Ни на солнце, ни на смерть

- Я его видел, - хрипит Герен, мёртвой хваткой вцепившись Эллису в рукав. Он только пришёл в себя, взгляд ещё расфокусированный и мутный, но уже полный ужаса, - Понимаешь… Он прямо там стоял, смотрел… Я его правда видел… - Кого – его? – тупо спрашивает Эллис, даже не пытаясь вытащить из обожжённых пальцев чужой левой – и единственной теперь – руки. Герен, прошедший вместе с ним не одно сражение, на несколько жизней вперёд насмотревшийся на выжженные поля и изувеченные трупы товарищей, с которыми ещё утром делил трапезу, был не похож сам на себя. И это можно было бы списать на последствия ранения или контузию, если бы Герен не выглядел так, будто увидел на поле боя самого Сатану. - Валлевиду. Эллис чувствует, как у него обрывается сердце. Он не слышал этого имени почти пятнадцать лет, шесть из которых потратил на бесплодные поиски. Расспрашивал общих знакомых, давал объявления. Даже набрался решимости и попытался разыскать семью Валлевиды, о которой знал лишь по его рассказам и карандашным наброскам, хоть и не знал, как будет смотреть им в глаза. Общие знакомые только разводили руками. От объявлений не было никакого толку. Что до семьи… Маленький ухоженный дом в крошечном провинциальном городке удалось найти не иначе, как чудом. Дверь ему открыл выросший в мужчину мальчик с тех самых карандашных набросков. Они с Валлевидой были настолько похожи, что Эллис почти успел поверить в чудо. Юноша представился Клодом. Спросил у нежданного гостя, чем они обязаны такому визиту. Глаза у него были такие же, как у брата – серые, потемнее у края радужки, посветлее у зрачка. Пока Эллис сбивчиво и путано объяснял, для чего ехал через полстраны и кого хочет отыскать, зрачки превращались в обледеневшие колотые раны. Парень его выслушал. Выслушал и велел убираться прочь. У Эллиса тогда не хватило духа ни настаивать на ответах, ни умолять о них. Потом время надёжно скрыло в памяти и чужое имя и его собственную вину. Герен ведь был с ними в ту ночь, когда… Был одним из них. И все эти годы не стыдился и не вспоминал. Так почему же вспомнил сейчас? Из-за чего? - Не веришь? – хрипит сухой глоткой, смотрит мутным, полубезумным взглядом, - А я его видел, клянусь, вот как тебя сейчас… Это точно он был, я не спятил и не обознался, клянусь тебе… Это всё из-за того, что мы тогда сотворили... По наши души пришёл… Эллис не знает, что сказать. Кое-как отцепляет от себя скрюченные пальцы, с трудом укладывает раненого обратно в постель, зовёт врача, и уходит пробормотав что-то вроде «тебе нужно берчь силы». Герен наверняка обознался. Или вовсе померещилось – раненому и не такое могло привидеться. Эллиса не покидает скверное предчувствие. Утром остывшее тело Герена накрывают простынёй. Эллис отдаёт последнюю дань памяти погибшего и пытается сохранить жизнь остальным. Когда умирающий от заражения крови Дельмас говорит, что тоже видел Валлевиду в гуще боя, Эллис чувствует, как его продирает мороз, но и этому он пытается найти объяснения. Горячка, жизнь, проносящаяся перед глазами, предсмертные бред и раскаяние. Но когда тяжело раненый рядовой, безусый мальчишка, рассказывает командиру о странном человеке с длинными светлыми волосами, которого он увидел за несколько секунд до того, как потерял сознание… Внутренности будто скручиваются в узел. Парень едва ли старше двадцати, и не мог, физически не мог ни принимать участие в том варварстве, ни даже просто знать Валлевиду. Он бы и рад над этим задуматься, но у него просто нет времени. А однажды удача покидает самого Эллиса. Так случается – солдаты всегда на короткой ноге со смертью. И тогда, с трудом заставляя себя дышать между вспышками острой, горячей боли, он сам впервые замечает знакомый силуэт. Валлевида стоит к нему вполоборота и будто бы не обращает никакого внимания ни на людей, которые сражаются и умирают рядом с ним, ни вспарывающие тело земли взрывы. Наблюдает за чем-то, чего-то ждёт. Он почему-то в гражданском. Чёрный костюм-тройка на фоне происходящего смотрится примерно так же, как и сам Валлевида на войне в целом – абсолютно чужеродно. Эллис не может ни окликнуть его, ни даже просто захрипеть – слишком больно. Даже не успевает удивиться, когда к Валлевиде подходит рослый, похожий на медведя мужчина в точно такой же похоронно-чёрной тройке, и тот начинает ему что-то втолковывать на чужом языке. Просто отключается с мыслью, что это слишком странно, чтобы быть обычной галлюцинацией. Ему снова везёт. Он выживает и возвращается домой. Женится – миниатюрная красавица Анжелик полностью соответствует своему имени. Кроткая и нежная, она не устаёт говорить о своей любви к новоиспечённому супругу и делает всё, чтобы ему угодить. Эллис искренне, всей душой любит свою жену. Но когда он смотрит в её глаза (серые, потемнее у края радужки, посветлее у зрачка), или перебирает светлые, почти белые волосы, ему порой становится тошно от самого себя. Уж так ли искренне он искренен в своих чувствах к ней? Через несколько месяцев после свадьбы Анжелик, гостившая у сестры, возвращается домой. Рассказывает ему новости, с радостью перебирая в памяти события прошедших дней. И вскользь упоминает, что на прогулке случайно поймала чью-то бархатную ленту для волос, сорванную порывом ветра. Владельца удалось найти неподалёку - растерянное лицо выдало пропажу с головой. Эллис спрашивает, как выглядел незадачливый прохожий. Длинные светлые (скорее, седые) волосы, чёрный костюм-тройка. Да, стоило бы догадаться сразу. Его охватывает чувство смутной тревоги, но спустя три недели он узнаёт, что вскоре станет отцом. Эллис едва может сдержать слёзы радости, кружит заливисто хохочущую, бесконечно любимую Анжелик по комнате и обещает бросить к её ногам весь белый свет. Её рассказ о случайной встрече он окончательно списывает на простое совпадение и вскоре забывает. В один из череды совершенно обыденных вечеров слышит знакомый голос рядом с сапожной мастерской Алена. Голос сетует на невовремя отвалившуюся подмётку, благодарит старого сапожника за работу. И тут же советует поскорее уладить оставшиеся дела. Через неделю овдовевшая мадам Ален надевает траур. Эллис опять пытается сложить два и два, но вскоре ему снова становится не до этого. Беременность Анжелик протекает тяжело. Семейный доктор качает головой и не даёт никаких прогнозов. Эллис тратит баснословные суммы на врачей и лекарства, и июльским днём снова замечает в толпе знакомую фигуру. В этот раз – в компании взъерошенного светловолосого парня с серьгой в ухе. Он снова забывает об этой встрече, отдавая себя заботе о беременной жене. Здоровье Анжелик не становится лучше, и когда страшной ноябрьской ночью она заходится криком, пытаясь дать жизнь их ребёнку, Эллис мечется по дому, как зверь, не зная, чем ей помочь. Спрашивать «за что мне это?» бессмысленно. Он знает, за что. Даже ночь сегодня точно такая же, как в тот раз: непроглядно-чёрная, ненастная, полная чужой исступлённой боли, от которой нельзя ни сбежать, ни спрятаться. И это снова только его вина. Эллис бродит по комнатам, как медведь-шатун, погруженный в собственные мысли и бессилие. Проходит мимо гостиной и замирает в дверном проёме, как громом поражённый. Валлевида сидит в кресле, задумчиво постукивая пальцами по подлокотнику, и переводит взгляд с напольных часов на собственные, карманные, и обратно. А потом, видимо, чувствует, что на него смотрят, и поднимает голову. - Валле… Валлевида? В отличие от самого Эллиса он выглядит почти не удивлённым. Глаза, скрытые за прямоугольными стёклами очков без оправы, смотрят спокойно и прямо. - Здравствуй, Эллис. У него на языке несметное множество вопросов, и он не знает, с чего начать. От «как ты здесь оказался?» до «я искал тебя шесть лет подряд, что с тобой произошло потом?». Как вообще можно начать разговор с человеком, доверие которого ты предал, а жизнь втоптал в грязь? Валлевида словно и не ждёт продолжения разговора. Снова сверяет время, досадливо морщится, что-то отмечает в записной книжке. - Как ты… вошёл? – наконец выдавливает из себя Эллис, забыв поздороваться в ответ. Это не те слова, которые он хочет сказать, но те, которые он сейчас может сказать. - Через дверь. Она, кстати, не заперта - отвечает Валлевида, отрываясь от записей. Прячет записную книжку во внутренний карман, поправляет очки и виновато добавляет, - Извини, я немного невовремя. Из комнаты на втором этаже доносится душераздирающий женский крик, от которого у Эллиса в душе всё переворачивается. Невовремя – это мягко сказано. Он медленно кивает, надеясь, что его поймут и не осудят. Валлевида тем временем продолжает, даже не изменившись в лице: - Мне следовало прийти примерно на полтора часа позже, но мы только утром вернулись из Лондона, и я забыл перевести часы. Хотел подождать тут, но я не думал, что ты тоже можешь меня… - Прости, но сегодня не самое лучшее время для встречи. Я клянусь, мы поговорим, обязательно поговорим, но в другой день. Анжелик, моя жена, она сейчас… - …. видеть, - заканчивает Валлевида, откидываясь на спинку кресла. Он выглядит пугающе спокойным и собранным, но в лице у него нет ни кровинки, - Весьма опрометчиво думать, что я могу прийти к тебе, как гость. Нет, Эллис, я здесь по работе. - По работе? То есть, ты сейчас на службе? Валлевида на секунду задумывается: - Ну… можно и так сказать. Вопросов становится ещё больше. Валлевида продолжает служить в армии? Для чего тогда его послали к Эллису? Что ему от него нужно? Почему о нём почти семнадцать лет не было вестей? Как Валлевида его нашёл? Как он смог пережить то, что Эллис с ним сделал? Он понятия не имеет, что Валлевида читает на его лице. Тот просто долго смотрит на него, склонив голову набок, а потом устало и тяжело роняет: - Эллис, ступай к жене. Ей ты сейчас нужен больше. Эллис только и может, что кивнуть и броситься наверх, к комнате, из которой снова доносятся мучительные крики. Его выставляют прочь под благовидным предлогом: он ничем не может помочь и лишь будет путаться под ногами, а его присутствие будет смущать роженицу. Эллису ничего не остаётся, кроме как вернуться в гостиную и рухнуть в свободное кресло. Валлевида всё ещё сидит напротив, и теперь он наконец-то может его рассмотреть. - Ты почти не изменился. С момента их последней встречи прошло почти семнадцать лет. Валлевида остался таким же, каким Эллис его запомнил, будто время его пощадило, оказавшись милосерднее людей. Изменились лишь самые мелочи. Волосы отросли до пояса, превратились из просто светлых в серебристые. Эллис помнит, что первую выбеленную прядь заметил ещё в академии. Валлевида ещё упомянул тогда, что в его семье все рано седеют. О том, откуда на чистой коже взялись рубцы, выглаженные временем и теперь почти не заметные, думать мучительно стыдно и больно. Очкам Эллис почти не удивляется. Он ещё в годы учёбы выговаривал приятелю, что любовь к чтению впотьмах ни к чему хорошему не приведёт, так что то, что Валлевида за прошедшие годы успел посадить себе зрение, вполне ожидаемо. Что-то изменилось в самом его взгляде. Эллис никак не может понять, что именно. Валлевида складывает ногу на ногу, сцепляет обе руки в замок. Лицо остаётся неподвижным, тело напоминает сжатую пружину: - На то есть свои причины. Но спасибо, конечно. Жаль, не могу сказать о тебе того же, - и тут же склоняет голову к плечу, не отводя взгляда от собеседника – Ты не остался с женой? Эллиса не покидает ощущение, что от его ответа будет зависеть весь дальнейший разговор, но едва ли может собраться с мыслями выдавить из себя хоть что-нибудь относительно вразумительное: - Ну… мне сказали, что я только мешаю… Валлевида кивает какой-то своей неозвученной мысли. Ладони, затянутые в матовую чёрную кожу, едва заметно дрожат. Эллис вновь пытается завязать разговор. По ощущениям это больше похоже на попытку вызвать на дуэль заведомо более сильного и опасного противника. - Я уж думал, что мы с тобой больше никогда не увидимся… - Я на это надеялся, - в тихом голосе явно слышится звон металла. Эллис пробует зайти с другой стороны, перебирая слова. Не то, как ключи, не то, как выпады. - Ты говорил, что пришёл ко мне по работе. Ты всё ещё продолжаешь служить в разведке, или… - Я больше не имею к этому никакого отношения, Эллис. Разве что мне приходится иногда навещать бывших… товарищей, - Валлевида горько усмехается, - Пожалуй, ты был прав: я никогда не был похож на солдата. Зато нынешнее начальство мой облик, похоже, более чем устраивает. От ровного, ледяного голоса у Эллиса по загривку бегут мурашки, и он снова меняет тему: - О тебе столько лет не было ни слуху, ни духу… Я знал только о том, что тебя арестовали, но когда попытался тебя найти, ты будто сквозь землю провалился. Расспросил всех, кто мог хоть что-нибудь знать, пытался просить помощи через газеты. Не поверишь, даже семью твою отыскал, надеялся, что хотя бы они что-то о тебе слышали, - упоминать о том, что там его чудом не спустили с лестницы, Эллис не решается даже в шутку – у Валлевиды точно такое же выражение лица, как во время их последней ссоры. Хорошо, если ограничится только тем, что сломает бывшему приятелю нос. Белые, в синеву, губы наконец размыкаются: - Если ты действительно хотел меня найти, ты мог бы обратиться к одному нашему старому знакомому. У вас были кое-какие общие дела и интересы, и я не думаю, что господин Боланнет отказал бы человеку, который так много для него сделал. Возможно, даже соизволил бы поделиться любимой игрушкой. Эллис чувствует, как его прошибает холодный пот. Он слышал об аресте. Он знал, в чём обвиняли Валлевиду. Знал, кто выступал на стороне обвинения. Знал, что Боланнет занял пост начальника тюрьмы и знал, что тот ищет. Догадывался о том, что происходит за закрытыми дверями. Но ничего не сделал. Тогда, почти семнадцать лет назад, Эллис поначалу даже не помышлял о мести. Тебя отвергли, твоих чувств не поняли – такое случается. Но каждый взгляд, каждая улыбка, адресованные не ему, превращались в яд и растекались по венам, отравляя его разум, а потом и вовсе выродились в одержимость. Та ночь стала последней каплей, лишившей его остатков рассудка. Валлевида, обрушивший на его голову несметное количество проблем, сбежавшая девчонка, недовольные солдаты, скверное дешёвое пойло, злость, застилающая глаза… Эллис столько раз представлял себе их первый раз. Мечтал о том, как уложит Валлевиду на пахнущие свежестью простыни, осыпая нежными поцелуями и комплиментами. Как будет касаться светлой кожи, лаская и доводя до исступления. Как будет заниматься с ним любовью, сцеловывая собственное имя с трепещущих губ, одурманенный жаром и теснотой чужого тела. Как будет обнимать его после, уставшего, расслабленного и довольного. Гладить острые плечи, говорить о будущем… А в итоге надругался над ним на грязном ледяном полу под одобрительные крики и хохот сослуживцев, изрыгая ругательства и проклятия. Любая попытка сопротивляться гасилась кулаком, любая попытка вырваться – мёртвой хваткой жестоких рук. Эллис, когда-то грезивший тем, как будет подготавливать возлюбленного – медленно, осторожно, так, чтобы тот плавился от удовольствия и сам умолял о большем, взял Валлевиду практически насухую. Он запомнил и собственный дискомфорт, и кровь на чужих бёдрах, и тело под собой, напряжённое как струна и окаменевшее от разрывающей боли. Это всё больше не имело никакого значения. Эллису сладко кружил голову уже сам факт обладания. Кто-то пошутил, что Валлевида похож на девушку, которая только что потеряла девственность с излишне страстным любовником. Шутку оценили. Ведь одним больше, одним меньше – какая девке разница, если она всё равно больше не невинна? Не убудет. Эллис согласился. И ночь продолжилась. «Нужно было сделать это раньше. Ты никогда не был похож на солдата». Он больше не приходил, но краем уха слышал, как его подчинённые, будто сорвавшиеся с цепи и осатаневшие от безнаказанности, восхищаются «отменной шлюхой». Его терпения хватило на полных пять дней, на шестой он вынес Валлевиду на руках. Тот не мог сам ни ходить, ни стоять. Никого не узнавал, смотрел вникуда абсолютно пустыми, остекленевшими глазами и без конца просил прощения. Эллис обещал, что будет хорошо с ним обращаться. И, как ему тогда казалось, сдержал обещание. Смыл с истерзанного, покрытого следами жестоких побоев тела кровь, чужое семя и нечистоты. Кое-как, с уговорами, заставил поесть. А потом не удержался и растянул Валлевиду на свежих простынях, как карту. Прямо как в своих мечтах. Он не сопротивлялся. Делал и говорил всё, что от него хотели, но вряд ли осознавал хотя бы десятую часть происходящего. Эллис убеждал себя в том, что Валлевиде и самому это нравится, что он сам желает этого, что он сам виноват в происходящем. Понимал, что неправ, но отказаться от того, чтобы раз за разом брать желанное тело, было выше его сил. В фантазиях они оба наслаждались каждым мгновением, проведённым в объятиях друг друга. В реальности Эллис не мог отделаться от ощущения, что снова и снова насилует не то марионетку, сделанную искусным мастером, не то свежий труп. Он чувствовал себя капризным ребёнком, сломавшим любимую дорогую игрушку, и оттого полностью утратившим к ней интерес. Но смотреть на Валлевиду в таком состоянии… Эллис тогда растормошил его, обессиленного и измученного, пребывающего в полусне-полубреду. Кое-как привёл в порядок. Валлевида покорно позволял делать с собой всё, что вздумается, но даже не пытался делать что-то сам, только просил прощения и клялся, что больше не будет убегать. Он вроде бы даже извинялся перед Валлевидой за произошедшее. Нёс какую-то чушь о том, что у него не было выбора. Вёл к двери и твердил, что надеется, что друг однажды поймёт его и простит. С тех пор они больше не виделись. А ведь Эллис ещё мог бы попытаться хоть что-то исправить, если бы сломал хребет своей трусости и малодушию. Но жизнь, увы, не знает сослагательного наклонения. Эллис молчит, не зная, что сказать, и существуют ли вообще хоть в каком-нибудь языке слова, которые он может сказать в своё оправдание. Валлевида шумно выдыхает и вновь возвращается к своей записной книжке. Сверху вновь доносится протяжный охрипший крик. Гость прячет ежедневник во внутренний карман и смотрит то на потолок, то на часы, то вовсе себе под ноги. Молчание тяжёлое и вязкое, как трясина, в которой они оба увязли по горло. Эллис делает ещё одну попытку: - Где ты остановился? В гостинице, или, может быть, снимаешь… - В этом нет нужды. Я закончу работу и просто вернусь домой. - А где ты сейчас живёшь? Я навещал твоих родных, но так ничего и не узнал, - Эллис искренне надеется, что Валлевида всё-таки скажет ему свой новый адрес, и у него будет шанс прийти к нему и попросить прощения за всё. Начиная с сегодняшнего незаслуженно холодного приёма и заканчивая сломанной жизнью. Хотя бы попытаться. Валлевида склоняет голову к плечу, о чём-то задумавшись: - Где я живу… А это смотря, кто спрашивает. Мой стажёр, например, может найти меня в служебной квартире. Я живу двумя этажами выше, так что труда, обычно, не составляет. А вот ты можешь отыскать меня на тюремном кладбище. Могила за оградой, как раз рядом со старым вязом. На надгробии вместо имени номер, «сто тридцать восемь», так что не ошибёшься. У Эллиса сердце колотится где-то в горле и на коже выступает холодная испарина. Для того, чтобы совладать с собственным языком, ему приходится приложить неимоверные усилия: - То есть… Ты инсценировал свою смерть? - Всё гораздо проще. Я умер, Эллис. Эллис недоумевающе вглядывается в чужое лицо, пытаясь отыскать хоть какой-то намёк на то, что это всего лишь неудачная шутка. Но Валлевида непроницаемо серьёзен, а он сам наконец-то осознаёт, какая именно деталь показалась ему странной, и холодеет от ужаса. Глаза за прямоугольными стёклами очков, которые Эллис запомнил бледно-серыми, приобрели оттенки свежей зелени. Светлые, почти жёлтые у зрачка, насыщенно-изумрудные у самого края радужки. «….ты можешь отыскать меня на тюремном кладбище. Могила за оградой, как раз рядом со старым вязом». За оградой кладбища испокон веков хоронили самоубийц. Он, не отдавая себе отчёта в том, что делает, вжимается в кресло. Смотрит то в нездешние глаза, то на их обладателя, пытается найти хоть какое-то рациональное объяснение происходящему, и не находит. Как раз наоборот. Эллис уже добрых десять минут пытается сложить два и два. И всё это время грудная клетка Валлевиды остаётся неподвижной. На строгом лице нет даже тени злорадства или веселья. Он просто наблюдает за тем, как на побелевших губах собеседника один за другим расцветают невысказанные вопросы и предоставляет возможность подумать над ответами самостоятельно. Но при этом не дышит. Когда Валлевида наконец набирает грудью воздух, Эллису кажется, что молчание, повисшее в комнате, можно потрогать рукой. - У меня… были причины, - неуверенно начинает гость, машинально одёргивая манжеты кипенно-белой рубашки, и Эллис догадывается о том, какой способ он выбрал, чтобы свести счёты с жизнью, - Правда, о том дне я почти ничего не помню. Только то, что это был последний день года, и мне страшно хотелось спать. Я закрывал глаза с мыслью, что готов к чему угодно, лишь бы прервать своё существование. На то, что после своей смерти на меня возложат новые проблемы и новые обязанности, я как-то не рассчитывал. Да ещё такая неудачная дата… Валлевида подбирает что-то с пола, пристраивает к подлокотнику. В полумраке комнаты Эллис различает длинное древко и вывернутый наизнанку полумесяц лезвия. Картинка в голове наконец-то начинает складываться. Он вспоминает и слова умирающих сослуживцев, и странные совпадения, и старые легенды о том, кем становится последний в году покойник.* Осознание того, что за гость сегодня пожаловал в его дом, наваливается с такой силой и неожиданностью, что Эллису кажется, что его только что наотмашь ударили кочергой: - Так ты и вправду… Валлевида молча кивает, подтверждая догадку. Да, он действительно Мрачный Жнец. Да, пришёл по делу. Эллис смотрит в спокойные зелёные глаза и понимает, что не готов к смерти. Он не успел увидеть своего ребёнка, не успел попрощаться с женой. А ведь Валлевида с самого начала твердил ему, что он нужен Анжелик… Что ж. По крайней мере, это справедливо. - Я могу попрощаться? – неуверенно спрашивает Эллис, и Валлевида отрешённо кивает, не сводя глаз с треснувшего циферблата старых карманных часов. Похоже, им он доверяет больше, чем настенным. Он поднимается на второй этаж, как на эшафот и ловит себя на мысли, что не слышит голоса Анжелик. Когда его рука наконец поворачивает медную ручку, и дверь со скрипом распахивается, дом оглашает слабый младенческий плач. - Пожалуйста, дай мне всего несколько минут, и я буду готов пойти с… Эллис ищет глазами своего новорождённого ребёнка, но взгляд цепляется за залитые кровью простыни и мертвенно-бледную Анжелик, распростёртую на кровати. Валлевида уже стоит у её постели. Оборачивается через плечо и говорит то, отчего Эллису кажется, что даже если бы он вонзил лезвие своей косы ему в грудь и провернул, то не сумел бы сделать больнее: - А с чего ты взял, что я пришёл за тобой?