и тягостно. И открыл глаза. Снова потолок, высокий, сероватый в этой темноте. Длинная комната с рядами застеленных железных кроватей. Высокие стрельчатые окна. Сложенные ширмы у стены. Каменный пол. Место чужое, насыщенное магией. Вот магия знакома, но откуда, сразу вспомнить не удалось. Он вытер лицо подушкой, оставляя на ней тёмные пятна, перевернул её и снова улёгся, натянув тонкое одеяло повыше. Устроился поудобнее, закрыл глаза и начал вспоминать. ...Подготовка к коронации названого брата. Неудачная боевая вылазка. Гнев отчима. Ссылка брата. Попытка убить его. Убийство отца-по-крови. Разрушение вражеского домена. Бой на разрушенном мосту. И бесконечное падение… Он вздохнул, прогоняя тяжесть и стеснение в груди. Он помнил, как падал, падал и падал в убийственном холоде. Как смотрели на него равнодушные ледяные звезды. А больше не помнил ничего. Где он? Почему здесь? Почему в таком непонятном месте? И магия — почему она так знакома? Он пошевелился под одеялом, устраиваясь поудобнее, впуская в себя магию этого места, давая ей сродниться с собой. Он был… в замке. В Мидгарде. На Оловянных островах, на севере, в горной части. Замок был велик и не слишком стар — чуть моложе него самого. В нём жили люди — немного, сотни четыре. Главным образом… отроки. Пара десятков взрослых. Сотня домовых духов. Птица огня. Волшебный змей где-то глубоко внизу. Змей спал. А ещё здесь было множество птиц, кошек и прочих мелких тварей, привязанных узами служения к отрокам и взрослым. Замок потянулся к нему с мольбой о помощи: он ветшал, его давно не подпитывали, в защитных чарах зияли дыры, и даже выплёскиваемой во множестве отроческой магии ему не хватало. Он улыбнулся и поделился — так, слегка, пообещав отдать больше со временем. И замок, как ластящийся зверь, подался к нему. «Кто я здесь? — безмолвно спросил он. — Где я?» И перед его внутренним взором начали разворачиваться показываемые замком сцены. Школа. Замок был школой, а он — это тело — было в ней учеником. Первокурсником. Лохматым бестолковым парнишкой в приспособлении для коррекции скверного зрения. Позавчера, на Самайн, он кинулся, не предупредив взрослых и старших, спасать однокурсницу от горного тролля. И тот зашиб его дубинкой, а девочка погибла. С ним был еще друг, рыжий трус и обманщик. Он выжил. Тролля прибили наставники — носатый брюнет с недобрым взглядом, которого парнишка не любил и боялся, и коротышка-смесок. Парнишку доставили к целительнице, не заметив, что душа покинула тело, что маленького мага заменил йотун-полукровка. Им же хуже. Память о смерти словно послужила толчком, и на него валом обрушились воспоминания парнишки — от рождения до самой смерти. Любящие, хотя и такие же бестолковые, как их сын, родители; их смерть; длиннобородый старик в пёстрой хламиде и странной шапке, творящий над ним обряд, от которого болит голова и перед глазами всё расплывается; чары и ночной осенний холод; возмущенная женщина, разъяренный усатый толстяк и пухлый мальчишка-ровесник; тяжкая жизнь в доме тётки; школа и злобный, подстрекаемый родителями кузен, становящийся все круглее с каждым годом; крохотный чулан и работа по дому за еду и обноски; нашествие сов и заросший волосами великан; магический банк и магазины; алый паровоз и путь в замок; высокомерный и глупый блондинчик из аристократов и рыжий оборвыш; лохматая болтливая девочка и толстяк, искавший жабу; поющая шляпа-артефакт и глупый, детский, непродуманный выбор факультета; полет на… метле?! — и зачисление в команду по квиддичу; цербер на третьем этаже, визиты к великану в его хижину, конфликты с блондинчиком, ненависть носатого наставника, Самайн и глупая, бессмысленная смерть. За окнами забрезжила заря, когда он кое-как переварил чужие воспоминания. Снова стать ребёнком, да ещё не царским сыном, а сиротой-оборвышем, не имеющим ни помощи, ни поддержки, пешкой в игре бородатого старика? А что, он может выбирать? Даже такая жизнь лучше, чем смерть. Хотя, конечно, умерший мальчик был очень, очень глупым ребёнком. Поссорился с тем, кто мог оказать покровительство, и подружился с бесполезным прилипалой. Выбрал факультет, на который его только что не пинали, побоявшись собственной силы, и даже его ухитрился настроить против себя, согласившись с нарушением школьных правил. Ничего. Он всё разузнает и всё сможет исправить и переменить. А колдовали здесь — Норны, смилуйтесь! — палочками. Позор-то какой. Ну ничего. Палочка умершего мальчика встречи с троллем не пережила. Отлично. Продаются они лишь в столице, в магической локации, значит, надо будет заглянуть и в банк, принадлежащий гоблинам, и по магазинам пройтись. Будет очень весело, он в этом не сомневался. Жаль, конечно, что он утратил своё тело, юное, всего-то тысячелетнее, и снова стал ребёнком, да еще короткоживущим. Но правильно применённая магия творит настоящие чудеса. Он свернулся клубком, обернув себя коконом магии, закрыл глаза и провалился в сон, не обращая внимания на утренний свет из окон и сосущую пустоту в желудке. Снилось ему путешествие на утлой маленькой лодочке сквозь бескрайний звездный океан.