***
В гостиничную комнату, запыхавшись, вламывается человек из команды. — Мы перехватили груз. — заявляет он, глядя на Лэйна, который даже не обернулся. — Но? — интересуется Соломон, зная, что это еще не все. — Они поймали девчонку. — он подходит ближе к Соломону, выходя на балкончик с видом на внутренний дворик. — Предлагают обмен. Лэйн выглядит спокойно, что удивляет агента. Неужели ему и правда наплевать? — Фауст знает слишком много, чтобы оставлять все так, как есть. — добавляет агент, словно это не очевидно. — Ильза им ничего не скажет. — Почему вы так уверены? Соломон хватает его за грудки и выкидывает с балкона. Проломив лавочку, он падает на пол вместе с обломками, сплевывая кровь и хрипя. Приходя в себя, он слышит, как Соломон спускается по ступеням, неизбежно приближаясь вопреки попыткам агента уползти. Схватив того за шкирку, Лэйн протаскивает его по полу и бросает у фонтана. Прежде, чем тот понимает, что к чему, Соломон ударяет его головой о бортик окунает в воду, начиная безжалостно топить его, пока вода в фонтане не становится кроваво-красной.***
С ее головы снимают мешок. Адская боль сковала руки, вывернутые до предела. Ильза не находит земли под ногами, когда приходит в себя, обнаруживая, что подвешена за руки к крюку, свисающему с потолка. Висок все еще кровит после падения с мотоцикла, кожаные брюки разорваны вдоль бедра, стершись об асфальт. Перед ней расхаживает мужчина с каким-то документом в руках. Глаза еще не адаптировались к освещению, Фауст все никак не может разглядеть, что написано на титульном листе. — Меморандум касательно методов допроса. — отвечает он на не озвученный вопрос, заметив, что заложница пришла в себя. — Интересно, да? Это палестинское подвешивание. Суставы еще не болят? — он взмахнул документом. — В таком положении тебя можно держать несколько дней подряд. Без еды и воды. В Марокко без воды долго не протянуть. Так что вотербординг мы учтиво исключим. Ловя на себе разъяренный взгляд изможденной Фауст, он только улыбается. — Но все может закончиться раньше, если ты ответишь на мои вопросы. Тебе известно, как это работает. Ты с Синдикатом уже долгое время. Как тебе удалось подобраться к Лэйну ближе всех? Мои ребята надрываются ради него куда дольше, чем ты, но почему-то именно ты удостоилась чести быть его правой рукой. Правой рукой? Он издевается? Она знает меньше, чем все остальные. Или ей так только кажется? А может, это остальным кажется, что Соломон доверяет ей больше других? После секунды молчания, Фауст начинает хрипло шептать что-то. Не разобрав ее слов, мужчина подходит ближе, это оказывается его второй ошибкой. Первой было то, что он не связал ей ноги. Резко сжав его голову меж своих бедер, Ильза со вскриком пытается свернуть ему шею, изнывая от боли в напряженном до предела плечевом суставе. Вдруг, крюк на цепи резко опускается, вынуждая Фауст рухнуть на пол вместе с незадачливым допрашивателем. Помещение было похоже на заброшенное СТО или небольшую комнату на каком-нибудь заводе. Борьба на этом не останавливается, мужчина пытается вырваться из хватки ее ног, но чем больше он сопротивляется, тем сильнее его сжимают бедра Фауст, душа, как удав. В комнату для допроса не врываются другие, растаскивая их. Ильза уже не пытается вырваться, понимая все бесполезность этой затеи. Тяжело кашляя, мужчина встает, злостно отталкивая от себя взволнованного напарника и влетая кулаком в лицо заложнице, которая снова падает на землю, но не издает и звука, а лишь демонстративно сплевывает кровь. — Клянусь Всевышним, ты отсюда живой у меня не выйдешь! — другой пытается удержать его, чтобы примирить его пыл. — Вы подписали себе приговор. — усмехается Фауст, сдув прядь волос с лица, — Лэйн не прощает предательства. — за этим следует тяжелый удар по голове. Дальше, что она помнит, это чередование проблесков сознания, голоса, задающие вопросы, на которые Ильза ответить не может, пустые шприцы на столике и адская боль. Боль в груди освежает ее память и дает понять, что за метод пыток к ней решили применить: седативное и амфетамин. Несколько таких уколов и сердце может просто взорваться от обрушенной на него нагрузки. Они спрашивают ее об апостолах, о цели, которую преследует Соломон, сея разруху везде, где ступит его нога. Есть ли определенный порядок в том хаосе, который он оставляет после себя? Был ли какой-то план? Ответов у Ильзы нет. Даже находясь так близко с Соломону, она не имеет понятия о том, что в его голове. Иногда кажется, что он гений, а иногда — безумец. И то, и другое, наверняка было недалеко от правды. Единственное, в чем она была уверена, что будь он картой таро, то он был бы Смертью — концом всего старого и началом нового мира. Через что было нужно пройти, чтобы возненавидеть все живое и признать, что стоит начать с чистого листа? Так легко и просто, словно мир это не более, чем грубый и бездушный набросок несостоявшегося шедевра. Многообещающий первенец, не оправдавший возложенных ожиданий. Дефектный и оскверненный чужой волей и влиянием… Не идеальный. Не заслуживающий права на существование. Не способный даже выжить. Мир, готовый к вымиранию. Таким ли пытался сделать Соломона сам Этли? Идеальным и удобным оружием, лишенным всего того, что делает человека — человеком. И любое отклонение от идеальной и непоколебимой прямой считалось бы дефектом, не подлежащим к исправлению. И если дитя с пороком, то остается лишь терминировать все его существо. «Так ли поступил с тобой твой Создатель?» — глядя на него всякий раз хочет спросить Ильза, но никогда не спросит. — «Таким вырастил тебя он, ошибочно посчитав тебя своим совершенным творением? Ты хочешь, чтобы он испытал то же, что и ты. Предательство. Отречение. Ты хочешь обрушить на все его существование бесконечный дождь из крови невинных, чьи жизни были прерваны по его вине. Ты хочешь, чтобы он захлебнулся в этой крови. Но это не только нечто личное. Корни идут глубже. В самое твое неизбежно человечное естество.» — в холодном поту, она борется с наваждением из ее воспоминаний, которое превращается в диалог с самой собой в ее голове. — «Ты как-то сказал, что ненависть такого рода это следствие необъятной любви. Оружие не способно ненавидеть, Соломон. И любить оно тоже не умеет. " А сейчас — тишина. Руки связаны. Выбраться самой почти невозможно. Фауст ощущает что-то теплое и липкое за ухом, на протяжении всей шеи. По запаху становится ясно, что это кровь. Ильза не имеет понятия, сколько времени уже прошло, но почти уверена, что с ней еще не закончили. — Погода портится. — говорит кто-то за дверью. Ответа не следует. Ильза слышит, как капли барабанят по крыше, а в воздухе появляется запах дождя. Лежа на боку, она едва дышит, потому что каждый вдох отзывается ноющей болью в груди. В такие моменты чувствуешь собственное тело до каждой клеточки, с хирургической точностью рассчитывая, как и когда дышать, чтобы не спровоцировать боль, несмотря на мучительное чувство нехватки воздуха. — От нашего парня что-нибудь слышно? — Он так и не вышел на связь после возвращения в город. — Хреново дело. Значит, Лэйн не согласится на обмен. Наживка не сработала. Что насчет второго конвоя? — Насчет этого… — Что? — Они как-то узнали про существование второго конвоя. Мне сообщили, что на него было совершено нападение. — Как они узнали про маршрут?! — Я… я не знаю. За дверью раздались тяжелые шаги, уходящие прочь. В затуманенном сознании Ильза пытается приподняться, как вдруг слышит, что дождь стал барабанить по крыше так, словно за окном град. Тяжелые удары эхом разносились по пустующему помещению. Но было что-то еще: голоса, шум непонятной суеты. Достаточно скоро, Ильза понимает, что слышит вовсе не шум дождя, а выстрелы. Сорвавшись с места, она сбивает с ног первого, кто входит в комнату для допросов и, выбравшись из помещения, бежит через перекрестный огонь, не разбирая, кто стреляет и по кому. Пули свистят в воздухе вокруг нее, пока Фауст невредимо идет навстречу приближающейся песчаной буре, сбивающей с ног. ㅤㅤㅤ Местные говорят, что такие бури это голос пустыни. Она говорит с ними. Песчинки шепчут миллионами голосов, взывают, рассказывают то, чего не понять хрупкому человеческому сознанию. Они сводят с ума, но не вселяют страха — только спокойствие. Песок омывает ноги, подобно раскаленным волнам необъятного океана. С горизонта несётся ветер, играющий на струнах барханов — и они поют. Песок попадает в глаза и в уши, в лёгкие и в рот, так, будто пустыня хочет проникнуть внутрь ее тела, убаюкать, ослабить бдительность, стать единым целым и поглотить без остатка, как изголодавшийся зверь, как черная дыра… Блуждая во тьме, Фауст падает на землю, пытается укрыться от беспощадного песка, совсем позабыв о перестрелке, оставленной позади, выстрелов давно уже и не слышно. Только бесконечный вой ветра — тот самый голос пустыни. И кажется, что этот зверь вот-вот проглотит ее, заключит ее заблудшую одинокую в этой песчаной гробнице. На секунду Фауст даже думает, что согласна принять такую участь. Поднимаясь на колени, она готова принять объятия тьмы. У тьмы есть лицо, у нее есть голос и этот голос зовет ее к себе. Тьма принимает ее в свои объятия, укрывая от буйства неумолимой стихии. Она увлекает ее за собой. Буря упорно просится в окно внедорожника, но ее не намерены впускать. — Ты вернулся за мной.— в бреду шепчет Фауст, взглядом цепляясь за силуэт своего спасителя, как за последнюю надежду удержать свое сознание в настоящем моменте. — МИ-6 так часто бросали тебя саму по себе? — хмыкнув, интересуется Соломон, перекрывая кондиционер, чтобы песок не попал в салон. Лучшее, что они могут сейчас сделать, это переждать бурю в машине. — Мы работали на одних и тех же людей. Я не испытываю желания пойти по их стопам. Забавно, но он прав насчет МИ-6. Провал одной из миссий — изначальная причина ее пребывания здесь, в этой проклятой пустыне. Самоотверженной работой под прикрытием, Ильза возвращает долг управлению за неоправданные ею надежды. Фауст понимает, что продала душу дьяволу, собственноручно подписала договор, согласившись на участие в этой миссии, а сейчас она оказалась впутана в самый эпицентр назревающей войны, о которой знает лишь она и еще несколько людей по всему земному шару. Кажется, теперь она понимают, чего добиваются люди из Синдиката — отомстить за каждую пролитую ими каплю крови. Любой ценой. Чтобы все их жертвы не оказались напрасными. Все они — лишь тени, навечно изгнанные из мира людей. Мертвые души. Оружие, не способное жить в мире. Обреченные на вечные скитания. Изгнанники. Невозможно ступить во тьму однажды и покинуть ее, не изменившись. Она неизбежно поглотит целиком. Это пугало раньше, но теперь возможность кануть во мрак звучит заманчиво. Это именно то, чего хочет Ильза сейчас. Пусть он возьмёт ее за руку и отведет ее во тьму. Ее взгляд изучает его лицо, заглядывает в его серые глаза, таящие в себе пугающую глубину. Но Соломон держит смотрящих на поверхности, оставляя лишь гадать. Так далеко и так близко. И что же видит око смотрящего? Лэйн, наконец, поворачивается к ней, отвлекшись от созерцания серого облака пыли за окном, и принимается копошиться в аптечке, найденной в бардачке машины. Ильза неподвижно наблюдает за каждым его действием, не реагируя даже не боль, щипающую ее рассеченный висок, когда он обрабатывает его перекисью — это лучшее, что он может сейчас сделать для нее, пока не кончится буря. — Соломон, — обращается она к нему, а Лэйн замирает от звучания собственного имени на ее устах. — Не говори. — прерывает ее он, борясь с самим собой. — Тебе не нужно ничего говорить. Губы Ильзы вздрагивают, она не останавливается. — …я поняла тебя. — шепчет она, а в глазах застывают слезы, которые она пытается удержать. — Теперь я поняла. Отдает ли она себе отчет в том, что молвит слова, которые он, даже в тайне от самого себя, желал услышать? Накрыв ее губы большим пальцем, он заставляет ее замолчать. Руками он с трепетом стирает ее слезы. Их собрали неправильно, из самых неподходящих частей, но каким-то необъяснимым образом, они оказываются идеальными в своем несовершенстве. И если то, что испытывает сейчас Лэйн, держа в руках ее лицо, это то самое чувство, которое он зовет любовью, обречена ли она рано или поздно перевоплотиться в ненависть? И если да, то ввергнет ли он ее в хаос вслед за собой? Он медленно опускает голову, не в силах более смотреть на Фауст. Зачем же она сказала это? В самом начале своего пути он зарекся, что избавится от всех обременяющих привязанностей. Отделит себя от всего человеческого, вычертит границу. Проще всего сейчас — всадить ей пулю в сердце. Забыть последнюю тропинку, ведущую его в прошлое. Соломон поддается этому чувству, утыкаясь лицом в ее горячую шею. Припадая губами к коже Ильзы, он улавливает ее учащенный пульс. Ощущает, как она обнимает его, прижимая теснее, пока ее пальцы медленно зарываются в его волосы. Какое же это дивное, совершенное чувство. Говорят, Эдем истлел в прах. Но потомки первых людей все еще здесь, выживают за пределами утраченного Рая. Покой им и не снится.